Текст книги "Королевство Краеугольного Камня. Книга 4. Отвага"

24

Двумя этажами выше Наймит завершил занятие йогой совершенно нечеловеческой конфигурацией. Потом оделся, взглянул на часы и отправился завтракать. Бенуа быстро приспособился к необычному гостю. По его приказу уборка производилась еще до зари (заодно и Мадлен помучить не грех), а завтрак – всегда один и тот же – был готов на рассвете. Войдя в столовую, Наймит нашел на столе яйцо всмятку, ломтик белого хлеба, зеленое яблоко. И впервые в этот час здесь присутствовал король.

– Доброе утро, друг мой, – поприветствовал его Жакар и уселся за стол с ним рядом. – Садитесь, кушайте. Может быть, налить вам стакан воды?

Жакар принес с собой злотворный графин и собирался подвергнуть Наймита испытанию.

Наймит не возражал, но пить не стал, отодвинув стакан кончиками пальцев.

– Цианид. Благодарю вас. По утрам не принимаю, прошу прощения, ваше величество.

Наймит спокойно разбил яйцо ложечкой, а Жакар взял в руки стакан, понюхал воду и снова отметил про себя, что она совершенно ничем не пахнет. Все вместе его взбесило.

– И по вечерам не принимаете, Наймит! – произнес он ледяным тоном. – Вчера вы тоже не стали пить эту воду, помните?

– Так это вчерашняя вода, сир? А как бы я узнал о цианиде? Пробка была закрыта, графин стоял на другом конце комнаты. Я не мог ничего почувствовать.

С этими словами Наймит осторожно обмакнул хлеб в желток.

– Вчера вы впервые пили коньяк вместо вашей проклятой воды!

– И кто бы меня осудил, сир, когда вы открыли такое чудо!

– Да, отличный коньяк.

– Божественный коньяк, я так скажу, сир.

– Значит, вы ничего не подозревали…

На самом деле Наймиту хватило и того, что герцог пришел в курительную задолго до них, чтобы опасаться любой жидкости кроме той, что хранилась закупоренной не один десяток лет.

– Ничего ровным счетом, – тем не менее согласился он. – Имейте в виду, даже если бы я выпил яд, ничего бы не случилось. У меня иммунитет. Я потратил на подготовку не один год, так что общедоступные яды на меня не действуют.

Взглянув на удивленное лицо Жакара, он продолжал:

– Закон природы, сир: подобное лечится подобным. Сначала принимаешь микроскопические дозы, потом понемногу их увеличиваешь. Насущная предосторожность, даже у вас, в Краеугольном Камне. Тем более что вы не чувствуете запаха цианида, как я заметил. Возможно, мне удастся вас научить. Однако со способностью различать едва заметные ароматы рождаются. И она часто отсутствует у сильных мира сего. Природа неразумна и несправедлива, ваше величество.

Наймит разрезал яблоко на четыре части.

– Королева едва не умерла, – сообщил Жакар.

Нож замер в сердцевине яблока.

– Ее величество, сир?

Жакар кивнул. Он все еще не пришел в себя от пережитого ночью кошмара. Наймит аккуратно вырезал семечки и положил их на край тарелки. В его золотистых руках с безупречными розовыми ногтями даже семечки выглядели аппетитными.

– Яблочные семечки, сир, содержат цианид в естественном виде. Он содержится также в косточках вишен, абрикосов, в водорослях, в льняном семени. Начните прямо сейчас, попробуйте. Убедитесь сами, вкус отменный. Подобный горькому миндалю. Кстати, горький миндаль сам по себе мощное…

– Мне говорили, – раздраженно перебил его Жакар.

Наймит пододвинул королю тарелку, заложил руки за голову и откинулся на спинку стула.

– Как вы намерены поступить с герцогом, ваше величество?

Король оценил вопрос. На первый взгляд, Наймит не принял всерьез случившееся, но за завтраком все обдумал и сделал выводы.

– Пока не знаю. Каков ваш совет?

– Мой совет таков: не наживайте еще одного врага. Иначе вы об этом пожалеете.

За дверью послышались недовольные голоса. Местные «жаворонки» желали тоже приступить к завтраку, однако Бенуа получил строжайший приказ: никого не впускать, пока король беседует с новым советником. Наймит продолжал, будто ничего не слышал:

– Дайте ему понять, что считаете его виновным, но не карайте. Отравление королевы – трагедия. Но и злую случайность можно обернуть себе на пользу, поставив герцога на место. У вас появился козырь. Отныне вы ему открыто не доверяете, и у вас есть на то все основания. Неплохой предлог, не правда ли, сир? Лучшего и желать нельзя. Герцог захочет заслужить ваше расположение. Сейчас преимущество на вашей стороне. Помучайте его, но не слишком долго. Никогда еще вы не были в такой сильной и выгодной позиции. Воспользуйтесь ею, чтобы изменить условия немыслимого кредита.

– И что вы знаете о кредите, Наймит?

– Ровно столько, сколько знают посетители портового трактира, сир.

Жакар недовольно засопел.

– А что делать с графином? – спросил он с отвращением.

Вместо ответа Наймит осушил одним глотком стакан с отравленной водой. Позже он поплатился за эффектное представление сильнейшей головной болью, зато принял утреннюю дозу цианида и добился полнейшего доверия короля.

25

Путь от дворца к башне Дордонь, и в хорошую погоду долгий и трудный, посреди ночи под проливным дождем стал мучительным испытанием. Башня стояла на берегу реки, на границе между Центральной провинцией и Северным плоскогорьем. После того как реставрационные работы приостановили, природа вступила в свои права, и единственная дорога к башне вновь заросла колючками. Река здесь слишком бурная, так что подплыть на лодке не представлялось возможным. Оставалась только Мучная дорога, оставшаяся с тех времен, когда башня еще была мельницей и мост соединял берега реки. Дорогу эту мало кто знал, еще меньше нашлось бы охотников переходить реку вброд посреди зимы. Жакар никогда не позволил бы Эме познакомиться с Эсме, но не сыскал другой попутчицы, что доставила бы вдову к месту назначения.

Из конюшни выгнали всех конюхов. Двор фермы обезлюдел. Выходы в сад и в коридоры перекрыли, чтобы отъезд Дамы жезлов прошел без свидетелей. Исключением стал Бенуа, его приобщили к тайне высших сфер и наделили особыми полномочиями: несколько недель он таскал Эме ночью объедки с королевского стола и выносил ее ночной горшок. Мажордому не нравился ни вид, ни запах государственной тайны. Так что нет ничего удивительного, что он торопился сбыть Эму с рук.

В тишине дворца ключи на связке звенели, как цимбалы. Бенуа миновал королевское хранилище воды, прошел мимо бассейна и направился прямиком к тоннелю, по которому, как нетрудно догадаться, убегал Тибо со своими спутниками в тот роковой вечер. Подземный переход казался Тибо возможностью спасения, Жакар сделал из него тюремную камеру для заключенной. Из-за низкого склизкого свода Эма не могла даже выпрямиться во весь рост. Кругом только тьма и сочащиеся водой ледяные стены.

Эма лежала, сжавшись, подобрав ноги, как младенец в утробе. Блез замечал, что от ночи к ночи ей все хуже и хуже. Мускулы слабели, кожа покрывалась коростой, волосы росли клоками на обритой голове: эмбрион готовился переселиться в мир иной.

Бенуа дотронулся до нее. Ледяные иголки пробежали по телу Эмы, вывели из состояния дремоты, но не прояснили сознания. Рука? Человеческая рука? Чья? Бенуа? Что делал Бенуа на палубе во время бури? Откуда песок повсюду? Пошел дождь из черепах. Из крабов. Из шипов. Очень холодных. Разве она спала? И Бенуа тоже спал? Или им снился один и тот же сон?

Бенуа понятия не имел, как справиться с аморфной массой, в какую превратилась двести шестьдесят восьмая. Он с трудом ее распрямил, потом, чувствуя величайшую брезгливость, взвалил на плечо и отнес в конюшню. Эме было плохо. И очень больно. От ледяных иголок. Она стонала. Извивалась. И Бенуа едва удерживал ее. В конце концов он перекинул Эму через седло коня, стоявшего во дворе, где ждали Эсме и два мушкетера. Эсме, убедившись, что Эма больше похожа на мешок с мукой, осторожно привязала ее к спине Горация. Чужие руки… Зачем ее все время трогают? Эма заплакала.

– Без теплой одежды она закоченеет до смерти, – заметил один из мушкетеров, приподняв воротник собственного плаща.

– Мы укутаем ее в меховой плащ мажордома, и все обойдется, – решила Эсме и указала на подбитое красным мехом одеяние на плечах Бенуа, которым он так гордился.

Бенуа в ужасе огляделся вокруг, ища хоть какого-нибудь работника, который смог бы отдать свою шубу. Что угодно, только не его драгоценный плащ! Но двор опустел, он ведь самолично позаботился о том, чтобы не осталось ни единого лишнего свидетеля.

– Конь согреет ее своим теплом, – объявил он.

– Одного коня мало, – возразила Эсме, – нужен заячий мех.

– Хватит болтовни, посыльная! Немедленно в путь.

– Мажордом, – уперлась посыльная, – я получила приказ доставить эту даму живой до места назначения. Если она погибнет, что я скажу королю?

Бенуа вынужден был смириться. Король приказал спровадить узницу, не теряя ни минуты, и так, чтобы никто ничего не заметил. Не время затевать скандал. Он снял свой любимый плащ с такой гримасой отчаяния, будто заживо сдирал с себя кожу, и передал его Эсме, чтобы не приближаться к Эме.

– Теперь довольна? Все, проваливайте!

– Нет, еще сапожки.

Сил возражать у Бенуа не нашлось. Он стянул с себя лаковые сапожки с серебряными пряжками и с тоской смотрел, как посыльная натягивает их на грязные ноги Эмы.

Когда отряд скрылся из глаз, Бенуа, как ни странно, испытал глубочайшее облегчение.

Мерный шаг Горация понемногу возвращал Эму к реальности. Она вдыхала чудесный запах гривы, слушала стук копыт. Слегка приоткрыв глаза, увидела теплый свет в окнах дворца, черные силуэты башен и куполов на фоне лилового неба. Прощаясь, перед ней выстраивались декорации самых счастливых и самых ужасных сцен в ее жизни.

Однако мир для нее не ограничивался Краеугольным Камнем. Ей вспомнился рыболовецкий баркас, на котором в тропиках она плавала с одного острова на другой. Она долго провалялась с морской болезнью, хотя рыбаки ждали от нее посильной помощи в море. Почему она вдруг вспомнила о том баркасе? На берегу пришлось отрабатывать проезд. Она чинила сети, чистила рыбу, мыла полы в хижинах на сваях. Еды было мало, работы много, и она отощала так, что даже есть больше не хотелось. Отдав долг, пустилась в путь, едва передвигая ноги и зная, что далеко ей не уйти. Один купец подобрал ее без сознания на обочине дороги и уложил на спину слона. Она ехала, ощупывая жесткую морщинистую слоновью кожу, и не задавала вопросов. Просто подчинилась покачиванию слона, который шел по невидимой дороге, и слышала лишь ритм его шагов, отказавшись от всего на свете, кроме жизни.

Это было до Тибо, до Мириам. А теперь? Нужна ли ей жизнь? Остались ли у нее долги перед жестоким миром? Эма не знала, существует ли вообще. Гораций мерно трусил вперед. Белые камешки поскрипывали у него под копытами. Она ощущала над собой чье-то присутствие, ощущала явственно и отчетливо. Кто это? Небо? Смерть? Тибо? Она чувствовала его объятия. «Живи по-своему», – шуршали камни.

Они проехали под аркой, там тоже не было стражников. Дальше следовало вступить на мост, однако Эсме свернула направо к ближайшей пристани.

– Ни слова о том, что сейчас увидите, – бросила она через плечо мушкетерам.

– Но…

– Ничего противозаконного. Простое человеколюбие. И все равно предосторожность не помешает. Ради вас и меня – ни единого слова. Поклянитесь.

– Но…

– Клянитесь.

– Ладно, клянусь.

– И я тоже клянусь.

Как только Бенуа объявил слугам, что «темнокожая» уезжает, они стали собирать «гостинцы в дорогу» и в свободную минуту несли их на ближайшую пристань. Кто за пазухой, кто в мешке, кто на тележке. Мадлен собрала одежду и бережно уложила серебряную подвеску, которую Эма доверила ей. Сабина притащила из дворцовой кладовой массу еды: сыр, овсянку, соленья, мед, картофель, горох, репу. Лаванда привезла от Манфреда целое приданое: подушки, матрас, лампы, китовый жир, подсвечники, свечи, мыло, сковороды, горшки. Садовники отдали новешенькую лопату и семена. Служанки поделились нитками, иголками, спицами, шерстью. Прибыли и другие подарки, может, не такие полезные, зато от доброго сердца: серебряные ложки, кружевные скатерти, веера, воск для чистки обуви.

На пристани возле горы даров стояла хрупкая женщина. Ветер откинул пожелтевшую вуаль с ее лица. Элизабет, хоть и не покидала библиотеки после случившегося несчастья, совершила над собой усилие и добралась до пристани. Пока мушкетеры грузили на лошадей свертки и мешки, она подошла к мощам, обернутым красным плащом. Ужас! Грязь, струпья, чудовищный флюс. Глаза – два пустых провала. Жакар все-таки сломил несгибаемую женщину.

Элизабет ласково погладила Эму по голове, но та слабой рукой оттолкнула ее. «Не трогайте меня!» – ее единственное, последнее желание. Неужели их дружба так и закончится? Январская ночь, туман, речной берег, пахучая жесткая грива старого коня…

Элизабет ничем не могла помочь Эме. Зато, как ни странно, Эма ей помогла. Библиотекарша увидела страшный обломок кораблекрушения, ужаснулась и наконец нашла в себе силы сорвать с головы фату. Она сбросила ее в реку, чтобы та уплыла далеко-далеко, к Северному морю.

Новый груз стал немалой обузой для маленького отряда. Бока Зодиака в белых шрамах исчезли под изобильной поклажей. Мушкетеры не видели своих стремян из-за многочисленных свертков. На мост отряд вступил, громыхая посудой. На другом берегу их ждал новый сюрприз: Лукас. С подбитым глазом, с забинтованными руками, перекинув через плечо видавшую виды дорожную суму, он сидел на Аяксе, молодом жеребце, подаренном Гвендолен. Причем адмирал ни с того ни с сего обозвал беднягу Аякса «старой клячей». Палач вручил Лукасу для перевязки грязные тряпки с пятнами застарелой крови и посоветовал никогда не показываться при дворе с десятью уцелевшими пальцами:

– Иначе возьму топор и отрублю их все разом. Так и знай, Лукас Корбьер. Отхвачу одним махом. Твоя доброта спасла тебя только раз. Во второй не получится, потому что мое милосердие тоже имеет пределы.

Целый день за Лукасом ходил по пятам соглядатай короля, призванный задержать его в порту. Лукас отвел его в харчевню и угостил на славу, так что тот свалился под стол. Зная, что Эма с охраной обязательно поедет через мост, он решил их перехватить. Перегруженный кладью отряд его даже не поприветствовал, а когда Лукас присоединился к нему, никто и не обернулся.

Их скрыла ночная тьма. Ледяной дождь сек лица. Незадолго до Креста Четырех Дорог они немного срезали, проскакав по целине с пучками мерзлой травы, с лужами и валежником. Путь не самый удобный, зато короткий. Во-первых, Жакар приказал Эсме никому не попадаться на глаза. Во-вторых, им бы и к утру не добраться до башни, следуй они по наезженным тропам, а Эма была так плоха, что могла не дожить до рассвета. Целина – единственное верное решение, но здесь путников поджидало опасное препятствие: большая осыпь, которой Эсме боялась по-настоящему. Перегруженные лошади вслепую нащупывали дорогу среди обломков камней, с трудом сохраняя равновесие на скользкой размокшей почве. Они нуждались в смелых, решительных всадниках. Прикрученное к седлу подобие человека только мешало коню, не в силах его направлять.

Когда отряд приблизился к опасному месту, дождь, по счастью, прекратился. Из-за туч показалась луна и осветила хаос разбросанных камней. Гораций остановился сам, потому что его всадница сползла набок. Лукас, остававшийся для всех невидимкой, подъехал к нему и перенес Эму к себе, на Аякса. Легка словно перышко, а может быть, и легче. Он усадил ее впереди себя, стараясь, чтобы она не почувствовала дискомфорта от чужих прикосновений. Эсме взяла поводья Горация, чтобы вести его во время спуска.

Луна то пряталась за облаками, то выныривала, освещая доисторические глыбы с извилистыми проходами между ними. Всадникам казалось, что они скользят вниз и петляют целую вечность. Когда они наконец миновали осыпь, глинистая почва подсказала, что Плоскогорье близко. Эсме свернула на восток, и они проскакали сначала по равнине, затем по узкой лощине, заросшей вереском. Лукас, не спавший всю прошлую ночь из-за Виктории, невольно задремывал, уперевшись подбородком в затылок Эмы. Как только Аякс чувствовал, что поводья ослабли, он принимался щипать остатки травы. Всеми силами стараясь не уснуть, Лукас произнес первую фразу за все путешествие:

– Далеко нам еще? – спросил он.

Эсме оглянулась через плечо.

– Надо же! Мсье Корбьер! Не замерзли с непокрытой головой?

– Моряки – народ выносливый. Можно лошадкам отдохнуть?

– Пожалуй, но не более получаса. Впереди немалая часть пути, и довольно тяжкая.

– Я бы сказал, она и прежде была тяжкой! – вздохнул один из мушкетеров.

– А чего ты ждал? Приятной прогулки?

Они устроили привал возле рощицы в долине. Эсме поигрывала двумя короткими кинжалами на ремешке, которые постоянно носила на шее. Ее огнива хватит на шесть тысяч костров, и развести огонь она всегда сумеет. Эсме постоянно тренировала этот навык, даже в лютую непогоду и стужу. Для особенно безнадежных случаев специально возила с собой металлическую коробку с березовой корой, сухими грибами и обрывками веревки для розжига.

Эма спала. Лукас бережно уложил ее, расстелив на земле попону Горация. Она застонала, подобрала колени под подбородок, как в камере, приоткрыла глаза и снова закрыла. Галлюцинации казались ей гораздо отчетливей реальности. Она не понимала, кто склонился над ней.

– Тибо? – прошептала Эма пересохшими губами.

– Нет, я Лукас.

– Он сейчас заберет меня?

– Кто?

– Сам знаешь кто.

– Кто, Эма?

– Хозяин.

– Хозяин?

– Малаке.

– Нет, Эма, нет. Он никогда не заберет тебя, он умер.

– Не ври мне!

– Он мертв.

– Мертв? Как мертв?

– Его убили.

– Убили?

– Да.

– Кто?

Лукас на секунду заколебался. Слишком неправдоподобная история.

– Сумерка.

Эма испуганно сжалась.

– Врешь!

– Я говорю чистую правду, Эма, Малаке мертв. Истек кровью.

– Он вернется, вот увидишь, вернется.

Лукас отодвинул ворот плаща от распухшей посиневшей щеки.

– Он не вернется никогда. Отдыхай.

Вне себя от жалости и смятения Лукас отправился собирать валежник. Повязка очень ему мешала, но обойтись без нее он не мог. Боль от трещины в лучевой кости отдавала в плечо. Эсме догнала его и посоветовала собирать древесные грибы, они горят лучше мокрых сучьев. А Лукасу хотелось ломать сучья, чтобы хоть немного выпустить пар. Эсме тоже полыхала от возмущения. И как только они отошли подальше, зашептала рассерженно:

– Черт! Черт! Черт! Ты ее видел?! Нет, ты ее видел?! Что они с ней сотворили? А с тобой?! Тебя ведь пытали?! Глаз черный, совсем заплыл! А руки! Твои бедные руки…

– Пошевеливайтесь, огонь вот-вот погаснет! – окликнул их мушкетер.

Лукас подошел и бросил в костер мокрые ветки, он бы совсем его погасил, не подкинь Эсме волшебных грибов. Они не стали рассиживаться, просто согрели немного руки, выпили по глотку водки из бутылки Эсме и поскорее пустились в путь.

Впереди их поджидало еще немало тяжелых подъемов и опасных спусков. Когда они добрались до леса, где пряталась Мучная дорога, облака окончательно скрыли луну. В потемках пришлось трижды объехать опушку, прежде чем дорога нашлась. Вот тогда они ощутили настоящее облегчение. В еловом бору плотный ковер из хвои не позволял разрастись траве и кустам. Дорога, когда-то проложенная для телег с мукой, вполне годилась для всадников. Лапы елей защищали от ветра, стало теплее. Пахло хвоей, мхами, смолой.

Отряд выехал к реке, когда запели птицы. Лес кончился безо всякого перехода: ни песчаного пляжа, ни тростниковых зарослей, лишь остатки моста, снесенного паводком.

На противоположном берегу темнели в тумане руины. Башня Дордонь, груда кирпича, мечта короля Тибо о медовом месяце.

– Как будем переправляться? – спросил мушкетер.

– Ждите меня здесь, – ответила Эсме, спрыгивая с лошади.

Она стала пробираться вдоль берега, поглядывая на уток, которых в воде было полным-полно. Шла против течения, одной рукой держась за прибрежные кусты, а другой измеряя глубину при помощи длинной палки. Палка не доставала до дна. Внезапно Эсме заметила плоский камень, что длинным языком вдавался в реку, заходя за середину. Поток, пенясь, огибал его. Эсме прошла по камню, легла на живот, вновь измерила глубину палкой. Поток вырвал палку из рук и утащил. Но посыльная догадалась: здесь не так уж глубоко, где-то по пояс. И участь палки им не грозит: переберутся в три скачка.

– Эй, я нашла переправу!

– Что перевезем сначала – кладь или даму? – крикнул смертельно уставший мушкетер.

– Кладь. Встаньте в цепочку, передавайте друг другу.

Им удалось выгрузить без потерь всю кладь на каменный язык. Эсме рискнула и первая вошла в воду.

– Черт! Вода ледяная! Мученья еще не закончились. Передай-ка мне что-нибудь, мсье Корбьер!

Лукас передал ей сумку, и Эсме переправила ее на берег, держа над головой, и положила на черный песок.

Губы у нее посинели.

– Оставайся там, – крикнул Лукас. – Мы тебе все перебросим.

Он помогал мушкетерам, как мог, вопреки трещине и ранам. Дары перелетали через поток и скапливались на другом берегу мешок за мешком. Не обошлось без потерь: приземляясь, разбились тарелки, поток утащил гребень и веер. На рассвете башня явилась им во всей красе на фоне розового неба, обнажив все свои изъяны: обвалившиеся стены в трещинах, повисший над пустотой балкон, заросли плюща.

– Ну, что? Переносим даму? – крикнул мушкетер, который не чаял, когда же они вернутся домой.

Эсме на что-то указывала им с противоположного берега, на что-то позади них. Лукас с мушкетерами обернулись и увидели Эму, она сама добралась до каменного языка, в нелепом красном плаще, похожая на призрак.

– Переберешься у меня на плечах, – сказал Лукас.

Прежде чем спрыгнуть в воду, он скинул плащ. Дикий холод пронзил его насквозь, поток опрокинул, пришлось ухватиться за камень, чтобы восстановить равновесие и прочно встать на ноги. Хорошо, что дно у реки тут твердое и надежное. Когда мушкетеры подняли Эму, чтобы усадить на плечи Лукасу, она отбивалась и царапалась так, что им пришлось заслоняться локтями. Кое-как они водрузили ее Лукасу на спину, и он с большим трудом доставил ее на другой берег, осторожно снял и усадил на гору подарков.

– Госпожа, вы прибыли на место назначения, – сообщила Эсме. – У меня приказ возвращаться немедленно, так что я снова отправляюсь в путь.

Она сделала реверанс, искренний, но вряд ли уместный. Эма подобрала колени к подбородку, уткнулась в них.

– До свидания, госпожа! – простились с Эмой мушкетеры, стоя на каменном языке.

Эма им не ответила.

– Я остаюсь, – сказал Лукас.

Эма вдруг резко, как ужаленная, вздернула голову.

– Нет.

– Эма…

– Убирайся!..

– Я остаюсь.

Она вскочила на ноги и с неожиданной силой принялась швырять в него все, что под руку попадется. Овощи скатывались в траву, она их топтала, сбрасывала в воду с пронзительным криком:

– Убирайся! Вон отсюда! Все пошли вон! Оставьте меня в покое! Вон! Вон! Вон!

Оставшись одна в глуши, Эма не смогла бы выжить. Лукас хотел подойти к ней, но она вытянула вперед дрожащую руку и повторяла хриплым душераздирающим голосом:

– Ты оглох? Убирайся, я тебе говорю. Не хочу тебя видеть. Никогда. Оставь меня в покое. Убирайся.

Лукас выдерживал ее яростный взгляд, сколько смог. Ему самому было невыносимо плохо. Причем боль из-за трещины в лучевой кости – еще не самое страшное. Эсме увидела в лице Лукаса нечеловеческое страдание. Никогда в жизни она не видела такой муки. Лукас спохватился, что выдал себя, и постарался скрыть свои чувства. Хотел что-то сказать, но так и не решился. Повернулся и пошел к реке. Он помог Эсме, и вместе кое-как они вскарабкались на каменный язык, мокрые, заледеневшие. Лукас накинул на себя сухой плащ, и тот сейчас же промок насквозь. Мушкетеры уже оседлали коней, торопясь как можно быстрее покинуть ужасное место. Эсме вскочила на Зодиака и взяла за повод Горация. Конь уперся и не желал сдвинуться с места. Лукас на Аяксе тоже не двигался и смотрел на башню, теперь недосягаемую, словно семь морей их разделили. Смотрел на разбросанные подарки. Мелкие волны заигрывали с одеялом, стягивали его понемногу в реку. Яблоко и ковшик уже уплыли вдаль. Эма исчезла.

– В путь, Корбьер?

Эсме боролась с Горацием, не сводя глаз с Лукаса. Он не отвечал, но его молчание было достаточно красноречивым.

– Значит, это она… – выдохнула внезапно Эсме, словно проникла в величайшую тайну.

– О чем ты?

– О женщине, которую ты любишь. Дама жезлов.

Лукас в отчаянии опустил голову.

– Ты сказал, что я ее не знаю! – возмутилась Эсме. – Ты мне солгал! С какой стати?

– Я не лгал. Ее никто не знает по-настоящему.

Лукас махнул рукой в сторону противоположного берега.

– И теперь меньше, чем когда-либо.

Эсме подъехала к нему совсем близко. В смятении она жадно вглядывалась в лицо Лукаса с безжалостным желанием узнать о нем как можно больше. Очевидно одно: им никогда не быть вместе. Невозможная любовь растаяла предрассветным туманом. Сердечная рана Эсме кровоточила, но, глядя на измученного Лукаса, она пожалела его. В лабиринте любви она нашла единственный верный путь: отпустила Лукаса на свободу.

– Поезжай, Лукас. Возвращайся на тот берег.

– Она не хочет меня видеть.

– Что это меняет? Прими решение сам хоть один-единственный раз.

Эсме попала в самую точку. Лукас всегда кому-то подчинялся. Серьезные перемены в его судьбе происходили по воле отца, по воле принца, по воле короля. И Лукас стыдился своей покорности.

– Не теряй времени, – настаивала Эсме, убеждая не только его, но и себя. – Плыви немедленно! Прощай, доктор. Будь счастлив. Если смогу быть полезной, дай знать. Передай через Габриэля, он в курсе моих перемещений.

Эсме порылась в верхнем кармане форменной куртки.

– Держи, – она протянула ему чудо-огниво. – Спорим, никто никогда ей не дарил такого. Шесть тысяч искр, если умеешь им пользоваться.

Она секунду колебалась и все-таки вручила еще металлическую коробочку и початую бутылку водки.

– Думаю, это тоже вам пригодится. Иначе придется пустить на трут кружевную скатерть.

Эсме чувствовала, что сейчас расплачется, прикусила губу и вонзила шпоры в бока Зодиаку. От внезапно наступившего одиночества у нее закружилась голова. Отъезжая, в последний раз обернулась. Лукас обратился в соляной столб.

– Эй, Корбьер! Плыви к ней! И вспоминай меня изредка. Пожалуйста! Во дворце одни сумасшедшие. Оставить тебе Горация?

Не дожидаясь ответа, набросила повод коня на ветку.

– Я заметила три березы возле башни. Повезло вам, доктор Корбьер, отныне это ваши лучшие друзья. Каждый день помогут, не покинут. Береста легко разгорается, а наломаешь немного веток, будут пылать даже влажные. Сок у березы сладкий, древесина мягкая как масло. Свернешь рожок из бересты, получится котелок. Только на огонь не ставь, а то весь суп убежит. Сердце может разбиться, а береста выдержит, она прочная. Хотела бы я сказать то же самое о нашем королевстве!

Эсме кивнула, словно похвалила саму себя, и, не оборачиваясь, крикнула:

– Пока! Забирай Горация!

Еще раз пришпорила Зодиака и нырнула вслед за мушкетерами в лес, полный щебета птиц. Солнечные лучи струились сквозь еловые лапы, и все понемногу приобретало привычную четкую форму.