Текст книги "Оглашенная"

Глава 31

«Скорее бы выскочить за кольцо, а там ищи ветра в поле. Главное сосунки со мной, а тебя, девка, все равно достану», – успокаивал себя Веселов, вцепившись в баранку.

Пролетев пригороды Москвы, свернул на проселок, встал у обочины. Без сил упал лицом на руль.

В затылке ломило, в голове кружились: комната, негр, алкашка с вилкой, перепуганная Лена, менты. Он пытался понять, как быть, что делать дальше? Вспомнил перекошенные лица ментов и свою «гранату».

«Здорово я их! Здорово-то здорово, но вооруженный захват заложников – это не шутки. Надо от сопляков избавиться, улики сбыть». – Набрал номер шефа.

– Станислав Иванович, – стараясь говорить спокойно, начал Веселов, – задание выполнил, дети в машине.

– Молодец. – Похвалил Гробовщенкин. – От меня и руководства благодарность и поощрение. А как мамочка? Не ерепенится?

– С ней промашка вышла, сбежала, но я ее достану, обязательно достану, – заверил Виктор.

– Как сбежала? Где она, толком объясни.

Виктору ничего не оставалось, как доложить обстановку.

«Милиция, заложники, граната, погоня, крики». – От «страшных» подробностей, у Станислава Ивановича сильно забилось сердце и стали путаться мысли.

– Меня, наверно, ищут. – Заключил Веселов. Я привезти детей не смогу, Может, вы сами подъедете и заберете?

– Нет, нет, – зашептал от страха Гробовщенкин и быстро стал соображать, как бы не влипнуть в историю. – Витя, сделаем так. Про заложников забудь. Их нет, и не было. С сегодняшнего дня это твои дети, а она – твоя жена. Понимаешь? У вас семейная ссора. К фонду беглянка никакого отношения не имеет. Немедленно вернись и отдай детей. Это ее успокоит. Чуть что, стой на своем – дети твои.

– Да кто ж мне поверит, Станислав Иванович?

– Зачем ты их захватил?

– Вы приказали.

– Молчи, – завизжал Гробовщенкин в панике, – тебе известно, чем это пахнет? Следствие, проверки. Ты весь фонд утопишь, тебя первого по собственному желанию уволят. Верни детей и больше мне не звони. Не сумел справиться без шума, выкручивайся сам. Все. Точка. Я тебе ничего не приказывал. – Он отключился.

Веселов мысленно представил вытянутое, худое лицо, острый длинный нос и тяжелый подбородок начальника службы безопасности – Николая Ивановича Бессмертных. Кащея – как его звали между собой сотрудники фонда. Его нудный, спокойный голос, «ласковую», широкую улыбку: «Работа у нас хорошая, интересная. По собственному желанию никто не увольняется, разве что в связи со смертью, шутка!».

Проглотил подкативший ком в горле, подумал. – «Да, они везде найдут и уволят. Но как я теперь детей верну? Муж, ссора – чушь. Стоит в город сунуться, менты сразу загребут. Может их здесь, на обочине оставить? Уехать и звякнуть в милицию, пусть забирают».

Опустил окно, выглянул в холодную тьму.

«Нельзя, и часу не пройдет, окочурятся, – мелькнуло в голове. – С повинной явиться? Глупо. Чистосердечное признание – твердый шаг к скамье подсудимых, – истина известная. – Ну и влип. Все из-за тебя, оглашенная».

Но почему-то зла на Лену не было. Вспомнил, как бросил ее на дороге. Подумал. «Не сильно задел? Если бы она не упала, я бы не тут не сидел, а у ментов. Получается – еще и меня спасла. Так на то и жена». – Невесело рассмеялся.

Взгляд упал на образок Николая Угодника.

– Что смотришь, дед, помогай, – хмуро буркнул под нос.

– Поезжай в деревню, где она разрешилась, – прозвучало глухо.

От неожиданности Веселов вздрогнул.

«Внутренний голос, – решил он и с опаской всмотрелся в лик святого. Тот был недоволен и зол. Виктора охватило беспокойство, рубашка прилипла к телу».

Над ухом ворчливо зазвучало.

– Там кров и приют найдешь, там все и свершится.

– Что свершится? – Перепугано воскликнул Веселов. Невольно откусил фильтр и начал жевать табак. От горечи пришел в себя. – Дед, это ты говорил?

– Я, я, – губы на крошечной иконке зашевелились. – Спеши!

– Бензина маловато, до деревни не дотяну, на заправку придется заскочить, а вдруг там менты, опасно.

– Бог поможет, – голос был ровный, спокойный. Лик святого снова стал неподвижен.

Двигатель заурчал сам по себе. Веселов миновал два поста ГБДД. Не покидало незнакомое чувство. Казалось, будто кто-то направляет его. На заправке спокойно, без помех налил полный бак.

Детский плач заставил остановиться. Свернул на обочину, включил свет, открыл сумку.

«Господи, меньше комариков! Мордочка крохотная, скукоженная, противная. Аюшки, баюшки, замолчи! – Взял в руки второй пакет и обомлел. – Лицо черное. – Вспомнил мужчин в комнате. – Ага, понятно, значит, ваш папочка тот негритос. – Малыш закричал сильнее. – Молчи, джазмен, чернокожий».

Неожиданно вспомнил, как Ельцын, выступая по телевизору, рассказывал, что в молодости оказался один на один с грудным ребенком и тот начал плакать: «Я не растерялся и приложил малютку к груди. Молока он, конечно, там не нашел, но успокоился, уснул». – Говорил первый президент России.

«Неужели такое может быть? А, попытка не пытка». – Задрав свитер, Виктор прилепил плачущий ротик чернокожего к своей плоской груди. Поежился от непривычного, но приятного ощущения. Ребенок стих. Тогда он уже смело приложил второго к другому соску. И этот перестал плакать. Вскоре дети заснули.

Веселов осторожно уложил их на сиденье и закрепил ремень безопасности. Поехал дальше, распевая.

– Комбат, маманя, маманя, комбат.

Случайно скользнул взглядом по иконе. Показалось, что Николай Угодник улыбается во весь рот.

Деревенька встретила злобным лаем собак. В окнах знакомого дома плавал синий телесвет.

«Бабушка не спит? Почти пять утра. Наверно забыла выключить».

Перелез через забор, открыл калитку. Забрал детей. Тихо поднялся по ступенькам крыльца. Дверь была не заперта.

Слепой, мерцающий экран освещал большую железную кровать, стоящую посреди комнаты. На ней лежала старуха. Лицо сизое, как у покойницы. Правая нога, закрученная в гипс, белела поверх яркого, лоскутного одеяла. На груди бабки сидел кот. Он повернул голову, вперился в Веселова горящими стальными глазами и громко мяукнул.

Виктор ощутил тревогу. Подошел к постели, наклонился над бабусей, всматриваясь. Переложил детей на одну руку и слегка дотронулся до худенького плечика.

– Ты чего, голубок, толкаиси? – Неожиданно звонко и молодо выскочили слова.

Черный, лохматый пес, прыгнувший из темноты тогда, во Внуково, не испугал его так, как эта посиневшая «карга» с толстым полосатым котом. Ноги Веселова подкосились, и он невольно сел на кровать.

– Ой, ой, – застонала Баба Таня, – ты ж на гипсу, проклятую, навалился.

– Бабушка, вы живы?

– А то? С чего мне не жить? Вот только ноженька пополам. Значит, голубок, опять ко мне? Спасибо Царице Небесной, умолила я ее. Одной-то хучь пропадай, инвалидке, – она приподнялась, перекрестилась на образа, где горела лампадка. – Услыхала Спасительница, прислала подмогу. А жена твоя, Лёночка где ж? Ты гостинцы покладь, да козичку обиходь, а то, сердешная, не доина, не поина.

– Это не гостинцы, а дети Лёночки. – Веселов зашел за перегородку, поискал, куда бы пристроить малышей. Увидел детскую кроватку, положил малышей на голый матрасик, принес кроватку в комнату.

– Видишь? – Гаркнул старой в ухо.

– Почему ж не вижу? И вижу, и слышу. Ты шибко, милок, не голоси. Ты вот что. Возьми ведерко с водичкой. Машку напои. А я за деточками пригляжу. Попьет, тащи сюда. Она ласковая, пойдет. Подойничек прихвати, в сенцах на скамеечке. Я доить ее буду. Ну, давай, голуба, ступай.

– Ну, ты бабушка и удумала, – расхохотался Веселов. Запищали дети.

– О, уж проснулись, исть хотят. Дай-ка их мне. – Забаюкала, залюлюкала, запричитала. – Это кто ж тут у нас такой голосистый? Глазастый? Цицку хочет? Мамка-то их где?

– Скоро будет, – отрезал Веселов.

– Да как же она тебя одного отпустила? Ступай, Машку счас подоим, молочком их попотчешь. Мало молочка, но им хватит.

– Где Машка? – Веселов принялся выполнять распоряжения.

– Как на двор выйдешь – сарай. Сенцо за дверкой лежит.

В сарайчике Виктор, как не силился, разглядеть ничего не мог. Только по жалобному блеянию определил, где коза.

– Машка, иди сюда, – приказал он.

Коза смолкла, заслышав чужой голос. Глаза пообвыкли. На фоне небольшого оконца различил Машку. Осторожно шагнул. Попытался ухватить рогатую за холку, да промахнулся. Теряя терпение, расставил руки, как вратарь, и загнал ее в угол. Но та, как птичка, перепорхнула через преграду и заблеяла у него за спиной. Он рассвирепел. Начал метаться по загону и наугад пинать ногами воздух, пытаясь ударить козу, но поскользнулся, попав во что-то мокрое и липкое. Раззадорился еще больше. Изловчившись, вцепился в рожки, поддав Машку коленом в брюхо. Сработало. Подхватив на руки, понес ее в дом. Закинул в комнату, приласкав пинком под зад.

– Вот, – с издевкой отрапортовал он.

Коза смиренно пристроилась возле хозяйки и стала «жаловаться» ей на Веселова.

– А подойничек иде? Неси, голуба. Ты ее напоил, хлебца дал?

– Получила сполна.

Дети снова заплакали.

– Сынок, стол подвинь. Машку ставь и держи ее, а то мне до вымени не дотянуться. Нога – колода, колодой – хучь, пропадай.

С горем пополам бабушка надоила молочка.

– Веди обратно, да полешек прихвати, со вчерашнего дня не топлено. Деточкам холодно будет.

Виктор вышел на улицу. Загнал машину во двор, чтобы соседям глаза не мозолила. Нагрузился березовыми дровами, притащил в избу.

– Сынок, с печуркой потом, ты мне счас с деточками подсоби, будем им сосанки делать.

Бабушка давала указания, он четко выполнял. Потом держал детей, а старушка кормила их через тряпичную соску. Когда они угомонились, сказала, что мальцов надо еще «маслицом обиходить». Смазали тельце мальчика. Веселов запеленал его.

Подумал с досадой. «Чокнутая эта Лёночка, возится с тряпками, когда сейчас столько разных памперсов. Хотя, где ж ей было памперсы покупать, – возразил сам себе, – если я гонял ее с места на место?».

Развернули девочку. Веселов обмер. «Негритяночка! Вся черная, а ладошки и ступни – розоватые. Совсем кроха, а все, как у настоящей женщины». – Это почему-то удивило его больше всего.

Заворачивал ее бережно, нежно, а укладывая, немного понянчил.

С печкой управился быстро. Дровишки затрещали, запахло березой, потянуло теплом. Появился кот и начал тереться, благодарить.

– Бабуль, а как ты ногу-то сломала?

– Да и не спрашивай. Век прожила и, надоть, угораздило на пустом месте.

За дровишками пошла да на крыльце поскользнулась. Хрусть, как ветка сухая. До сеней доползла, а дальше силушки не хватило. Хорошо соседка забегла, она в город с зятьком за хлебушком ездила. Я в сенцах лежу и плачу. Ну, слава Богу, не выдал, все усмотрел. Они меня в машину и в больницу. Там гипсу и накрутили, говорят, до свадьбы, бабушка, заживет. Мне бы, голубок, до светлого дня Пасхи подняться. Создателя поблагодарить тогда и помирать можно. А то ведь срам-то какой, во гробе с гипсой лежать, не приведи, Господи.

– Нашла о чем горевать, – с гипсой, без гипсы. Господь и так тебя примет, – успокоил он.

– Нет уж, – запальчиво возразила старая. – Я наряд давно припасла. Бельишко новое, платье, туфли, платочек.

– Баб Тань, а Лена, жена моя, кем тебе доводится?

– А так. – Старушка рассказала, что Геночка просто сосед, здесь только летом бывает, картошку садит, а Светка его Лёночкина подруга.

– Ясно.

«Отлежусь и в путь, – решил Веселов, – по дороге позвоню в милицию, сообщу, где дети». – Он устроился на сундуке возле печки и уснул.

Глава 32

Подойдя к роддому, Лена вспомнила, что кабинет Гробовщенкина на первом этаже.

Прошла через служебный вход, где не было охраны. Дверь в кабинет была слегка приоткрыта. Лена решительно шагнула.

На пороге замялась и вместо грозных слов, которые придумала заранее, тихо поздоровалась.

Станислав Иванович подготовился к визиту сотрудников правоохранительных органов. Документы у него всегда находились в идеальном порядке. Комар носа не подточит. О гражданке Моховой была составлена «легенда». В роддоме лежала, заявление с фондом об отказе от детей подписала. Однако от дежурного врача поступила служебная записка о том, что пациентка выписана до родов в связи с самовольным уходом из предродового отделения. Причины неизвестны.

Но, увидев гражданку Мохову Е.Ф., он почуял неладное, занервничал, но вида не подал и учтиво ответил.

– Чем могу быть полезным?

– Вы меня помните? Я должна была рожать у вас, – Лена осеклась.

– Как же, как же, – Гробовщенкин кивнул на стул. – Прошу. Дежурный врач сообщил о вашем уходе, – он сжал тонкие губы. – Опять к нам хотите?

– Нет, я уже родила.

– Ну? – «Обрадовался» и «удивился» Станислав Иванович. – Поздравляю! Кого?

– Мальчика и девочку.

– Прекрасно! И какие проблемы?

– Их тот шофер забрал. Я понимаю, договор подписала, вы мне аванс дали, но я возвращу их, честное слово. Только верните моих детей.

– Вы же у нас не рожали, где же я их возьму?

– Да, я знаю, но ваш шофер, – она понизила голос, – украл их у меня и скрылся. Они у вас.

– Что вы? – Станислав Иванович выставил вперед ладони. – Наш шофер? Невероятно. Зачем, для чего? Вы не ошиблись? – Гробовщенкин решил, что это дешевые «финты» ментов, они ее подослали. «Сейчас начнет деньги предлагать, думает, я клюну. Примитив. В милиции все придурки поголовно. Не удивительно, что вокруг сплошная преступность».

– Он давно за мной гоняется. Вы ведь детей продаете. Так я их куплю. Я достану деньги. Только скажите, сколько? – Вытащила из кармана карточку на метро, сняла часы. – Вот, возьмите, остальное потом.

– Гражданка, это провокация, немедленно покиньте кабинет.

– Ну, пожалуйста, я буду молчать и никому никогда ничего не скажу, – Лена упала на колени, зарыдала. – Умоляю, верните детей, я ради них все сделаю. Скажите, что вы хотите?

– Боже мой, на помощь, – негромко закричал Станислав Иванович и направился к двери. – Прекратите безобразие, уходите или я позову милицию. – Схватил телефон.

– Милицию! Зови! Я все, все расскажу. Как ты, гадина, детей в Америку продаешь на лекарства и косметику. У меня дядя в ФСБ, полковник. – Она почему-то вспомнила сержанта Семенова. – Он вас всех до последнего посадит. Сволочи, людоеды.

Станислав Иванович опешил. «Нет, на ментовские штучки не похоже. Чего им спектакль разыгрывать? Надо ее заглушить. Сначала успокоить, а там видно будет».

– Гражданка, не нервничайте. Давайте спокойно во всем разберемся.

Неожиданно Лена, как кошка, прыгнула к Гробовщенкину, ловко намотала на руку галстук и повисла на нем всем телом.

Станислав Иванович инстинктивно дернулся вверх, отчего петля сильнее сдавила горло. Хотел закричать, позвать на помощь, но получилось лишь слабое клокотанье. Перед глазами вспыхнули яркие, невиданные цветы. Окутал легкий, приятный туман.

Но скоро сознание вернулось, он увидел красное от напряжения лицо, пронзительный, жесткий взгляд. Растрескавшиеся губы шипели.

– Верни детей или задушу.

«Обязательно задушит. Где же Веселов? Где дети?» – подумал Станислав Иванович. И опять поплыли экзотические растения. Он дернулся изо всей силы. Тело женщины – крупное, тяжелое, отлетело в сторону. Петля ослабела.

– Возьми телефон! Набери номер. – Его пальцы дрожали. – Заикаясь, продиктовал мобильник Виктора. – Дай мне трубку.

– Слушаю, – сонно отозвался Веселов.

– Витя, это я. – Голос шефа прерывался глубокими вздохами, будто он стремительно бежал по лестнице.

– Да, Станислав Иванович.

– Это я, – скорбно повторил Гробовщенкин. Вздохнул и с тревогой продолжал. – Дети с тобой?

– Здесь, спят. Все нормально. Я в деревне Алешино.

– Немедленно отдай их матери.

– А где она?

– У меня. Прошу, отдай сейчас же.

– Пусть приезжает и берет. А мне куда деваться?

– Потом, потом, даю мать.

Лена схватила трубку.

Знакомый голос спросил.

– Это ты?

– Я, дети у тебя?

– Рядом. Мы у бабашки Тани, в Алешино, где ты рожала и на лыжах разъезжала.

– Правда?

– Могу бабулю позвать.

– Лёночка, голубушка, – радостно зазвенели слова. – Слава Создателю, прислал на подмогу мужа твоего. Я-то в гипсе, а он, дай ему Бог здоровья, козичку накормил, меня и деточек обиходил, избу протопил.

– Убедилась? – Снова заговорил Веселов. – А про мужа в голову не бери, маскировка. Будешь одна, получишь сына и дочку. Ментов наведешь или мужиков и негра притащишь – детей не увидишь. Мне терять нечего. Памперсы близняшкам прихвати, а мне колбасы и сигареты «Пел-Мел». Приедешь электричкой, встречу на вокзале, дай шефа.

– Я с ней договорился, что мне дальше делать?

– Не волнуйся, в беде не оставим, будь на связи.

– Извините, – Лена робко глянула на Станислава Ивановича. – Он просит колбасы, а у меня денег нет.

– Конечно, конечно. Вы правильно поступили, что сразу ко мне. Если еще что-нибудь понадобиться, обращайтесь, не стесняйтесь. А про долги забудьте, и на Виктора не обижайтесь, он славный парень, но молодой, горячий, – заискивал Гобовщенкин, открывая портмоне.

В одном из отделений Мохова заметила фотографии девочек. «Наверно внучки», – подумала она.

– А в милицию вы заявили? – Станислав Иванович напрягся.

– Нет, я придумала, что он мой муж.

– Какая умница! – Засиял Гробовщенкин. – А чем черт не шутит, может, еще на свадьбе погуляем? Вот и разберетесь тихо, мирно, по-семейному. – Захихикал он. – Удачи вам, удачи, – руки так и чесались вытолкать незваную гостью, но подойти к ней он побоялся.

Глава 33

Резко повернув ключ, Станислав Иванович закрыл дверь. Навалился на нее плечом и давил до боли в руке.

Казалось, эта ведьма снова влетит, как ураган, и уничтожит его.

Подался к умывальнику, взглянул в зеркало. Отмахнулся в испуге, – «Кошмар!»

Бледное, с обвислыми, дряблыми щечками, испуганное лицо старика моргало выпуклыми глазами. Тонкие, бескровные губы затравленно кривились. От седого виска к уголкам рта горел след от ногтей. Умылся холодной водой, прижег рану.

Он панически боялся инфекции. В каждой мелкой царапине ему мерещились страшные воспаления. Но сейчас эти опасения вытеснили более жуткие мысли. Снял галстук. С ненавистью и изумлением посмотрел на него. Дрожь пробежала по телу.

– Всю жизнь ношу и никогда в голову не приходило, что эта тряпка может стать страшным капканом. Адская удавка. – Прошептал он и швырнул галстук в мусор.

Станислав Иванович всегда чуял опасность за сто верст, но только теперь понял, что потерял бдительность.

С самого начала нервозность пациентки, напряженность, нежелание брать деньги должны были насторожить, заставить задуматься, а он дал маху. Подкупила привычность ситуации.

Трудно представить, чтобы нормальная женщина до родов отказалась от ребенка. Значит – заурядная прошмандовка, каких тысячи. Они представлялись ему чем-то вроде клоаки, с которой имеют дело мусорщики или ассенизаторы. И вдруг в общей массе что-то забулькало не так.

«Смыть и забыть!» Мысленно решил он тогда, не пытаясь вникнуть, а напрасно. И ерундовое, мизерное дело, обрастая мелочами, превратилось в снежный ком, который, в конце концов, грозил обрушиться лавиной.

Гробовщенкина осенило. «Да ведь это не иначе, как происки Кащея! Он давно задумал взять на мое место своего человека, но «укусить» было не за что. Вот и разыграл комедию, чтобы очернить перед руководством. И ведь, как грубо и ловко опутал. А все, благодаря моей порядочности и хитрости Веселова. Втерся молодец в доверие, а я, старый дурак, попался. Где ж это видано, чтобы здоровый, крепкий мужик не справился с беременной соплячкой. Теперь «до выяснения обстоятельств» отстранят от дел. Пока будут искать да примерять, новичок приживется на новом месте. Меня же в лучшем случае переведут на другую должность, а в худшем – уволят «в связи со смертью». Но нет! Мы еще посмотрим, кто кого. Не на того напали! Я тоже не лыком шит, и эту «бяку» на него, «Кащея», и повешу».

Набрал «прямой» начальника службы безопасности, выдал секретную фразу «тревоги». – До получки в долг не дашь?

– Немного могу, – спокойно ответил Бессмертных, – подъедешь или мне заглянуть?

– Лучше ты.

– Встретить сможешь? Заходить не хочу, – прощупывал обстановку Кащей.

– Договорились, жду возле роддома.

– Один?

– Да, только быстрее, деньги срочно нужны.

Через полчаса во двор больницы влетел джип Николая Ивановича. Из машины вышел худой, длинный, как циркуль, немолодой мужчина с продолговатым лицом и лошадиной челюстью. Бегая юркими глазками по сторонам, он пожал костлявой, крепкой рукой пухлую ладонь Станислава Ивановича, и, кивнув на дальний угол двора, предложил.

– Пройдемся? Рассказывай.

– Давай лучше туда, – Гробовщенкин направился к моргу, замедлил шаг. – Здесь тише и спокойнее. Ты меня извини, может я паникер, но береженого Бог бережет. – Убежденный в том, что Кащею давно все известно, в общих чертах обрисовал ситуацию и дал понять, что Веселов виновник случившегося, намекнув на связь Виктора с конкурентами или органами.

Кащей попросил доложить обстановку подробнее, несколько раз перебивал, уточняя факты.

Гробовщенкина удивило, что он внимательно и заинтересованно слушал, а в конце разволновался.

– Кто еще об этом знает?

– Врач, но он человек надежный.

– Теперь это мои проблемы. Начальство беспокоить не будем. Штука неприятная, но не беда. Номер мобильника Веселова?

«Все в шпионов играет». – Станислав Иванович, посмеиваясь в душе, продиктовал телефон.

Уверенный в том, что попал не в бровь, а в глаз, он, довольный собою, вернулся в кабинет.

Николай Иванович сел в машину и крепко задумался. Как и Гробовщенкин, Кащей чувствовал угрозу издалека, и услышанное огорошило его, как гром среди ясного неба.

А причина для опасений была и очень серьезная. Только он и еще несколько человек в фонде знали, что нелегальная продажа детей за рубеж, лишь ширма для более прибыльного товара – ворованных якутских алмазов.

Московский фонд «Спасенное детство» был небольшим звеном солидного международного синдиката по незаконной торговле драгоценными камнями, детьми и донорскими органами.

Сбыт камней организовывал Бессмертных и сам же контролировал его. Доходы от этой «формы деятельности» делил с руководителем фонда. Остальные получали только долю прибыли от торговли детьми. Поэтому любой прокол мог нанести вред выгодному бизнесу, а в случае разоблачения, ставил под удар существование всей организации.

«Почему молчит Веселов? Он ведь приставлен к Стасику, чтобы следить за каждым его шагом, – забеспокоился Николай Иванович. – Действительно – курам на смех. Здоровенный парень чухается с беременной бабенкой, будто она Джеймс Бонд какой-то. Довел дело до того, что засветился ментам, как последний уголовник. Возможно ничего страшного. А если – сговор Гробика с шофером? Неизвестного на кого они тайно работают. Ладно, необходимо найти этого десантника и телку. Скорее всего, придется от них избавиться. Да и Гробика пора заменить».

Виктор не ожидал звонка от начальника.

Николай Иванович, стараясь не спугнуть, говорил мягко, льстил, Стасика ругал, обвиняя во всем случившемся.

– Ты, Витя, не торопись. Жди группу поддержки. Вдруг она хвост притащит? Ребята подъедут, подстрахуют. Юрок за старшего. Конечно, может, расклад гораздо проще. Глупая, вздорная баба, попусту языком молола. Так что, ей вот так просто взять и вернуть детей? Нет. Нельзя. Надо объяснить женщине несерьезность и неадекватность ее поведения. – Удачи! – Кащей отключился.

Веселов ощутил тревогу. Почему? Объяснить не мог. Причин для беспокойства, казалось, не было. Но в голову назойливо лезло поганенькое предчувствие. Особенно неуютно стало, когда начал собирать малышей. Из под тишка поглядел на бабу Таню с «гипсой поверх одеяла».

«Трудно старушенции. Но мир не без добрых людей. То соседи помогли, то я подоспел ко времени, – подшучивал над собой Веселов. – Глядишь, еще кто-то в нужный момент рядом окажется».

Подсел к хозяйке на кровать.

– Ехать нам надо, Лёночка звонила, ждет. Это на конфеты, – сунул под подушку деньги. – Не скучайте, выздоравливайте.

Баба Таня засуетилась, вытащила деньги и стала совать их в ладонь Веселова. – Забирай, голубок, ни в жизть не возьму, обидишь.

– Нет, – Виктор мягко отодвинул худенький кулачок. – Как оклемаетесь, помолитесь за нас всех и самую большую свечку поставьте на удачу Лёночки и детей. Да нищим в церкви раздайте.

Старушка задумалась. – Хотела на Светлый день Христова Воскресения подняться, поблагодарить Господа. А там уж пусть меня возьмет, – с печальной радостью улыбнулась баба Таня, будто легкий ветерок подул. – Но, видать, не судьба. Еще пожить придется. Свечи надо поставить, помолиться. Видать так тому и быть. – Перекрестила Веселова и детей. – Храни вас Господь! Не сумлевайся, все выполню, – показывая пальчиком под подушку, строго, как наказ, молвила она, – все в точности справлю. А то, милок, коли украдешь, Господь больше отымет. Знашь таку пословицу? То-то!