Текст книги "Дерево уккал"

Глава 4. Метаморфозы

Вдоль реки идти было невозможно – стена деревьев подходила почти к самой воде, а перепутанные и причудливо переплетенные ветки порой касались речной глади, выступая вперед на метр, а то и больше. Лодка или, на худой конец, плот были бы идеальным средством передвижения в такой местности, но, увы, у путешественников, чудом избежавших гибели в таинственных подземельях, не было при себе никаких инструментов, позволивших бы им соорудить хоть какое-то самое примитивное плавсредство. Идти же прямиком через лес было самоубийством, что пан Адам Каминский полдня пытался доказать бестолковой, по его ясновельможному мнению, татарской княжне. Впрочем, Сайхан, для которой таежные буреломы были вовсе не в новинку, и сама понимала, что, потеряв из вида реку, заблудиться можно было в два счета. И все-таки, несмотря на протесты поляка, который все равно не мог предложить ничего иного, девушка решила рискнуть и отправиться в дорогу сквозь лесной массив. И оказалась права. Похоже, забавный меховой шарик по прозвищу Игнат чувствовал себя в лесной чаще как пескарь в пруду. Он с легкостью находил звериные тропки и, несмотря на то, что они постоянно петляли и пересекались, по всей видимости, ничуть не думал терять направление. Зверек шел домой.

На четвертые сутки они опять спустились к реке и устроили привал. Пока на костре поджаривалась тушка зайца, пойманного ловкой татаркой, пан Адам решил завести разговор, который назревал у него уже пару дней.

– Послушай, княжна, ты ничего странного последнее время не замечала?

– О чем ты? Здесь все странное, а чем дальше, так еще удивительнее будет. Сам ведь знаешь, куда идем.

– Ну, не то, чтобы прям знаю, но догадываюсь. Я не о тех странностях, которые, начиная с Каменного пояса вокруг творятся. Ты помнишь огромных мерзких тварей, которые нас в пещеру затащили и сожрать собирались? Как их там ты назвала? Ме…

– Тише, дурья твоя башка! – Сайхан закрыла ему рот ладонью. – Не надо вслух произносить то, что ты хотел. Знаешь, мы тут одни на много-много дней пути. На помощь как в прошлый раз уже никто не придет.

– И все же, – поляк отодвинул ее руку, почему-то совсем не обидевшись на «дурью башку», – мне кажется, что я пару раз видел что-то в чаще. Да и Игнат ведет себя как-то нервно. Спешит все время, отдохнуть на привале как следует не дает. Не к добру это все.

Татарка достала кинжал и ткнула зайца, проверяя на степень готовности. Уккала расположился возле нее, но порции зайчатины отнюдь не ждал. Он был исключительно травоядным.

– Ладно, не хотела я сейчас об этом говорить, но раз уж ты начал…

Поляк был весь внимание.

– Уже два дня, как за нами следят, – произнесла Сайхан. – Кто, не знаю. Но, возможно, ты и прав, говоря об этих…тварях.

– Почему ты молчала?

– А смысл? Убегать тут от них все равно некуда, а одолеть силенок никак не хватит.

Пан Адам нервно сглотнул.

– Два дня. И почему же они до сих пор не напали? Следят, говоришь? Зачем голодным хищным монстрам следить, когда добыча рядом и практически беззащитна?

– Вот и я думаю, зачем? А все ж не нападают. Мне кажется, они повинуются чьему-то приказу.

– Приказу? Ха! И чьему же? Хозяина тайги?

– Хозяйки, а не хозяина, – поправила татарка так, как будто точно знала, о чем говорит. – Но нет, ее вот этот заяц, которого мы скоро съедим, слушать может, но никак не монстры. Они не отсюда, не здешние, природе не принадлежат, а потому Хозяйке неподвластны.

– М-да, – пан Адам предосудительно покачал головой, – про духов всяких даже разговаривать не хочу. Суеверный бред. Я вот мыслю, что ежели кто и приказал зверюгам вести слежку, то не ради нас. Ежу ведь понятно, куда мы путь держим. Толку от этой слежки кот наплакал.

– И что тогда происходит? Просвети, коль такой умный.

– Да уж поумнее, чем баба буду. Григорий им нужен, а где он, они не знают. Не знают даже жив он или мертв, наверняка ли пойдет в деревню или куда в другое место, может, двинется. Ясно одно, прежде всего Григорий, коли он жив, Игната искать станет. Без него он и в деревню-то путь вряд ли найти сможет.

– Ты хочешь сказать, что мы для кого-то выступаем в качестве приманки на Григория? Но мы не знаем где он. Разве что… разве что этот кто-то сильно уверен, что Григорий разыщет нас самостоятельно.

– Как мне знать? – поляк пожал плечами и почесал репу. – С такими делами нас слопают при любом раскладе. А я еще ко двору Батория вернуться хочу.

Сайхан было глубоко плевать и на Батория, и на его двор, и на все королевство Польское вкупе с княжеством Литовским, но окончить свои дни в желудке у людоеда ей тоже совсем не хотелось. Пару минут она молчала, а затем произнесла:

– Надо изготовить приманку.

* * *

Раны Григория затянулись неестественно быстро. Чуть ли не раздробленная волчьими когтями нога практически не болела и лишь слегка ныла при ходьбе. А ведь прошло-то всего два дня. Однако ничто не проходит совсем бесследно. Легкая хромота – не такая уж и высокая цена за жизнь. Грек разминался, упражнялся с оружием, делал разные мелочи по быту и старался не удивляться странной и пугающей, но одновременно сказочно прекрасной избавительнице, а также ее постоянным гостям. На поляну перед хижиной целыми днями напролет приходила вся, какая только есть в тайге, живность. Приходили, в основном, раненные или покалеченные и все, начиная от пугливого бурундука и заканчивая могучим медведем, кротко склонялись у ног Хозяйки, которая тихо и нежно говорила с ними, а затем поила отварами и растирала мазями, приготовляемыми ею из трав и кореньев, растущих повсюду. Казалось, что звериный закон конкуренции – съешь ты или съедят тебя – не работал на волшебной поляне. И это было хорошо.

Григорий наблюдал не только за происходящим вокруг. Он прислушивался к новым ощущениям внутри себя и диву давался. С недавних пор он начал чувствовать лес. Нет, не запах хвои и смолы, нечто совсем иное. Грек угадывал, какой зверь выйдет из чащи на поляну задолго до того, как слышался шум раздвигаемых ветвей и показывались рога на голове оленя, кисточки на ушах рыси или хитрая острая мордочка лисицы. Он слышал белку, прячущую в дупло орех, и знал, что мог бы без труда отыскать это дупло, он улавливал запах страха – это осторожный суслик прятался от хищного охотника, он ощущал теплый и шершавый язык волчицы, вылизывающей новорожденных волчат в своем логове. А еще у Григория неимоверно ускорились реакции. Он не мог понять, в чем дело и списывал свое новое состояние на целебные отвары с неизвестными свойствами, которыми лечила его Хозяйка.

Загадочная и одновременно совсем простая, не испорченная человеческими пороками – властолюбием, гордыней, стяжательством, она жила одна в маленькой хижине и в то же время со всем богатством мира, разбросанным вокруг – лишь только руку протяни. Другой жизни Хозяйка не знала и не хотела. А может, и никто бы не захотел.

Григорий вдруг вспомнил заволжских старцев. Какой внешне похожей на то, что он видел сейчас, казалась их жизнь. И все же, нестяжатели уходили в скиты не ради бегства от суровой действительности, а ради построения новой благой жизни там, где они могли это сделать. Ради примера для других.

А потому сказка сказкой, но сделать еще предстояло очень много. Ведь грек даже не знал, живы ли его друзья, жив ли так полюбившийся ему меховой шарик Игнат. Несмотря на это, неожиданно обострившееся чутье твердило, что найти их теперь он вполне в состоянии. Твердило оно также и то, что времени осталось немного, но оно все еще есть, а волчий укус и чудесное врачевание в нежных руках Хозяйки не случайное совпадение. А раз так…

Впрочем, сейчас даже мысли о заволжских старцах не могли оторвать Григория от той, кому он был обязан жизнью. Когда она освобождалась от повседневных забот, а он прекращал разминки и прием лекарств, они бродили под кронами вековых деревьев, вели беседы, а чаще просто молчали. И когда Григорий все же осмеливался прервать это сладкое молчание, он спрашивал про лес, про духов и людей, про похищенный множитель и таинственный народ уккал, с одним из представителей которого ему довелось подружиться. А Хозяйка отвечала как могла, или как хотела – кто уж ее знает?

Однажды в ходе такой прогулки, вечером, когда солнце скрылось, а на небе показался бледный серп луны, они вышли на поляну, посреди которой стоял толстенный и корявый пень. Вечер был необычным. Ни с того ни с сего обострившиеся чувства Григория тревожил сгустившийся и дрожащий от переполнявшей его энергии воздух. Хозяйка ощущала эту тревогу. Она положила руку на плечо своему спутнику и сказала:

– Ты очень сильный. Я ожидала, что снадобья сделают свое дело, но чтобы так… Пришло время раскрыть проклятье и дар. Не бойся, я помогу.

Вложив свою ладонь в ладонь Григория, она неспешно повела его в центр поляны, где, будто одинокая и стойкая скала меж бьющихся об нее штормовых волн, торчал старый-престарый, видевший взлеты и падения древних народов и за века превратившийся почти в камень, пень.

* * *

Недовольно урча и фыркая, менки сгрудились неподалеку от покинутой стоянки Адама и Сайхан. Твари все больше и больше приходили в отчаяние из-за того, что потеряли след. Прирожденные охотники, обладающие идеальным нюхом, на этот раз они попали впросак. Нет, окружающие запахи были невероятно сильны. Можно сказать, просто-напросто воняло. Воняло так, что не только мозги, инстинкты отказывались выполнять свои функции. Зверская ярость на себя, на добычу и на весь окружающий мир заставила менков круша окружающую растительность броситься на поиски источника, так раздражавшего их зловония. Вытаптывая подлесок, раскраивая похожими на медвежьи когтями кору крупных деревьев, и просто сшибая на пути мелкие, они носились вдоль и поперек, пока один особо мерзкого вида зверь не стал как вкопанный перед загородившей ему путь кедровой веткой. Ветка не значила ничего, но вот то, что висело на ней…

Адам, Сайхан и Игнат в своей неизменной сумке взбирались на гранитные скалы, то там, то здесь нависавшие над рекой. Все еще весьма упитанному, несмотря на тягости пути, поляку такие упражнения давались непросто, но, надо отдать должное, он терпел. В конце концов, что такое пара килограммов лишнего веса против перспективы оказаться на вертеле у людоеда? Да и чем тоще будешь, тем меньше шансов приглянуться вожделеющему человеческой плоти хищнику. Хоть и думалось, что менки ищут Григория, а не его, проверить сей вывод шляхтич решил как-нибудь в другой раз. И все же он ворчал.

– Вот я, ей-богу, не понимаю, как можно было до такого додуматься? Дикарские, варварские нравы. Тьфу ты, порезать портянки и развесить на деревьях. С себя бы что-то сняла и повесила. А как я теперь ходить буду? Ноги разотру в кровь и дальше что?

– Да я б и сняла, – ответила, не оборачиваясь карабкавшаяся впереди татарка. – Только так могуче ни одна из моих вещей не воняет. А у менков нюх о-го-го. Нет, только портянки и никак иначе. И вообще, хорош трепаться, дыхание побереги.

Скала со стороны берега была не слишком крутой и не слишком высокой – саженей пять от силы, но камень крошился под подошвами сапог, ноги разъезжались на каменной крошке, а потому подъем для массивных менков оказался бы непростой задачей. Впрочем, вряд ли совсем невыполнимой. Добравшись до почти плоской вершины, обессиленные беглецы привалились к ближайшему валуну, сомнительно прятавшему свое подножье среди редкого кустарника.

– Вонючие портки выиграли для нас время, но раньше или позже людоеды возьмут верный след, – молвила Сайхан. – Тем более, запахи отнюдь не покинули вместе с портянкой наш маленький отряд. Не серчай, пан Адам, но несет от тебя, как от навозной кучи. Не страх ли за свою великошляхетскую шкуру причина сего?

– Вот бы батогом по тебе пройтись, девица, в воспитательных целях, – буркнул сквозь обвисшие усы раскрасневшийся поляк. – Но это ты в Лувре еще не была. Вот там вонь, так вонь.

– Потому, может, и не была. Слушай, сидеть нам долго здесь не с руки. Обмотки твои хоть и ядреные, но на воздухе скоро проветрятся. И вряд ли людоеды не возьмут снова след. Слепой и тот заметит, сколько бурелома ты за собой оставил, продираясь сквозь подлесок. Наверх, пожалуй, они не заберутся, но станут у подножия и возьмут нас измором. Отдохнем пару минут и надо заметать следы дальше.

Поляк отряхнул свою уже давно лишенную былого блеска одежду, крякнул, поднялся на ноги и подошел к обрыву с противоположной стороны. Внизу медленно и величаво тянулась река, с едва уловимым плеском, омывая скалу, будто заброшенную сюда давным-давно рукой разъяренного великана. То тут, то там вдоль течения реки попадались такие же одиночные утесы.

Татарка тихо подошла и стала рядом. Выпущенный, наконец, на волю, Игнат мудро решил не приближаться к обрыву и ковырялся в траве и камнях с таким видом, будто что-то там оставлял.

– А знаешь, – спросила Сайхан, – откуда здесь эти скалы?

– Понятия не имею, – ответил, не поворачиваясь к ней Адам, то ли все еще обижаясь за невосполнимую потерю в гардеробе, то ли что-то усердно обдумывая.

– Ну и зря. У нас все это знают. Жадный и эгоистичный старик, живущий в горах далеко на юге, швырнул их сюда, пытаясь остановить ушедшего на поиски возлюбленной сына.

– И что, остановил?

– Где там! – хихикнула княжна, удивляясь недогадливости шляхтича. – Сын разлился в мощный поток, что у тебя сейчас под ногами, и чуть дальше соединился со своей возлюбленной, которая изогнувшись дугой, ждала его…

– Вот девка-дура, байки травит! – воскликнул вдруг поляк, повернувшись и схватив Сайхан за плечи. – И далеко отсюда изогнулась та панночка?

– Ты чего это как с цепи сорвался? Ну, не знаю, дня три, может, пехом, если отдыхать каждые пять минут не будешь. Я не была там ни разу.

– Да как ты не поймешь? – не унимался пан Адам, – у излучины, где сливаются две реки, деревня наша. Рядом уже. И вообще, мыслится мне, что измором нас здесь не возьмут. Гляди, обрыв крутоват, но так сяк спуститься можно. Доберемся вплавь до следующей скалы, а потом до следующей. Смекаешь?

– Не, не выйдет. Вода холодная еще, да и заметят нас.

– Этот вопрос предоставь мне, – хитро прищурился поляк и закрутил обвисший ус.

* * *

Ночное небо над тайгой, крыша над миром, сверкало тысячами звезд – глазами, которыми великий Тенгри взирает на свое царство. Луна была крупной, видимо, на этот раз она побеждала людоеда Тельбегеня, забранного некогда ей с земли. И теперь, то он поедает Луну, то она берет верх в их бесконечной борьбе.

Хозяйка стояла в центре поляны, опершись спиной о старый пень, и что-то тихо напевала. Ее руки с повернутыми к небу ладонями, были подняты вверх так, будто ждали, пока от звездного стада, пасущегося на небесных полях, не отделятся жаждущие приручения животные. Но не для богов и духов пела Хозяйка. Прямо перед ней, выпуская в прохладный ночной воздух пар из чутко подергивающихся ноздрей, стоял огромный черный волк. Настолько черный, что мог слиться с ночью, если бы не сверлящие темноту глаза и не белая отметина на задней ноге. Играя могучими мышцами под лоснящейся шерстью, он сделал первый шаг, сминая траву широкими лапами с бритвами-когтями, затем второй. Секунда, и вот зверь уже бежит прямо к хрупкой женщине с воздетыми руками. Толчок, прыжок, волк пролетает над головой и между рук Хозяйки.

Она перестала петь и дотронулась до головы, видимо проверяя ее целость.

– В этот раз гораздо лучше, – услышала она голос за спиной.

Обернувшись и положив локти на служивший ей опорой пень, Хозяйка стала наблюдать, как Григорий в спешке натягивает штаны.

– Да, пожалуй, достаточно тренировок, – сказала она, как бы слегка отворачиваясь, но не теряя из виду фигуру грека. – Я тебе, конечно, доверяю, но волчья туша над головой… Согласись, раза с третьего это становится неприятным.

– Ну, уж извини, ты ведь сказала, что такой способ – самый эффективный.

– Как видишь, я права. Раз двадцать поскакал туда-обратно, и дело в шляпе. Но смотри, пень и мои заклинания сильно упрощают процесс, а тебе нужно научится полноценно управлять им самостоятельно. На это уйдут месяцы.

Григорий оделся и подошел к Хозяйке.

– Пускай хоть годы. Гораздо хуже то, что я никак не могу свыкнуться с мыслью, что я…

– Оборотень, волкодлак, как тебе больше нравится.

Она взяла Григория под руку, и они медленно пошли обратно к спрятавшемуся глубоко в тайге жилищу Хозяйки: он – слегка прихрамывая на поврежденную ногу, она – едва касаясь земли декорированными мозаикой из ровдуги и обшитыми оленьим ворсом башмаками.

– Ничто не дается просто так, – продолжила Хозяйка. – Нечто получив, другое обязательно теряешь. Укус белого волка дал тебе удивительные способности, но и создал некоторые проблемы. Контроль превращения – дело времени. Сложнее управлять своим сознанием, находясь в волчьем облике. Понимаешь, ты теперь не совсем принадлежишь этому миру. От тебя протянута ниточка к тем, кто уже ушел. С одной стороны, они дают тебе силу, а с другой, всегда будут тянуть за эту ниточку к себе. Оборотень – дитя стихии, а стихия капризна. Она не разбирает, друг или враг стоит на ее пути. Каким образом ты сможешь обуздать эту стихию, и сможешь ли вообще, мне не ведомо. Ответ искать тебе самому. Одно я знаю точно, чем дольше ты будешь находиться в волчьем обличье, тем больше ты будешь становиться волком. В своем сознании. Достаточно перейти черту, и ты уже не захочешь возвращаться. Так же не захочешь, как и тот, кто тебя укусил. Предел между человеком и зверем проходит не через пень, который ты перепрыгивал. Он внутри тебя.

– И как почувствовать, что переходишь предел?

– Откуда ж мне знать? Это ведь не я – оборотень.

– Вот уж смешно, так смешно. А если я озверею и слопаю тебя?

Хозяйка рассмеялась.

– А зачем? Я тебя не кормлю, что ли?

* * *

Пан Адам никогда не был слишком уж героическим храбрецом и даже частенько трусил в опасной ситуации, но он обладал одной чертой, благодаря которой и занял определенное положение в своем королевстве. Его поджилки могли трястись от ужаса, но мозги не отключались не на секунду. Говоря одно и делая другое, поляк думал о чем-то третьем, что, в конечном счете, вытаскивало его не из первой переделки. Есть в мире смекалистые люди, умеющие своевременно и правильно реагировать на возникающие проблемы, но Адам Каминский в их число не входил. А входил он в крайне ограниченное число тех, кто заранее готовит решения для ситуаций, которые только могут чисто теоретически когда-то обрушиться на голову. Поляк сохранил остатки чудесной мази, которую он подобрал у застреленного Иваном Кольцо на горном перевале карлика, и с помощью неожиданного действия которого удалось привести в замешательство войско хана Кучума. Втертая в тело, она некоторое время защищала от холода и делала человека невидимым для окружающих. Конечно, одежду приходилось снимать.

Адам и Сайхан уже успели раздеться и намазаться, когда у подножия служившей им укрытием скалы, появились менки. Видимо, развешанные по лесу портянки слегка выветрились, что и позволило людоедам снова напасть на след.

– Ну вот что за богомерзкие твари? – прошептал поляк, растворяясь в прохладном воздухе. – Еще бы десять-пятнадцать минут, и ищи-свищи нас.

Татарка, которую уже совсем не было видно, выглянула за край утеса. Внизу торчало пятеро менков, страшные, косматые и клыкастые. Один даже был двухголовым.

– Прежде, чем мы двинемся дальше, предлагаю устроить небольшое представление, – сказала она. – Валун, под которым мы отдыхали, похоже, держится на скале совсем не крепко. Если на него поднажать, он рухнет и кого-нибудь точно зашибет. А пока они займутся собиранием своих внутренностей, мы под шумок слезем с той стороны в воду.

Адам сначала проверил, насколько прочно они связали свою одежду ремнями, заткнув оружие в получившиеся свертки, ведь их во время плавания придется держать над водой. Потом он заглянул в мешок, где снова сидел Игнат. Уккала встретил его понимающим взглядом своих больших блюдцевидных глаз. И только после всех этих манипуляций, он ответил Сайхан.

– Пошли толкать, что ли, а то твари разбредутся.

Не видя друг друга, Адам и Сайхан навалились на огромный камень. Он слегка пошатнулся, но остался на месте. Однако движение привлекло менков. Они утробно зарычали и подняли свои омерзительные рожи навстречу судьбе.

– Нас заметили, толкай сильнее, – сжав зубы проговорил поляк.

Они налегли изо всех сил. Валун начал двигаться, но для того, чтобы его сбросить, не хватало последнего микроскопического усилия, которое юная девушка и упитанный шляхтич выдать уже не могли. И все же внезапно камень оторвался от удерживавшей его веками основы и вместе с остатками травяного покрова и кустарника полетел вниз. Реакция не подвела татарку, и она успела схватить Игната, прыгнувшего на валун сверху, что его и сдвинуло с места, не дав уккале сорваться прямо в лапы кровожадных монстров.

Впрочем, их стало меньше. Одного припечатало так, что теперь сложно было разобрать, где у него какая конечность. Оставшаяся четверка лишь несколько мгновений провела в замешательства, а затем с жадностью набросилась на своего павшего товарища. Заработали когти и челюсти.

– М-да, хищная птица недолго живет, – прокомментировала увиденное татарка.

Смотреть дальше на гнусный обед ни у Сайхан, ни у Адама желания не было никакого. Засунув героического Игната обратно в мешок, и подхватив свертки с одеждой, они начали спускаться к реке. Неприятно ободрав босые ноги, беглецы практически бесшумно погрузились в воду. Увидев неподалеку прибитую к скале корягу, поляк подтянул ее к себе, скрыв за ней неподвластный действию волшебной мази гардероб. Через минуту, если бы кто-нибудь стоял на берегу реки, он бы увидел лишь уносимое ленивым течением бревно. Уносимое, правда, чуть быстрее, чем положено скоростью течения. Но менки продолжали свое кровавое пиршество, и на берегу не было никого.

* * *

В лесной избушке было тепло и уютно. Пламя в очаге тихонько потрескивало, и на его завораживающий переменчивый узор можно было глядеть часами. Оно тянуло к себе, затягивало внутрь, будто в иной мир, где уже не существовало ни времени, ни пространства, а только чистый дух, предвечный и непреходящий.

Хозяйка готовила целебные отвары и что-то едва слышно напевала.

– Это последняя ночь, когда я здесь? – спросил Григорий.

Она кивнула, не отрываясь от своего занятия.

– Да, я знаю, – вздохнул грек. – Чувствую, что пора. Друзьям грозит опасность.

– Они сильнее, чем ты думаешь, – Хозяйка подала греку густое и ароматное варево. – Но и лес велик. Помощь может прийти оттуда, откуда не ожидаешь.

– И все же отправляться в дорогу необходимо?

– Необходимо.

– Я не уверен, что хочу.

– Я знаю.

– Но тогда…

Хозяйка приложила тонкий палец к его устам.

– Ш-ш-ш. Пей.

Григорий сделал несколько глотков, и хотел было отставить глиняную миску в сторону, но Хозяйка не дала. Деликатно, но настойчиво она заставила его выпить все до конца. Стало теплее, почти жарко. Воздух в избушке задрожал словно марево. Да это и было марево, тянувшееся из похожего на вход в волшебную пещеру очага, окутывающее тело и обволакивающее разум. На бревенчатых стенах заплясали картины далекого прошлого: древние доисторические люди, их убогие жилища и быт, охота на невиданного зверя, брачный ритуал, мучительное рождение новой жизни и угасающая старость. Потом снова – все быстрее и быстрее, превращаясь в несущийся круговорот, пока все не слилось в сплошном потоке. И только лицо Хозяйки с широченными не то серыми, не то зелеными глазами, не теряло четкости очертаний. Слова были не нужны. Они читали мысли друг друга.

– Я совсем иначе представлял себе мир, – подумал Григорий и вязкий туман передал его мысль женщине напротив. – Меня учили представлять его иначе. В том мире тебя не может быть, но ведь ты есть.

– Я есть для тебя сейчас в этой тайге, куда почти никогда не ступала нога человека. А там, откуда ты пришел, и куда вернешься, меня нет. Там время, там история, там карабкающееся вверх человечество, падающее, разбивающееся почти вдребезги, но упорно карабкающееся снова. Здесь же глубина, в которую человек опускается в момент падения, чтобы оттолкнуться от тверди и вернуться на свою дорогу.

– Я заберу тебя с собой.

– Ты не в силах. Да и не имеет это никакого смысла. Ведь ты уже забрал меня навсегда.

Хозяйка приблизилась к Григорию почти вплотную. Он ощущал на себе ее дыхание, и малейшее колыхание ее груди под тонкими одеждами пробуждало в нем древние инстинкты, во много раз усиленные укусом белого волка-оборотня. Грек чувствовал жжение в костях, которые начинали деформироваться, грозя немедленным превращением. Его глаза пожелтели и загорелись тем же огнем, что полыхал в очаге-пещере. Стены избушки раздвинулись, просто исчезли, открыв необозримое и пустое пространство, в центре которого парила Хозяйка с развивающимися льняными волосами. Из-за ее спины лучами расходился слепящий контрастом с окружающим ничто, белый свет.

– Зверь внутри тебя будет становиться все сильнее и сильнее, – молвила она. – Он даст тебе могущество, и он же тебя погубит. Таков закон. Но я помогу.

В ее руке появилось латунное яйцо с прикрепленной к нему цепочкой. Оно раскрылось на протянутой к Григорию ладони, и грек увидел дрожащую на одном месте стрелку на овальном циферблате.

– Пока это с тобой, стихия всеразрушения не вырвется наружу, твой волк станет ручным. Но помни, ручной зверь – почти человек, он связан с человеком прочной нитью. Чтобы починить время, нужно исправить часы, запустить стрелку. Сделать это может лишь тот, кто неподвластен времени, непреходящ, неизменен. Не человек.

– Что-то получаешь, что-то теряешь.

Григорий протянул руку к часам, но сжал не их, а ладонь Хозяйки. Крепко сжал и потянул к себе. Вновь появились стены избушки, вновь под собой ощущался покрытый мягкими шкурами лежак. Пространство свернулось в одну точку. Опять лицо Хозяйки так близко, но волк уже не рвется наружу. Грек взял часы, положил их рядом и дотронулся кончиками пальцев до льняных волос. Тогда та, кого он уже забрал навсегда, закрыла глаза.