Текст книги "Дерево уккал"

Глава 3. Зверь внутри

Выйдя из пещеры, Григорий оказался на уступе, возвышавшемся над морем хвойного леса. Было довольно тепло, а в воздухе витали едва уловимые ароматы поздней весны. Повсюду слышался птичий гвалт, под ногами деловито копошились трудяги-муравьи. В общем, реальный мир.

Вдалеке, где зелень неожиданно обрывалась, как будто древний великан прошелся там с гигантским серпом, небесной голубизной блестела водная гладь реки. Видимо, пробираясь подземельями, путники довольно сильно отклонились в сторону от их начального пути.

– Сколько же времени прошло? – подумал грек. – Ведь мы пробыли в подземелье совсем не долго.

Разумного ответа он не нашел, а потому решил без промедления спускаться вниз, тем более что солнце уже давно перевалило зенит и, хотя все еще дарило миру немало света, вечер надвигался неумолимо. Необходимость раздобыть пищу, воду, а также разжечь огонь стояла довольно остро. Природа уже не была столь сурова, как зимой, но тем не менее выживание человека, да еще и одного, в тайге оставалось делом не простым. Лишь одно внушало уверенность в своих силах – кинжал из удивительной нетупящейся стали все еще был заткнут за успевший повидать виды, но вполне крепкий пояс. Склон оказался достаточно пологим, поэтому спуск не отнял слишком много сил. О том, чтобы добраться до реки до наступления ночи нечего было и думать. Григорий в поисках пищи решил углубиться ненадолго в лес, а затем вернуться обратно к горному склону и переночевать здесь. Сначала он нашел относительно ровную палку и заострил ее, сделав что-то наподобие копья. С помощью этого нехитрого инструмента он намеревался изловить какую-нибудь живность на ужин. Пройдя некоторое расстояние, грек заметил характерную серую спинку. Похоже, ему попалась куропатка. Лучше и не придумаешь. Григорий стал осторожно подбираться к желанному объекту, одновременно занося вверх руку с импровизированным копьем. Ветки деревьев и поросль кустарника слегка мешали, но места для маневра все же хватало. Стараясь не дышать, он тщательно прицеливался, ведь шанс попасть в птицу у него был, по сути, только один. И вот, в момент наивысшего напряжения, откуда-то сбоку донесся шорох. Григорий замер, куропатка насторожилась. Она нервно повертела головой и, сорвавшись с места, бросилась наутек. Грек собрался пуститься в погоню, но нечто заставило его остановиться. Похоже, охотником он оказался не единственным. Всего в десятке шагов за деревьями мелькнуло туловище, покрытое густой белой шерстью. Григорий замер в ожидании, но ничего не произошло. Птицы все так же беспечно щебетали в ветвях, а лучи заходящего солнца пробивались сквозь высокие кроны, играя волшебными отблесками на всех поверхностях, куда они только попадали. Решив не прекращать начатое, грек осторожно двинулся дальше. Некоторое время излишних подозрений ничто не вызывало, пока некое шестое чувство не подсказало охотнику обернуться. Буквально на мгновение Григорию показалось, что он видит налитые злобой красные зрачки, следящие за ним из чащи. Приглядевшись же внимательнее, он обнаружил лишь белку, прошмыгнувшую куда-то в переплетении ветвей. Не будучи излишне впечатлительным, Григорий все же понимал, что напряжение последних дней, странные, не вписывающиеся в его представления о мире, события и персонажи, а также трагическая гибель товарищей могли повлиять и наверняка повлияли на его душевное здоровье. Ощущение, что перейдена некая грань, разделяющая реальность и мир неведомого, а порой и просто чуждого, не покидала его еще со времен перехода через Камень с отрядом атамана Ермака. Но тогда, возможно из-за присутствия людей из понятного и знакомого бытия, все-таки сохранялась некая связь с действительностью. Сейчас чувство разрыва прочных связей обострилось до неимоверности и вызывало нервозность и беспокойство, грозящее перейти в нечто еще более саморазрушительное и неуправляемое. Григорий медленно вдохнул и выдохнул, приводя себя в норму. В конце концов, он повидал за свою жизнь столько сражений и столько крови, что позором было бы поддаться панике лишь из-за игр уставшего и воспаленного разума. Григорий перекрестился и, обретя уверенность, двинулся вперед. Несколько минут и чаща неожиданно закончилась. Солнце садилось, и поляна, на которой оказался грек, под косыми переливающимися лучами удивляла странными сочетаниями невероятных цветов. Цвета эти настораживали и даже пугали. Григорий заметил, что куда-то подевались все звуки леса: насекомые, птицы, грызуны, оборвалось даже перешептывание едва колышущихся стебельков травы. Все затихло. И в этой дрожащей тишине, озаряемый матовыми лучами умирающего солнца, ступая настолько мягко, что даже травяной ковер не приминался под его весом, на противоположную сторону поляны вышел огромный белый волк.

– Эй, дружок, шел бы ты отсюда подобру-поздорову, – обратился Григорий к зверю, поудобнее перехватывая копье и взявшись свободной рукой за рукоять кинжала.

Волк предложение проигнорировал и, вперившись в грека кроваво-красными глазищами, зарычал и медленно пошел вперед. Григорий стал осторожно отступать обратно в лес. Зверь ускорил шаг. Грек напрягся в ожидании прыжка. Белый монстр побежал и, оттолкнувшись мощными лапами, прыгнул. Тут же, рука выпустила копье и оно, лишь слегка задев зверя, все же сбило точность атаки и смертоносные челюсти щелкнули совсем рядом, но не сомкнулись на шее Григория. Решив более не испытывать судьбу, грек рванул что есть силы обратно. Он бежал, огибая толстые стволы, и молился о том, чтобы не споткнуться о переплетение корней под ногами. Это был бы конец. Григорий рассчитывал выскочить из леса и забраться вверх по горному склону, представлявшему для волка непреодолимое препятствие. Не тут-то было. Предательская кочка оказалась под ногой в самый неподходящий момент, и грек со всего разбега загремел на слегка смягчивший падение, ковер, сотканный из трав, корней и низкорослого кустарника. Лишь секунда ему потребовалась для того, чтобы подняться, но зверю и этого оказалось достаточно. Клыкастая челюсть сомкнулась на голени Григория, и только прочный кожаный сапог не позволил волку добраться до кости. Тем не менее боль, от которой аж дыхание сперло, пронзила укушенную ногу. Грек выхватил из-за пояса кинжал и, выгнувшись как ярмарочный акробат, всадил его зверю в бок. Волк взревел и на миг ослабил хватку. Григорий отчаянным рывком освободил ногу, оставляя в зубах зверя часть сапога, штанины и собственной плоти. Кровь хлестала из рваной раны, но обращать на это внимание было некогда, ибо белый монстр, только разъяренный полученной раной, снова готовился к броску. Бежать с искалеченной ногой было совершенно невозможно. Поудобнее перехватив кинжал, грек приготовился к новой встрече. Зверь не заставил себя ждать. И вот, сминая залитый кровью человека и животного кустарник, по траве покатился рычащий и извивающийся клубок. Левую руку грек уже не чувствовал. Похоже, что стальные клыки раздробили кость и крепко держали, не собираясь отпускать, в то время, когда Григорий целой правой рукой не переставал наносить удары в шею и бок чудовищного волка. Силы подходили к концу, жуткая боль и потеря крови туманили разум, и лишь невероятным усилием воли удавалось еще держаться. Зверь уже хрипел. Сталь еще раз вошла в теплую плоть и все затихло. Наконец стал слышен шорох листьев и редкая возня пернатых в ветвях вековых сосен. Григорий думал, что умер. Уж слишком резкой была перемена. Но нет, вот оно мертвое чудовище, вот чудесный кинжал, торчащий из звериной плоти, вот женский силуэт, склонившийся над ним и протягивающий руку.

Григорий ощущал нереальность происходящего, пытался сфокусировать взгляд, но не мог. Все расплылось в туманной дымке. Он успел лишь почувствовать мягкое прикосновение тонких пальцев…

* * *

Было очень мокро и противно, но заставить организм перебороть апатию, почти намертво сковавшую все члены, оказалось почти нереальным. Мало того, что вся одежда промокла насквозь, а волосы налипли на лицо и не позволяли едва приоткрывшимся щелкам слегка замутненных черных глаз разглядеть хоть что-нибудь, так еще и ноги, обутые в теплые валенки-пимы, лежали прямо в воде, тихонько плескавшейся позади. Отвратительно, не то слово. Но даже эти раздражители ничего не меняли. Подняться на ноги не только не получалось, но еще и не хотелось. Так могло продолжаться вплоть до полного обморожения – солнце все еще дарило тепло, но до заката оставалось не так уж и долго, если бы откуда-то не возник новый раздражитель. Что-то острое больно тыкало в голову сквозь копну спутанных волос. Рука даже нашла в себе силы пошевелиться в попытке отогнать мерзкое нечто, но это нечто было слишком настырным, чтобы так просто сдаться. И вот, очередной укол, наконец, вывел лежащего человека из состояния полузабытья.

Сайхан поднялась на четвереньки и отбросила волосы с лица. На нее уставились два круглых как блюдца глаза. Игнат пискнул, довольный проделанной операцией, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, засеменил, забавно переваливаясь с лапки на лапку, куда-то вдоль кромки воды. Татарка осмотрелась. Озеро, на берегу которого она пролежала Бог знает сколько времени, было совсем маленьким и кристально чистым. А вокруг него сплошной стеной стоял лес. На миг Сайхан показалось, что на темной глади воды отразилось нечто необычайное. Белокаменные стены, златоглавые церкви, монастыри и посады… вроде бы откуда-то даже донесся колокольный звон и пение людей. Тряхнув копной мокрых черных волос и протерев для пущей ясности глаза, она еще раз взглянула на воду, но видение исчезло, как ничего и не было.

Сняв мокрые и хлюпающие валенки, девушка зашагала по прохладному песку вслед за уккалой. Идти пришлось недолго. Зверек знал, что искать. Буквально в десяти саженях на берег выбросило бесформенную груду чего-то. При ближайшем рассмотрении это оказался эмиссар короля Батория, ясновельможный пан Адам Каминский. Особых признаков жизни он не подавал, а потому Сайхан, недолго думая, пнула его ногой в бок. В бездонной утробе поляка что-то забулькало и захрюкало.

Внезапно он вытаращил глаза, уселся на песок и стал судорожно отхаркиваться. Придя, наконец, в чувство, пан Адам, сначала, брезгливо стащил с себя до нитки промокшую делию и бросил ее рядом с собой. Затем стащил с ног сапоги. Возможно, он и продолжил бы оголяться, если бы, как показалось, случайно не поднял взгляд на довольно грозно нависавшую над ним татарку.

– Тьфу ты! И какой толоконный лоб надоумил меня, высокородного шляхтича, тащиться в эти богом забытые края?! Не то что Европа. Там жить можно. Там все для нас – дворян обустроено в лучшем виде. Крестьяне бунтуют? Ну и что? Кол да виселица, ну розги на худой конец. А здесь? Расстояния такие, что за всю жизнь не переходишь, степи до горизонта, леса дремучие, твари всякие богомерзкие кишмя кишат. Убежит крестьянин – во век не найдешь. Ох уж мне эти сиволапые русские мужланы. Звери, ей-богу. И дворяне вовсе не дворяне. У кого деревенька замшелая где-то под Новгородом, так он едва себе на коня с амуницией собрать может. Спит в избе, ест репу, эх… Говорю тебе, у страны, где дворянина не отличишь от мужика, нет будущего. Потрепыхается маленько и кончится такая страна. Помяни мое слово, недолог час, как польская шляхта займет московский Кремль.

Поляк вскинул руку в сторону Сайхан, и из рукава вылетела какая-то водоросль, обдав небритое лицо брызгами холодной озерной воды, что еще больше испортило настроение шляхтичу.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? Кончится и кончится. Я ж не русская, какая мне разница? – процедила сквозь зубы теряющая терпение девушка.

– Ну да, рассказывай, – Адам уже поднимался на ноги, тяжело дыша и покряхтывая. – Все вы для нас русские. Все, к востоку от Карпат и до самого конца света, до Тартара и мировой бездны. Это мы, поляки – последний оплот цивилизации, это мы стоим на страже Европы и бережем ее от варваров – русских да турок. Одна сатана – азиаты, орда. Запомни мои слова: покуда стоит Речь Посполита, а стоять наша великая империя от моря до моря будет вечно, Европа в безопасности от таких, как вы.

Сайхан выслушала тираду не шелохнувшись.

– Все сказал или еще что-то добавить хочешь?

– Нет, не хочу, тебе все равно не понять. Ты не была ни в Лувре, ни в Эскориале. Культуры, цивилизации не видела. О чем с тобой вообще говорить?

Поляк наконец поднялся и осмотрелся.

– Где Григорий? – спросил он.

– Нет его. А ты только заметил? Меньше языком чесать надо. Все варвары да варвары. Дурак ты. И катился бы в свою Европу. Мы тебя к нам не звали, не приглашали. Я тебя, курдюк ты этакий, от смерти спасла, между прочим. А ты нас бросил между сдвигающихся стен. Зарезать тебя, пан Адам, хотела поначалу как паршивую овцу. Смотрю, зря не зарезала.

– Но-но, потише, – поляк захорохорился, но все же отошел на пару шагов назад. – Никого я не бросал. У меня, может, боязнь замкнутого пространства. Да и вообще, я выскочил, чтобы найти, чем подпереть стены и тут же угодил в тот проклятый колодец.

– Бреши, бреши, пустобрех. Драпанул ты трусливо, вот что. А я, вместо того, чтобы спокойно перейти по мосту на другую сторону, стала твою шляхетскую тушу из беды выручать. Оставила бы тебя там, на уступе, может, Григорий не сгинул бы.

– А какого лешего тогда не оставила? – Адам отвернулся с довольно обиженным и жалким видом.

– Сама не знаю, – вздохнула Сайхан. – Священник в сокрытом городе говорил, что подземный путь пройдет только достойный.

– Значит, только поэтому вытаскивала? Подумала, что благородный поступок тебе жизнь спасет? Да уж, воистину восточное коварство, – поляк злобно ухмыльнулся и сдул ус, прилипший к губе.

– Ничего я тогда не думала! Просто делала и все. И Григорий пропал, а может, и погиб. Что теперь?

Татарка поникла, вмиг превратившись из разъяренной львицы в трепетную лань.

– Ладно, – Адам все-таки повернулся к девушке, и даже было потянулся ее обнять, но в последний момент передумал, – давай использовать то, что нам, в смысле мне, дал Господь. Это я о разуме.

Сайхан сделала вид, что не услышала издевку или действительно ее не услышала.

– Когда и при каких обстоятельствах мы последний раз видели Григория?

– На мосту, когда треснул столб, и он бросился к нам на помощь.

– Согласен. И что это нам дает? – Шляхтич задумчиво почесал затылок. – Мост рухнул вслед за нами, а значит, может быть два исхода: либо наш друг тоже упал, либо он все-таки выбрался на поверхность. Если он упал, то, во-первых, мог утонуть, а во-вторых, его могло, как и нас выбросить на берег. Так?

Татарка кивнула. Ее глаза были на мокром месте.

– Последний вариант мы отбрасываем, ведь Григория рядом с нами, очевидно, нет. Это значит, что он либо утонул, либо выбрался из пещеры. Как видишь, шансы довольно велики, а потому давай не распускать нюни, а лучше подумаем, что делать дальше. Это ведь неугомонный грек держал путь в деревню из-за этого маленького недоразумения, – Адам указал пальцем на уккалу.

– Его зовут Игнат, – Сайхан уже взяла себя в руки, а в голосе ее вновь появилась сталь.

– Да хоть Публий Вергилий Марон! Что с ним делать-то?

Уккала застыл, как будто понимая, что речь идет о нем.

– Ты как хочешь, а я беру Игната и отправляюсь в деревню. Тем более, если Григорий жив, думаю, он тоже догадается идти именно туда.

– Да, – согласился Адам, проводя в уме какие-то сложные вычисления, – идти, наверное, догадается. Главное, чтобы дорогу нашел. Правда, если река рядом… Согласен! В деревню так в деревню. Да и ведь только там мы, пожалуй, разыщем какое-никакое средство передвижения, чтобы поскорее выбраться из этих Богом забытых мест. Но сначала надо найти что-нибудь съедобное.

Игнат сделал пару шагов назад и тихонько пискнул.

– Нет, – отрезал поляк, – волосатые меховые шарики для этих целей не подходят.

* * *

В небольшом очаге догорал огонь. Остатки дров, почти превратившиеся в золу, уютно потрескивали, вызывая ощущение покоя и умиротворения, подобного тому, что человек может чувствовать, лишь попав после долгих странствий в родной дом. По всей видимости, огонь горел всю ночь, согревая совсем простое и неприхотливо обставленное жилище. Лучики солнца уже начали пробиваться сквозь прикрытие ставни, скользя по худому лицу мужчины, укутанного в теплые звериные шкуры. Свет упал на его сомкнутые веки, заставив поморщиться и отвернуть голову с копной едва тронутых сединой темных волос. Скрипнула дверь. Это окончательно вырвало человека из объятий целительного сна. Он открыл глаза и, скривившись от внезапно пронзившей все тело боли, с трудом привстал на мягком соломенном тюфяке. Острая боль сменилась тупой ноющей и стала постепенно утихать.

– Доброе утро. Как спалось? – послышался голос, очевидно, только что вошедшего в помещение человека.

Им оказалась молодая женщина в платье из оленей замши и яркой, богато расшитой накидке на плечах. Но не на одежде задерживался взгляд. Ее лицо необычайной красоты обрамляли длинные и густые волосы цвета льна, а глаза переливались то серым, то зеленым в зависимости от того, сколько света попадало в комнату и отражалось от небогатой утвари. Солнце освещало ее со спины и казалось, будто яркий нимб окутывает всю фигуру сказочной феи.

Мужчина прикрыл ладонью глаза, защищая их от раздражающих лучей.

– Сколько я пролежал? – спросил он и не узнал своего голоса, показавшегося слишком глубоким и хриплым. Возможно, сказывалось долгое молчание.

– Дня три или что-то около того, – пожала плечами прекрасная незнакомка, бесшумно проскользнув мимо соломенного ложа. – Здесь время идет не совсем так, как ты привык.

– Что значит не так?

– Просто не так и все.

– Хм… меня зовут Григорий, а как величать тебя, хозяйка?

– Я знаю, что Григорий. Как меня? Хозяйка… ну пусть будет Хозяйка.

– Ты странная. Что это за место? И почему, если прошло всего три дня, на мне совершенно нет ран?

Женщина очаровательно улыбнулась и с почти нескрываемой хитрецой оглядела грека, наполовину высунувшегося из укрывавших его шкур. Не ответив на вопрос, она отвернулась и произнесла:

– Дрова, придите! Огонь, зажгись!

Вдруг, к изумлению Григория, через порог лесного жилища перескочили несколько заранее заготовленных поленьев и в два прыжка оказались прямо в очаге конусовидной глинобитной печи. Затем Хозяйка указала рукой куда-то в угол и строго выкрикнула:

– Чуман, приди! Наполнись водою!

Из окутанного полумраком угла комнаты появился берестяной черпак. Взлетев до уровня груди, стоявшей спиной к Григорию женщины, он стремглав вылетел через распахнутую дверь и почти моментально вернулся обратно, но уже заполненный до краев. Несмотря на умопомрачительную скорость, летел он очень аккуратно, не расплескав ни капли. На этом чудеса не закончились.

– Котел, приди! – звонко воскликнула лесная незнакомка.

Как ни странно, но в этот раз ничего не произошло.

– Котел, приди! – крикнула она уже довольно раздраженно.

Послышался скрежет и какие-то толчки, но котел, похоже, приходить не собирался.

– Ну что ты будешь делать, – вздохнула Хозяйка и, хлопнув себя руками по бедрам, направилась к стоявшему где-то своенравному котлу.

– Ведьма, – подумал Григорий.

Пока она занималась манипуляциями с домашней утварью, грек, невзирая на слабость и ноющую боль, вылез из-под шкур и стал босыми ногами на шероховатый деревянный пол. Его взгляд блуждал по комнате в поисках оружия.

Тем временем, женщина подошла к котлу и заглянула внутрь.

– Ах, вот в чем дело! – с этими словами она схватила котел за ручки и нагнула.

В тот же миг из него резво выпрыгнули два здоровенных зайца – белый и серый. Не дожидаясь взбучки, они задали стрекоча, да так, что через секунду их и след простыл. Опустевшему котлу уже ничто не мешало выполнить повеление Хозяйки, и домашняя утварь опять заходила ходуном.

Григорий успел подняться во весь рост и даже сделать пару шагов в сторону от ложа. Чувствовал он себя терпимо, но идти оказалось не так просто. Ноги слушались неохотно, голова кружилась. В этот момент Хозяйка, видимо закончив кухонные манипуляции, повернулась к своему гостю.

– Угу, – выдала она, слегка приподняв тонкие брови и скрестив руки на груди. – Если ищешь оружие, оно в чулане. Не уверена, что в таком состоянии ты самостоятельно туда доберешься. Но в любом случае, для начала я бы предложила тебе одеться. Не то, чтобы мне был совсем неприятен твой вид, но какие-то приличия соблюдать все же следует.

Грек соображал довольно медленно. Когда он, наконец, понял, о чем идет речь, то, несмотря на слабость, мигом нырнул обратно под шкуры и покраснел от стыда. Дело в том, что вся одежда Григория лежала рядом на лавке, а сам он предстал перед очами хозяйки совершенно голым.

– Ну, ну, не так быстро. Раны зажили только снаружи. Еще некоторое время тебе понадобится покой. А пока выпей вот это.

Хозяйка поднесла к губам Григория деревянную чашу, в которую зачерпнула содержимое кипящего котла. Грек, беспокоясь о том, что может быть отравлен, сначала отвернулся, но учуяв приятный и сытный запах, все же решил отхлебнуть малость. Для того чтобы не пролить жидкость на свою постель, он взялся рукой за поднесенную к лицу чашу и ненароком дотронулся до мягкой и теплой женской руки. Григорий поднял глаза и встретился с волшебными серо-зелеными глазами, в которых блестели, переливаясь, таинственные огоньки. Будто завороженный, он сделал глоток, потом еще один. Почувствовал, как живительное тепло целебной настойки, а не смертельного яда, разливается не только по израненному телу, но и по смятенной душе.

– Вот и чудесно, – нежно улыбнулась Хозяйка. – Так ты быстро встанешь на ноги и сможешь продолжить путь. Времени ведь совсем немного осталось.

– Ты знаешь, куда я направляюсь? – Григорий сбросил с себя неожиданное оцепенение. – Ты ведьма?

Женщина оставила чашу в руках грека и опустилась на шкуры рядом с ним.

– Что такое ведьма? – с искренней наивностью спросила она, приподняв брови. – Это такая противная старуха, которая наводит порчу и всякие другие гадости делает? Вся в морщинах и с крючковатым носом в бородавках? Да, я такую, пожалуй, знаю. Но разве у меня морщины и нос крючком?

С этими словами молодая женщина взялась за ладонь грека, потянула ее к своему лицу и провела его рукой по своей нежной и гладкой коже. Григорий молча провожал взглядом все движения Хозяйки.

– И порчу я совсем не умею наводить. Да и какой в ней толк? Люди и так болеют, страдают и умирают. Умирают часто в муках. Зачем так? – вздохнула она. – Какой смысл?

– Наверное какой-то есть, – задумался грек. – Если через муки спасается душа, значит, в страданиях тоже может быть благо. Хотя, пожалуй, лучше бы обойтись без этого. Впрочем, после окончательной победы Спасителя мы воскреснем во плоти… Только все или не все, вот в чем вопрос.

– Да, наверное. Не знаю. Я здесь пока лес здесь, пока земля здесь, пока реки текут.

– А что потом?

– А потом меня не будет.

– Совсем?

– Совсем.

– Но это же отчаяние! Как можно жить, зная, что когда-то тебя не станет окончательно и навсегда?!

– Навсегда…, – тихо повторила Хозяйка.

– Не думаю. Ты же не одна во всем мире. Есть люди. Если этот лес погибнет, они могут посадить другой и делать это столько раз, сколько потребуется.

– Всегда?

– Да хоть и всегда!

– Но люди смертны, а через время другие забудут об этом.

– Не забудут, если не захотят. Все в их руках.

– Многое предопределено.

– Возможно, но Господь создал нас свободными, а это все меняет.

– Лишь отчасти. Ты не понимаешь. Множитель в руках у того, кто способен эту свободу отнять.

– Опять множитель? Я слыхал о нем. Что это?

– То, что позволяет свету добраться до сердца каждого человека.

– Снова загадки. Ну пускай. Интересно другое – как так получается, что на пути мне постоянно попадаются люди, которые знают о множителе, в курсе, кто его умыкнул и зачем, но при этом с достойным зависти упорством намекают, что вернуть его должен именно я. Откуда вы все взялись такие?

Хозяйка отвела взгляд и чуть не засмеялась, но сумела себя сдержать.

– Хороший вопрос, – кивнула она. – Мы все здесь живем, а вот откуда взялся ты, не хочешь узнать? Спроси у себя сам. Ты же выбрал этот путь, воспользовался дарованной, как ты говоришь, свободой воли. А на пути такие правила – герой всех спасает, помощник помогает, злодей строит козни. Тебя это удивляет? Странно. Разве в привычной тебе жизни не то же самое?

– Не совсем. В привычной, как ты говоришь, жизни герои часто погибают никого не спасши, помощники оказывают медвежью услугу, а злодеи неожиданно раскрываются с лучшей стороны. Есть обстоятельства, когда герой может превратиться в злодея и наоборот – злодей стать героем. А чаще всего нет ни тех, ни других. Люди просто живут и поступают сообразно ситуации. И только потом, по прошествии времени мы выясняем, что поступок, который осуждали современники, принес большое благо в будущем. Или не принес.

– Ты веришь, что добро в мир может прийти и через зло?

– А как иначе? В жизни так и происходит. Дьявол ведь тоже творение Бога.

– Дьявол да, но есть и нечто иное.

– Иное?

– Да, иное. Время откроет суть вещей. Когда-нибудь люди поймут, что зло рождает только зло. Но это случится нескоро.

– Ты видишь, как это будет?

– Вижу и мне страшно.

– А что со мной станет, ты видишь?

– Конечно. Ты продолжишь свой путь, чтобы выполнить предначертанное.

– Предначертанное? Кем? А вдруг я передумаю и решу вернуться обратно?

– Без меня не сможешь.

– Так ты все-таки ведьма?

– О нет, я здесь ни при чем. Иди хоть сейчас куда глаза глядят. Просто ты не пойдешь.

– Отчего? Из-за ран?

– Раны скоро затянутся. Дело в том, кто их на тебе оставил.

– Волк? Эка невидаль.

– Я же говорю, ты многого не понимаешь. Это был не волк.

Хозяйка медленно отвела руку Григория от своего лица.

– Не волк. Проклятие. И без меня ты с ним не справишься. А, может быть, не справишься и со мной. Но в одном ты, безусловно, прав. Бывает так, что через муки человек обретает нечто ценное. И это нечто – ключик от заветной двери. А теперь спи.

Она провела ладонью по воздуху, и Григорий уснул.