Текст книги "Дерево уккал"

Глава 5. Тьма над бездной

– Ну и какую охрану имела в виду мерзкая ведьма? – поинтересовался Григорий у деда Савелия, стоя у тщательно спрятанного в зарослях кургана.

– Да леший ее знает, стращает небось. Можно подумать, здесь проходной двор и ворье всякое прямо туда-сюда шастает. Лучшая охрана – нежелание любого здравомыслящего существа очутиться в этих местах.

– Место не из приятных, спору нет, – задумчиво процедил грек. – Тем паче не будем терять время, рассуждая о призраках. Надо бы как-то внутрь попасть. Здесь наверняка есть вход.

И вход нашелся, поскольку им недавно точно кто-то пользовался. Сквозь тонкий слой небрежно насыпанной земли просвечивались бревна сруба. Там же оказалась и низкая деревянная дверь. Григорий осторожно толкнул ее, она жалобно заскрипела и подалась. Внутри же путников ждал сюрприз. Во-первых, в помещении горел довольно яркий свет, источаемый от расставленных то тут, то там свечей в золотых канделябрах. Во-вторых, повсюду были навалены такие груды золота и драгоценных камней, что сделать шаг, не наступив на сокровище, казалось просто невозможным. В-третьих, посреди россыпей торчал трон, на котором расположился скелет. Хотя не совсем скелет. Часть мышечных тканей уцелела, окончательно превращая восседающего в малоприятное зрелище. Ну и, в-четвертых, у дальней стены стоял стол. Над ним, подвешенная на веревке, болталась коровья туша. По всей видимости, совсем свежая, так как кровь из нее струилась в золотой жбан, откуда золотой же чашей черпал…

Да, на табуретке за столом сидел здоровенный бык. С удивительной ловкостью черпал он кровь из жбана и разливал ее в другие кубки для своих собутыльников – грудного ребенка с ангельскими крыльями, невероятно красивой женщины в дорогом, западноевропейского покроя, платье и сизого голубя, с деловым видом прохаживавшегося по поверхности стола.

– Ну и чего языки проглотили? – обратился хриплым и вкрадчивым голосом голубь к деду и Григорию. – Разве вас не учили, что невежливо врываться в чужой дом без приглашения? Хоть бы поздоровались.

– Да не слушайте вы его, – заговорила низким грудным голосом женщина, хлебнув из кубка и томно поведя обнаженным плечом. – Маркиз нынче не в духе. Присаживайтесь лучше к нам за стол.

Григорий смотрел то на деда, то на жуткую четверку. Он снова чувствовал раздирающий тело зуд, который предшествовал превращению. Грек уже даже прикидывал, кого разорвет в первую очередь, но тут дед Савелий ткнул его в бок и как ни в чем не бывало, подошел к столу.

– Вы уж простите, радушные хозяева, за вторжение, – откланялся старик, – мы с другом тут у вас малехо заблудились, дорогу спросить хотели.

– А, заблудились. Ну, так бывает, – пробасил младенец и тут же влил в себя полную чашу, замазав красным не только рот, но и пухлые щеки. – Эх, хорошее вино губернатор делает, сколько хвалю, не могу нахвалить.

Бык в благодарность за высокую оценку своей деятельности кивнул огромной рогатой башкой.

– Я дед Савелий, а спутника моего Григорием величают.

– Приятно познакомиться, – сказала женщина. – Но правила приличия требуют представиться и нам. Я – герцогиня Гамори, знаю обо всех событиях прошлого, настоящего и будущего, ну и конечно, в любовных делах специалист.

– Меня зовут губернатор Валу, – представился младенец, с большим трудом притащивший две низкие табуретки вновь прибывшим. – Даю правдивые ответы на все вопросы и сообщаю, где водятся змеи.

– Мое имя маркиз Шакс, – просипел голубь. – Лишаю слуха, зрения и понимания, ворую деньги и возвращаю их назад через 1200 лет. А еще могу найти все, ну или почти все.

– А это, – герцогиня указала изящной рукой в сторону быка, – губернатор Заган. Он немногословен, но очень талантлив. Может любой металл превратить в золото, а кровь – в вино, что вы сейчас и наблюдаете. Но вы присаживайтесь, не зря же Валу за табуретками ходил.

Дед и Григорий молча присели.

– Так вы там начали говорить о том, что заблудились, верно? – решил уточнить своим хриплым голосом Шакс.

– Да верно, верно, – перебил его Валу. – Они же сказали, а мы вроде как не глухие. Понимаете, в чем дело, в этих местах слово «заблудиться» некоторым образом теряет смысл, поскольку его значения – сбиться с дороги либо отклониться от истины в равной степени не могут реализоваться. Ни дороги, ни истины здесь никогда не имелось.

– А может быть, вы заблудились от слова «блуд»? – облизнулась герцогиня. – Тогда вы попали именно туда, куда нужно. Заган, наливай!

– Спасибо за все, но, пожалуй, нам уже пора, – осторожно подбирая слова, проговорил старик.

– Что значит пора? – голубь Шакс вспорхнул на подвешенную тушу и опустился обратно на стол. – Пора – это время, а откуда здесь ему взяться? Разве что пора меж волка и собаки, сумерки, которые никогда не кончаются. Милая герцогиня права – вы уже на месте, идти больше некуда.

– Ну, раз некуда, так мы останемся, – вдруг заговорил Григорий. – Отчего не остаться, коль хозяева так тепло встречают?

– Вот и чудно, тогда предлагаю немного развлечься, – Валу щелкнул маленькими пухлыми пальцами, и в его руках появились две засаленные и потрепанные, но с очень тонким и вычурным рисунком итальянские колоды карт. – Никто же не против сыграть? Правила простые. Выдергиваешь из первой колоды карту на выбор и кладешь ее на стол рубашкой вверх. Из второй колоды я метаю две кучки: левая твоя, а правая моя. Когда выбранная тобой карта выпадет налево, выигрыш твой, направо – тогда мой.

– О, наконец-то, – герцогиня, изящно оттопырив пальчик поднесла свой бокал к губам, – каковы ставки?

– Да, да, ставки, – прокаркал Шакс. – На этот раз обязательно что-нибудь ценное для особого азарта.

– Но позвольте, уважаемые, – попытался вмешаться в происходящее дед Савелий, – мы отнюдь не картежники и вообще…

– Ничего не хочу слышать, – отрезала герцогиня, – здесь слишком скучно, чтобы упустить возможность в кои-то веки поиграть. Кроме того, у нашего винодела Загана, похоже, заканчивается сырье.

Все взглянули наверх. Кровь с коровьей туши уже действительно почти не стекала. Григорий понял намек, но все же с деланным удивлением приподнял брови.

– Надоела эта дрянь! – сипел Шакс. – Давно охота винца из человечьей крови отведать. Так что, ставка будет достойная, придется играть.

– А не много ли ты, сизый захотел? – Так же невозмутимо поинтересовался грек. – Что равноценное поставишь со своей стороны?

– Я? Если проиграю, найду для тебя все, что захочешь.

– Любую вещь, где бы она ни была спрятана?

– Любую.

– Пойдет. Что остальные?

– От Загана получишь столько золота, сколько сможешь унести, – решила отвечать за всех герцогиня Гамори, – Валу правдиво ответит на любой вопрос.

– Так себе ставка, но пускай. Что дашь мне ты?

– Хм, у меня, пожалуй, найдется кое-что для тебя интересное, – герцогиня облизнула красные губы и почти легла на стол, открывая для всеобщего обозрения глубокое декольте.

– Не впечатлило, – буркнул грек, вызвав гневное подергивание губ демоницы, – такого товара везде хватает. Я потом сам решу, что требовать у тебя. И играем один раз, а то времени нынче нет на баловство. Валу метает за всю вашу компанию, если карта падает на мою сторону, я забираю все, что каждый из вас пообещал, если нет, то у вас появится еще вино. Других правил не будет.

– Скучный ты сильно, – младенец Валу казался недовольным, – но так и быть, со временем действительно напряженка. Не исполнить последнюю волю обреченного как-то даже неприлично. Тяни карту.

Григорий находился на пределе с тех пор, как они с дедом переплыли реку и лишь нечеловеческим усилием воли сдерживал себя от превращения. Теперь он немного отпустил вожжи и зрачки его глаз изменили форму. В предложенной игре ничего нельзя было просчитать, одна надежда на удачу. И тут положиться на звериный инстинкт виделось самым надежным из всех вариантов. В склепе, вмиг наполнившемся морем запахов, грек, отдавшийся ныне волчьему чутью, тянул руку к колоде. Когда карта была выбрана, он положил ее на стол и замер в ожидании.

Валу не торопясь начал метать. Налево, направо, налево, направо, налево, направо. И в тот момент, когда в левой кучке показался крестовый туз с весьма натуралистично изображенным пауком, Григорий открыл свою карту. Она была идентичной.

Молчание оборвал захлебнувшийся в спазматическом кашле Шакс. Дед Савелий тихонько крякнул в сторонке.

– Ну, стало быть, золота отсюда мы забираем, сколько унесем, – грек бросил оценивающий взгляд на груду драгоценностей, – это раз. Теперь два. Скажи-ка, Валу, где нынче украденный с острова множитель?

– Ах, вот, куда ты клонишь. Что же, придется ответить, раз в карты проиграл. Здесь, множитель, прямо в этом могильнике. Я удовлетворил твой интерес?

– Вполне. Шакс, найди множитель.

Голубь заметался, захлопал крыльями, но быстро пришел в себя и произнес почти без хрипа:

– Можно не искать. Он у герцогини.

Бык Заган напрягся, раздул ноздри и зафыркал, но Григорий как ни в чем не бывало продолжил.

– Я жду свой выигрыш, – протянул он открытую ладонь к Гамори.

– Понимаешь, милый, выиграть или проиграть – это все так относительно, так эфемерно и зависит от уймы обстоятельств. Вот ты вроде бы выиграл и даже узнал, что хотел, а толку? Ведь не думаешь же ты, что я сейчас возьму и вручу тебе то, ради чего все короли этого и того миров безропотно отдали бы любые земли и богатства?

– Не юли, у нас уговор.

– Уговор – штука формальная. Скажем, твой царь Иван, стал бы идти на мировую со шведами и поляками, если б оставались силы на войну? То-то и оно. Договариваться выгодно слабому. Правда, милый? А сильный поступает сообразно своей воле, выше которой ничего нет. Разумно ли дворовому псу верить обещаниям волка?

– Справедливо, – неожиданно согласился грек. – Особенно в той части, где про относительность. – Сегодня кажется, что ты силен и воля твоя – закон, но завтра вдруг раз, и картина перевернулась. Был волком, а стал псом. Звериные правила и звериные аналогии. Увы, это все, на что ты способна.

К удивлению присутствовавших, Григорий стал раздеваться.

– О, я рада, что здравый смысл возобладал и ты принял мое первое предложение, – закивала герцогиня и отхлебнула вина из чаши.

Младенец Валу захлопал в ладоши.

Пока все наблюдали за Григорием, дед Савелий потихоньку ретировался за трон со скелетом. Что происходило дальше, старик мог только слышать – рычание, скрежет зубов, звон падающих на пол кубков, стук копыт, шлепанье крыльев, визг герцогини.

– Недоумок опять открыл книгу, вызывает нас, – внезапно раздалось сипение Шакса. – Придется лететь, а с этими разберемся в другой раз.

Будто захваченная неведомой силой, четверка вылетела через низкую дверь и исчезла в лесу.

Старик выбрался из своего убежища и увидел черного волка, сжимающего в зубах изодранное почти в клочья платье герцогини.

– Куда ж это она в чем мать родила? Ай-ай-ай. Впрочем, меня, друг мой, больше волнует другое. Вот он, Касьян, на троне сидит. Зачем тогда они унесли множитель?

* * *

Сайхан, Елисей и уккала Игнат ждали под деревом. Очень взволнованные дед с Григорием появились внезапно. Волчью шкуру старик держал в руках, так как его котомка, перекочевавшая на плечи греку, была явно доверху набита чем-то тяжелым.

– Ну что там, дедушка? – поинтересовался юный богатырь.

– Я уже почти все понял и мне это совсем не нравится. Похоже, пока мы тут гуляли, в деревне произошло нечто нехорошее.

– Что именно? – Сайхан схватила старика за рукав.

– Мы неожиданно кое-кого встретили на том берегу, и эта встреча наводит меня на мысль о том, что кто-то пользуется Черной книгой Касьяна. Возможно, даже прямо сейчас и прямо в деревне.

– Как в деревне? – встрепенулся Елисей. – Тогда нам надо срочно возвращаться. Но множитель, множитель вы нашли?

– Вроде и нашли, а вроде и нет. Ну, то есть узнали, у кого он нынче находится, но вора, увы, упустили.

– Ничего не понимаю. Кого вы там упустили? – Елисей никак не мог добиться внятных ответов на свои вопросы.

– Крайне гадких субъектов, в данный момент находящихся у Касьяна на побегушках. Хотя на самом деле никогда окончательно не поймешь, кто там кого за ниточки дергает. В общем, молодежь, собирайтесь, мы с вами направляемся в деревню, а ты, Григорий, постарайся выведать побольше. Посидите, потолкуйте. Неплохо было бы выиграть время. И, конечно, не дай заморочить себе голову. Ведь он только для этого тебя и позвал.

Дед Савелий приобнял Сайхан и Елисея за плечи и за талию соответственно. Где-то рядом пискнул Игнат.

– Да, да, ты останешься с Григорием, – обратился старик к зверьку, – а то мало ли чего.

Простившись с греком и уккалой, троица добралась до оставленной на берегу лодки, погрузила в нее добытое в могильнике сокровище и снова отправилась сквозь мокрый и вязкий туман, но уже в обратный путь. Подозрительный дед приказал сидевшему на веслах юноше причалить в стороне от деревни, чтобы пробраться в поселение незамеченными. Так и поступили. Впрочем, предусмотрительность оказалась избыточной, поскольку местным жителям, очевидно, было глубоко безразлично, кто пришел, а кто ушел. Народ, причем от мала до велика, со странным упорством тянул по главной улице по направлению к реке свежесрубленные стволы деревьев. Все попытки выяснить, чем они занимаются и по чьему указанию, вызывали лишь недоуменное выражение осоловевших глаз. Люди бурчали что-то невнятное и снова брались за свою загадочную работу. Не оставалось ничего, кроме как пройти вместе с человеческим потоком до конечного пункта. Им оказался причал. Именно к нему поселяне складывали груз и шли обратно к лесу за новой порцией древесины, которую там видимо непрерывно заготавливали.

И тут только у Сайхан с Елисеем от удивления отвисли челюсти. У маленького причала маячили четыре фигуры. Точнее, как сказать фигуры: здоровый двухметровый бык, стоявший на двух ногах, полностью обнаженная женщина с сияющим кристаллом в обращенных горе ладонях, младенец с крыльями, а также сизый голубь, который метался из стороны в сторону и каким-то особо противным сиплым голосом извергал грязные ругательства, подгоняя волочивших бревна людей. И если задача птицы была относительно банальной, то первые три персонажа занимались чем-то вовсе невообразимым. Воздев к небу руки, или что там им их заменяло, существа магическим образом поднимали сложенные бревна и укладывали их в некое подобие понтонного моста. Но именно что подобие – бревна так и оставались в воздухе, а мост все рос и рос.

– Я даже не стану спрашивать, что происходит, – прошептала Сайхан. – Это, по всей видимости, те воры из могильника, которых вы с Григорием упустили, так?

– И они строят мост для Касьяна, – подытожил Елисей. – А народ как заколдованный.

– Гениальный вывод, – съязвил дед. – Лучше бы ты меня просветил, где наш поляк. Он ведь должен был сегодня организовать выборы старосты. Организовал, нечего сказать.

– А здесь и гадать нечего. Деру дал, как обычно, – татарка скривилась и сжала кулаки. – Когда дело касается его шкуры, в толстяке вдруг просыпается атлет.

– Дедушка, а дедушка, давай-ка я сейчас этим тварям на берегу косточки пересчитаю, – предложил богатырь. – Да там, в общем, кроме быка никого особо опасного и нет. С бабой драться, конечно, не дело, но тут случай особый, так что…

– С какой бабой?! Это не баба, а демон из Черной книги Касьяна! Косточки он ей пересчитать собрался. Ты со всем зачарованным населением деревни драться будешь? Поздно, родной, поздно.

Старик оперся на свой посох и как-то сразу потерял молодцеватый вид, стал совсем дряхлым, острые глаза его заслезились.

– Я виноват перед всеми, глупый, глупый старикашка. Не разобрался, не предугадал. Да кто я такой, в конце концов? Всего-то никудышный механик, не способный без множителя даже привести в порядок вверенную мне машину. А множитель вот он, рядышком совсем – у голой бабы в лапах, только добыть его нет никаких сил.

Отчаявшийся дед Савелий развернулся и побрел куда-то вглубь деревни. На призывы и уговоры Сайхан и Елисея он реагировал точно так же, как тащившие бревна люди – невнятно бормотал и тяжело вздыхал.

Так, не встретив больше никого, добрались до дедовой избы. Сайхан ожидала увидеть там если не пана Адама, то хотя бы трогла Сильвестра, однако сюрпризы продолжились. За столом сидели мрачные как ночь братья-близнецы Гурьян и Лукьян. Они пили. Старик вместо того, чтобы дать остолопам посохом по лбу, безвольно устроился рядом и даже потянулся за горькой.

Тут терпение татарки не выдержало. Резким движением руки она смахнула пойло на пол и, выхватив кинжал, воткнула его в столешницу прямо перед не вяжущими лыка близнецами. Они попытались возразить, но Елисей зашел сзади, дал обоим по крепкой оплеухе, а затем положил могучие руки братьям на плечи, пригвоздив тем самым их к лавке. Взгляд пьянчуг стал более осмысленным.

– Ну, все, хватит, – очень жестко, процеживая слова сквозь сжатые губы, произнесла Сайхан. – Говорите быстро, куда делся поляк и почему народ как стадо носит дрова для демонов!

– Да мы ни при чем. Деревенские как взбесились все. Сначала выбирали старосту, потом пошли громить церковь, упыря выдать требовали. Так отец Феофан самым рьяным тумаков надавал, а там и мы подключились. В конце концов избрали шляхтича, а он вроде как того только и ждал. Открыл здоровую черную книгу, прочитал оттуда вслух какую-то тарабарщину и буквально в ту же минуту откуда ни возьмись, появились четыре демона. Поляк им сразу книжку пихать начал, забирайте, мол, ее взад, мочи моей больше нет. А они ему сказали, что поздно опомнился и пока дело не будет сделано, никуда он от книжки той не избавится.

– Ну, так и где эта сволочь теперь? – перебила нетерпеливая татарка.

– А пес его знает. Убег куда-то. И демонам на это дело похоже было совсем плевать. То ли знали, что все равно вернется, то ли еще что. Но только демоны чего-то там дунули-плюнули и пошло строительство полным ходом.

– Всех, что ли, заморочили?

– Почти. Кто с утра бесился и церковь с боем штурмовал, те сейчас совсем безмозглыми стали – тягают бревна и слушать ничего не хотят.

– Тогда надо срочно к отцу Феофану идти. Надеюсь, он у себя. И ты, дедушка, вставай. Не время нынче раскисать – у нас есть, по крайней мере, несколько человек, сохранивших здравый рассудок. А как там Григорию сейчас в одиночку? Даже страшно себе представить.

Сайхан на мгновение задумалась.

– Правда, с ним Игнат.

* * *

Григорий и Касьян сидели под деревом, и некоторое время лишь легкое журчание ручейка нарушало воцарившийся на поляне покой. Уккалы спрятались в кроне и не выказывали даже вида своего присутствия. Игнат последовал за ними и, хоть наверняка с любопытством наблюдал за происходящим, вел себя тише воды и ниже травы, боясь привлечь внимание черноволосого красавца с бледным лицом и пронзительно-ледяным взглядом единственного синего глаза. Наконец Касьян разжал тонкие губы и заговорил.

– С самого раннего возраста я начал думать о своем предназначении, о тайне своего рождения здесь, под этим самым деревом, корни которого уходят в такие глубины, что смертному не под силу даже вообразить. А жалкий старик ничего толком не объяснял. Да и не мог бы, даже если хотел, утолить мою жажду знать. И я начал искать долго и бесплодно, пока высшая сила не вложила мне в руки ее – книгу, изменившую все. Я изучал древнюю магию, впитывал в себя тайные откровения мудрецов под самым носом у деда, занятого лишь неосмысленной возней с машиной и уккалами. И когда в деревню пришел мор, я понял – вот он час истины, использовать добытые мной знания и победить смертоносную заразу. И таки победил. В тот момент я и осознал окончательно, что избран, что от моей воли зависит, жить человеку или нет. Наивный старикашка обеспокоился случившимися со мной изменениями и сам не зная зачем потащил на остров к множителю. Стоял ли ты на краю бездны? А я не только стоял, но дерзнул заглянуть в нее. Там мне открылась истина: живущий по закону воли – не творит греха. Он свободен. Делай, что изволишь. Люди счастливы примитивным счастьем незнания, но им не по средствам получить наслаждение на краю мрачной бездны.

А я все еще был человеком. Девять дней провел я на вершине страданий, плененный в этом доме ужасов, этом замке смерти, в этой отравленной фигуре, воплощённой в костлявом теле и тело мое не выдержало. Тогда старик сделал еще одну глупость – похоронил меня на другом берегу, в царстве вечного тумана, где властвует Она, насылающая мор. И Она стала мне матерью, дав новую жизнь вне тюрьмы грязного и вонючего тела, но в сфере чистого духа. И хоть я познал высшее блаженство, но ради Нее решил пойти на жертву и вернуться в мерзкую телесную оболочку, чтобы обустроить тварный мир согласно Ее великой воле. Для этого мне снова понадобился множитель и с помощью сокрытых в магической книге сил я, конечно, добыл его, а вместе с ним способность материализоваться в любом желанном обличье, ибо я мог многое, а множитель умножал мои способности. Но для возвращения в мир мне требовались союзники, нужно было, чтобы люди сами позвали меня, чтобы в хаосе и крови пожелали заиметь над собой сильную руку, несущую порядок и освобождающую от ответственности за содеянное. Спасибо за глупого, самовлюбленного и жадного до власти поляка, который сделал все, как надо. Идеальное сочетание качеств. И вот, я гряду на зов, необратимо, навеки. Пойдешь ли ты со мной или сгинешь в безнадежной и бесславной попытке сохранить то ничтожество, в которое впал мир?

– Идти за кем? – Григорий ответил почти без раздумий. – За восставшим трупом безумного чернокнижника, рабски покорного отнюдь не своей воле, которой он так кичится, но злобным фантазиям слепой карги, веками в одиночестве обитающей в унылом лесу? О да, я знаю, кто стал твоей матерью. Мы встречались совсем недавно, и она ничего не смогла мне сделать.

– Не захотела! – рявкнул Касьян. – Только лишь не захотела! Но это не важно. Волк, сидящий в тебе – мой, и я раньше или позже выманю его, приручу, сделаю послушным как старого верного пса. Ты еще не понял, понять сложно. Я помогу. Я покажу тебе, что говорю не чушь, что великие умы тысячелетиями страдали, силясь разрешить вопрос бытия и человека. Именно на их плечи теперь становлюсь я, превращаясь в величайшего из великих. Зри и прозревай.

Замысловатым жестом затянутой в перчатку руки, он начертил в воздухе невидимый знак, и поляна перед деревом осветилась золотом. Сияние исходило от трех повисших в пустоте точек. Они начали вращаться, вращение все ускорялось и, наконец, точки превратились во вращающийся влево центр света, восьмиконечную звезду с тремя точками на каждом луче. Звезда увеличилась в размерах и из слепящего сияния вышла рослая фигура в древнегреческом шерстяном гиматии поверх длинного, почти до пят белого хитона. Унизанными множеством перстней пальцами могучий незнакомец погладил свою длинную аккуратно подстриженную бороду и заговорил.

– После того, как тело умирает, бессмертная душа каждого, кто проживет отмеренный ему срок должным образом, руководствуясь разумом, возвращается в обитель предназначенной ему звезды и будет вести блаженную жизнь. Но тот, кто не сумеет так прожить, законом Рока обречен во втором рождении сменить свою природу на женскую. Если и тогда не перестанет творить зло, будет каждый раз перерождаться в такую животную природу, которая соответствует его порочному складу. Мучения же закончатся лишь тогда, когда он, решившись последовать вращению тождества и подобия в себе самом, победит рассудком неразумное буйство огня и воды, воздуха и земли, и снова вернется к идее прежнего и лучшего состояния.

Рядом с первым эллином появился второй, с залысинами на высоком лбу и треугольной бородкой на худощавом лице. Он также стал вещать.

– Душа может двигаться как вверх, так и вниз. В процессе нисходящего движения рождается мир материальных вещей. Восходящее движение ведет к восстановлению нашей утерянной природы, к возвращению к подлинному Бытию. Как свет и тепло ослабевают по мере удаления от источника и исчезают во мраке и холоде, так эманации Божественной силы через Ум и Душу постепенно ослабевают, пока не доходят до полного замерзания в материи, лишенной истины и блага, являющейся необходимым злом по своей удаленности от Божественного.

– Ну как? – у Касьяна от нетерпения дрожали пальцы. – Можешь ли ты спорить с тем, что тело – помеха для души из-за его низких желаний, страстей и страхов? О, как часто пробуждался я от своего тела к себе самому, становясь недосягаемым для внешнего мира, сливаясь с божественным, живя в нем и возвышаясь надо всем на свете. И каждый раз, когда приходилось возвращаться, я думал, как столь прекрасное творение, как душа, могло оказаться в таком тесном склепе, как тело?

– У тебя может и склеп, а у меня и у других людей – храм Святого Духа, где он пребудет, пока не замерзнет ад. Немудрено, что ты сошел с ума, сидя всю жизнь в склепе. Тут ни один не выдержит. И вообще, все это покрытая толстым слоем пыли эллинская заумь. Чем удивить-то хотел?

– Толстый слой пыли лишь на твоем затуманенном разуме, – огрызнулся Касьян. – Истинная мысль не угасла. Зри дальше.

К первым двум присоединился третий, чернобородый, восточного вида. Закутавшись в шерстяной плащ, он начал свою речь.

– Во главе всего стоит единый, нерожденный. Путем эманации создал он эоны, а те создали ангелов. Ангелы же сотворили последовательно 365 небес, возглавил которые архонт-демиург Абраксас. Однажды он задумал подчинить иудеям все остальные народы, но нерожденный послал своего эона Христа освободить верующих в него от власти мироздателей. Христос явился в образе человека, будучи на самом деле бестелесной силой, способной принимать любые формы. Поэтому он избежал крестных страданий и невидимо вознесся к нерожденному. Те, кто знают это, освобождаются от власти создателей дольнего мира. Кто же верует в Христа распятого, тот остается рабом демиургов.

Не успел он закончить, как к нему из ниоткуда подошел длиннобородый мужчина в кожаной мантии и куколе на голове и тоже заговорил.

– В одних людях реализуется только материальное начало – это люди плотские, предопределенные ко злу и гибели; в других осуществляется среднее – психическое начало, – это люди душевные, способные и ко злу, и к добру по собственному выбору. Они в состоянии спастись верой и делами, но никогда не могут достигнуть высшего совершенства, какое предназначено для людей третьего разряда, по существу духовных. Духовные не нуждаются ни в вере, ибо обладают совершенным знанием, ни в делах, ибо спасаются не своими действиями, а тем духовным семенем, которое свыше в них вложено. Христос пришел на землю, чтобы собрать вместе всех, имеющих в себе семя извергнутого из Глубины эона Софии-Ахамот и превратить их из бессознательных в сознательных. Тогда наступит конец света, сознательные соединятся с Глубиной, душевные праведники навеки утвердятся в царстве небесном, а материальный мир сгорит и обратиться в ничто.

Григорий не стал дожидаться комментариев Касьяна и прямо заявил:

– Об этом лживом учении я тоже слышал. На Вселенских соборах его осудили и назвали ересью.

– Попы лгут! Они всегда лгут! Все ради власти, только ради власти! Но ведь я отыскал ее, мысль Бога, Софию-Ахамот, мать матерей, вложившую в меня духовное семя высшего знания. Движимые властолюбием и неверием, ангелы не признали ее верховенства и заточили в оковы телесного бытия, заставили переходить из одного женского тела в другое. Египтяне называли ее Исидой, вавилоняне Иштар, иудеи Шехиной, буддисты Праджня-Парамитой, валлийцы Кэридвен. Она в облике Елены развязала Троянскую войну. Ее из блудилища Астарты в Тире, где она выполняла священные обряды, выкупил Симон-маг. Вот, с кем ты имел счастье встретиться ныне. Пока ты еще забывший о внутреннем свете выкидыш, цепляющийся за материальную тюрьму, как Адам и Ева в раю дураков. Но я чувствую в тебе силу, а потому как мудрый змей помогу освободиться.

– Ты, кажется, не хочешь слышать. Я уже сказал, что еретическое учение об изначальном избранничестве, предопределении ко злу и разделенности человечества как скота на годных и негодных отвергли еще во времена Рима. Твоя Ахамот – всего лишь старая ведьма и ничего больше.

– Ах отвергли? Интересно, кто? Не о церкви ли речь? Ну так поспешу тебя удивить.

К стоявшей все это время безмолвно четверке присоединился пятый, судя по внешнему виду епископ, только какой-то старинный, древний.

– О, святой Августин, приветствую тебя! Тут было сказано о ереси с намеком на твое, признанное церковью учение. Развей сомнения, поведай истину.

– Истину? Что ж, так тому и быть. Бог заранее предопределил человеку блаженство или проклятие, – поведал призрак Августина. – Но делает он это только предвидя человеческий свободный выбор. Все дело в том, что хоть люди и были созданы как свободные существа, но сами подвергли себя несвободе, совершив грехопадение. Сами предопределили себя ко злу даже тогда, когда стремятся делать добро. С тех пор человек и стал всецело зависеть от Бога, имея возможность творить добро только через благодать, которая дается не по заслугам, но от способности воли и предопределению. Спасутся избранные. Таким образом неравенство действительно неизбежно и совершенно бессмысленно стремиться к любой из форм его упразднения, в том числе к уравнению богатств.

– Так-то! – ликовал Касьян. – Даже старые христианские святые догадываются, как все истинно устроено. Но и новые, те, за которыми будущее, все уже поняли и встали на нашу сторону. Гляди на последний дух – перед тобой сам доктор Кальвин.

И, правда, на поляне перед деревом материализовался одетый на западноевропейский манер худощавый мужчина в напяленной на высокий лоб с залысинами шапочке. Не теряя времени, он заявил:

– В результате адамова мятежа природа человека испорчена полностью и все его устремления абсолютно не соответствуют воле творца. Для Бога все люди в состоянии падения одинаково виновны и никакие поступки, слова или помыслы, ни послушание вере, ни святость не могут привлечь Его благодать. Лишь сам Бог избирает, кому спастись и лишь избрание служит основанием для веры и святости. Наблюдая в себе безошибочные плоды избрания, избранным в определенное время дается знак о неизменном предопределении их ко спасению. Остальным же – вечные муки.

– Ну, все, достаточно, – бросил Касьян, махнул рукой, и видения исчезли, а золотая звезда как бы свернулась внутрь самой себя. – Время выбирать близится. И ты выберешь выпустить своего зверя, чтобы пошел он по земле, и никто не смел встать на его пути. Но что это? Я слышу зов. Человечество жаждет избавления из склепа, жаждет царя, жаждет меня. Не прощаюсь, скоро увидимся.