Текст книги "Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России"

Русский дипломат продолжал настойчиво убеждать Луи Наполеона в необходимости отказаться от принятия императорского титула. Чтобы прекратить бессмысленную дискуссию, Луи Наполеон сказал, как отрезал: «Теперь я буду судить о доброй воле держав по скорости, с которой они мне ответят в благоприятном смысле и, само собою, разумеется, мои чувства будут зависеть от этого»[342]342
  Там же. Л. 410.


[Закрыть].

Это многозначительное заявление, дословно воспроизведенное посланником в депеше Николаю I, не произвело должного впечатления на русского самодержца. В самом недалеком будущем царь, наверное, не раз будет вспоминать слова Наполеона III и, кто знает, – быть может, даже сожалеть о своей тогдашней непримиримости, сыгравшей не последнюю роль в том, что французский триколор в сентябре 1855 года будет водружен на разрушенных бастионах Севастополя.

Оказавшись не в состоянии воспрепятствовать появлению во Франции новой «фальшивой монархии», Николай I не отказал себе в удовольствии ущемить самолюбие «императора французов», и это было очередной его ошибкой. Он демонстративно отказался признать Наполеона III равноправным членом европейской монархической семьи. В верительных грамотах, которые Киселев должен был вручить Наполеону от имени Николая I вместо положенных в обращении слов – «мой Брат» было написано «Сир и добрый Друг» («Sire et bon Ami»).

Как у Киселева, так и у его петербургского шефа, графа Нессельроде, были серьезные опасения, что Наполеон III может не принять верительные грамоты с подобным обращением. Во всяком случае, министр иностранных дел Друэн де Люис, предварительно ознакомившись с их текстом, заявил Киселеву, что грамоты составлены не по форме обращения между государями, и потому не могут быть приняты[343]343
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Оп. 469. 1853 г. Д. 111. Л. 20 об.-21. Киселев – Нессельроде, 29 декабря 1852 г./10 января 1853 г.


[Закрыть].

С помощью сводного брата императора, графа де Морни, расположенного к России, Киселеву удалось избежать скандала[344]344
  Там же. Л. 26–32 об., 38–47 об. См. также: Кухарский П.Ф. Указ. соч. С. 58–59.


[Закрыть]. Наполеон III предпочел не заметить недружественного выпада царя и даже сумел выйти из неловкой ситуации с поистине французским тактом и галантностью. «Бог дает нам братьев, друзей же мы выбираем сами», – примирительно заметил император Киселеву, принимая от него верительные грамоты[345]345
  Цит. по: История внешней политики России. Первая половина XIX века (от войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М., 1995. С. 361. В несколько иной редакции эти слова Наполеона III приведены в книге: Кухарский П. Ф. Указ. соч. С. 60. Следует отметить, что в своем подробнейшем донесении в Петербург о вручении им верительных грамот Киселев не упоминает об этих словах императора. Скорее всего, эта красивая фраза, взятая историками из позднейших воспоминаний герцога де Персиньи, и не была произнесена Наполеоном III, но она весьма точно отражала тогдашнее настроение раздосадованного императора французов, который сумел найти достойный выход из деликатной ситуации, в которую его поставил Николай I.


[Закрыть]. Но он не забыл об унижении…

Киселев, как мог, пытался сгладить неблагоприятное впечатление, произведенное на Наполеона III высокомерным обращением с ним императора Николая. Он заверял его в том, что государь испытывает к императору французов чувства «высокого уважения и сердечной дружбы», что именно он предписал ему, Киселеву, как можно скорее вернуться в Париж, причем уже не как поверенному в делах, а в качестве полномочного министра и чрезвычайного посланника. К тому же государь одновременно произвел Киселева в чин тайного советника, повысив его статус. Что это, как не проявление уважения и дружбы к Франции и ее императору?[346]346
  Из письма министра иностранных дел Друэн де Люиса маркизу де Кастельбажаку от 12 января 1853 года // ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 208. Fol. 13.


[Закрыть] Наполеон сделал вид, что удовлетворен доводами Киселева.

Несколько дней спустя, 16 января, свои новые верительные грамоты Николаю I вручил генерал Кастельбажак. Император, всегда расположенный к маркизу, на этот раз был особенно приветлив. Он обнял его как дорогого гостя со словами: «Я счастлив, что наши дела, наконец, благополучно устроились, за что я благодарен Императору Наполеону, и в особенности за то, что оставил вас при мне на вашем посту, мой дорогой генерал. Я усматриваю в этом доказательство его дружбы ко мне».

Как только Кастельбажак вручил царю верительные грамоты, уже как полномочный министр и чрезвычайный посланник императора Наполеона III, Николай I дал знак всем присутствующим на церемонии, включая ее распорядителя, покинуть зал, и остался наедине с маркизом. Их разговор продолжался более часа. В составленном в тот же вечер донесении в Париж Кастельбажак сообщил, что русский император сказал много лестных слов о Наполеоне III. Напомнив, что с июльских дней 1830 года он всегда поддерживал права графа Шамбора на французский престол, Николай Павлович подчеркнул, что после всего, происшедшего с тех пор во Франции, он пришел к выводу о «невозможности и даже опасности» реставрации Бурбонов. «Уже давно, – продолжал царь, – я проникся доверием к императору Наполеону, и я надеюсь на то, что он мне ответит тем же».

В завершение беседы Николай I провел Кастельбажака в свой личный кабинет и, указав на висевшую там большую картину кисти Ораса Верне, изображающую Наполеона I, принимающего парад гвардии в Тюильри, сказал со значением: «Посмотрите, вот уже пятнадцать лет эта картина у меня перед глазами в моем кабинете»[347]347
  Ibid. Fol. 33 verso – 41 verso. Кастельбажак – Друэн де Люису, 16 января 1853 г.


[Закрыть].

И все же, несмотря на все заверения в «дружбе», русский самодержец так и не мог преодолеть в себе настороженного отношения к «узурпатору».

Стремясь избегать конфликтов с внешним миром в период утверждения во Франции новой политической системы, Наполеон III сделал еще один шаг навстречу Николаю I. В середине января 1853 года он направил ему личное письмо, подробно разъяснив причины, побудившие его принять императорский титул и назваться именно Наполеоном III. В том же письме Наполеон напомнил императору, что покойный Александр I относился к семейству Бонапарт более дружелюбно, чем к Бурбонам. Это дружелюбие было тем более ценным, что проявилось после крушения Первой империи, когда Александр оказал поддержку императрице Жозефине и ее дочери Гортензии, матери Наполеона III.

Судя по свидетельству маркиза Кастельбажака, Николай I с нетерпением ждал от Наполеона разъяснений[348]348
  См. депешу Кастельбажака от 16 декабря 1852 г. // Ibid. Vol. 207. Fol. 295–296 verso.


[Закрыть], но, получив их, не посчитал нужным менять свою прежнюю позицию. В ответном письме, датированном 29 января 1853 года, русский император не стал обсуждать тему титулования, заметив лишь, что намерен поддерживать «наилучшие отношения» с «добрым Другом». При этом Николай не смог отказать себе в удовольствии еще раз уколоть самолюбие «доброго Друга», заметив, что не разделяет его мнения о расположении своего покойного брата к династии Бонапартов[349]349
  Мартенс Ф. Указ. соч. T. XV. С. 270.


[Закрыть].

Между тем королева Англии, австрийский император и прусский король сочли за благо не драматизировать ситуацию, проявив разумный прагматизм и понимание реальностей. Уже 4 декабря 1852 года королева Виктория направила Наполеону III письмо, где называла его «Братом». Вслед за Англией с полноценным признанием императора французов выступили Франц-Иосиф I и Фридрих Вильгельм IV.

Николай I затянул с этим более чем на месяц, причем, как мы видели, обставил признание мелкими, но досадными для самолюбия Наполеона III уколами. Все это, разумеется, не способствовало разрешению спорных вопросов, уже возникавших в русско-французских отношениях на Востоке, что и привело к военной конфронтации России и Франции в ходе Крымской войны.

Россия и Франция: XVIII–XX века.

Вып. 9. М.: Наука. 2009. С. 124–165.

Отмена крепостного права в России в донесениях французских дипломатов из Санкт-Петербурга (1856–1863)
По фондам Архива МИД Франции

Подготовка и проведение крестьянской реформы 1861 г. в России, стержнем которой была ликвидация крепостного права, достаточно хорошо изучены в российской и зарубежной историографии[350]350
  См.: Зайончковский П.А. Советская историография реформы 1861 г. // Вопросы истории. 1961. № 2; Захарова Л.Г. Отечественная историография о подготовке крестьянской реформы 1861 г. // История СССР. 1976. № 4; Отмена крепостного права в России. Указатель литературы. (1856–1989) ⁄ Сост. Л.Г. Захарова, Л.Р. Горланов, A.T. Топчий A.T. Томск, 1993; Литвак Б.Г. Советская историография реформы 19 февраля 1861 г. // История СССР. 1960. № 6; Павловская А.В. Крестьянская реформа 1861 года в России в освещении английской и американской исторической литературы. Дисс. на соиск. уч. степ. канд. ист. наук. М.: Историч. фак-т МГУ, 1991.
  См. также: Бурдина О.Н. Крестьяне-дарственники в России 1861–1907. М., 1996; Великая реформа. T. 1–6. М., 1911; Великие реформы в России. 1856–1874 ⁄ Под ред. Л.Г. Захаровой, Б. Эклофа, Д. Бушнелла. М., 1992; Джаншиев Г.А. Эпоха великих реформ. 10-е изд. СПб., 1907; Долбилов МД. Александр II и отмена крепостного права // Вопросы истории. 1998. № 10; Дружинин Н.М. Русская деревня на переломе. 1861–1880. М., 1978; Зайончковский ПА. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958; Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России. 1856–1861. М., 1984; Иванюков И. Падение крепостного права в России. 2-е изд. СПб., 1903; Корнилов А.А. Крестьянская реформа. СПб., 1905; Костюшко И.И. Аграрные реформы в Австрии, Пруссии и России в период перехода от феодализма к капитализму. Сравнительный очерк. М., 1994; Литвак Б.Г. Русская деревня в реформе 1861 г. Черноземный центр. 1861–1895. М., 1972; его же. Переворот 1861 г. в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М., 1991; Освобождение крестьян в царствование императора Александра II. Хроника деятельности Комиссии по крестьянскому делу Н.П. Семенова. Т. 1–3. СПб., 1889–1892; Сапилов Е.В. Крестьянская реформа в России 1861–1866 гг. (Забытые фрагменты). М., 1998; Скребицкий А. Крестьянское дело в царствование императора Александра II. Т. 1–4. Бонн-на-Рейне, 1862–1868; Field D. The End of Serfdom. Harward, 1976; Scheiber P. Die russische Agrarreform von 1861. Ihre Probleme und der Stand ihrer Erforschung. Koln-Wien, 1973.


[Закрыть]. В гораздо меньшей степени освещен в литературе вопрос о том, как оценивали эту реформу ее зарубежные современники. По понятным причинам, наиболее осведомленными в этом отношении иностранцами были дипломаты из европейских стран, представленные при дворе Александра II. Они внимательно и заинтересованно следили за инициированным Царем-Освободителем процессом модернизации тысячелетней русской монархии. Дипломатам принадлежали и первые оценки проводившихся в России реформ, прежде всего крестьянской. Эти оценки, содержавшиеся в их донесениях правительствам своих стран, наряду с материалами, публиковавшимися на страницах европейских газет и журналов, формировали международное общественное мнение в отношении александровских преобразований. Они представляют очевидный интерес для исследователя, как самые первые свидетельства реакции «европейского сознания» на одно из важнейших исторических событий в истории России.

В настоящей статье предпринята попытка – проследить на основе изучения хранящихся в Архиве МИД Франции донесений французских дипломатов из С.-Петербурга в Париж их непосредственную реакцию на подготовку и проведение крестьянской реформы в России. Хронологические рамки данного исследования охватывают шестилетний период – с 1856 года, когда Александр II впервые открыто заявил о своих намерениях покончить с крепостным правом, до марта 1863 года, когда французские дипломаты подвели предварительные итоги двух лет реализации крестьянской реформы. В ходе работы автора в Архиве МИД Франции им было изучено три фонда.

Наибольшую ценность в предпринятом исследовании представляет фонд «Correspondance politique. Russie («Политическая корреспонденция. Россия»). В нем представлена дипломатическая переписка французского посольства в Петербурге с МИД Франции. В фонде собраны донесения, иной раз ежедневные, французского посла (или поверенного в делах) министру иностранных дел о текущем положении дел в России, ее внутренней и внешней политике. Значительное место в дипломатических донесениях занимает освещение подготовки и реализации крестьянской реформы.

Второй из использованных фондов – «Memories et Documents» («Мемуары и Документы») – представляет собой коллекцию информационно-аналитических записок, докладов и отчетов, составленных для МИД французскими дипломатами. В этих материалах содержатся обобщающие сведения политического и экономического характера, отражающие ситуацию в России. Здесь, в частности, можно встретить аналитические записки о состоянии аграрного сектора российской экономики как в предреформенный, так и в пореформенный периоды.

Третий из привлеченных автором фондов – «Personnel» («Личный состав») – это персональные служебные досье французских дипломатов. В этих досье можно найти биографические сведения о тех из них, кто работал в составе посольства Франции в Петербурге в 50—60-е гг. XIX в.

Извлечения и цитаты из донесений и других документов, составленных французскими дипломатами, даются в авторском переводе на русский язык. В ряде случаев автор при цитировании делает уточнения и смысловые дополнения, выделяя их квадратными скобками [].

* * *

Во Франции с давних пор существовала устойчивая неприязнь к сохранявшимся в Российской империи до середины XIX в. проявлениям «азиатского деспотизма». Одним из наиболее очевидных свидетельств «патриархального варварства русских», по мнению французов, была крепостная зависимость десятков миллионов крестьян. По этой и другим причинам многие во Франции не склонны были считать Россию полноценным европейским государством[351]351
  Для примера можно привести два свидетельства, принадлежащие французским дипломатам – барону де Баранту и генералу де Кастельбажаку. В разное время они возглавляли посольство Франции в Санкт-Петербурге и считались у себя на родине знатоками России. Вот как характеризовал страну своего пребывания Барант в одном из донесений министру иностранных дел графу де Моле: «Система управления и законы, действующие в [Российской империи], не могут сравниваться с законами европейских государств. Их нужно рассматривать только применительно к русскому народу и к территории, на которой они действуют. Все и всегда там было отлично от того, что существует на Западе, и мы рискуем ничего не понять, если будем судить о русских по нашим меркам и представлениям». (Archives des Affaires Etrangeres (далее везде: ААЕ. – П.Ч.). Correspondance politique. Russie. Vol. 193. Fol. 276 recto verso. Барант – Моле, 22 февраля 1838 г.)
  А вот мнение Кастельбажака, высказанное спустя пятнадцать лет уже другому министру иностранных дел Франции: «Я Вам неоднократно говорил в моих депешах, – писал Кастельбажак, – что Россия чужда всякой логики. В самом деле, нет логики в этой империи – ни в народе, ни в дворянстве, ни в духовенстве, ни в правительстве, ни даже у самого государя; нельзя о них судить по нравственным нормам нашей западной цивилизации… <…> У русских, привычных к патриархальному деспотизму и обычаям Востока, все диаметрально противоположно нашим реалиям. <…>…Будущее этого 60-миллионного народа, энергичного и смышленого, невежественного и легкомысленного, приверженного фатализму и суеверию, лишенного моральных принципов, представляется мне пугающим как для него самого, так и для Европы (Ibid. Vol. 210. Fol. 119 verso – 122 verso. Кастельбажак – Друэн де Люису 18 октября 1853 г.).


[Закрыть].

Просвещенные правители России, безусловно, сознавали несоответствие крепостничества реалиям XVIII–XIX вв. Над необходимостью смягчения крепостного права размышляла еще «ученица Вольтера», когда составляла первый вариант знаменитого «Наказа», что, впрочем, не помешало императрице за тридцать четыре года царствования раздать своим фаворитам, сановникам, военачальникам и другим лицам до 800 тыс. государственных крестьян. О реформе крепостнической системы думали и два ее внука – Александр I и Николай I. «Земли, – говорил последний, считавшийся ярым крепостником, – принадлежат нам, дворянам, по праву, потому что мы приобрели их нашей кровью, пролитой за государство; но я не понимаю, каким образом человек сделался вещью, и не могу себе объяснить этого иначе – как хитростью и обманом, с одной стороны, и невежеством – с другой»[352]352
  Цит. по: Джаншиев Г. Эпоха великих реформ. М., 1898. С. 12.


[Закрыть].

Можно с уверенностью предположить, что Николай I всерьез намеревался «уничтожить крепостное состояние в России». В беседе с одним из своих ближайших сотрудников П.Д. Киселевым[353]353
  Граф Павел Дмитриевич Киселев (1788–1872) – видный военачальник, гражданский администратор и дипломат, был убежденным сторонником отмены крепостного права, оказывавшим заметное влияние на Николая I в подходе к злополучному крестьянскому вопросу. С именем Киселева связано проведение в 1837–1841 гг. реформы управления государственными крестьянами, которую сам Киселев рассматривал как первый шаг к широкомасштабной крестьянской реформе. О подготовке и проведении «реформы Киселева» см.: Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. Т. 1–2. М.-Л., 1946–1958; Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия: политическая история России первой половины XIX столетия. М., 1990. С. 100–195.


[Закрыть] император признавался еще в конце 20-х гг.: «Я хочу отпустить крестьян с землей, но так, чтобы крестьянин не стал отлучаться из деревни без спросу барина или управляющего: дать личную свободу народу, который привык к долголетнему рабству, опасно. Я начну с инвентарей: крестьянин должен работать на барина три дня и три дня на себя; для выкупа земли, которую имеет, он должен будет платить известную сумму по качеству земли, и надобно выплатить в несколько лет, земля будет его»[354]354
  Цит. по: Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 172.


[Закрыть].

Только за четырнадцать лет – с 1835 по 1848 г. – над разрешением наболевшего «аграрного вопроса» трудились девять секретных комитетов, учрежденных по указанию Николая I. Тем не менее, вопрос так и не был решен, а после революционной волны, прокатившейся по Европе в 1848 г., он был отложен, как не своевременный. Начавшаяся в 1853 г. Крымская война отвлекла от него внимание императора и общества.

Можно указать на две основные причины, по которым Николай I так и не решился на отмену крепостного права. Во-первых, он всерьез опасался, что освобождение крестьян чревато дестабилизацией общества и государства. Ужасные воспоминания о пугачевщине всегда были живы в сознании нескольких поколений Романовых. Во-вторых, отмена крепостного права, по мнению Николая I, содержала в себе угрозу для материального положения дворянства – самой надежной опоры российской монархии. Царь не мог себе даже представить перспективу и последствия разорения дворянства. И все же с момента вступления на престол, сопровождавшегося восстанием декабристов, выступавших за отмену крепостного права, его постоянно преследовали мысли о необходимости решения крестьянского вопроса.

Филантропические намерения русского самодержца, державшиеся в строгом секрете (прежде всего от многомиллионной крестьянской массы), были хорошо известны иностранным дипломатам в Санкт-Петербурге. Об этом, в частности, свидетельствует, служебная переписка французского посольства с Министерством иностранных дел Франции, ознакомиться с которой автору настоящей статьи довелось в Париже.

О настроениях Николая I в пользу освобождения крестьян неоднократно писал в Париж и упоминавшийся выше посол барон де Барант, служивший в Петербурге в 1835–1841 гг., и поверенный в делах Огюст Казимир Перье (1841–1842)[355]355
  См.: ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 198.


[Закрыть]. Сменивший Перье в должности временного поверенного в делах Франции д’Андре в одном из донесений министру иностранных дел Франсуа Гизо обращал внимание последнего на рескрипт императора с выражением благодарности графу Воронцову за освобождение им 500 крепостных крестьян, проживающих на его землях в окрестностях Петербурга. «Этот рескрипт, – подчеркивал французский дипломат, – свидетельствует о том, что император не оставляет мысли об освобождении крепостных». В то же время, как заметил д’Андре, «рескрипт встревожил петербургское дворянство»[356]356
  Ibid. Vol. 199. Fol. 137 verso – 138 recto. Д’Андре – Гизо, 28 августа 1843 г.


[Закрыть]. О дворянской оппозиции планам ликвидации крепостного права французские дипломаты будут сообщать и в последующих своих донесениях в Париж.

Историческая миссия освободителя крестьян выпала на долю Александра II, полностью отдававшего себе отчет в крайней сложности и даже опасности (для сохранения спокойствия в империи) начатой им реформы. Вскоре после вступления на престол молодой император признался графу П.Д. Киселеву, активному поборнику освобождения крестьян: «Крестьянский вопрос меня постоянно занимает. Надо довести его до конца. Я более чем когда-либо решился, и никого не имею, кто бы мне в этом важном и неотложном деле помог»[357]357
  Цит. по: Три века. Россия от смуты до нашего времени. Т. VI. СПб., 1913. С. 105.


[Закрыть].

О своих намерениях Александр II впервые публично заявил 30 марта 1856 г. в Москве, на встрече с представителями московского дворянства. «…Сами вы знаете, – говорил он, – что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно, само собою, начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, думать о том, как бы привести это в исполнение. Передайте слова мои дворянству для соображения»[358]358
  Татищев С. Александр II // Русский биографический словарь. Т. I. СПб., 1896. Репр. воспр. М., 1992. С. 523.


[Закрыть].

Император надеялся, что дворянство само инициирует «снизу» проведение крестьянской реформы, но он ошибся в своих ожиданиях. Дворянство настороженно, если не сказать враждебно, отнеслось к намерениям молодого императора и не спешило с составлением соответствующих «адресов» на высочайшее имя[359]359
  Об отношении консервативно настроенной части дворянства к подготовке крестьянской реформы см. подробно: Христофоров И.А. «Аристократическая» оппозиция Великим реформам. Конец 1850 – середина 1870-х гг. М., 2002. Гл. I.


[Закрыть]. Даже на коронационных торжествах, проходивших в Москве в августе – сентябре 1856 г. губернаторы и губернские предводители дворянства отмолчались, к нескрываемой досаде Александра II. Один лишь виленский генерал-губернатор В.И. Назимов, друг юности царя, пообещал ему уговорить дворян вверенных его попечению Виленской, Гродненской и Ковенской губерний просить государя об отмене крепостного права.

В ожидании всеподданнейших адресов Александр II 3 января 1857 г. учредил очередной, десятый по счету, Секретный комитет «для обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян», включив в него лиц, по его мнению, «убежденных в необходимости идти к новому порядку»[360]360
  См.: Лященко Л.М. Царь – Освободитель. Жизнь и деяния Александра II. М., 1994. С. 62–63.


[Закрыть].

Обещанный Назимовым всеподданнейший адрес был получен в Зимнем дворце в октябре 1857 г., а уже 20 ноября, после его рассмотрения в Секретном комитете, император подписал и разослал всем губернаторам рескрипт (формально он был адресован В.И. Назимову) с изложением правительственной программы намеченной крестьянской реформы. Одновременно текст рескрипта был опубликован в российской и иностранной печати. Делу, таким образом, была придана широкая гласность. В феврале 1858 г. Секретный комитет был переименован в Главный комитет по крестьянскому делу, отделения которого вскоре появились в 46 губерниях Российской империи. Вслед за Назимовым с составлением всеподданнейших адресов поспешили и другие начальники губерний. Крестьянская реформа вступала, наконец, в рабочую стадию.

За тем, как проходила подготовительная работа в этом направлении, внимательно следили иностранные дипломаты, аккредитованные в Санкт-Петербурге.

* * *

Французское посольство не было здесь исключением, хотя подключилось к «мониторингу» с некоторым опозданием. Дело в том, что с конца марта 1854 г. из-за Крымской войны дипломатические отношения между Россией и Францией были прерваны. Решение об их восстановлении было принято лишь в марте 1856 г. на Парижском мирном конгрессе, положившим конец войне. До назначения посла временным официальным представителем России во Франции в апреле 1856 г. стал барон Ф.И. Бруннов, второй российский уполномоченный на Парижском мирном конгрессе[361]361
  Белевич Е.В., Турилова С.Л., Шумова Г.Б. Русские (и советские) дипломатические представители во Франции 1702–1995 гг. // Россия и Франция: XVIII–XX века ⁄ Отв. ред. 77. Черкасов. Вып. 1. М., 1995. С. 357.


[Закрыть]. Исполняющим обязанности временного поверенного в делах Франции при петербургском дворе 30 апреля 1856 г. был назначен Шарль Боден, занимавший до этого должность 1-го секретаря французского посольства в Лондоне[362]362
  ААЕ. Personnel. 1-ге Serie. № 269. Fol. 6.


[Закрыть].

Боден прибыл в Россию в самом начале июля 1856 г, а его первая депеша из Петербурга датирована 10 июля. Французский дипломат быстро сориентировался в новой обстановке и, занимаясь подготовкой приезда посла из Парижа, одновременно внимательно следил за развитием ситуации в России. Прогнозируя снижение активности России в европейской политике в результате поражения в последней войне, Ш. Боден пришел к выводу, что «во внутренней политике в большей степени, чем это было до сих пор, сосредоточатся на административных и социальных вопросах, а также на улучшении различных ветвей государственного управления с целью поднять русское сельское хозяйство и промышленность…; по всей видимости, – предположил французский дипломат, – даже приступят к изучению возможностей и средств отмены крепостного права»[363]363
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 212. Fol. 24 recto verso. Боден – Валевскому 10 июля 1856 г.


[Закрыть].

Скорее всего, в июле 1856 г. Боден еще не был в курсе подготовительной работы, инициированной Александром II по «улучшению быта» крепостных крестьян. Чуть позже он в должной мере оценит все значение задуманной молодым императором крестьянской реформы. В Архиве МИД Франции сохранилась его записка под названием «Несколько слов о крепостном праве в России». Она не имеет точной датировки, указан только год ее составления – 1856-й, т. е. написана она еще до учреждения Александром II 10-го Секретного комитета по крестьянскому вопросу и до появления упоминавшегося адреса дворянства северо-западных губерний. Тем не менее, проницательный французский дипломат уже тогда не усомнился в твердом намерении русского императора покончить с крепостным правом, и всячески приветствовал это благородное намерение. «Не будет преувеличением сказать, – подчеркивал автор записки, – что она [отмена крепостного права] составит больше чести государю, который ее осуществит, и будет куда более полезной для его народов, чем любая попытка завоевания берегов Константинополя. <…> Совершенно очевидно: – продолжал французский дипломат, – когда Император Александр II осуществит внутренние реформы в своей империи, особенно такие, которые затрагивают судьбу стольких миллионов людей, он встретит повсюду в Европе самые искренние симпатии…»[364]364
  «Quelques mots sur le Servage en Russie» // AAE. Memories et Documents. Russie. Vol. 44. Fol. 304 recto verso, 318 verso – 319 recto.


[Закрыть].

Прибывший в Петербург 6 августа 1856 г. чрезвычайный и полномочный посол Франции Шарль-Огюст-Луи Жозеф, граф де Морни не обнаружил столь пристального интереса к внутренним проблемам России, как его соотечественник Шарль Боден. У сводного брата Наполеона III[365]365
  Морни был побочным сыном падчерицы Наполеона I, бывшей голландской королевы Гортензии Богарне (супруги Луи Бонапарта) от ее шталмейстера графа Флао. Он был усыновлен бездетным графом де Морни.


[Закрыть] была другая, более важная, как он считал, миссия – закрепить наметившееся еще на Парижском мирном конгрессе сближение между Францией и Россией путем подписания двустороннего политического союза и торгового договора. Формально граф де Морни прибыл на коронацию императора Александра II как личный представитель императора французов, и его миссия не предполагала продолжительного пребывания в России. Затянувшиеся переговоры с министром иностранных дел князем А.М. Горчаковым, а также неожиданно возникшие личные дела[366]366
  45-летний Морни встретил в Петербурге свою будущую жену, 18-летнюю княжну Софью Трубецкую, с которой, вопреки запрету Наполеона III, он обвенчался 7 января 1857 г. в храме св. Екатерины в Москве.


[Закрыть] побудили посла Франции продлить свое пребывание в России до конца июня 1857 г. Хотя главной своей цели – заключить политический союз и торговый договор с Россией – Морни достичь так и не удалось, тем не менее, его миссия, безусловно, способствовала закреплению тенденции к сближению и сотрудничеству двух стран[367]367
  О Морни и его посольской миссии в Россию см.: Michel С. Моту, le vice-empereur. Paris, 2005. Р. 279–318.


[Закрыть]. Именно так оценил усилия графа Морни Александр II, наградивший французского посла орденом св. Андрея Первозванного, высшим знаком отличия Российской империи. Ни один из иностранных послов, прибывших на коронацию императора, не удостоился столь высокой чести.

С отъездом Морни Шарль Боден возобновил исполнение обязанностей временного поверенного в делах при дворе Александра II. Он по-прежнему живо интересовался подготовкой крестьянской реформы, обсуждение которой велось в Секретном комитете. Боден старался получить хоть какую-то информацию о проходивших там обсуждениях, но члены комитета были предупреждены царем о необходимости сохранения полной конфиденциальности в работе, и потому были предельно сдержанны. Французскому дипломату не оставалось ничего другого, как самостоятельно изучать наболевший крестьянский вопрос, выясняя настроения крестьян – барщинных и оброчных, – а также помещиков в связи с готовящейся реформой. Свои наблюдения и выводы он излагал в секретных депешах, направляемых в Париж

Из донесения Ш. Бодена министру иностранных дел графу А. Валевскому от 2 октября 1857 г.:

<…> «Со времени вступления на престол Императора Александра и особенно после его коронации в России распространились слухи о предстоящем освобождении крестьян. Всеобщая молва приписывает Императору это желание и намерение осуществить это важное дело; известно, что [специальная] комиссия изучает средства осуществить без потрясений и с учетом всех интересов преобразование, о котором идет речь. <…>

Здесь царят всеобщие ожидания. Среди крестьян они существуют в первую очередь у тех, чьи господа жестоки, требовательны и меньше склонны вверять свои хозяйства управляющим, которые злоупотребляют своей властью… <…> С другой стороны, гуманные и просвещенные собственники не меньше желают того же, поскольку они рассчитывают извлекать с земель, обрабатываемых свободными тружениками намного больший доход, чем тот, который они получают от фиксированного оброка, выплачиваемого крепостными, или от норм барщины.

Со своей стороны, не все крепостные из тех, кто проживает в деревнях, желают в той же степени свободы…Землю, которую они обрабатывают, они привыкли считать своей собственностью, хотя хорошо знают, что однажды их могут продать вместе с ней. Всякий же, кто выплачивает оброк своему господину, считает, что тот обязан их защищать; они рассчитывают на него, надеются на его помощь в случае каких-то [природных] бедствий или неурожая, в случае болезни или в защите от злоупотреблений представителей местных властей. Можно было бы привести многочисленные примеры, когда крестьяне в массовом порядке отказываются от свободы, которую их хозяева предоставляют им из соображений гуманности или по соображениям, связанным с денежными затруднениями, вынуждающими их продавать свою землю.

К сожалению, наряду с этими примерами, гораздо больше примеров проявления тирании собственников… и жестокости управляющих.

Русский крестьянин терпелив, но доведенный до крайности он начинает сопротивляться и становится ужасным. Его месть тем более ожесточенна, что от безнадежности она осуществляется хладнокровно, и можно представить длинный список собственников и управляющих, убитых в их усадьбах и даже в самом Петербурге взбунтовавшимися крепостными, у которых злоупотребления почти безграничной власти питают стремление к свободе» <…>[368]368
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 215. Fol. 89 verso – 93 verso. Боден – Валевскому, 2 октября 1857 г.


[Закрыть].

В это время у Бодена, судя по его донесениям в Париж, начинают появляться сомнения относительно успешного завершения задуманной императором крестьянской реформы. «…Россия находится в ожидании, писал он в депеше, датированной 5 ноября 1857 г. – Она ощущает себя накануне полной трансформации, которая может способствовать ее развитию и упрочению ее величия, но может и подвергнуть страну на долгие годы самым ужасным испытаниям»[369]369
  Ibid. Fol. 161 verso – 162 recto. Боден – Валевскому, 5 ноября 1857 г.


[Закрыть].

Что имел в виду французский дипломат, говоря о возможности «ужасных испытаний» для России в случае отмены крепостного права?

Судя по всему, сомнения появились у него под влиянием затянувшейся паузы после встречи императора с представителями московского дворянства. Единственным событием за истекшие с той поры семь месяцев стал «адрес» дворянства трех северо-западных губерний. Дворянство остальных губерний продолжало отмалчиваться, в то время как в настроениях крестьянской массы стала ощущаться некоторая напряженность. Какими-то неведомыми путями намерение царя освободить крепостных становилось известно последним, начавшим проявлять нетерпение и беспокойство. В условиях, когда дворянство затаилось, а правительство не предпринимало дальнейших шагов в деле освобождения крепостных, обозначившиеся настроения последних были чреваты бунтом. Таков был ход мыслей Бодена, недоумевавшего по поводу бездействия, безусловно, добродетельного и человеколюбивого, но, как ему стало казаться, недостаточно волевого и решительного императора. Возникшими у него сомнениями и опасениями дипломат посчитал нужным поделиться со своим парижским начальством.

Из донесения Ш. Бодена графу Валевскому от 5 ноября 1857 г.:

<…> «Характер императора Александра II имеет, на мой взгляд, нечто общее с характером короля Людовика XVI – та же доброта, та же порядочность, те же благородные намерения и такой же недостаток энергии. Продолжая данное сравнение, можно безошибочно утверждать, что Россия вступила в свой 1787 год. Пусть Господь убережет ее от года 1793-го! (выделено мной. – П.Ч.)[370]370
  Ш. Боден говорит о предреволюционном кризисе во Франции и попытке разрешить его путем созыва в 1787 г. Ассамблеи нотаблей, представительного органа трех сословий. Как известно, кризис не был преодолен и в 1789 г. перерос в революцию. Когда Боден вспоминает 1793 г., он имеет в виду установление во Франции якобинской диктатуры и сопутствовавшего ей массового террора. – П. Ч.


[Закрыть].

Я знаю здесь людей, которые предвидят именно такую перспективу и которые со страхом вспоминают об ужасных примерах свирепости русского крестьянина, выведенного из состояния присущей ему обычно апатии. Я знаю собственников, которые недавно заложили все свое имущество, поместив вырученные средства за границу Я сообщаю здесь об этих ужасах не с тем, чтобы их оправдать. Но какова бы ни была приготовляемая [в настоящее время] будущность этой страны, я позволю себе, господин граф, сделать общее заключение из всего вышесказанного и надеюсь на ваше снисхождение»[371]371
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 215. Fol. 162 recto verso. Боден – Валевскому, 5 ноября 1857 г.


[Закрыть]. <…>

Боден укрепляется в своем ранее сделанном выводе о том, что в любом случае «находящаяся на переломном моменте [своей истории] Россия… на долгие годы входит в эру сугубо внутренних, можно сказать, домашних забот, которые поглотят все ее внимание. На протяжении этого кризиса иностранные правительства могут особенно не беспокоиться по поводу активности внешней политики России». Правда, Боден тут же поспешил скорректировать свой же собственный вывод. «Я рискую высказывать это мнение со всеми возможными оговорками, – отметил он в своем донесении. – После всего лишь года с небольшим пребывания в стране довольно трудно быть уверенным в надежности прогнозов относительно того будущего, которое ожидает Россию»[372]372
  Ibid. Fol. 163 recto recto. Боден – Валевскому, 5 ноября 1857 г.


[Закрыть].

1 декабря 1857 г. в Петербург прибыл поверенный в делах Франции маркиз де Шаторенар, которому Боден передал руководство дипломатической миссией и ввел его в курс текущих дел. Шаторенар, со своей стороны, сообщил Бодену, что в Париже принято, наконец, решение о направлении ко двору Александра II постоянного посла – герцога де Монтебелло, который должен приступить к своим обязанностям предстоящей весной. В ожидании его прибытия французские дипломаты продолжали внимательно следить за развитием событий в России. Судя по их содержанию, первые депеши Шаторенара из Петербурга, – по крайней мере, те, где рассматривался ход крестьянской реформы, – были составлены Боденом, который вскоре получил новое назначение с повышением – полномочным министром в Кассель.

Тем временем с наступлением нового, 1858 года, продвижение реформы несколько оживилось. Стал проясняться и расклад сил – сторонников и противников освобождения крестьян. Вот что писал по этому поводу маркиз Шаторенар в депеше графу Валевскому:

<…> «В этом вопросе отчетливо проявились три партии: партия ретроградов, которая не желает и слышать об отмене крепостного рабства и выступает за сохранение статус кво; партия умеренных, которая выступает за осторожные и спокойные реформы; прогрессивная партия, которая желает все реорганизовать и намерена воспользоваться освобождением крестьян для введения [в стране] конституционного правления.

Кажется, приверженцы партии ретроградов недалеки от того, чтобы принять, то ли от досады, то ли в надежде напугать правительство, программу прогрессивной партии; многие из них говорят довольно открыто, что поскольку правительство встало на путь освобождения [крестьян], то начать оно должно с освобождения самого дворянства, дав ему политические права взамен утраты материальных, которые готовятся отменить.

<…> Этот оппозиционный дух, свойственный как экзальтированным [прогрессистам], так и ретроградам, должен, как меня уверяют, проявиться на собрании, которое будет иметь место по случаю выборов [предводителя петербургского дворянства]. Недовольные разработали проект, резко критикующий нынешнего предводителя [дворянства] Санкт-Петербурга графа Шувалова, упрекая его в том, что он действовал, не советуясь с ними, когда просил императора начать освобождение крепостных с Петербургской губернии; они надеются побудить его подать в отставку… <…>

Те же тенденции, только еще более сильно, проявляются в Москве. Оппозиция тамошнего дворянства до сих пор не давала возможности подготовить императорский рескрипт. Однако правительство, судя по всему, не склонно всерьез считаться с этой оппозицией; оно только что распространило меры по отмене крепостного рабства на Нижегородскую губернию, и, как уверяют, это сделано по просьбе крайне незначительного числа нижегородских дворян…»[373]373
  Ibid. Vol. 216. Fol. 8 verso – 10 verso. Шаторенар – Валевскому 11 января 1858 г.


[Закрыть] <… >

Как уже говорилось, после появления адреса, составленного под нажимом Назимова прибалтийским дворянством, и ответного высочайшего рескрипта[374]374
  В ноябре 1857 г. аналогичный рескрипт был направлен на имя петербургского генерал-губернатора графа П.Н. Игнатьева.


[Закрыть], дворяне других российских губерний были поставлены перед необходимостью – безотлагательно определиться (разумеется, положительно) в отношении намерений царя. Первым из губернаторов, кто оказал соответствующее прямое давление на дворянство, был петербургский генерал-губернатор граф П.Н. Игнатьев, которого поддержал губернский предводитель дворянства граф П.П. Шувалов.