Текст книги "Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России"

Барятинский и Морков сразу же отклонили предложенный Верженом способ урегулирования русско-турецкого конфликта, как явно неприемлемый для России. «Граф Вержен заключил свою с нами конференцию сими словами, – писали они в отчете об этом разговоре. – Мы желаем от всего нашего сердца, чтоб сие дело окончено было дружелюбно, и господин Булгаков может в том вашему двору засвидетельствовать, что наш посол прилагает о сем искреннейшее попечение»[247]247
  Там же. Л. 58 об.-59.


[Закрыть].

В тот самый день 28 декабря 1783 г. (8 января 1784 г), когда Барятинский и Морков сидели в Париже за составлением депеши вице-канцлеру Остерману о только что состоявшейся встрече с Верженом, в Константинополе Я.И. Булгаков и рейс-эфенди достигли наконец соглашения по всем спорным вопросам. Подписанная ими конвенция предусматривала, в частности, следующее: признание Турцией суверенитета России над Крымом, Кубанью и Таманью; подтверждение Кючук-Кайнарджийского договора 1774 г. и Айналы-Кавакской конвенции 1779 г., за исключением статей, касающихся независимости Крымского ханства; установление границы между владениями России и Турции по берегу реки Кубань.

Внутренняя нестабильность, неспособность вести новую войну и отсутствие внешней поддержки вынудили Турцию уступить мощному напору России. Безусловно, важную роль при этом сыграло умиротворяющее влияние Франции – единственного тогда реального союзника Порты в Европе, на которого она могла бы рассчитывать, но который настоятельно советовал ей смириться с очевидным поражением в Крыму.

Подталкивая Порту к уступкам России, граф Вержен считал, что он действует и в интересах самой Турции. По его глубокому убеждению, сформулированному, в частности в Мемориале, направленном Людовику XVI вскоре после подписания Константинопольской конвенции, Франция в 1783–1784 гг. спасла Турцию от неминуемого разгрома с последующим ее расчленением, так как Екатерина II, по мнению Вержена, буквально жаждала войны, и лишь «добрые услуги» французской дипломатии не позволили реализоваться ее агрессивным планам. «Намерения императрицы в отношении Оттоманской Порты очевидны, – отмечал Вержен в Мемориале. – Она вторглась в Крым с единственной целью – спровоцировать турок и, найдя удобный предлог, напасть на них и расчленить их империю»[248]248
  Мемориал графа Вержена подробно изложен в кн.: Flassan. Histoire generate et raisonnee de la diplomatie francaisc, ou de la politique de la France depuis la fondation de la Monarchie jusqu’a la fin du regne de Louis XVI. Ed. 2, corrigee et augmentee. P, 1811. T. 7. P. 384–397.


[Закрыть]. То, что это не случилось, Вержен считал заслугой своей дипломатии «добрых услуг». Разумеется, в официальных бумагах версальского двора, предназначенных для «внешнего пользования», говорилось исключительно о «миролюбивых устремлениях» Христианнейшего короля, озабоченного «сохранением тишины и спокойствия» в Европе.

В Петербурге хорошо понимали истинный смысл «добрых официй» французской дипломатии, но, тем не менее, не препятствовали деятельности графа Сен-При. Вержен явно преувеличивал агрессивные устремления Екатерины II в отношении Турции. Императрица была готова удовлетвориться признанием Турцией последних приобретений России в Новороссии.

Роль Франции в процессе мирного урегулирования русско-турецкого спора из-за Крыма была отмечена в высочайшем рескрипте от 25 января 1784 г, направленном из Коллегии иностранных дел в Париж на имя князя И.С. Барятинского: «По совершенном прекращении настоящих между Империей Нашей и Портой Оттоманской неприятных хлопот, как известным образом недалеки уже были от самого разрыва, вменяем Мы себе в удовольствие засвидетельствовать Его Христианнейшему Величеству истинное Наше признание за употребленные Им пособия к воздержанию турков от войны, следовательно же, и к сохранению в целости общего мира… Сей же отзыв имеете Вы заключить личным приветствием к Статскому Секретарю графу Вержену, относя на его благие и разумные советы настоящее дружелюбие обоих Дворов, им самим и союзникам их толь полезное, и прибавляя, что равным образом Мы весьма довольны поведением посла графа де Сен-Приеста, который туркам постоянно проповедовал скромность и воздержание от мер крайности»[249]249
  Копия рескрипта Екатерины II И.С. Барятинскому от 25 января 1784 г. находится в Архиве МИД Франции. //ААЕ Correspondance politique. Russie. 1784. Vol. 112. F. 28–29.


[Закрыть]. Копию этого рескрипта Барятинский вручил Вержену.

Характеризуя настроения в Петербурге в связи с заключением 8 января 1784 г. Константинопольской конвенции, французский поверенный в делах Кайяр писал графу Вержену: «Если когда-нибудь какое либо событие и вызывало подлинное удовлетворение у императрицы, так это то, которое только что столь удачным для Ее Императорского Величества образом завершило продолжительный спор между Петербургским двором и Оттоманской империей».

В то же время Кайяр был убежден, что императрица не удовольствуется полученной частью турецкого «наследства», что очередная победа способна лишь вдохновить ее на реализацию заветного плана, предполагавшего полное изгнание турок из Европы. «Я могу заверить Вас, монсеньор, – читаем далее, – что Екатерина II не в полной мере удовлетворена завершением этого большого дела и что ее не устраивает такая развязка»[250]250
  Кайяр – Вержену, 4 февраля 1784 г. // Ibid. Е 49–49 verso.


[Закрыть], Кайяр неоднократно предупреждал своего министра иностранных дел о непрочности сохраненного стараниями графа Сен-При мира между Россией и Турцией. Правда, угрозу миру в Черноморском бассейне он склонен был усматривать исключительно в непомерных амбициях Екатерины II, но никак не в попытках реванша униженной Порты. Между тем именно Турция, не смирившаяся с потерей контроля над Северным Причерноморьем, станет инициатором новой войны с Россией. Это произойдет через три с половиной года после подписания 8 января 1784 г. Константинопольской конвенции, когда Порта в ультимативной форме потребует от России вернуть Крым под власть султана.

Россия и Франция: XVIII–XXвека.

Вып. З. М.: Наука, 2000. С. 37–61.

Николай I и Луи Наполеон Бонапарт (1848–1852)

Академик Е.В. Тарле, самый авторитетный историк Крымской войны 1853–1856 гг., полагал, что вмешательство Франции (и Англии) в русско-турецкий конфликт, предрешившее поражение России, в значительной степени стало результатом недальновидной политики Николая I в отношении Парижа, где в то время правил Наполеон III. Говоря о просчетах царя, Тарле, среди прочего, имел в виду высокомерно-пренебрежительное отношение, которое российский самодержец постоянно демонстрировал по отношению к французскому «выскочке»[251]251
  См. Тарле Е.В. Крымская война // Тарле Е.В. Соч.: в 12 т. М., 1959. Т. VIII–IX; Литературное наследство. T. 31/32. М., 1937. С. 564.


[Закрыть].

В какой степени был прав наш именитый историк? На этот вопрос мы и попытаемся дать ответ в этой статье, подготовленной на российских и французских источниках.

Прежде всего, речь идет о переписке поверенного в делах, а затем посланника России в Париже Николая Дмитриевича Киселева[252]252
  О нем см.: Орлик О.В. Российский дипломат Н.Д. Киселев // Новая и новейшая история. 1992. № 2. С. 157–164.


[Закрыть] с канцлером графом К.В. Нессельроде за период от установления во Франции Второй республики в 1848 году до провозглашения Второй империи в декабре 1852 года. Эта переписка, впервые введенная в научное обращение профессором Ф.Ф. Мартенсом[253]253
  Мартенс Ф. Собрание Трактатов и Конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. T. XV. Трактаты с Франциею. 1822–1906. СПб., 1909. С. 223–270 и далее.


[Закрыть], и хранящаяся ныне в фондах Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ), уже изучалась отечественными исследователями[254]254
  Кухарский П.Ф. Франко-русские отношения накануне Крымской войны. Л., 1941; Тарле Е.В. Указ. соч.


[Закрыть].

Переписку русских дипломатов дополняют донесения французских дипломатов из Санкт-Петербурга за тот же период, с которыми автор имел возможность ознакомиться в Архиве МИД Франции. Следует отметить, что до сих пор они еще не привлекались российскими историками.

Наряду с дипломатическими депешами, инструкциями и докладными записками, автором привлечены документы, недавно обнаруженные им в ГАРФ, в фонде Третьего отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии. Речь идет о переписке между Луи Наполеоном Бонапартом (будущим Наполеоном III) и шефом Третьего отделения графом Алексеем Федоровичем Орловым. Эта переписка, раскрывающая новые неожиданные эпизоды в политической биографии Наполеона III, датирована 1847–1848 годами. Там же, в фонде Третьего отделения, хранятся донесения из Парижа резидента русской тайной полиции Якова Николаевича Толстого, внимательно следившего за развитием внутриполитической ситуации во Франции после революции 1848 года. Значительное место в его донесениях занимает фигура Луи Наполеона Бонапарта, основателя Второй империи.

Такова источниковая база публикуемой статьи, в которой рассматриваются некоторые вопросы русско-французских отношений в период от Февральской революции 1848 года до провозглашения Второй империи в декабре 1852 года. Центральный вопрос, и нтересующий автора – эволюция отношения императора Николая I к Луи Наполеону Бонапарту (с декабря 1852 года – Наполеону III). Другими словами, речь пойдет о выяснении роли личного фактора в русско-французских отношениях в период, предшествовавший Крымской войне[255]255
  По этой причине в данной статье не рассматриваются специально другие вопросы русско-французских отношений, имевшие касательство к выступлению Франции в союзе с Англией на стороне Турции против России в 1854 году – обострение Восточного кризиса, спор о Святых местах и др. См.: Gouttman A. La guerre de Crimee 1853–1856. Paris, 1995. Chapitres I–II; Thouvenel L. Nicolas I-er et Napoleon III. Paris, 1891; Виноградов B.H. Николай I в «Крымской ловушке» // Новая и новейшая история. 1992. № 4; Зайончковский А.М. Восточная война 1853–1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой. СПб., 1908. T. I; Кухарский П.Ф. Указ, соч.; Тарле Е.В. Указ. соч. T. VIII.


[Закрыть].

* * *

Свержение во Франции режима Реставрации в результате Июльской революции 1830 года нанесло серьезный ущерб российско-французским отношениям, которые после крушения наполеоновской империи в 1814 году развивались вполне успешно и даже гармонично, особенно после воцарения императора Николая I в декабре 1825 года.

Сообщение об Июльской революции и возведение на французский престол Луи Филиппа вызвало у Николая I приступ ярости, и дипломатическим советникам царя, прежде всего графу К.В. Нессельроде, стоило немалых усилий отговорить его от принятия самых решительных мер в отношении «фальшивой монархии» Луи Филиппа. Самого «короля-гражданина» российский самодержец считал узурпатором престола, никогда не признавая легитимности его короны. Даже в официальной переписке, вопреки существовавшим среди монархов обычаем называть друг друга в письмах «Государь, Брат мой», Николай адресовался к Луи Филиппу не иначе как к «Его Величеству Королю французов», подчеркивая неравенство их статусов. На протяжении без малого восемнадцати лет существования Июльской монархии отношение к Луи Филиппу и его режиму со стороны Николая I, несмотря на некоторое смягчение откровенной враждебности, начиная с 1846 г., принципиально не изменилось[256]256
  См. об этом: Манухина Н.П. Русско-французские отношения в годы Июльской монархии // Россия и Франция XVIII–XX века. Вып. 5. М., 2003. С. 115–142.


[Закрыть]. «Меня называют сумасшедшим за то, что я восемнадцать лет предсказывал случившееся теперь. Комедия сыграна и окончена, и мошенник пал (la comedic jouee et finie et le coquin a bas)» – так отзовется Николай I на известие о свержении Луи Филиппа в результате Февральской революции 1848 года[257]257
  Цит. по: Тарле Е.В. Указ. соч. T. VIII. С. ПО.


[Закрыть].

Устойчивая неприязнь к Июльской монархии, казалось, должна была побудить русского самодержца к поощрению противников Луи Филиппа внутри Франции, но, реальная оппозиция там была представлена главным образом республиканцами, а близкие сердцу Николая Павловича легитимисты, т. е. сторонники реставрации Бурбонов, не имели шансов – и он это понимал – на возвращение к власти[258]258
  Тем не менее, с середины 1830-х гг., по распоряжению Николая I французские легитимисты получали регулярную финансовую помощь на издание своих газет и журналов, со страниц которых велась кампания против Июльской монархии. Эта помощь предоставлялась по конфиденциальным каналам через Третье отделение, имевшее в Париже своего резидента, Я.Н. Толстого. См.: Черкасов П.Е[. Русский агент во Франции. Яков Николаевич Толстой (1791–1867). М., 2008. Глава 5.


[Закрыть].

А с середины 30-х гг. активизировались бонапартисты, мечтавшие привести к власти своего вождя, Луи Наполеона Бонапарта, племянника императора Наполеона[259]259
  Луи Наполеон (род. в 1808 г.) был сыном младшего брата императора, Людовика Бонапарта и Гортензии Богарне, дочери императрицы Жозефины от первого брака, удочеренной Наполеоном I. Таким образом, он приходился племянником Наполеону, который стал его крестным отцом, и внуком Жозефине. Луи Наполеону (Наполеону III) посвящена обширная литература. Среди новейших работ можно назвать: Апсеаи Е. Napoleon III. Un Saint-Simon a cheval. Paris, 2008; Bordenove G. Napoleon III. Paris, 1998; Carteret A. Napoleon III. Actes et paroles. Guide. Paris, 2008; Cristophe R. Napoleon III au tribunal de l’histoire. Paris, 1971; Decker M. de. Napoleon III ou l’empire des sens. Paris, 2008; Girard L. Napoleon III. Paris, 1996; Lahlou R. Napoleon III ou l’obstination couronnee. 3-me ed. Paris, 2007; Milza P. Napoleon III. Paris, 2004; Sagnes J. Napoleon III. Le parcours d’un Saint-Simonien. Paris, 2008; Seguin P. Louis Napoleon le Grand. Paris, 1990; Smith W. Napoleon III. Paris, 2007.


[Закрыть].

Поощряемый своими сторонниками, одержимый честолюбием Луи Наполеон дважды предпринимал попытки государственного переворота с намерением захватить власть – 30 октября 1836 года и 6 августа 1840 года, – но обе они потерпели неудачу, а сам Бонапарт в 1840 году был приговорен к пожизненному заключению в форте Ам (Наш). В мае 1846 года без особого труда ему удалось бежать и через Бельгию перебраться в Англию. Примерно с этого времени и начинается короткая история взаимоотношений младшего Бонапарта с Николаем I.

Долгое время считалось, что эти отношения начались только с избрания Луи Наполеона на пост президента Французской Республики в декабре 1848 года. Выявленные недавно документы свидетельствуют о том, что первые контакты с официальным Петербургом будущий президент и император французов пытался наладить еще весной 1847 года, когда проживал в Лондоне на положении политического эмигранта.

Из этих документов следует, что Луи Наполеон предпринял несколько попыток через шефа русской тайной полиции графа Алексея Федоровича Орлова вступить в личный контакт с Николаем I в надежде получить содействие царя в реализации своих далеко идущих планов во Франции. Все эти попытки оказались безуспешными. На Николая, крайне обеспокоенного распространением революции 1848 года из Франции на другие европейские страны, не произвело впечатления даже откровенное обещание Луи Наполеона навести во Франции порядок и тем способствовать восстановлению «спокойствия» в Европе в обмен на финансовую помощь из России (по 1 млн. франков в год)[260]260
  См. «Дело по просьбе Луи Бонапарта о разрешении ему прибыть в Россию. 24 апреля 1847 г. – 19 ноября 1848 г.» // Государственный архив Российской Федерации (далее везде: ГАРФ. – П.Ч.). Ф. 109 (Секретный архив). Оп. 4 а. Д. 78. См. также: Неизвестная переписка Луи Наполеона Бонапарта с графом А.Ф. Орловым, Начальником Третьего отделения (1847–1848 гг.). Из фондов ГАРФ (публикация, перевод с фр. предисловие и комментарии П.П. Черкасова) – Россия и Франция: XVIII–XX века. Вып. 9. М., 2009. С. 166–189.


[Закрыть].

Николай I не удостоил племянника великого Наполеона ни одним личным посланием. В скором времени и граф Орлов, видимо по указанию императора, перестал отвечать на обращения Луи Наполеона, переадресовав его по всем вопросам к русскому посланнику в Лондоне барону Ф.И. Бруннову.

В конечном счете, Бонапарт вынужден был расстаться с первоначальными иллюзиями в отношении Николая I и искать другие каналы для осуществления своих далеко идущих замыслов.

25 сентября 1848 года Луи Наполеон с триумфом возвращается в Париж. За несколько дней до этого, 17 сентября, он был избран в Учредительное собрание сразу от пяти департаментов, включая столицу. На французской политической сцене появляется новая фигура, приковавшая к себе всеобщее внимание. Всем было ясно, что амбиции младшего Бонапарта не могут ограничиться депутатским мандатом. В это время завершалась работа по подготовке республиканской конституции, которую Учредительное собрание должно было утвердить в начале ноября. В проекте конституции предполагалось учреждение поста президента Французской Республики с достаточно широкими полномочиями. Вслед за принятием конституции предстояли выборы главы государства. После возвращения Луи Наполеона стало ясно, что главная схватка за этот пост развернется между ним и Кавеньяком.

Ну а что же император Николай Павлович? Какова была его позиция по французским делам?

В своей политике в отношении Франции после 1848 года он, как в свое время его бабка, Екатерина II, исходил из того, что французская революция постепенно изживет сама себя и неизбежно, словно опасная эпидемия, сойдет на нет. А в ожидании того, когда обстановка в этой беспокойной стране стабилизируется, Николай I воздерживался от формального признания режима, созданного Февральской революцией.

Поначалу казалось, что Николай I немедленно разорвет отношения с республиканским Временным правительством Франции. Поверенный в делах России в Париже Николай Дмитриевич Киселев буквально сидел на чемоданах, ожидая лишь соответствующего приказа из Петербурга. Но приказ все не поступал.

Тем временем министр иностранных дел Временного правительства А. де Ламартин сделал целый ряд успокоительных заявлений о миролюбивых намерениях Французской Республики в отношении всех европейских держав, с которыми она желает поддерживать добрые отношения. Заявив об отсутствии у республиканской Франции каких бы то ни было территориальных притязаний к соседям, Ламартин одновременно поставил под вопрос справедливость трактатов 1815 года, наложивших на побежденную Францию ряд унизительных ограничений. Это означало, что для Парижа венские соглашения отныне не имеют моральной силы.

К концу марта 1848 года Киселев получил наконец указание выехать из Парижа со всем составом русского посольства. Одновременно было приказано всем русским подданным немедленно покинуть Францию. В полученной Киселевым инструкции от 3/15 марта говорилось: «Когда вы соберетесь покинуть Париж, все, не исключая, может быть, самого Ламартина, вас спросят, чего хочет и что сделает Россия. Вы ответите: она желает мира и сохранения территориального порядка в Европе, установленного Парижским и Венским трактатами. Она не намерена вмешиваться во внутренние дела Франции; она не примет никакого участия во внутренних раздорах, которые могут возникнуть; она никоим образом не будет влиять на выбор правительства, которое народ пожелает себе выбрать. Она соблюдает в этом отношении самый строгий нейтралитет, но с той минуты, когда Франция выступит за свои пределы, когда она нападет на одного из союзников императора, будет поддерживать революционное движение за границами своей территории и народы, восставшие против своих законных монархов, император придет на помощь державе, подвергшейся нападению, в особенности своим наиболее близким союзникам – Австрии и Пруссии, всеми своими силами. Такова речь, которую вам надлежит держать»[261]261
  Мартенс Ф. Указ. соч. T. XV. С. 228–229.


[Закрыть]. Положения, изложенные в инструкции, составленной графом Нессельроде, станут основой политики России в отношении республиканской Франции.

Киселев на свой страх и риск принял решение остаться в Париже, полагая, что демонстративный разрыв с республиканским правительством в данный момент может нанести непоправимый ущерб русским интересам во Франции. Ему удалось убедить императора и канцлера в правильности своих действий, в частности, ссылками на то, что Англия, Австрия и Пруссия, хотя и в неофициальном порядке, уже приняли у себя дипломатических представителей Временного правительства. В конечном счете, Николай I решил последовать примеру своих союзников и занять выжидательную позицию. Выжидание затянется на несколько месяцев. За это время союзники успеют признать Французскую Республику не только де-факто, но и де-юре.

А русско-французские дипломатические отношения продолжали оставаться в подмороженном состоянии. Российское посольство в Париже продолжало работать, но его глава, Николай Дмитриевич Киселев более полугода со времени провозглашения Республики 4 мая 1848 года не получал из Петербурга новых верительных грамот. Без этих грамот формально он все еще продолжал оставаться представителем императора Николая I при дворе свергнутого короля Луи Филиппа I, что, разумеется, выглядело более чем странно, и крайне нервировало новые французские власти.

Как и Екатерина, ее внук ожидал, что в самой Франции явится человек, способный обуздать революционную стихию и восстановить порядок. В 1799 году таким человеком стал генерал Наполеон Бонапарт. В июне 1848 года, после подавления народного восстания в Париже, на роль усмирителя Франции выдвинулся военный министр генерал Луи Эжен Кавеньяк, наделенный перепуганным Учредительным собранием полномочиями главы исполнительной власти.

Решительность, проявленная Кавеньяком при подавлении восстания, произвела впечатление на Николая I, который поручил своему представителю в Париже Н.Д. Киселеву нанести визит главе правительства и выразить ему полное одобрение его действий. Кстати, это был первый визит главы русской дипломатической миссии к Кавеньяку. Киселев зачитал генералу только что полученную им депешу от канцлера К.В. Нессельроде, датированную 25 июля 1848 года. В ней говорилось: «Государь искренне поздравляет г-на Кавеньяка с успехом, столь славно одержанным над анархической шайкой, которая сражалась с остервенением, поддерживаемым самыми развратными страстями. Государь искренне рукоплещет прекрасному поведению генерала Кавеньяка, искусству принятых им распоряжений и блестящей храбрости, с которою они были приведены в исполнение»[262]262
  Мартенс Ф. Указ. соч. T. XV. С. 236.


[Закрыть].

Кавеньяк не стал скрывать, что крайне польщен полным одобрением его действий императором Николаем, и просил Киселева засвидетельствовать государю его глубочайшую признательность. В этот момент в кабинет, где проходила встреча, вошел министр иностранных дел Жюль Бастид. Кавеньяк взял депешу, передал ее Бастиду и сказал: «Хочешь ее прочесть? Я уверен, мой друг, что она доставит тебе удовольствие»[263]263
  Там же.


[Закрыть].

Вслед за этим Кавеньяк выказал Киселеву желание направить своего представителя в Петербург, чтобы получить там официальное признание нового республиканского режима.

Конечно, для императора Николая I предпочтительно было бы видеть во главе Франции графа Шамбора (в малолетстве – герцога Бордоского), внука свергнутого в 1830 году Карла X, в качестве легитимного короля. Но поскольку, увы, это было невозможно, то всем другим претендентам на власть, и прежде всего графу Парижскому, внуку Луи Филиппа, царь, как это ни покажется странным, предпочитал потомственного республиканца Кавеньяка[264]264
  Генерал Л.Э. Кавеньяк был сыном депутата Конвента, голосовавшего в 1793 году за смертную казнь Людовика XVI. Сын унаследовал республиканские убеждения отца и считался непримиримым противником монархистов всех оттенков – легитимистов, орлеанистов и бонапартистов. После безжалостного подавления июньского восстания в Париже Кавеньяк укрепил свое влияние в правящей верхушке Второй республики, но одновременно приобрел множество ненавистников среди левых республиканцев.


[Закрыть]. Дело в том, что для Божьей милостью российского самодержца Николая Павловича, республика, хотя и оставалась неприемлемой формой государственного управления, но все же была более понятна в своих откровенных принципах, нежели конституционная, т. е. «фальшивая» монархия, само существование которой, с точки зрения императора, было оскорблением Божественной природы монархической власти, подрывом ее извечных устоев. Однажды Николай сказал: «Республика может существовать рядом с абсолютной монархией; прямая цель обоих режимов – счастье народа. Конституции, напротив, созданы лишь для каких-то отдельных лиц»[265]265
  Цит. по: Грюнвалъд К. Образование франко-русского союза. М., 1968. С. 102.


[Закрыть].

О том, что император Николай I конституционной монархии предпочитает республику, в январе 1849 года сообщит в Париж временный руководитель дипломатической миссии Франции в Петербурге де Феррьер-Ле-Вайе. По мнению царя, писал министру иностранных дел французский дипломат, республика могла бы даже стать «одним из этапов на пути возвращения к легитимной монархии». В том же донесении Феррьер-Ле-Вайе отметил, что свержение Луи Филиппа республиканцами доставило императору подлинное «чувство удовлетворения», и что уже за одно это он признателен Республике, хотя «относится к республиканской форме правления скорее с удивлением, нежели с доверием»[266]266
  Archives des Affaires Etrangeres (далее везде: ААЕ. – П.Ч.). Correspondance politique. Russie. Vol. 202. Fol. 206 recto verso. Феррьер-Ле-Вайе – Друэн де Люису 31 января 1849 г.


[Закрыть].

Кавеньяк, конечно, не знал о подлинных настроениях и намерениях Николая I в отношении Франции, но он стремился легализовать в международном плане возглавляемый им режим и, в частности, нормализовать отношения с Россией. В начале сентября 1848 года он направил в Петербург своего друга, бригадного генерала Ле Фло, поручив ему любой ценой добиться от императора официального признания Французской Республики. Миссия была заведомо трудной, если не сказать больше.

Посланец Кавеньяка не мог рассчитывать на официальный прием в Петербурге, так как формальные отношения между Францией и Россией после Февральской революции оставались не урегулированными. После предварительных консультаций с канцлером К.В. Нессельроде генерал Ле Фло 26 сентября 1848 года получил неофициальную аудиенцию у императора. Их встреча состоялась в Зимнем дворце. С присущей ему солдатской прямотой Ле Фло сразу же объявил царю, что приехал исключительно за тем, чтобы «ускорить восстановление официальных дипломатических отношений между нашими странами»[267]267
  Ibid. Fol. 101. Ле Фло – Бастиду 26 сентября 1848 г.


[Закрыть].

Николаю Павловичу, всегда предпочитавшему дипломатам людей военных, видимо, понравилось прямодушие французского генерала. Он продолжил разговор в той же откровенной манере, которую задал Ле Фло. «Генерал, – дружелюбно сказал император, – я вас принимаю, прежде всего, как солдата, и сам, будучи солдатом, отвечу вам с той откровенностью, которая присуща нам, военным. Я признаю Французскую Республику, и рука, которую я вам протягиваю, служит самой надежной тому порукой. Но обычаи и правила [Российской] Империи вынуждают меня дожидаться того момента, когда ваше правительство будет полностью институциализировано принятием конституции, после чего я безотлагательно приму вас здесь в качестве полномочного министра»[268]268
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 202. Fol. 101 verso.


[Закрыть]. Затем император заверил озадаченного генерала в своих «самых искренних симпатиях к Франции». «Его Величество, – докладывал Ле Фло в депеше, составленной в тот же день на имя министра иностранных дел Ж. Бастида, – весьма лестно и уважительно высказался о нашей стране и о нашей армии».

Далее Николай I попросил своего гостя рассказать о внутренней ситуации во Франции. Ле Фло с воодушевлением стал заверять внимательно слушавшего его императора в том, что благодаря твердости и мудрости генерала Кавеньяка порядок в стране восстановлен и поддерживается «всеми добропорядочными гражданами». При этом он подчеркнул, что генерал Кавеньяк пользуется огромной популярностью в обществе, в армии и в Национальной гвардии.

«Да, конечно, конечно, – задумчиво произнес Николай и неожиданно добавил с нескрываемым сомнением: – но как долго продлится этот порядок?». Ле Фло в самых энергичных выражениях принялся убеждать императора в устойчивости созданной генералом Кавеньяком системы[269]269
  Ibid. Fol. 102.


[Закрыть]. Николай выразил надежду, что прогнозы генерала относительно будущего Франции окажутся верными, и просил передать главе исполнительной власти свои наилучшие пожелания в его стараниях успокоить страну.

Воодушевленный последними словами царя, Ле Фло не упустил удобного случая, чтобы попытаться развеять у него предубеждения в отношении республиканского строя. «Республика, сир, была той целью, к которой Франция упорно шла последние шестьдесят лет, – с пафосом произнес старый республиканец. – Последняя Февральская революция и единодушное голосование в Национальном собрании[270]270
  Ле Фло имел в виду голосование в Учредительном собрании 4 мая 1848 года, провозгласившее Францию республикой. – П. Ч.


[Закрыть] увековечили Республику, и мы сделаем все для ее сохранения. К этому нас побуждает двойное чувство – долг и патриотизм».

«Наверное, вы правы, – заметил Николай I; – подобная форма правления может в отдельных случаях быть наиболее естественной». «Эта оговорка, – прокомментировал Ле Фло в своем донесении в Париж слова императора, – содержала в себе намек на то, что это не относится к России»[271]271
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 202. Fol. 102 verso – 103. Ле Фло – Бастиду 26 сентября 1848 г.


[Закрыть].

Когда разговор перешел на вопросы европейской политики, Ле Фло постарался заверить русского императора в отсутствии у Французской Республики каких бы то ни было завоевательных намерений и в ее стремлении к сохранению мира. В этом смысле, продолжал французский эмиссар, естественным было бы заключение союза между Францией и Россией. Николай I одобрительно отреагировал на предложение Ле Фло, отметив, что франко-русский союз «был бы лучшей гарантией поддержания порядка и мира в Европе»[272]272
  Ibid. Fol. 103 verso – 104.


[Закрыть].

С тех пор, как в начале 1840-х гг. в «сердечном согласии», установившемся между Парижем и Лондоном после Июльской революции, появились первые трещины[273]273
  См. Duhamel J. Louis-Philippe et la premiere Entente cordiale. Paris, 1951.


[Закрыть], все усилия николаевской дипломатии были направлены на то, чтобы окончательно разрушить франко-английский союз. Именно по этой причине, преодолев личную неприязнь к Луи Филиппу и Июльской монархии, Николай I санкционировал заключение 16 сентября 1846 года трактата о торговле и мореплавании с Францией[274]274
  Текст трактата опубликован в книге: Мартенс Ф. Указ. соч. T. XV. С. 205–219. См. также: Ordonnance du Roi qui prescript la publication du Traite de commerce et de navigation conclu, le 16 sep-tembre 1846, entre la France et la Russie. Au Palais de Saint-Cloud, le 17 novembre 1846 // AAE. Correspondance politique. Russie. Vol. 201. Fol. 32 recto verso.


[Закрыть], а в марте 1847 года одобрил подписание конвенции с Французским банком о выкупе у него ценных бумаг на сумму 50 млн франков[275]275
  См.: Манухина Н.П. Указ. соч. С. 140.


[Закрыть]. Но наметившаяся было нормализация в отношениях между Россией и Францией была заблокирована Февральской революцией.

Судя по всему, император Николай I, желая окончательно оторвать Францию от Великобритании, был не прочь разблокировать ситуацию в отношениях с Французской Республикой, но для этого он должен был быть уверен в устойчивости республиканского строя в Париже. А этой уверенности у него не было, несмотря на все заверения эмиссара Кавеньяка. К тому же, молодая Французская Республика успела, с точки зрения императора, совершить одну серьезную ошибку, если не сказать более – недружественный по отношению к России жест. Когда в сентябре 1848 года русские войска были введены в Молдавию и Валахию, правительство Кавеньяка присоединилось к протесту Лондона. Правда, тогда Париж ограничился одними словами. Тем не менее, можно было сделать однозначный вывод о сохраняющейся франко-британской солидарности в Восточном вопросе.

А генерал Ле Фло покидал Зимний дворец в хорошем настроении, с чувством исполненного долга. В тот же день он составил донесение в Париж, где уверенно предсказывал так желанный руководством Второй республики поворот к лучшему в отношениях с Россией. Более того, он посчитал, чуть ли не предрешенным вопрос о готовности императора к скорейшему заключению союза с Францией. Странно, но Ле Фло как-то упустил из вида главное из беседы с царем – официального признания Французской Республики не следует ждать ранее конца 1848 года. При этом подразумевалось, что многое здесь будет зависеть не только от утверждения конституции, но и от результатов президентских выборов во Франции. Кто на них победит? Останется ли Кавеньяк у власти? И не ввергнется ли страна в новую полосу хаоса и насилия в случае его провала на выборах? В этом смысле выраженное принципиальное согласие русского императора на заключение союзного договора с Францией имело какое-то реальное значение только в случае окончательного утверждения Кавеньяка у власти.

А Ле Фло после встречи с Николаем I и последовавших за этим встреч с наследником-цесаревичем Александром Николаевичем, великим князем Михаилом Павловичем, с другими членами Императорской фамилии, а также с канцлером К.В. Нессельроде, продолжал посылать в Париж оптимистичные депеши, заверяя министра, а через него – Кавеньяка в успехе доверенной ему миссии. «Все, что я вижу здесь, – писал он в начале октября 1848 года, – убеждает меня в обоснованности ранее высказанной надежды на то, что цель моей миссии будет достигнута. Мое положение в Петербурге день ото дня становится все более прочным»[276]276
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 201. Fol. 109 recto verso. Ле Фло – Бастиду 8 октября 1848 г.


[Закрыть].

Между тем в Париже начали появляться признаки неустойчивости позиций самого Кавеньяка и стоявших за ним правых республиканцев. Первый сигнал прозвучал в сентябре 1848 года, когда на довыборах в Учредительное собрание депутатские мандаты от трех столичных избирательных округов получили представители оппозиции режиму Кавеньяка – А. Фульд, Ф.-В. Распай и Луи Наполеон Бонапарт, все еще находившийся в Лондоне. Глава российской дипломатической миссии в Париже Н.Д. Киселев усмотрел в этом тревожный симптом. Он оценил победу оппозиционных кандидатов как «свидетельство неодобрительного отношения населения Парижа к существующему режиму»[277]277
  Архив внешней политики Российской империи (далее везде: АВПРИ – П. Ч.). Ф. Канцелярия. Оп. 469. 1848 г. Д. 120. Л. 58 об. Киселев – Нессельроде, 10/22 сентября 1848 г.


[Закрыть]. А в другом донесении Киселев отметил, что «Кавеньяк уже начинает терять свою популярность»[278]278
  Там же. Л. 51 об. Киселев – Нессельроде, 8/20 сентября 1848 г.


[Закрыть].

25 сентября, как уже говорилось, Бонапарт прибыл в Париж, а 27-го принес клятву на верность Республике в качестве вновь избранного депутата. Н.Д. Киселев поспешил проинформировать Петербург о возвращении Луи Наполеона на родину и о его первом выступлении в Учредительном собрании[279]279
  Там же. Л. 76–77 об. Киселев – Нессельроде, 15/27 сентября 1848 г. В приложении к депеше Киселев переслал текст выступления «гражданина Луи Наполеона Бонапарта» в Учредительном собрании // Там же. Л. 78.


[Закрыть]. По мнению дипломата, именно Бонапарт может составить главную конкуренцию Кавеньяку, если примет решение участвовать в борьбе за пост главы государства. А в том, что Луи Наполеон вернулся вовсе не для того, чтобы заниматься рутинной парламентской работой, Киселев нисколько не сомневался. В последующих депешах он сообщал о быстром возрастании популярности Луи Наполеона, которого в своих донесениях начинает уважительно именовать не иначе как «принц Луи». По всей видимости, Киселев не остался равнодушным к настроениям, утвердившимся в парижском обществе, симпатизировавшем наследнику Наполеона.

Тем временем известие о возвращении Бонапарта в столицу Франции достигло через газеты Петербурга и, как сообщал генерал Ле Фло, взволновало не только официальные круги, но и все русское общество, внезапно проникнувшееся живым интересом к французской политической жизни. Ле Фло констатировал беспокойство русских в связи с возможностью избрания племянника Наполеона президентом Франции. Повсюду, где только ему представлялся удобный случай, генерал Ле Фло пытался уверить своих собеседников, и, прежде всего графа Нессельроде, в том, что генерал Кавеньяк уже обеспечил свое избрание, и никакой Бонапарт ему не страшен[280]280
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 202. Fol. 145 recto verso. Ле Фло – Бастиду, 11 ноября 1848 г.


[Закрыть].