Текст книги "Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России"

Подозрения французской стороны оказались обоснованными. К 1783 г. Екатерина II окончательно согласилась с доводами ГА. Потемкина о необходимости ликвидации независимости Крыма и включения его в состав Российской империи. В качестве предлога она использовала многочисленные нарушения Турцией Кючук-Кайнарджийского договора, в частности объявление населения Тамани подданными султана.

8 апреля (ст. ст.) 1783 г. императрица подписала Манифест о присоединении Крыма к России. В нем, в частности, говорилось: «…по долгу предлежащего Нам попечения о благе и величии отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между Империями Всероссийскою и Оттоманскою заключенный, который Мы навсегда сохранить искренно желаем, не меньше же и в замену и удовлетворение убытков Наших, решились Мы взять под державу Нашу полуостров Крым, остров Тамань и всю Кубанскую сторону. Возвещая жителям тех мест силою сего Нашего Императорского манифеста таковую бытия их перемену, обещаем свято и непоколебимо за Себя и Преемников Престола Нашего содержать их наравне с природными Нашими подданными, охранять и защищать их лица, имущество, храмы и природную веру, коей свободное отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно; и дозволить напоследок каждому из них состоянию все те правости и преимущества, каковыми таковое в России пользуется…»[210]210
  Отпечатанный в типографии текст Манифеста на русском и французском языках был разослан во все российские посольства в европейских столицах. См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 398. Л. 19–22.


[Закрыть].

28 (17) апреля 1783 г. совместными усилиями Г.А. Потемкина, генерала А.Б. Де Бальмена и надворного советника С.Л. Лашкарева, сменившего П.П. Веселицкого на посту русского дипломатического резидента при крымском хане, удалось добиться согласия Шагин-Гирея на отречение от престола и на вхождение Крыма в состав России. 5 мая 1783 г. Екатерина писала по этому поводу Потемкину: «Голубчик мой князь, сейчас получила твое письмо из Кричева и из оного и прочих депеш усмотрела, что Хан отказался от ханства. И о том жалеть нечего, только прикажи с ним обходиться ласково и со почтением, приличным владетелю, и отдать то, что ему назначено»[211]211
  Екатерина II и Г.А. Потемкин. С. 165.


[Закрыть].

Некоторое время спустя Шагин-Гирей навсегда покинет Крым и переедет в Таганрог, откуда в июле 1784 г. переберется в Воронеж вместе со свитой в 2 тыс. человек и всем принадлежащим ему имуществом. В 1786 г. Шагин-Гирея переведут на жительство в Калугу, куда его будет сопровождать уже немногочисленная свита. Императрица назначила бывшему властителю Крыма огромную пенсию – 200 тыс. руб. Когда же обнаружилось, что Шагин-Гирей тайно переписывается со сторонниками, оставшимися в Тамани, режим его содержания в Калуге был ужесточен. В 1787 г. Екатерина II удовлетворила настойчивые просьбы бывшего хана – отпустила его в Турцию. Когда в сентябре того же года началась русско-турецкая война, Шагин-Гирей по приказу султана был убит (удавлен) на о-ве Родос, где он обосновался[212]212
  См.: Лашков Ф. Шагин-Гирей – последний крымский хан // Киевская старина. 1886. № 9.


[Закрыть].

13 (2) мая 1783 г. корабли Азовской флотилии под командованием вице-адмирала Ф.А. Клокачева вошли в Ахтиарскую гавань, на берегах которой в скором времени возникнет Севастополь. В течение мая – июля 1783 г. Крымский, Кубанский и Кавказский корпуса русской армии без единого выстрела заняли территорию Крыма, Кубани и Тамани. Коренное население этих земель было приведено к присяге императрице всея Руси. А 24 июля (ст. ст.) в результате подписания Георгиевского договора под протекторат России перешло Картли-Кахетинское царство[213]213
  См.: Георгиевский трактат. Договор 1783 года о вступлении Восточной Грузии под покровительство России. Тбилиси, 1983; Авалов 3. Присоединение Грузии к России. 2-е изд. СПб., 1906; Брегвадзе А.И. Славная страница истории: Добровольное присоединение Грузии к России и его социально-экономические последствия. М., 1983; Кикодзе ГД. Ираклий Второй ⁄ Пер. с груз. 2-е изд., доп. Тбилиси, 1948; Пайчадзе Г.Г. Георгиевский трактат. Тбилиси, 1983.


[Закрыть].

«Матушка Государыня, – писал императрице Г.А. Потемкин 16 (5) августа 1783 г. о результатах своих стараний. – Вот, моя кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой государь составил толь блестящую эпоху, как Вы. Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, на которые Александр и Помпей, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру российскому, а таврический Херсон – источник нашего христианства… уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое. Род татарский – тиран России некогда, а в недавних временах стократный разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской. Взойди на трофей, не обагренный кровью, и прикажи историкам заготовить больше чернил и бумаги»[214]214
  Екатерина II и Г.А. Потемкин. С. 180.


[Закрыть].

29 (18) августа императрица писала в ответном обращении Г.А. Потемкину: «Вчерашний день я письмо твое от 5 сего месяца получила чрез подполковника Тамара, который привез и Грузинское дело, за которое снова тебе же спасибо. Voila bien des choses de faites en pen de terns (Вот как много славных дел совершено в короткое время. – П.Ч.). Прямо ты – друг мой сердечный! На зависть Европы я весьма спокойно смотрю: пусть балагурят, а мы дело делаем»[215]215
  Там же. С. 182.


[Закрыть].

Императрица пожаловала покорителя Крыма и Кубани титулом «светлейшего князя Таврического», а 13 (2) февраля 1784 г. произвела его в генерал-фельдмаршалы. Этим же числом датирован и указ Екатерины II об учреждении Таврической области, генерал-губернатором которой (с самыми широкими полномочиями) назначался светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический[216]216
  О деятельности Г.А. Потемкина в Новороссийском крае см.: Богумил А. К истории управления Новороссии князем Г.А. Потемкиным. Екатеринослав, 1905; Загоравский Е.А. Организация управления Новороссией при Потемкине в 1774–1791 годах. Одесса, 1913; Лашков Ф. Князь Г.А. Потемкин – Таврический как деятель Крыма. Симферополь, 1890.


[Закрыть].

Апогею славы Потемкина предшествовал уход из жизни двух его недоброжелателей. 11 апреля (31 марта) 1783 г. в Петербурге на руках великого князя Павла Петровича умер опальный граф Никита Иванович Панин; Павел горько оплакивал кончину своего любимого наставника. А в ночь с 23 на 24 апреля того же года в Москве умер князь Григорий Григорьевич Орлов, которому Екатерина II во многом была обязана короной.

В первых числах июля 1783 г. российские дипломатические представители во Франции, И.С. Барятинский и А.И. Морков, получили высочайший рескрипт, извещавший их о присоединении Крыма к России. «Вероятно весьма, – говорилось в рескрипте, – что турки, ощущая внутреннее свое неустройство и изнеможение, не подвигнутся на неприятельские действия, разве что они от других дворов, а особливо от Франции и Короля Прусского, на оные преклонены будут надеждой скорой и деятельной от них диверсии Нам и Австрийскому Дому, в котором случае могла бы воспоследовать по всей почти Европе общая война: но, судя о истинных интересах дворов Версальского и Берлинского, нельзя с вероподобием предполагать, чтоб они для сбережения татар, и без того уже от Порты отторженных, восхотели сами пуститься на войну. Франции, морскою ее войной (с Англией. – П.Ч.) чувствительно изнуренной, нужно отдохновение…»[217]217
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 401. Л. 53–53 об. Екатерина II – Барятинскому, Моркову 11 (22) июля 1783 г.


[Закрыть].

В рескрипте не исключалась перспектива новой русско-турецкой войны. Внимание И.С. Барятинского и А.И. Моркова обращалось на возможные демарши Франции, традиционно поддерживавшей Турцию: «Одних угроз его (версальского двора. – П.Ч.) будет, конечно, не довольно к удержанию Нас от посылки из Балтийских Портов флота Нашего в неприятельские воды, а насильственное оного с пути обращение вспять немногую туркам пользу даст, ибо чувствительнейшие удары им последуют на сухом пути и со стороны Черного моря, но зато даст Нам полное право счесть действия Франции за сущий с Нами разрыв и пустить на французскую морскую торговлю множество корсаров, к чему, конечно, везде, а особливо в Англии сыщется много охотников»[218]218
  Там же. Л. 53 об.


[Закрыть].

Главная задача, которую императрица поставила перед своими представителями в Париже, сводилась к «удержанию Версальского Двора от явных подвигов по случаю присоединения к Империи Нашей татарских земель». Барятинский и Морков должны были деликатно, но настойчиво внушать графу Вержену, что «Его Христианнейшее Величество в присоединении Крыма, Тамани и Кубани не найдет ничего такого, чтобы сохранению мира Нашего с Портой препятствовать могло…».

В рескрипте содержались конкретные указания русскому посольству относительно того, как следует объяснять отречение Шагин-Гирея от ханского престола и ликвидацию крымской государственности. «Самая необходимость принудила Нас упредить Порту в ее искательстве, которое напоследок в Тамани наглейшим уже образом обнаружилось, – гласила инструкция, – что при сложении Шагин-Гиреем Ханства… непременно бы родились в Крыму, при выборе нового Хана, новые беспокойства, а вслед за оными и новая война; что теперь от Порты зависит и мир и война». Россия не боится войны, хотя и не желает ее. Она рассчитывает «на дружбу и справедливость» короля Франции в поисках мирного урегулирования ее конфликта с Турцией. Барятинскому и Моркову предписывалось всюду, где только можно, напоминать, что Россия не вмешивалась ни в корсиканские, ни в американские дела, и потому она вправе ожидать от Франции аналогичной позиции в отношении Крыма[219]219
  Там же. Л. 54 об.-56.


[Закрыть].

Выполняя указания императрицы, Барятинский и Морков встретились с Верженом и дали ему соответствующие разъяснения относительно последних действий России в Крыму. Французский министр прежде всего поинтересовался, не наступательный ли характер имеет русско-австрийский союз и не содержит ли он прямой угрозы безопасности Оттоманской Порты. Разумеется, он услышал успокоительные заверения. Затем Вержен не упустил случая указать на то, что присоединение Крыма к России само по себе содержит вполне реальную угрозу для Турции. «Ведаете ли вы, – спросил он своих собеседников, – что из Кафы и из Балаклавы в Царьград суда часто приходят за тридцать шесть часов? Уже потому таковое соседство не может быть сходственно с их интересами»[220]220
  Там же. Д. 403. Л. 25–28 об. Барятинский, Морков – Екатерине II, 21 июля (1 августа) 1783 г.


[Закрыть]. Русские дипломаты не преминули напомнить министру, что ровно столько же времени требуется турецким кораблям, чтобы достичь южных рубежей России.

При следующей встрече, когда Вержен вновь стал развивать тему угрозы для Турции со стороны Черного моря, где Россия намеревается развернуть строительство военного флота, русские дипломаты заявили, что только теперь Россия освободилась от тех постоянных беспокойств, которые причиняло ей фактическое хозяйничанье Турции и Крыму и на всех прилегающих к нему территориях Северного Причерноморья. Вержен, как докладывали императрице о результатах своих с ним переговоров Барятинский и Морков, заверил их, что «истинное его и короля желание есть в том, дабы сохранить генеральную тишину и спокойствие; решение же сего дела зависит исключительно от Порты». «Мы заключительно, Всемилостивейшая Государыня, думаем, – писали Барятинский и Морков в отчете, – что Франция Порту к воспалению войны приводить не будет, а, напротив того, станет прилагать старание о соблюдении тишины, а между тем делает приуготовления с целью поставить себя в почтительнейшее состояние на сухом пути и на море, дабы по обстоятельствам, какой возьмет оборот сие депо, могла она принять решимость для удержания политического равновесия»[221]221
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 403. Л. 32 об. – 36.Барятинский, Морков – Екатерине II, 21 июля (1 августа) 1783 г.


[Закрыть].

В ответ на официальные разъяснения Екатерины II о причинах ее действий в Крыму Людовику XVI не оставалось ничего другого, как выразить, насколько он «тронут сообщением, которое Императрица всея Руси сделала ему по поводу Крыма, Кубани и Тамани». «Этот демарш, – говорилось в ответном представлении версальского двора, – дал Королю новое доказательство дружбы и доверия Императрицы к Его Величеству. Те же чувства дружбы и доверия по отношению к Ее Императорскому Величеству вдохновляют Короля, желающего оказать добрые услуги в устранении новых трудностей, возникших между Российской и Оттоманской империями. Его Величество располагает множеством доказательств, свидетельствующих о справедливости, умудренности и мудрости политической системы Императрицы, позволяющих ему надеяться на то, что его предложение было бы ей приятно. В ожидании этого Король заверяет Ее Императорское Величество в своем искреннем желании, чтобы она получила удовлетворение со стороны Оттоманской Порты, но также и в том, что он не пожалеет усилий для достижения благополучного примирения»[222]222
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1783. Vol. 111. F. 120–121. Вержен – Хотинскому, 29 июля 1783 г.


[Закрыть].

Как в русском посольстве в Париже, так и в Петербурге полностью отдавали себе отчет в истинных мотивах миротворческих устремлений Франции: «…сделанный нам ответ, – комментировал А.И. Морков реакцию версальского двора в донесении А.А. Безбородко, – доказывает скромность и осмотрительность, с каковыми намерена Франция вести себя в сем деле. Правда, что сии качества должно приписать скорее ее бессилию, нежели доброму расположению к нам»[223]223
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 408. Л. 27. Морков – Безбородко, 21 июля (1 августа) 1783 г.


[Закрыть].

Екатерина II выразила свою признательность Его Христианнейшему Величеству за проявленное им понимание принятого ею решения в отношении Крыма и за ту умиротворяющую роль, которую король последовательно играет в урегулировании недоразумений между Россией и Турцией[224]224
  Вербальный ответ на запрос версальского двора о действиях России в Крыму. Одобрен Екатериной II 16 августа 1783 г. Направлен И.С. Барятинскому и А.И. Моркову для передачи графу Вержену // Там же. Д. 405. Л. 48–49 об.


[Закрыть].

За любезными посланиями, которыми обменивались король и императрица после присоединения Крыма к России, в действительности скрывалась возросшая напряженность в русско-французских отношениях. Аннексия Крыма если и не стала полной неожиданностью для версальского двора, то в любом случае вызвала серьезную тревогу во Франции, где возросли опасения, как за судьбу Турции, так и за общую «тишину» в Европе, которая могла быть в любой момент нарушена новой русско-турецкой войной. В Версале с трудом скрывали досаду в связи с действиями русских в Крыму. И Людовик XVI и Вержен чувствовали себя обманутыми императрицей, еще совсем недавно столь искренне благодарившей их за содействие мирному исходу последнего крымского конфликта. Свое раздражение король и министр выместили на графе де Сен-При, отозванном из Константинополя в начале 1784 г.[225]225
  Сен-При оставил после себя два мемуара, адресованные Людовику XVI, – «О посольстве Франции в Турции» и «О французской торговле и навигации в Леванте», в которых содержится обширный фактический материал по истории франко-турецких отношений со времен Франциска I и Сулеймана Великолепного. К сожалению, автор завершил их 1768 годом, когда он прибыл в Константинополь в качестве посла Людовика XV. См: Saint-Priest Comte de. Memories sur l’Ambassade de France en Turquie et sur le commerce des Frangais dans le Levant. P., 1877.


[Закрыть] «У нас в Константинополе не французский посланник, а русский, говорили при версальском дворе…»[226]226
  Цит. по: Безобразов П.В. О сношениях России с Францией. М., 1892. С. 330.


[Закрыть], как будто граф де Сен-При действовал по собственной инициативе, а не по инструкциям короля и министра.

Новым французским посланником при дворе султана был назначен граф де Шуазель-Гуфье, давний недоброжелатель России. Когда-то граф издал книгу «Живописное путешествие по Греции», в которой сказал много нелестного о восточной политике России. «Французы посылают Шуазеля Гуфиер послом в Цареград, – писала Екатерина II Г.А. Потемкину 3 октября 1783 г. – Это тот, который “Вояж питореск де ла Грек” выдал и к оному предисловие, где предлагает из Греции составить республику.

Je crois que Vous connaissés cela, si non je Vous prie de lire la préface dans le livre; il est fort animé contre nous et décrit notre guerre avec les Turks avec la plus grande animosité (Я думаю, Вы это знаете; если нет, то прошу вас прочитать предисловие к этой книге, он очень раздражен против нас и с отъявленной враждебностью описывает нашу войну против турок)»[227]227
  Екатерина II и Г.А. Потемкин. С. 186.


[Закрыть].

В аннексии Крыма версальский двор усмотрел первый реальный шаг в осуществлении Греческого проекта Екатерины II, нацеленного на расчленение Турции и создание на европейской части ее территории православного государства (Дакии) во главе с Константином, вторым внуком императрицы. Подобного рода опасения подогревались донесениями маркиза Верака из Петербурга. «Императрица мало озабочена ценами в Крыму и на Кубани. Ее амбиции устремлены к Константинополю», – писал Верак 19 июля 1783 г. министру иностранных дел[228]228
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1783. Vol. 111. F. 49. Верак – Вержену, 19 июля 1783 г.


[Закрыть].

Информация, поступавшая в Петербург, свидетельствовала о крайней озабоченности Франции последствиями присоединения Крыма к России: «…здесь полны решимости не допустить никоим образом до совершенного изгнания турков из Европы, как до такого происшествия, которое может потрясть и политическую и коммерческую систему», – докладывал из Парижа присланный в помощь князю Барятинскому А.И. Морков[229]229
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 408. Л. 16 об. Морков – Безбородко,
  12 (1) июля 1783 г.


[Закрыть].

Весьма важную роль в определении позиции Франции по вопросу русско-турецкой конфронтации играли интересы ее морской торговли и Средиземноморье. И.С. Барятинский сообщал в Петербург, что многие влиятельные и близкие к Вержену люди, благосклонно относящиеся к России, тем не менее, считают, что «Франция через присвоение Россией себе Крыма потеряет свою исключительность в торговле архипелагских продуктов»[230]230
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 397. Л. 10 об. Барятинский – Остерману, 20 (9) июля 1783 г.


[Закрыть]. «Вержен был убежден, – отмечал французский историк П. Рэн, – что слабая Оттоманская империя – это самый лучший защитник французской торговли в Леванте. Перспектива увидеть в Черноморском бассейне и тем более у берегов Сирии вместо одряхлевшей Турции молодую и дерзкую Россию ужасала его в той же степени, как и распространение австрийского владычества на нижний Дунай. Поскольку у Вержена не было реальных возможностей давить на Екатерину II, он все усилия сосредоточил на Иосифе II, пытаясь привлечь к этому Фридриха II»[231]231
  Rain Р. Op. cit. Р. 314.


[Закрыть].

Негативную реакцию во Франции вызвало заключение 10 июня 1783 г. между Россией и Турцией торгового соглашения, желательность которого предусматривалась в VI статье Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 г. Это было тем более странно, что соглашение, подписанное сразу же после присоединения Крыма к России, давало надежду на сохранение мира между Россией и Портой, чего так страстно желала Франция. Здесь, по всей видимости, политические интересы Франции вошли в противоречие с ее экономическими интересами в Средиземноморье.

«Заключение нашего коммерческого трактата с Портой, – докладывал вице-канцлеру князь Барятинский 21 июля (1 августа) 1783 г., – здешней публике весьма неприятно, и духи здесь распространяются и громко говорят: нельзя, чтоб оба Императорские Дворы не имели каких-либо дальних видов, ибо Россия не довольствуется таким выгодным трактатом и занимает еще под свою державу татарские народы; надобно непременно всем державам иметь попечение проникнуть в намерения обоих Императорских Дворов и воспротивиться им. Люди же, упражняющиеся в коммерческих делах, – продолжал Барятинский, – отзываются, что теперь более, нежели когда-либо, должно опасаться Генеральной войны, ибо, хотя бы от оной никаких бы других последствий не вышло, как только уничтожение сего нового Коммерческого меж Россией и Портой трактата, следует уже непременно завести войну, понеже оный трактат столь важен, что неминуемо все торгующие в Леванте нации потерпят чувствительный упадок в своей торговле»[232]232
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 397. Л. 14 об.-15. Барятинский – Остерману, 21 июля (1 августа) 1783 г.


[Закрыть].

Демарши, предпринимаемые французской дипломатией в Вене и Берлине, не остались незамеченными в Петербурге, как и подстрекательские усилия Пруссии в Константинополе и Париже. «Прусский Король, точно как барышник, все выпекает вероятности перед французами, – писал Потемкин Екатерине еще в мае 1783 г. – Я бы желал, чтоб он успел Короля уговорить послать сюда войск французских, мы бы их по-русски отделали». «Теперь отовсюду французские интриги и происки до нас доходят, mais ils ne feront que l’eau claire, pourvu que Vous Vous porties bien. Adieu, mon cher ami (Но они толкут воду. Лишь бы вы были здоровы)», – писала Екатерина 11 (22) сентября того же года Потемкину. А спустя несколько дней, 26 сентября (6 октября), в другом письме она возвращается к этой теме: «Увидишь из сообщенных бумаг твердый ответ Цесарского двора Французскому. Теперь ожидаю с час на час объявления войны по интригам французов и пруссаков»[233]233
  Екатерина II и Г.А. Потемкин. С. 167, 183, 185.


[Закрыть].

Императрица имела в виду протест Людовика XVI, заявленный им Иосифу II относительно действий России в Крыму. Император, проявив союзническую солидарность, отказался принять этот протест, так как еще в мае, получив от Екатерины манифест о присоединении Крыма к России, поздравил ее с расширением ее владений и заверил в своей поддержке[234]234
  Русский архив. 1880. № 1. С. 313.


[Закрыть]. Императрица была признательна Иосифу за косвенную помощь в овладении Крымом и заверила его в том, что при случае станет действовать аналогичным образом в интересах Австрии[235]235
  Брикнер А.Г. Указ. соч. Ч. 3. С. 402.


[Закрыть].

26 июня 1783 г., когда полным ходом осуществлялись оккупация Крыма и приведение татар к присяге на верность России, французский посланник в Петербурге маркиз Верак по поручению своего двора пытался через вице-канцлера И. А. Остермана убедить императрицу отказаться от ее намерений и договориться с Портой ради «сохранения спокойствия». При этом он предложил посредничество Франции между Россией и Оттоманской Портой.

Остерман изложил маркизу Вераку все обстоятельства, побудившие государыню принять Крым под свой скипетр, и со всей определеностью заявил, что «в сем деле нельзя уже настоять ни на какой негоциации» и что решение императрицы бесповоротно[236]236
  Конференциальная записка от 26 июня 1783 г. Приложение к письму И.А. Остермана И.С. Барятинскому //АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 405. Л. 29 об.


[Закрыть]. При этом он ссылался на два прецедента – присоединение Корсики к Франции и «отложение от Англии американских селений». И в том и в другом случае, подчеркнул вице-канцлер, Россия придерживалась «беспристрастного и равнодушного поведения», коего вправе ожидать теперь и от Франции.

Верак попытался было внушить собеседнику, что действия России и Крыму и на Кубани возбуждают в Турции воинственные настроения, с которыми Франции, озабоченной сохранением спокойствия в Европе, трудно будет справиться, как это бывало прежде. «Турецкое министерство, – заявил Верак, – хотя б и хотело пребыть в миролюбивых расположениях своих, принуждено будет уступить буйности склонного к войне простого народа, а от сего и возгорится в Европе жестокий пламень, тем наипаче, что Император Римский делает великие приуготовления»[237]237
  Конференциальная записка от 26 июня 1783 г. Приложение к письму ИА. Остермана И. С. Барятинскому // АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 405. Л. 32.


[Закрыть].

Остерман поинтересовался, «не состоит ли Французский двор е Портой в каких-либо обязательствах», на что Верак ответил, что «двор его с Портой никаких обязательств не имеет, а представляет свои добрые услуги единственно по дружбе своей к Государыне Императрице и в отвращении войны»[238]238
  Там же. Л. 33 об.


[Закрыть]. На этом встреча и завершилась. Идея французского посредничества вообще не обсуждалась, что означало фактическое его отклонение Россией. Франции, таким образом, давали понять, что она может действовать в Константинополе лишь по собственной инициативе, как это уже было в 1778–1779 гг., но не по поручению России. Одним словом, стороны остались на прежних позициях. А 4 августа маркиз Верак отправил в Версаль сообщение о завершении военной операции в Крыму.

В донесении от 26 августа французский посланник сообщал об эмиграции татарской знати из Крыма в Турцию: «Крымские мурзы численностью 300 человек покинули полуостров и направились в Константинополь в сопровождении своих жен и детей. Туда же отправилась и многочисленная семья Шагин-Гирея, за исключением самого бывшего хана и одного или двух его братьев. Эта эмиграция лучшей части татарской нации должна произвести болезненное брожение в Константинополе и вынудить Оттоманское министерство отказаться от всяких мирных намерений»[239]239
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1783. Vol. 111. F. 233 verso – 234. Верак – Вержену, 26 августа 1783 г.


[Закрыть].

Действительно, сторонники войны в столице Оттоманской империи приобрели в лице татарских эмигрантов новых горячих приверженцев. Рейс-эфенди объявил, что скорее умрет, чем согласится с тем, чтобы Крым остался у России. Громкие призывы к войне с «неверными» создавали впечатление, что такая война вполне вероятна.

Как ни возмущался версальский двор вероломством России, нарушившей Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г. и Айналы-Кавакскую конвенцию 1779 г., нежелательная перспектива новой русско-турецкой войны и ее возможных последствий побуждала его к продолжению миротворческих усилий.

За миролюбивыми устремлениями Франции скрывалась ее неспособность, помноженная на нежелание, ввязываться в русско-турецкую войну, если она, не дай Бог, разразится. Другое дело, если бы вместе и одновременно с Россией против Турции выступила Австрия. В таком случае Франции было бы гораздо труднее уклониться от прямой поддержки Оттоманской Порты во имя сохранения европейского равновесия и статус-кво в Средиземноморье. Именно поэтому дипломатия Вержена прилагала большие старания сразу в трех направлениях: примирение России и Турции; сдерживающее влияние на Австрию; закулисные переговоры с Пруссией о совместных действиях в случае нападения России и Австрии на Порту Одновременно во Франции осуществлялись демонстративные меры военного характера, которые можно было принять за подготовку к войне. Все это, разумеется, фиксировалось русскими дипломатами в Париже, что, в свою очередь, вполне устраивало Вержена. На внимание именно к этим демонстративным приготовлениям России и Австрии и рассчитывало французское правительство.

Барятинский эти приготовления всерьез не воспринимал, а тем более циркулировавшие по Парижу слухи о возможности совместных военных действий Франции и Пруссии против России и Австрии. Зная, сколь неблагополучно финансовое положение Франции, истощенной войной с Англией (1778–1783), он не верил в искренность демонстраций версальского двора: «Франция, конечно же, Порту к воспалению войны приводить не будет, – докладывал он в Петербург, – а, напротив того, станет прилагать старание о соблюдении тишины; ибо здесь войны весьма не желают, потому что финансы в великом неустройстве; а между тем все ее приготовления имеют целью поставить себя в почтительнейшее состояние на суше и на море, дабы по обстоятельствам, какой оборот примет сие дело, могла она принять решительность для удержания политического равновесия»[240]240
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 397. Л. 17. Барятинский – Остерману, 21 июля (1 августа) 1783 г.


[Закрыть]. В переводе с архаично-дипломатического языка XVIII в. это означало, что все демонстративные военные приготовления Франции и сознательно распространяемые Верженом слухи о возможности военного союза с Пруссией имели одну единственную цель – удержать Россию (и Австрию) от нападения на Турцию. Ради этого французская дипломатия готова была продолжить свои миротворческие усилия в Константинополе.

В этом же направлении действовал представитель Христианнейшего короля и в Петербурге, проявляя максимум деликатности и истинно французской галантности. Единственно, с чем маркиз Верак никак не мог согласиться, так это с тем сравнением, которое его петербургские собеседники проводили между оккупацией Крыма Россией и присоединением Корсики к Франции в 1768 г. и военными операциями Франции в Северной Америке на стороне Соединенных Штатов. На очередной встрече с вице-канцлером Остерманом Верак нашел такую параллель странной, заявив, что Корсика не была захвачена Францией, а уступлена ей по договору прежним владельцем острова – Генуэзской республикой. Что же касается Северной Америки, то и в этом случае Францию нельзя считать агрессором или интервентом, так как ее войска и флот находятся там в соответствии с американо-французским договором 1778 г. Верак даже позволил себе легкий намек на то, что своими действиями в Крыму Россия, по существу, нарушила ею же подписанный Кючук-Кайнарджийский договор. «Я могу Вас заверить, что граф Остерман не нашел ни одного слова, чтобы возразить на эту мою реплику, и испытал даже некоторое смущение», – не без гордости писал маркиз Верак в донесении своему министру[241]241
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1783. Vol. 111. F. 260–261. Верак – Вержену, 7 сентября 1783 г.


[Закрыть].

Это была одна из последних депеш маркиза Верака в качестве посланника Людовика XVI при дворе Екатерины II. Он давно уже просил короля предоставить ему отпуск для восстановления здоровья, расстроенного суровым климатом России. В последних числах августа 1783 г. Верак получил радостное известие, что просьба его, наконец, удовлетворена, а 3 ноября 1783 г. выехал из промозглого Петербурга, сдав дела секретарю посольства Кайяру, назначенному поверенным в делах Франции в России.

В первом же донесении министру иностранных дел Кайяр констатировал сохраняющиеся в России предубеждения в отношении Франции: «Боюсь, что Россия не сумеет оценить услугу, которую Король предлагает ей оказать, – писал он. – Она далека от того, чтобы приписать эти благие намерения его великодушию; она считает их вынужденными или объясняет их страхом перед двумя императорскими дворами, а то и неспособностью помешать им в их намерениях. По меньшей мере ясно, что последняя инициатива Франции, которая, казалось бы, должна была смягчить настроение умов при петербургском дворе, не произвела здесь никаких перемен в отношении к нам. Теперь это уже не только сдержанность или досада, сегодня это еще и постоянная озлобленность против нас…»[242]242
  Ibid. F. 365–365 об. Кайяр – Вержену, 4 ноября 1783 г.


[Закрыть].

В чем-то Кайяр, безусловно, был прав, в частности, когда писал, что в Петербурге склонны видеть в миротворческих инициативах Франции признаки ее слабости, а не одного лишь «природного добросердечия» Христианнейшего короля. Но в целом он преувеличивал степень недоброжелательства по отношению к Франции. Тем более не было там и «постоянной озлобленности» против нее; скорее привычное недоверие, учитывая особый характер франко-турецких отношений.

Во всяком случае, сама Екатерина II не проявляла готовности воспользоваться «добрыми официями» Христианнейшего короля и его дипломатов в урегулировании ее конфликта с султаном из-за Крыма»…Теперь прямо настал тот момент, – говорилось в рескрипте императрицы И.С. Барятинскому и А.И. Моркову, – где он, граф Вержен, и личное искусство свое и доброжелательство Двора своего о сохранении мира между Россией и Портой, а потому, может быть, и общего для всей Европы покоя, деятельным образом доказать может, обращая кредит и инфлюэнцию посла, графа де Сен-Приеста, на воздержание турков от разрыва, который, по всем исчислениям, скорее им в напасть, нежели в пользу, быть может, и на преклонение их к полюбовному с нами соглашению, которым, конечно, навсегда уже оградится мир Наш с нею от всякого потрясения»[243]243
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 401. Л. 113–113 об. Екатерина II – И.С. Барятинскому, А.И. Моркову, 3 (14) октября 1783 г.


[Закрыть].

Едва ли не в тот же день, когда Екатерина подписала процитированный рескрипт, она узнала о предстоящем отзыве из Константинополя графа де Сен-При, который умиротворяюще влиял на турок, в частности склонил их к подписанию в марте 1779 г. Айналы-Кавакской конвенции, и о назначении туда графа Шуазеля-Гуфье, известного откровенной неприязнью к России. По всей видимости, такая перемена не укрепила доверия императрицы к французской дипломатии, хотя и после этого она не отвергала ее услуг в «скучном крымском деле».

Судя по донесениям русского посольства из Парижа, Вержен продолжал усилия по поддержанию мира между Россией и Турцией: «Франция прилагает искреннее старание при Порте к приведению ее по настоящим нашим татарским делам к дружелюбному окончанию…» – сообщал князь Барятинский 15 (26) октября 1783 г. «Я от всего сердца желаю, говорил французский министр русскому посланнику, – чтобы турки нашим дружеским советам последовали. По совести сказать, всем державам надобно прилагать старание удерживать генеральное спокойствие, а Порта теперь более всех должна быть осмотрительной, ибо никто, конечно, не может предположить, что из сей войны последует и как далеко пламя оной распространится»[244]244
  Там же. Д. 397. Л. 97 об.; Барятинский – Остерману, 15 (26) октября 1783 г.; Барятинский – Остерману, 12 (23) ноября 1783 г. // Там же. Л. 128–128 об.


[Закрыть].

При этом Вержен постоянно напоминал Барятинскому и Моркову, что хотя Порта и не понесла территориального ущерба от присоединения Крыма к России, «но что, однако ж, не менее тем подвергается опасности своего падения и что сохранение оной в ее целости интересует политическую систему всей Европы». Вержен особо подчеркивал, что «в сем деле таковым образом мыслит Король, Министерство и вся французская нация»[245]245
  Там же. Д. 403. Л. 164–165. Барятинский, А.И. Морков – Екатерине II, 22 сентября (3 октября) 1783 г.


[Закрыть].

Тем временем в Константинополе при неформальном содействии французского посланника, оказывавшего давление на султана и его несговорчивых министров, близились к завершению русско-турецкие переговоры, которые велись с лета 1783 г. На этой завершающей стадии французская дипломатия предприняла последнюю попытку спасти если не позиции, то хотя бы ущемленное самолюбие турецкой стороны. В первых числах января 1784 г. Вержен предложил Барятинскому и Моркову ограничиться устным признанием Портой присоединения Крыма к России, не настаивая на подписании официального русско-турецкого соглашения. «…Я думаю, – заявил Вержен российским дипломатам, – что если бы ваш двор в настоящем положении дел татарских удовольствовался молчанием от Порты и не требовал бы на оное соглашения или признания или удовольствовался словесным объяснением, то она, наверное, теперь почти предполагать должно, со своей стороны не стала бы искать входить с вами в раздоры, и сие дело окончилось бы весьма скоро; письменное же признание или соглашение, каковое вы желаете сделать с Портой об окончании оного дела, боюсь, окажется для нее обидным». Впрочем, французский министр отметил, что это его личное мнение[246]246
  АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д 408. Л. 58–58 об. Барятинский, Морков – Безбородко, 28 декабря (8 января) 1783 г.


[Закрыть]. Вержен еще не знал, что в последних числах декабря 1783 г. русский посланник в Константинополе Я.И. Булгаков передал в Диван ноту с предложением безотлагательно подписать соглашение о признании султаном присоединения к России Крыма, Кубани и Тамани. Отказ турецкой стороны от подписания такого соглашения означал прекращение переговоров с вполне предсказуемыми последствиями.