Текст книги "Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России"

Вынужденная инициатива губернского начальства вызвала открытое недовольство консервативно настроенной части дворян, которые решили воспользоваться предстоящим съездом по выборам предводителя, для того чтобы сместить графа Шувалова с занимаемого им поста. По мнению недовольных, он не защищал должным образом интересы своего сословия. Именно об этом и писал Шаторенар в донесении в Париж. Забегая вперед, можно отметить, что намерения противников Шувалова не были реализованы. Он не только сохранил за собой пост губернского предводителя дворянства, но и возглавил всю работу по проведению реформы в Петербургской губернии. При этом он проявил себя отнюдь не как прогрессист, а как убежденный консерватор.

Шаторенар правильно оценил в своей депеше от 11 января оппозиционные настроения московского дворянства, которое и в дальнейшем будет досаждать императору. В Москве противники отмены крепостного права имели весьма влиятельного союзника в лице самого генерал-губернатора графа А.А. Закревского, не принимавшего готовившуюся реформу Плохо скрываемое нежелание способствовать планам императора будет стоить Закревскому его поста. В апреле 1859 г. 75-летний сановник был уволен в отставку и вынужден был выехать за границу, где и умер в 1865 г.

Либерально настроенная часть московского дворянства ориентировалась на губернского предводителя П.П. Воейкова, который настоял на принятии 7 января 1858 г. адреса в поддержку намерений императора осуществить освобождение крестьян. Отправляя 11 января цитированную депешу в Париж, маркиз Шаторенар еще не знал о «московском адресе» на высочайшее имя.

Упоминая в той же депеше о сдержанном отношении к предстоящей реформе нижегородского дворянства, Шаторенар был совершенно прав; принятие адреса нижегородскими помещиками было сделано под сильнейшим давлением военного губернатора А. Н. Муравьева.

По каким-то причинам Шаторенар в донесениях в Париж практически ничего не сообщает о деятельности Главного комитета по крестьянскому делу, образованному в феврале 1858 г. Можно предположить, что у него просто не было никакой, сколь ни будь достоверной информации на эту тему.

18 мая 1858 г. в Петербург прибыл посол Франции Наполеон-Огюст Ланн, герцог де Монтебелло, сын знаменитого маршала Ланна, ветерана наполеоновских войн. До своего назначения в Россию Монтебелло уже занимал посольские должности в Дании, Пруссии, Швейцарии и в Неаполитанском королевстве, был министром по делам флота и колоний, депутатом Законодательного собрания[375]375
  Его послужной список см.: ААЕ. Personnel. 1-ге Serie. № 2962.


[Закрыть]. Его миссия в России продлится шесть лет, и ему суждено будет стать свидетелем Великих реформ Александра II.

Император был главным мотором в подготовке реформы, побуждавшим консервативно настроенных членов Главного комитета и власти на местах к активной работе. Именно Александр заставил их отказаться от первоначального варианта освобождения крестьян без всякого земельного надела, справедливо усматривая в этом реальную угрозу внутренней безопасности империи. Здесь он нашел полное понимание и поддержку со стороны министра внутренних дел С.С. Ланского и генерал-адъютанта Я.И. Ростовцева. Оба его сподвижника играли важную роль в деятельности Главного комитета, где они противостояли консерваторам – А.Ф. Орлову, В.А. Долгорукову, М.Н. Муравьеву, В.Н. Панину и др. В конечном итоге было признано необходимым освобождать крестьян, оставляя в их собственности дома, в которых они проживают, и приусадебные участки, а также предоставив возможность постепенного выкупа пахотной земли у помещика. Этим, с одной стороны, надеялись удовлетворить давние чаяния крестьян, а с другой – обеспечить материальные права землевладельцев-помещиков с целью не допустить массового разорения поместного дворянства.

В начале августа 1858 г. император решил стимулировать процесс освобождения путем предоставления всех личных и имущественных прав удельным и государственным крестьянам, которым было разрешено свободно переходить из одного сословия в другое. В посольстве Франции по достоинству оценили этот шаг. В депеше, датированной 6 августа 1858 г., герцог Монтебелло сообщал графу Валевскому:

<…> «Санкт-Петербургские ведомости» публикуют сегодня указ императора Александра, который предоставляет свободу удельным крестьянам. Я прилагаю здесь текст этого важного декрета. <…>

В решении вопроса об отмене крепостного рабства сделан решающий шаг, – констатировал посол. – Попытается ли дворянство воспротивиться воле императора и чаяниям крестьян? Станет ли император ради того, чтобы преодолеть это сопротивление, пользоваться своим правом верховного решения и опереться на низший класс, который он хочет поднять? Или император и дворянство будут вынуждены объединить свои усилия, для того чтобы удержать народную массу, бросаемую на новые пути?

В скором времени само развитие событий даст ответы на эти вопросы. Россия могла бы дать уникальный исторический пример, если бы столь великое социальное движение могло бы совершиться в ней без тех раздоров, которые сопровождали все подобного рода кризисы в других странах»[376]376
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 217. Fol. 80–82. Монтебелло – Валевскому, 6 августа 1858 г.


[Закрыть]. <…>

Сразу же после подписания указа об освобождении удельных и государственных крестьян император отправился в поездку по ряду губерний с целью лично изучить настроения и подтолкнуть местные власти и дворянство к более активному участию в осуществлении реформы. В течение месяца Александр II побывал в Твери, Костроме, Нижнем Новгороде, Владимире, Москве и Смоленске, а затем отправился в северо-западные губернии, первыми поддержавшими его начинание. В ходе поездки император убедился, что без его постоянного и решительного вмешательства реформа может застопориться и, в конечном счете, даже провалиться. Понял он и источник такой опасности – пассивное сопротивление значительной части дворянства ясно выраженной им воле. Особое раздражение вызвало у императора поведение московского дворянства, которое, по существу, саботировало его указания. При посещении Москвы он не посчитал нужным скрывать свое недовольство[377]377
  Выступая перед депутацией московского дворянского собрания, Александр II заявил: «Мне, господа, приятно, когда я имею возможность благодарить дворянство, но против совести говорить не в моем характере. Я всегда говорю правду и, к сожалению, благодарить вас теперь не могу. Вы вероятно помните, когда я два года тому назад, в этой самой комнате говорил вам о том, что рано или поздно надобно приступить к изменению крепостного права и что надобно, чтобы оно началось лучше сверху, нежели снизу. Мои слова были перетолкованы. После того, я об этом долго думал и, помолясь Богу, решился приступить к делу. Когда, вследствие вызова петербургской и литовской губерний, даны мной рескрипты, я, признаюсь, ожидал, что московское дворянство первое отзовется, но отозвалось нижегородское, а московская губерния – не первая, не вторая, даже не третья. Это мне было прискорбно, потому что я горжусь тем, что я родился в Москве, всегда ее любил, люблю ее теперь, как родную. Я дал вам начала и от них никак не отступлю…» (цит. по: Татищев С. Указ. соч. С. 539–540).


[Закрыть].

Поездка государя по стране и особенно его пребывание в Москве вызвали пристальный интерес в посольстве Франции, где обратили внимание даже на мелкие, но весьма характерные, детали, свидетельствующие об оппозиции московского дворянства и о проявленном в связи с этим высочайшем недовольстве[378]378
  Детали, сообщаемые в донесении Монтебелло, представляют дополнительный интерес в связи с тем, что приезд Александра II в Москву был приурочен ко второй годовщине его коронации в Успенском соборе. Кремля.


[Закрыть].

Из донесения герцога Монтебелло в МИД Франции от 23 сентября 1858 г.:

<…> «Император покинул Москву 2 сентября после недельного там пребывания по случаю годовщины своей коронации. Обратили внимание на то обстоятельство, что Их Императорские Величества, вместо того, чтобы проживать в Кремле, остановились за городской чертой, в загородном доме, предоставленном в их распоряжение графом Шереметевым. В этом выборе усмотрели проявление недовольства императора неодобрительными настроениями московского дворянства по вопросу освобождения [крестьян]. Дворянство, со своей стороны, не оставалось столь уж безучастным на всем протяжении пребывания здесь двора. На балу, который московское дворянство дало в честь Их Императорских Величеств, сами дворяне присутствовали в незначительном числе, а их холодное и сдержанное поведение резко контрастировало с энтузиазмом и приветственными возгласами [московских] торговцев и крепостных.

Подобного рода [неодобрительные] настроения проявляет не только московское дворянство. Они характерны для большинства дворян Империи, и они не боятся проявлять свои настроения всякий раз, когда для этого представляется случай

Такое положение вещей вызывает определенное брожение среди крепостных; в нескольких селах эмиссары, возможно связанные с русскими демократами-эмигрантами, пытались подстрекать крестьян против их господ и провоцировать беспорядки. Собственники проявляют беспокойство: будущее рисуется им в угрожающих тонах, и они не знают, как его избежать.

Император имел возможность лично оценить реальную ситуацию [в стране]. Говорят, он был поражен, но он не остановится в своем намерении реализовать план освобождения крепостных. Теперь, после того, как император освободил удельных крестьян, он уже не может отступать»[379]379
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 217. Fol. 141 recto – 143 verso. Монтебелло – Валевскому, 23 сентября 1858 г.


[Закрыть]. <…>

О сохранявшейся между царем и консервативной частью дворянства дистанции в подходе к крестьянской реформе французское посольство сообщало и в последующих донесениях в Париж. «Впечатления, которые Император Александр получил от своей последней поездки вглубь Империи, судя по всему, оставили в его душе довольно неприятный осадок из-за позиции, занимаемой дворянством в вопросе освобождения /крестьян/, – констатировал маркиз Шаторенар, замещавший уехавшего в отпуск Монтебелло. – Речь, с которой Его Величество выступил перед московским дворянством, имела широкий резонанс в Европе. <…>

Сегодня, когда воля Императора выражена столь громогласно, я не сомневаюсь, – подчеркивал французский дипломат, – что она будет исполнена, особенно если, как представляется вероятным, правительство примет идею предоставления собственникам компенсации за утрату, проистекающую из передачи в распоряжение крестьян [занимаемых ими] домов и дворовых участков»[380]380
  Ibid. Fol. 228 recto – 229 verso. Шаторенар – Валевскому,22 октября 1858 г.


[Закрыть].

К концу 1858 г. либеральные сторонники реформы при активной поддержке императора получили преобладающее влияние в Главном комитете. Важную роль здесь сыграл генерал-адъютант Я.И. Ростовцев, подготовивший новый вариант реформы, в котором права крестьян, получавших, помимо личной свободы, земельные наделы, уравновешивались соответствующими гарантиями их бывшим хозяевам, поместным дворянам.

В марте 1859 г. высочайшим решением были учреждены Редакционные комиссии для согласования выявившихся различных подходов и подготовки окончательного варианта реформы. В состав этого нового органа были включены сановники и отдельные общественные деятели (Ю.Ф. Самарин, А.М. Унковский и др.), а руководство Редакционными комиссиями император доверил Я.И. Ростовцеву, ближайшему своему сподвижнику в задуманных им широких реформаторских планах. Ростовцев и его единомышленник Н.А. Милютин, товарищ министра внутренних дел, энергично взялись за дело, и при поддержке царя сумели заставить консерваторов (Ф.И. Паскевича, В.В. Апраксина, Б.Д. Голицына, В.Н. Панина и др.) пойти на значительные уступки. Работа близилась к концу, когда 5 февраля 1860 г. умер ее главный организатор, Я.И. Ростовцев. Говорили, что перед смертью он успел прошептать императору: «Ваше Величество, не дайте запугать себя!»[381]381
  По другой версии, Ростовцев сказал присутствовавшему при его кончине Александру II: «Государь! Не бойтесь». (Ляшенко Л.М. Указ. соч. С. 88; Татищев С. Указ. соч. С. 553.) И в том и в другом варианте предсмертных слов умиравший Я.И. Ростовцев завещал императору довести до конца начатое ими дело, невзирая на сопротивление консерваторов.


[Закрыть].

Смерть Ростовцева накануне завершения работы Редакционных комиссий с тревогой была воспринята в посольстве Франции, где не исключали, что при новом председателе реформа может быть спущена на тормозах, тем более что преемником либерала Ростовцева неожиданно стал один из его главных оппонентов справа, министр юстиции граф В.Н. Панин.

Из депеши герцога Монтебелло графу Валевскому от 28 февраля (н.с.) 1860 г.:

<…> «Генерал Ростовцев, председатель Редакционного комитета по освобождению [крестьян], который придал очень важную роль функциям, которые, казалось бы, не предполагает занимаемая им должность, только что скончался. Нельзя исключить, что его смерть повлечет за собой окончательное оставление задуманных им планов по освобождению [крестьян]. Эти планы встречали сопротивление дворянства, открыто выступившего против них в ходе проводившихся во многих губерниях выборов депутатов и предводителей дворянства.

В выборе преемника генерала Ростовцева император остановил свой выбор на графе Панине, министре юстиции, который известен своим прохладным отношением к нововведениям, но [вместе с тем] является широко мыслящим и просвещенным человеком. Побуждаемый очень искренним, но несколько прямолинейным патриотизмом, граф Панин, быть может, сумеет [благополучно] завершить это столь трудное дело.

Дворянство с удовлетворением восприняло назначение Панина; его известные всем взгляды способны успокоить дворянство и, быть может, склонят его на уступки, необходимость которых покажется ему более понятной через признанную преданность председателя Комитета дворянским интересам»[382]382
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 220. Fol. 130 recto verso – 131 recto. Монтебелло – Валевскому, 28 февраля 1860 г.


[Закрыть]. <…>

Одно из предположений Монтебелло – относительно того, что графу Панину, возможно, придется даже вопреки собственным убеждениям завершить дело его умершего оппонента, – в полной мере оправдалось. Французский посол сумел разгадать скрытый смысл поразившего всех выбора императора. Назначение графа Панина должно было успокоить консерваторов, видевших в министре юстиции своего лидера, не способного, по их мнению, пожертвовать насущными интересами дворянства.

Консерваторы не учли двух обстоятельств. Во-первых, работа Редакционной комиссии была практически завершена, и по основополагающим вопросам уже было достигнуто согласие. Оставалось обсудить второстепенные вопросы и мелкие детали. Во-вторых, граф Панин был верным слугой своего государя и, несмотря на собственные убеждения, считал себя обязанным исполнить его волю, неоднократно, недвусмысленно и, к тому же, публично высказанную.

Так оно и случилось. При Панине Редакционная комиссия пошла лишь на незначительные уступки консерваторам: некоторое уменьшение крестьянских наделов и соответствующее увеличение повинностей.

А французские дипломаты продолжали внимательно наблюдать за деятельностью Панина и руководимой им комиссии.

Из донесения Монтебелло министру иностранных дел Франции Эдуарду Тувенелю[383]383
  Эдуард Тувенель сменил Александра Валевского на министерском посту я начале января 1860 г. До назначения министром Тувенель несколько лет возглавлял Политический департамент МИД Франции, а затем был послом в Турции. См.: ААЕ. Personnel. 1-ге Serie. № 1365.


[Закрыть] от 13 марта 1860 г:

<…> «Я повторю еще раз, что сделанный выбор получил всеобщее одобрение дворянства, которое видит в новом назначенце одного из самых значительных по знатности и богатству своих представителей, человека, наделенного большим умом и богатым политическим опытом. В течение многих лет граф Панин находится во главе Министерства юстиции, от руководства которым по случаю нового назначения он был только что освобожден, чтобы иметь возможность полностью сосредоточиться на выполнении самого важного и сложного на сегодняшний день поручения, доверенного ему императором.

Граф Панин принадлежит к партии, которую здесь называют ретроградной. Тем не менее, его нельзя отнести, как это пытаются представить его враги, к непримиримым противникам реформ, столь необходимых этой стране. Но он из тех, кто желал бы пойти по этому, всегда опасному пути, с меньшим риском. Он убежден, что прежде чем произнести два эти важнейшие слова – освобождение крестьян – и напрямую поставить этот вопрос перед обществом, следует самим оценить все возможные последствия принятия столь серьезного решения. До настоящего времени все развитие событий как будто бы подтверждало правильность такого подхода…

Соглашаясь на новые функции, граф Панин полностью отдавал себе отчет в нынешней ситуации; он знает настроения и направление мыслей императора, и есть все основания быть уверенным в том, что его высокий ум и его патриотизм позволят ему справиться с поставленной задачей и придти к конечной цели, достижение которой на протяжении трех последних лет представлялось, иной раз, проблематичным. <…>

На первом заседании, проходившем под его председательством, граф Панин перевел в практическую плоскость программу, поставленную Императором, и сделал он это в таких выражениях, которые всеми были с воодушевлением одобрены. Таким образом, вопрос освобождения крестьян отныне вступает в новую, решающую стадию и его окончательное разрешение /теперь уже/ не заставит себя долго ждать»[384]384
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 220. Fol. 160 recto – 163 recto. Монтебелло – Тувенелю, 13 марта 1860 г.


[Закрыть].

В октябре 1860 г. Редакционные комиссии завершили свою работу и были распущены. Подготовленный в них проект крестьянской реформы был передан на рассмотрение в Главный комитет по крестьянскому делу, председателем которого император назначил своего брата, великого князя Константина Николаевича, считавшегося покровителем либералов. В Главном комитете консерваторы предприняли очередную попытку добиться удовлетворения своих требований, но потерпели неудачу. «Освобождение крепостных, проекты которого столь долго обсуждались, должно вот-вот свершиться, – сообщал 12 декабря в Париж герцог Монтебелло. – <…> Его Величество хотел бы, чтобы первый день 1861 года стал днем разрешения этого вопроса, и здесь надеются на то, что его желание может быть исполнено. <…>

Результаты обсуждения в Комиссии хранятся в строжайшем секрете, и я не рискнул бы предположить, какой вариант решения возобладает в последний момент. Ясно только то, что абсолютная свобода крестьянину не будет предоставлена немедленно; в течение нескольких лет он останется привязанным к земле, чтобы выполнять условия компромисса между ним и его последним господином, который постепенно, шаг за шагом, подведет его к полной самостоятельности. Я буду держать Ваше Превосходительство в курсе того, какой резонанс произведет обнародование этого решения, которое, безусловно, станет главным свершением царствования императора Александра и составит эпоху в истории России»[385]385
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 222. Fol. 291–292. Монтебелло – Тувенелю, 12 декабря 1860 г.


[Закрыть].

До наступления нового года завершить подготовительную работу не удалось. Согласованный проект реформы был передан в Государственный совет лишь 28 января 1861 г. В этой высшей инстанции консерваторы составляли большинство, но при энергичной поддержке императора либеральное меньшинство сумело одержать победу.

19 февраля 1861 г., в шестую годовщину своего вступления на престол, Александр II подписал «Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» и Манифест об отмене крепостного права. Однако обнародование этих важнейших документов было отложено до наступления Великого поста, т. е. до 5 марта по старому стилю.

В этот день (17 марта по н.с.) Монтебелло отправил в Париж шифротелеграмму следующего содержания: «Манифест императора Александра, объявляющий освобождение крепостных рабов, был зачитан во всех церквях Петербурга в обстановке полного спокойствия и тишины. В городе царит абсолютный порядок»[386]386
  Ibid. Vol. 223. Fol. 159. Монтебелло – Тувенелю, 12 часов 25 минут, 17 марта 1861 г.


[Закрыть].

На следующий день в депеше министру посол дал первую оценку исторического события, свидетелем которого ему довелось стать.

Из донесения Монтебелло министру иностранных дел Тувенелю:

<…> «Даже накануне еще не знали, что обнародование этого важного решения произойдет так скоро. Это до некоторой степени объясняет ту удивительную безучастность, с которой оно было воспринято населением, условия жизни которого оно столь глубоко изменило. Такую реакцию можно было бы объяснить особенностями [русского] национального характера, который более вдумчив, нежели расположен к проявлениям энтузиазма, менее чувствителен к слову “свобода” и более озабочен тем, все еще неясным [для него] смыслом, который оно в себе содержит. Одним словом, я увидел перед собой народ непохожий на все другие, невосприимчивый к живым и скоропалительным впечатлениям, наглядный пример чего дают народы Запада; это народ странный и непонятный: он только на первый взгляд кажется равнодушным, за его молчанием – скрытые силы, и однажды мир узнает всю его своеобразную мощь.

Император лично объявил о только что подписанном им манифесте офицерам своей гвардии, собравшимся вокруг него после парада, и напомнил им о тех обязанностях, которые [манифест] накладывает на всех. Уже по выражению его лица можно было понять, что это – великий день. Несомненно, это самый великий день его царствования. Каковы бы ни были трудности, связанные с исполнением манифеста, последующие поколения, безусловно, поставят императора в ряд государей, которые, радея о всеобщем благе, рассматривают славу лишь как второстепенное вознаграждение. Император заслуживает того, чтобы уже его поколение смогло предвосхитить суждение потомков, как и того, чтобы Провидение благословило его правление»[387]387
  Ibid. Fol. 161–162. Монтебелло – Тувенелю, 18 марта 1861 г.


[Закрыть]. <…>

Эйфория, в которую впала передовая часть русского общества после обнародования манифеста 19 февраля 1861 г., захватила и французских дипломатов в Санкт-Петербурге. Правда, эта эйфория оказалась скоротечной. Уже в первых числах апреля пошли тревожные сообщения о крестьянских волнениях в ряде губерний, где вчерашние крепостные подвергли сомнению подлинность царского манифеста, предоставлявшего им свободу без земли, которая по-прежнему оставалась в помещичьей собственности.

Появившиеся неведомо откуда антиправительственные агитаторы распространяли слухи о подмене чиновниками и дворянами «подлинного» манифеста, отчуждавшего якобы все помещичьи земли в пользу крестьян. Во многих районах крестьяне отказывались подписывать так называемые уставные грамоты на землепользование, выражая тем самым недовольство условиями освобождения и требуя предъявить им «подлинный» манифест, вместо «подложного». В отдельных случаях это недовольство переросло в бунты, сопровождавшиеся захватом помещичьих земель и скота. Правительство вынуждено было прибегнуть к мерам принуждения и подавления беспорядков с использованием армии.

После 19 февраля посольство Франции продолжало внимательно следить затем, как развивался процесс осуществления крестьянской реформы, какие препятствия встречала она на своем пути, и какие последствия для России имело освобождение 22,5 млн ревизских душ. Первые восторженные оценки «освобождения крепостных рабов» очень скоро сменились тревожными сообщениями.

Из депеши Монтебелло от 10 мая 1861 г.:

<…> «Обнародование освобождения сопровождалось отдельными беспорядками в Пермской, Пензенской, Саратовской, Казанской и Витебской губерниях. Наиболее серьезный характер они носили в Казанской губернии: войска были вынуждены даже применить оружие, чтобы рассеять банду численностью примерно 7000 человек, при этом 60 были убиты. На место событий был направлен генерал-адъютант Бибиков с чрезвычайными полномочиями. Население этой губернии состоит преимущественно из сектантов (раскольников), и [по этой причине] движение, естественно, должно было приобрести опасный религиозный характер; но такая угроза была устранена арестом лжепророка, который возбуждал несведущие массы; он был повешен тотчас же после того, как его захватили. Он провозглашал, что объявленный манифест был подложным, что дворянство подменило дарованный императором манифест, где не содержалось никаких ограничений освобождению крестьян, и где им предоставлялась полная свобода и полное владение землей»[388]388
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 224. Fol. 34 recto verso. Монтебелло – Тувенелю, 10 мая 1861 г.


[Закрыть]. <…>

Начавшиеся крестьянские волнения французские дипломаты, по каким-то причинам, склонны были приписывать исключительно старообрядцам и другим «сектантам», но не основной массе «законопослушных» православных крестьян. Нельзя исключить того, что подобные оценки были умело подсказаны французам их петербургскими друзьями из высших чиновных сфер. Во всяком случае, и в последующих донесениях посольства относительно крестьянских волнений присутствует «сектантский» мотив.

Из донесения Монтебелло от 25 мая 1861 г.:

<…> «Беспорядки, вызванные освобождением, о которых я [уже] сообщал Вашему превосходительству… не усилились, однако они не прекратились и [даже] повторились в некоторых других районах. Очаг волнений, судя по всему, находится на востоке – между Москвой и Волгой; в районе же между Москвой и С.-Петербургом, кажется, сохраняется полное спокойствие. Особый характер этим беспорядкам, скорее всего, придает то обстоятельство, что в восточных губерниях проживает большое число сектантов…»[389]389
  Ibid. Fol. 79. Монтебелло – Тувенелю, 25 мая 1861 г.


[Закрыть]. <…>

Наиболее серьезные «беспорядки», о которых сообщало французское посольство, как известно, имели место в Поволжье, в Пензенской и Тамбовской губерниях. Можно предположить, что упомянутое в депеше Монтебелло от 10 мая восстание раскольников в Казанской губернии, инициированное неким «лжепророком», – это хорошо известное историкам так называемое Бездненское выступление, начавшееся в конце марта в с. Бездна Спасского уезда[390]390
  См. подробно: Бездненское восстание 1861 г. Сб. док. Казань, 1948; Вульфсон Т.Н. Жажда воли. (К 125-летию Бездненского восстания). Казань, 1986; Линков Я.И. Очерки истории крестьянского движения в России в 1825–1861 гг. М., 1952. С. 212–231; Устюжанин Е.И. Бездненское восстание 1861 г. // Ученые записки Казанского государственного педагогического института. Вып. 4. Казань, 1941.


[Закрыть].

После официального оглашения царского Манифеста от 19 февраля местный крестьянин Антон Петров (А.П. Сидоров) объявил односельчанам, что «истинный» манифест власти скрыли от народа и подменили фальшивым. В действительности, утверждал Петров, царь дал крепостным «полную волю», передал им все помещичьи земли и освободил от всех прежних повинностей (барщины и др.) перед бывшими господами. Известия о Петрове и его разглашениях быстро распространились по соседним уездам, и в Бездну устремились тысячи крестьян. К началу апреля волнения охватили свыше 75 сел и деревень не только Казанской, но и соседних Симбирской и Самарской губерний. Крестьяне отказывались исполнять предписанные Манифестом 19 февраля временные повинности, захватывали помещичьи земли и имущество, рубили лес, изгоняли из имений старост и бурмистров, избирая из своей среды собственных должностных лиц.

В Бездну были введены войска с требованием к восставшим – выдать властям Антона Петрова. Получив отказ, войска открыли огонь по толпе крестьян, в результате чего, по официальным, данным погибли 91 человек и 87 получили ранения. Петров был схвачен и 19 апреля публично расстрелян. После подавления восстания в с. Бездна войска были введены в 90 селений Спасского уезда, где под угрозой оружия крестьян заставили выполнять предписанные Манифестом повинности.

Второй крупный очаг крестьянского недовольства условиями освобождения от крепостной зависимости возник в первых числах апреля в Пензенской и Тамбовской губерниях. Здесь, как и в Казанской губернии, крестьяне отказывались признать подлинность Манифеста, прекратили работы на бывших господ, а в ряде случаев приступили к захвату помещичьего имущества. Центром восстания, руководимого крестьянином Егорцевым и отставными солдатами – Гаврилой Стрельцовым, Антоном Тихоновым и Андреем Елизаровым, – стало с. Кандеевка (Кандиевка) Керенского уезда Пензенской губернии, где собрались до 10 тыс. решительно настроенных крестьян[391]391
  См. об этом: Дубасо И.И. Очерки из истории Тамбовского края. 2-е изд. М., 1883; Шварев В.А. Кандиевское восстание. Пенза, 1955.


[Закрыть].

В ответ на отчаянные призывы местных властей и помещиков к Кандеевке были стянуты войска, которые 18 апреля обстреляли многотысячную толпу, после чего перешли в штыковую атаку. На месте погибли 19 бунтовщиков, остальные разбежались. В результате подавления волнений в Керенском и Чембарском уездах было арестовано 410 человек из 14 сел и деревень. В Моршанском и Кирсановском уездах Тамбовской губернии телесным наказаниям подверглись более 60 человек. В общей сложности были осуждены 174 человека, из которых 114 сосланы на каторгу и поселение в Сибирь.

Подавление крестьянских выступлений вызвало резкое осуждение в либерально-прогрессивной части русского общества, пребывавшего поначалу в эйфории от освобождения крестьян. С этого момента либералы начали дистанцироваться от превозносимого ими доселе царя-благодетеля.

Бездненское и Кандеевское восстания в наиболее яркой форме выразили общее недовольство крестьян условиями освобождения от крепостной зависимости, сформулированными в Манифесте 19 февраля. Проявления этого недовольства можно было проследить и во многих других районах Российской империи[392]392
  См. по этому вопросу: Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. 3-е изд. М., 1968; Крестьянское движение в 1861 г. после отмены крепостного права. Ч. 1–2. М.-Л., 1949; Найденов М.Е. Классовая борьба в пореформенной деревне (1861–1863 гг.). М., 1955.


[Закрыть].

Участившиеся повсеместно случаи отказа крестьян исполнять предписанные им на переходный (двухлетний) период обязательные работы на их бывших владельцев побудили Министерство внутренних дел 2 декабря 1861 г. издать по этому поводу специальный циркуляр, четко регламентировавший отношения между крестьянами и помещиками на период до конца февраля 1863 г. Однако министерский циркуляр, доведенный до сведения заинтересованных сторон, не произвел должного впечатления на крестьян. Это обстоятельство было отмечено в посольстве Франции, где в очередной раз утвердились в убеждении относительно особенностей русского национального сознания, с присущим ему устойчивым стереотипом о добром царе и злодеях-боярах (читай, чиновниках).

Из депеши 1-го секретаря посольства Франции в Петербурге Анри Фурнье министру иностранных дел Эдуарду Тувенелю:

<…> «В России нет никакого доверия ко всему, что исходит от Администрации; здесь абсолютно верят только слову императора. Это предполагает, что император должен был бы говорить со всеми и повсюду. Министерский циркуляр произведет слабое впечатление; [определяемый им] фатальный срок, истекающий в марте 1863 года, будет продолжать оставаться предметом для беспокойства, что признается не только в правительстве; [этим опасениям] дают дополнительную мотивацию многочисленные отказы от работы и случаи частого неповиновения»[393]393
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 225. Fol. 252 recto verso. Фурнье – Тувенелю, 23 декабря 1861 г. Анри Фурнье занимал должность 1-го секретаря в посольстве Франции в России с декабря 1859 г. На периоды отъезда посла (Монтебелло) в отпуск он исполнял обязанности временного поверенного. На своем посту в Петербурге Фурнье пробудет до октября 1862 г., когда получит назначение посланником в Стокгольм (ААЕ. Personnel. 1-ге Serie. № 1680).


[Закрыть]. <…>

Судя по донесениям французского посольства, относящимся к первой половине 1862 г., у дипломатов возникли тогда серьезные опасения по поводу успешного завершения предпринятой крестьянской реформы. Эти опасения связывались не только с обозначившейся в крестьянской среде и в обществе в целом неудовлетворенностью условиями, при которых произошло освобождение крестьян, но также с явной неподготовленностью правительственного аппарата в центре и на местах к проведению реформы. Более того, французские дипломаты усомнились даже в самом инициаторе отмены крепостного права – императоре Александре II, не обладавшем, как им показалось, качествами, необходимыми подлинному реформатору, и главными из этих качеств – решительностью и последовательностью. По мнению «петербургских французов», царю явно не достает твердости, что не позволяет ему полностью контролировать ситуацию не только в стране в целом, но даже в армии, считающейся одной из главных опор самодержавного строя.

Из донесения А. Фурнье министру иностранных дел Э. Тувенелю:

<…> «Рука, которая управляет, [совершенно] очевидно слаба и нетверда; люди, которых она использует, ни к чему не подготовлены; [им] абсолютно не хватает опыта; [они] удивляются [развитию] событий, в которые оказались вовлечены и которые всерьез ничему [их] не учат, хотя на эти события надо бы смотреть как на предвестники будущего.

Нынешнее положение вещей плачевно и опасно. <…> Нельзя быть уверенным в войсках и, в особенности в императорской гвардии. В данный момент император много ею занимается, без конца проводит полковые смотры, более чем когда-либо любит показываться перед солдатами и заявляет о своем доверии к ним. Остается уповать на то, что это принесет желанный результат»[394]394
  ААЕ. Correspondance politique. Russie. Vol. 227. Fol. 252 recto verso. Фурнье – Тувенелю, 13 июня 1862 г.


[Закрыть]. <…>

Когда Фурнье говорил о ненадежности императорской гвардии, он, по всей видимости, имел в виду скандал, связанный с двумя гвардейскими офицерами, флигель-адъютантами Александра II. Это были сыновья покойного генерала Я.И. Ростовцева, ближайшего сподвижника Александра II в деле освобождения крестьян – Николай и Михаил. После смерти отца они были обласканы императором, получив графские титулы и флигель-адъютантские аксельбанты.

Скандал разразился на исходе весны 1862 г., когда в Зимнем дворце обнаружились революционные прокламации, что вызвало настоящий переполох среди его обитателей. Вскоре выяснилось, что это сделал младший из братьев Ростовцевых во время своего очередного дежурства в императорской резиденции. Впоследствии стало известно, что братья Ростовцевы занимались революционной пропагандой среди солдат, которых они обучали в одной из столичных воскресных школ. Дальнейшее расследование обнаружило факты проявления неблагонадежности не только в петербургском гарнизоне, но и в других армейских частях, где были приняты надлежащие меры. В Петербурге, например, были закрыты две «неблагонадежные» воскресные школы для солдат, а также Шахматный клуб и Народная читальня, устроенные и руководимые прогрессивно настроенными офицерами.