Текст книги "Запасной вариант"

– Смотри! – Йоси уже стоял на ногах возле окошка киоска. – Оно закрыто изнутри. Надо снять замок…

Алекс глазами поискал в темноте хотя бы какой-нибудь инструмент, с помощью которого можно было бы это сделать, но ничего не нашел: повсюду лежали исключительно тюки с вещами.

– Есть! – Йосн нагнулся и поднял с пола кусок проволоки. Вот повезло – это же универсальная отмычка! – Через минуту я его вскрою…

Однако прошло не меньше минут пятнадцати, прежде чем дужка замка, державшего железное окно киоска, отскочила в сторону и окно само собой приподнялось, впуская в киоск прохладный, успокаивающий боль в груди воздух.

– Ялла![12]12
  Ялла (иврит) – вперед


[Закрыть] Вперед! – сказал Йоси, приподняв окно и выпрыгнув через него на землю.

Алекс вылез вслед за ним, и они медленно, трусцой побежали в сторону парка…

– Надо будет взять такси и дуть домой, – сказал на ходу Йоси.

– Если только оно для нас остановится, – с усмешкой ответил Алекс. – Ты бы посмотрел на себя со стороны…

На них действительно было страшно смотреть – пиджаки остались в ангаре Лошака, а через дырки грязных, полуразорванных рубахах просматривалась покрытая огромными волдырями грудь.

– Ничего, помашем двумя-тремя долларами – остановит…

– Ты что, забыл, что ли, у кого остались наши доллары?! Надо будет просто пообещать заплатить, сколько потребуют…

Утро, благословенное утро вставало над Москвой, и мешочники в Лужниках снова запалили свои костры, чтобы немного согреться и приготовить завтрак. Алекс и Йоси старались двигаться между деревьями, топая по грязи своими ''саламандрами", чтобы поменьше сталкиваться с людьми, но время от времени им приходилось переходить через полянки. Тогда они плотно запахивали рубашки…

Уже начало работать местное радио, вовсю выполняя заказы наиболее щедрых трудящихся Лужниковского рынка.

– А сейчас по просьбе господина Исламбекова в честь дня рождения Медины из киоска номер 135 звучит ее любимая песня, – объявил диск-жокей.

"Чита-грита, чита-Маргарита", – запел Кикабидзе из установленного на столбе динамика, и, подчиняясь ритму этой песни, Алекс и Йоси невольно ускорили шаг.

"Чита-грита, чита-маргарита", – неслось над Лужниками, и, совсем не в тон этой песне, голосила на поляне какая-то баба в цветастом платке.

– Ой, лишенько! – причитала она, размазывая по щекам слезы, склонившись над лежащим на траве толстым мужиком в светлом плаще. – Вы тильки посмотрить люди добрые, що в этой Москве робиться… Ни за що чоловика вбили!

Столпившиеся вокруг нее украинские мешочники сочувственно качали головами, но ни один из них не выражал своего сочувствия словами…

– Не заплатили, наверное, – наконец сказал кто-то в этой толпе…

– Да заплатили мы! Все, что хотели они, заплатили! – в тон своим прежним рыданиям ответила баба. – Тильки на один день опоздали, а они уже это место узбекам отдали… Откуда ж ему було знать это, чоловику-то моему?! И разве ж за это, люди добрые, убивают?!.. Ой, лишенько!..

Проскочив полянку с украинцами, Алекс с Йоси выскочили на стоянку узбеков, находившуюся уже почти у самой дороги. И в этот момент они увидели Лома.

Он был один, и по тому, как он дышал, было видно, что путь от склада до дороги он проделал почти бегом, в надежде поймать их прежде, чем они выскочат на трассу.

– Бежите, суки? – хрипя, спросил Лом. – Только от меня не убежишь, я долгов не прощаю…

В его руке блеснул нож, и узбеки, заметив это, поспешно отошли от своих котлов и сбились в кучу на краю поляны.

Он шел прямо на них, и Алекс уже дернулся было вперед, когда Йоси удержал его за руку:

– Не лезь, это – моя проблема. Личная.

Лом, видимо, так и не понял, какая сила вдруг резко вывернула ему руку, заставив бросить нож, а затем словно выпустила из его легких весь воздух…

Схватив задыхающегося блатного за волосы, Йоси подтащил его к котлу. Перед глазами Лома возникло круглое, показавшееся ему огромным, озеро бурлящей воды, и только тут он понял, что с ним собираются сделать.

– Н-е-е-е… – начал было орать Лом, но этот крик поглотила кипящая вода, в которую окунула его голову все та же цепкая, страшная сила…

Через пару секунд, когда Йоси разжал пальцы, из котла вынырнула красная, с полопавшейся кожей и вытекающими, ничего не видящими глазами голова, словно специально загримированная для фильма ужасов… Лом еще несколько секунд жил, а может, просто по инерции, сделал два шага в сторону.

– Все. Теперь бегом на трассу, – скомандовал Йоси.

Машины неслись мимо них одна за другой, и ни одна не останавливалась возле вышедшего почти на середину дороги и вытянувшего руку Алекса. Йоси стоял с ним рядом, запахнув рубашку так, чтобы на ней не было видно огромного следа от утюга.

– Зря ты так с этим мужиком, – сказал он Йоси. – Вот этого Лошак нам точно не простит…

– Я ему тоже точно не прощу, – отозвался Йоси. Минут пять они стояли молча, затем Йоси повернулся к Алексу.

– Давай помолимся, – сказал он. – Как положено, по всем правилам…

– Ты что шизанулся, что ли?

– Давай, давай… Ну, повторяй за мной…

И Йоси начал медленно произносить первые слова утренней молитвы:

– Модэ ани лифанеха, мелех хай вэ-каям, ше хазарти би нэшмати ба-амля. Раба эмунатэха…

– Модэ ани лифанеха… – слово в слово повторил за ним Алекс. – Благодарю Тебя, Царь живой и сущий, за то, что Ты в милосердии Твоем возвратил мне душу мою. Велика верность Твоя…

И словно в ответ на их молитву, в этот самый момент возле них остановился белый покореженный "жигуленок".

– На Балтийскую довезешь? – спросил Алекс.

– Садитесь, – кивнул водитель.

И уже в машине, когда они уселись на заднее сидение, добавил:

– Будем знакомы: старший летенант Никольский.

Глава 8

Алекс знал, что сейчас самое главное – не думать о Ломе, вообще забыть обо всем, что произошло в Лужниках, но в памяти снова и снова всплывало вынырнувшее из кипящего котла темно-розовое лицо с висящими на нем клочьями кожи, сквозь которые проступало вареное человеческое мясо, пустые, ничего не видящие глазницы, и к горлу снова и снова подступала тошнота. Он сдержал позывы к рвоте раз, затем другой, все еще надеясь, что ему удастся выдержать до дома, но вдруг вся эта накопившаяся тошнотная масса рванулась из него наружу, и он уже просто не в состоянии был ее удержать. То есть он, конечно, попытался сдержаться и сказать этому, как его там… Никольскому, чтобы тот притормозил, но вместо слов выбросил из себя целый фонтан блевотины на пол рядом с Йоси, который брезгливо поджал ноги.

– …вашу мать, – выругался Никольский, останавливая машину прежде, чем Йоси попросил его об этом. – Мало того, что из-за вас всю машину покалечили, так вы еще теперь и сиденья обделываете! Что ж ты, сука, не сказал, что тебе проблеваться нужно?! Давай вылазь, беги к тем кустам и блюй себе, сколько душе угодно!

Не дослушав указаний, Алекс выскочил из машины, но до кустов не добрался – его снова вывернуло наизнанку прямо на трассе.

С такой силой его рвало второй раз в жизни.

Первый был очень давно, лет десять назад, когда он впервые отправился на ночной обыск в Газе, Посреди небольшой беленой комнаты с низким потолком, на массивном, покрытом ковром сундуке сидела женщина в чадре – жена того самого террориста, которого они разыскивали уже третью неделю, а возле дверей, ведущих в спальню, испуганно жались трое ребятишек. Алекс слышал, как в спальне с грохотом переворачивают кровати, на которых только что спали эти дети, как, выброшенные из стенной ниши, разбиваются на полу глиняные кувшины, и ему было стыдно. Стыдно за своих, которые только что направляли на детей длинные стволы автоматических винтовок "М-16", а сейчас разоряют их и без того нищенское жилище. Он замер возле двери, наблюдая, как старший лейтенант вместе с сержантом копаются в бельевом шкафу, бросая себе под ноги платья и мужские рубашки. Участвовать в этом грязном деле ему не хотелось и, видимо, старлей это заметил.

– Чего стоишь?! – крикнул он. – Сгони эту стерву с сундука и посмотри, что там.

– Нет! – испуганно завопила женщина, увидев направляющегося к ней Алекса. – Нельзя! Там наши священные книги… Нельзя! Нельзя трогать неверным!

Алекс остановился на полпути.

– Ну! – прикрикнул на него командир. – Что ты встал, как вкопанный…

– Так она говорит, что у нее там книги, Коран, наверное… Может, не стоит?!

– Я тебе что приказал?! Согнать эту стерву и открыть сундук. Ну, вперед!.. Если не захочет, дай ей легонько прикладом…

Пересиливая себя, Алекс подошел к женщине и потянул ее за рукав платья. Женщина заголосила в голос, упала на сундук и, обхватив его руками, всеми силами старалась помешать Алексу. Наконец он все-таки оттащил ее в сторону, и тогда крышка сундука вдруг стремительно распахнулась сама собой, из него выскочил здоровенный араб с топором в руках и бросился на Алекса. Спасли его ежедневные пятичасовые тренировки: он все-таки успел подставить автомат навстречу топору, а второго удара просто не последовало. Несколько выстрелов, прозвучавших откуда-то сбоку, оглушили его, и он увидел, как на теле террориста одна за другой появляются огромные, разворачивающие мясо дыры… Алекс смотрел и смотрел на это дергающееся уже в посмертных конвульсиях тело, и не мог оторвать взгляда. А потом, забыв обо всем на свете, выскочил во двор и долго блевал там возле одиноко растущего тутовника.

Никто из ребят тогда не сказал ему ни слова, и только в машине, когда они подъезжали к базе, старший лейтенант как бы невзначай заметил, глядя на дорогу:

– Запомни, Алекс, в Газе ты можешь ошибиться только два раза: в первый и в последний. Чаще всего оба раза совпадают. И если не ты их, то они тебя…

Сколько он после этого видел трупов в той же Газе, в Шхеме, в Ливане… Разных трупов – своих и чужих, иногда искалеченных взрывом или тем же топором до неузнаваемости, и ему казалось, что вид мертвеца уже никогда не вызовет в нем того смешанного со страхом и тошнотой чувства, какое он пережил тогда. И все-таки то, во что Лом превратился после купания в котле с кипятком, было в десятки, нет, в тысячи раз страшнее…

– Ну, как отблевался? – услышал он за спиной голос Никольского, – Знал бы я, что ты мне машину обгадишь, я бы тебя к ней близко не подпустил.

– Это на него московский воздух так действует, – сказал Йоси, мобилизуя все свое знание великого и могучего русского языка. – И от продуктов ваших тошнит…

– От наших продуктов, говоришь, тошнит?! – взорвался Никольский. – А меня от вас уже третий день блевать тянет! Два раза из-за вас чуть на тот свет не отправился. И вам, между прочим, два раза ваши поганые жизни спас…

– Какие еще два раза?!.

– А когда вам бомбу в "мерс" подложить хотели, не помнишь?! А то, что если б не я, у вас обоих сейчас бы точно паяльник из задницы торчал, тоже еще не понял?! Ну, давайте, колитесь, чем занимаетесь, каким образом связаны с грузинами и почему вас так все не любят… Или нам придется говорить уже в МУРе.

Алекс перебросился беглым взглядом с Йоси.

– Что ж, в МУРе, так в МУРе, – сказал он.

– Только учти, что показания мы будем давать исключительно в присутствии израильского консула.

– Нет, вы у меня тут заговорите, суки, тут и сейчас. – Никольский сделал два резких шага в сторону и вытащил свой "бульдог". – Оба на землю… На землю, я сказал!

И когда Алекс и Йоси, в который раз за эти сутки, оказались на земле, на еще прохладном асфальте, бросил им наручники:

– Пристегивайтесь! И без мухлежа, вашу мать!

– Слушай ты, Никольский, – Алекс ощутил, как возникшая на какие-то доли секунды там. У Лужников, симпатия к этому менту сменяется бешеной злостью: все они в конце концов оказываются одинаковыми. – Ты нас со своими "совками" не путай. Если что-то с нами случится, Израиль такой шум в мире поднимет…

– Слушай, пацан, ты по-моему еще не понял, в какую историю вы оба вляпались. Да если я вас здесь сейчас пристрелю, ни одна живая душа об этом не узнает… Трупы и то не сразу опознают, паспорта-то ваши у меня, я их у Лошака из ящика вытащил, – и, зайдя вперед, Никольский помахал перед его носом голубыми книжечками…

– Впрочем… – глаза Никольского заблестели, – Я о вас руки марать не буду… Не захотели колоться – отвезу туда, откуда взял, сдам прямо на руки Лошаку, его уже, наверное, из-под ареста выпустили. Пусть он с вами разбирается. Захотите по дороге колоться – поворачиваю и доставляю вас прямо на Арбат, не захотите – воля ваша. Давайте, полезайте в машину… Вот так, прямо в свою блевотину. И чтоб без фокусов…

* * *

Начавшееся в восемь часов утра совместное заседание ФСК и кавказского отдела министерства иностранных дел явно затягивалось. Молодой мидовец с холеным, досиня выбритым лицом, вот уже сорок минут переливал из пустого в порожнее и, кажется, с наслаждением прислушивался к каждому своему слову.

"Сопляк, – подумал генерал-лейтенант Ермаков, подходя к окну и демонстрируя всем своим видом равнодушие и презрение к тем азбучным истинам, которые с мальчишеской запальчивостью проповедовал мидовец. – Наверное, МИМО всего лет пять назад закончил, а уже заместитель завотдела. Раньше до подобной должности росли лет пятнадцать, а то и двадцать, но зато приходили с таким опытом, какой этому пацану и не снился. Сопляк! Вот только интересно, чей – в МИМО так просто никто не попадает. Как он сказал, его фамилия-то?.."

За окном просматривалась крыша "Детского мира", крохотные фигурки прохожих, останавливавшихся у торговых точек. На площадь, на которую непосредственно выходили окна его кабинета, он старался не смотреть: за пять лет Ермаков так и не смог привыкнуть к сиротливо стоящему на ней пустому постаменту, без величественной фигуры Дзержинского. И, тем не менее, взгляд сам собой уперся в этот пустой постамент…

– Вы должны понять, – продолжал тем временем вещать мидовец, – что такое для нас бакинская нефть. Дело даже не в том, что если нефтепровод пойдет из Азербайджана через Грузию в Турцию, европейский нефтяной рынок можно считать для нас потерянным, хотя это тоже крайне и крайне важно. С утратой контроля над бакинской нефтью мы утрачиваем важнейшие рычаги влияния на Закавказье и Кавказ, на все мусульманские республики. В сущности, это капитуляция перед Штатами, которые начнут диктовать свою политику на всей этой жизненно важной для нас территории. Активное участие в этой сделке Израиля и получение им долевого участия в концессии по строительству нефтепровода вызывает недовольство многих наших арабских партнеров, и вы легко можете догадаться, какими последствиями это нам угрожает… Наши позиции на Ближнем Востоке и без того в последнее время сильно пошатнулись. Сейчас наш отдел ведет переговоры и с Алиевым, и с Шеварднадзе, и мы надеемся, что нам удастся уговорить их отказаться от подписания концессии с Америкой и Израилем. И единственное, что нам от вас нужно, это получение неопровержимых фактов о том, что израильский бизнесмен Давид Крох связан с грузинской мафией, что Израиль ведет нечистую игру по отношению к Шеварднадзеи вообще пользуется грязными деньгами. Вы же вместо этого начинаете прибегать к каким-то чисто уголовным методам, гоняетесь за людьми Кроха… Должен заметить, что я с самого начала был против привлечения вас к сотрудничеству по этому вопросу, но если все уж так вышло, то наш министр просит вас не заниматься самодеятельностью, а просто выполнять наши просьбы…

"Все, – подумал Ермаков, – надо кончать эту говорильню, а заодно и посадить этого щенка на место'".

– Должен заметить, – сказал он, обрывая мидовца на полуслове и сознательно передразнивая его манеру говорить, – должен заметить, что мы думаем о России не меньше, чем вы. И не меньше, чем вы, понимаем важность Кавказа и Закавказья. Если бы это было не так, мы бы не вступили в контакт с Суретом Гуссейновым в Азербайджане и не вернули бы к власти Гейдара Алиева, с которым у меня лично чисто дружеские отношения еще со времен его работы в Политбюро ЦК и даже раньше. Должен заметить также, что, если бы это было не так, я бы никогда не толкнул Георгадзе на крайние меры против Шеварднадзе в Грузии, а ведь Игорь Георгадзе был одним из лучших наших офицеров, он был предан России больше, чем вы со своим говенным министром иностранных дел…

– Вы не смеете так о министре! – выкрикнул мидовец, и то, что он перешел на фальцет, рассмешило Ермакова.

– Я – смею! – сказал он. – Смею, молодой человек, потому что и ваш министр, и вы вместе с ним доживаете последние дни, и господин Козырев сам прекрасно об этом знает. Именно из-за таких, как вы и он, мы сегодня сидим здесь и вынуждены ломать голову над подобной проблемой. Такие, как вы и ваш Козырев, сначала развалили Советский Союз, а потом обосралнсь с вашей дипломатией на всех направлениях. Меня, например, вполне устраивало, когда меня называли "товарищем", а не "господином", но при этом Россия была Россией, а не тем, что вы из нее сделали. И если бы не наши методы, вам бы сейчас вообще не с кем было бы говорить на Кавказе. Или вы думаете, что Эльчибей и Гамсахурдиа – лучшие партнеры, чем Алиев и Шеварднадзе?! Так что мы собираемся и впредь действовать именно так, как лучше всего для России, а не так, как предлагаете вы.

"Солдафон! Тупица!" – с раздражением подумал мидовец.

– Я передам ваши слова господину министру, – сказал он вслух. – И думаю, что вам придется повторить их уже в другом месте.

Мндовец встал, подхватил свой дипломат и, цокая в наступившей тишине туфлями по паркету, направился к выходу из кабинета.

– Передай, передай… Только слово в слово, – бросил ему Ермаков в спину и, когда захлопнулась дверь, выдохнул все накопившееся раздражение в одном слове:

– Долбо…б!

– Ладно, – сказал он, усаживаясь за стол. – Давайте посмотрим, что у нас там происходит с этими грузинами и евреями. Докладывай, полковник…

– Я думаю, господин генерал, что сейчас нам стоило бы сосредоточиться на грузинах, тем более, что, как я вам уже докладывал утром, этой ночью Давид Крох убит, сведения эти получены от наших иранских друзей, и они – абсолютно точные. А Крох держал в руках практически все нити сделки. Куда важнее сейчас получить данные о счетах Джабы Иоселиани в российских банках, а они как раз на руках у двоих его людей, которые сейчас в Москве… Без этих денег участие Израиля в концессии представляется весьма сомнительным.

– Короче, – поморщился Ермаков. – И так с тем мудаком кучу времени потеряли.

– Если совсем коротко, то мы вчера проследили весь их путь из казино "Хаммер-центра" до гостиницы "Мосфильма". Как известно, официально левое крыло второго этажа гостиницы снимается фирмой "Тариэль" Сандро Жвания…

– Понятно, – кивнул Ермаков. – Значит, будем брать их в гостинице. Даю десять часов на разработку плана захвата. Но о людях Кроха тоже забывать не стоит. Наблюдение за ними продолжаете?

– Продолжаем, господин генерал. Но… вчера из казино они домой не вернулись, а наши ребята сосредоточились на грузинах и упустили их из виду. Думаю, что в течение двух-трех часов мы на них снова выйдем… Есть тут и еще одна проблема… Помните, я вам говорил о том муровце, который помешал нам тогда осуществить операцию у "Золотого Остапа"?..

– Ну?!..

– Он продолжает висеть у них на хвосте, и это сильно раздражает наших ребят… Парень он, по-видимому, ушлый…

– Кто такой, выяснили?

– Старший лейтенант МУРа Сергей Никольский. По всей видимости, дело не в нем, такое ощущение, что он выполняет приказ начальника информационного отдела полковника Егорова… Если б вы помогли нам убрать этого Никольского, господин генерал, надавили бы на кого следует… Вы же сами понимаете, что работать в таких условиях сложно.

– Погоди, погоди… Я ведь говорил с Егоровым по этому поводу сразу же после этой бузы на Шмидтов-ском. Выходит, он вместо того, чтобы своего топтуна на место посадить, решил нам на пятки наступать. Ах, сучара!

Ермаков смял сигарету, которую он собирался закурить, между пальцами.

– Я не думаю, что с Егоровым могут быть какие-то осложнения, товарищ генерал, – робко заметил подполковник. – Накопленные нами данные свидетельствуют о том, что он связан сразу с несколькими "королями" и обеспечивает им "крышу"…

– Можешь их перечислить?

– Да, Конечно. Лошаков из Лужников, Семаков из Чертаново, Медведев из Кунцево… Думаю, достаточно только намекнуть о том, что нам это известно, и дело будет улажено.

– Хорошо, – сказал Ермаков, поднимаясь из своего кресла. – Этого топтуна я с вас сниму в течение часа. В восемь вечера жду вас здесь с планом захвата гостиницы. И про двух еврейчиков тоже не забывайте, сядьте им снова на хвост и уже не слезайте. Не исключено, что они будут пытаться выполнить задание и после гибели Кроха, тогда нам придется пойти на экстренные меры. Все. Все свободны.

* * *

Никольский вел машину, то и дело поглядывая в зеркальце на сидящих сзади «пассажиров». Пристегнутые друг к другу наручниками, они, в принципе, могли при желании воспользоваться двумя свободными руками, и поэтому нужно было быть начеку. Но эти двое спали, словно он вез их не к Лошаку, а в их собственные апартаменты. Они спали, не замечая стоявшего в салоне тошнотворного запаха рвоты, спали, прислонившись друг к другу изорванными пиджаками, и ветер, врывавшийся в окно, приподнимал оставшиеся от их белых итальянских рубашек лохмотья, обнажая начинавшие опадать волдыри от ожогов. Они спали, сами не подозревая, до чего похожи внешне во сне, разве что один был поплотнее, повыше и чуть-чуть, самую малость, посветлее другого, но все равно их можно было принять за двух братьев, намаявшихся после тяжкой работы и бесконечных споров друг с другом и в Конце Концов заснувших, прижавшись, как в детстве, друг к другу.

Поглядывая на них в зеркальце, Никольский вдруг ощутил какое-то новое чувство по отношению к этим двоим, чуждым ему по крови, да и не только по крови, парням, Бог весть каким ветром занесенным в Москву образца 1995 года. И вслед за этим непонятным ему самому чувством возникло жуткое, непреодолимое желание остановить машину прямо на трассе, повалиться головой на руль и поспать, поспать хотя бы минут тридцать, а еще лучше – час.

– Между прочим, через пять минут наш самолет прибывает в Лужники, – громко сказал Никольский. – Пассажиров просим пристегнуть ремни. Для желающих покаяться предоставляется последняя возможность…

– Мрачный у тебя юмор, чувак, – сказал Алекс, открывая глаза. – Ты бы в самом деле лучше уж нас прямо здесь пристрелил, что ли…

– Не кизди, – ответил Никольский. – Кстати, знаешь этот анекдот про Кушкина?

– Да отстань ты…

"Никольский, Никольский, прием"… – заговорила вдруг рация.

– Прием, – машинально откликнулся Никольский.

– С тобой Егоров хочет говорить… Минутку…

– Привет, Никольский, – голос полковника Егорова, кажется, заполнил собой весь салон "жигуленка". – Тут у нас, понимаешь, обстоятельства несколько изменились, так что я с тебя тех двух израильтян снимаю. Можешь заниматься прежними объектами… Где ты, кстати, сейчас обретаешься?

– Да тут, по дороге, – неопределенно ответил Никольский. – А эти двое, между прочим, у меня в машине сидят. Могли бы и раньше сказать, я бы хоть ночь поспал!

– В машине?! – похоже, такого поворота Егоров не ожидал. – А знаешь, что?! Давай вези их к нам, мы их попробуем раскрутить. Сдашь их мне на руки – и сегодня целый день свободен…

…Не доехав полутора километров до Лужников, белый "жигуленок" резко развернулся на дороге и на скорости девяносто километров в час рванул в сторону Лубянки.

* * *

– Итак, что мы имеем? Двое молодых людей… – Егоров презрительно поглядел на Алекса и Йоси, – двое молодых людей, скажем так, подозрительной наружности сегодня в 6.30 утра в районе Лужников совершили зверское убийство гражданина Соломина Николая Дмитриевича, 1955 года рождения. Имеется несколько свидетелей, готовых подтвердить совершенное ими преступление. Называть свои подлинные имена молодые люди отказываются, один из них говорит по-русски с типичным кавказским акцентом. Ну, так как, будете говорить или по-прежнему ваньку валять?

– Я уже сказал и могу повторить еще раз: мы граждане Израиля и давать какие-либо показания будем только в присутствии израильского консула.

Алекс сам удивился тому спокойствию и достоинству, с каким ему удалось произнести эти слова. Впрочем, терять им, похоже, нечего и, значит, сейчас главное – держать себя в руках, держать до последнего, что бы там ни решил этот полковник. Йоси сидел рядом с ним и, улыбаясь каким-то своим мыслям, смотрел в окно, старательно делая вид, что не понимает ни слова из того, что тут говорится. А может, он и в самом деле не понимал, черт его знает!..

– А на основании чего, твою мать, я должен вызывать к тебе израильского консула?! – Егоров откатился чуть назад от стола на своем кресле и откинулся в нем, заложив руки за голову. – Откуда мне знать, чьи вы там граждане – болгарские, филиппинские или чучмекские? Паспорта есть?! Ну, хорошо, не паспорта, какие-нибудь другие документы? Ни черта у вас нет, мудаки, поняли?! Так что трепыхаться не советую. Будете умными – расскажете по-доброму, чем занимаетесь, оформим все в протоколе, выйдете отсюда живыми и можете мотать в свой Израиль. Только возвращаться не рекомендую – тут на вас такой зуб имеется. А не пожелаете…

Егоров замолчал, обдумывая, что ему делать. Оставлять обоих в МУРе было нельзя, но и выпускать вот так, не узнав, почему за ними охотятся "соседи", ему не хотелось. Да ведь и замминистру было обещано…

– Не пожелаете, – закончил он, наконец, фразу, – говорить здесь, заговорите в другом месте… – И, наклонившись над коммутатором, обратился к дежурному:

– Никольский еще здесь?

– Да здесь вроде вертится где-то, господин полковник.

– Вызови-ка его ко мне. И забери двоих, что у меня сидят…

– В КПЗ?

– Да нет, просто присмотри за ними минут десять…

Никольский появился в кабинете Егорова через пару минут.

– Не хотел тебя больше сегодня беспокоить, но приходится, старлей… Вот что: отвезешь сейчас этих двух клиентов в Лужники, сдашь Лошакову – и все, езжай домой отсыпаться. Я, кстати, слышал, машину у тебя побили, так что можешь взять нашу. А о твоей я позабочусь, через неделю будет, как новая..

– Как в Лужники, господин полковник?! – то, что сейчас предлагал ему сделать Егоров, было просто абсурдно. – Я же вам рассказывал… Нельзя им в Лужники, их там просто прибьют…

– Ты, Никольский, сколько времени в старлеях ходишь?.. Два года почти? Так вот, провернем эту операцию – будешь ходить в капитанах. Есть тут у меня одна задумка, не хочу тебя пока в нее посвящать… В общем, мне нужно, чтобы они несколько дней покантовались у Лошака. И вообще приказы, как известно, не обсуждаются, а выполняются.

И уже когда Никольский подходил к двери, добавил:

– Ты со мной дружи, Никольский. Служба – она, сам понимаешь, службой, а дружба – дружбой. Мое к тебе хорошее отношение дорогого стоит. Ну, давай, действуй…

Сергей шел в дежурную, пытаясь осмыслить приказ Егорова.

По МУРу уже давно ходили упорные слухи, что Егоров, как, впрочем, и другие начальники отделов, покрывает преступные группировки, получая за это свою "долю", но для таких рядовых "топтунов", как Сергей, они оставались лишь слухами, без каких бы то ни было доказательств. Отдавая этот идиотский приказ, Егоров не мог не понимать, что дает в руки старшему лейтенанту неопровержимые доказательства своей связи с Лошаком. И тем не менее, Егоров не боялся. Знал, что использовать его приказ в качестве доказательства Никольскому будет сложно. В крайнем случае, можно заткнуть ему рот… Но про "дружбу" он скачал не случайно: это было, вне всякого сомнения, приглашение к сотрудничеству, к участию в "доле" за определенные услуги.

"Вот будешь, пай-мальчиком, – проговаривал про себя Никольский, – и жить будешь как человек. Во всяком случае тысяча-полторы дополнительных баксов в месяц тебе обеспечены… Ну как, будем дружить с полковником или не будем?»

Черта с два! – ответил он сам себе. – Да после этого ты даже за дерьмо не можешь считаться, не то что за человека! Нет, нужно увольняться к чертовой матери и идти в частный сыск. Там тоже грязи хватает, но хоть не столько!

И уже приняв решение, он вошел в дежурную и хмуро бросил сидевшему за перегородкой лейтенанту:

– Егоров сказал, что мне дадут другую машину. Этих двоих, – он кивнул на сидевших в наручниках Алекса и Йоси, – я у тебя забираю.

– Куда теперь? – спросил его Алекс, когда они тронулись с места. – В "Матросскую тишину", что ли?

– Много чести, – усмехнулся Никольский. – Знаешь, что приказал полковник? Доставить вас туда, откуда взял. Так что хотите или нет, а с Лошаком встретиться вам придется…

– А может, договоримся, Никольский? Мы ведь, в конце концов, можем сбежать по дороге, – Алекс облизнул мгновенно пересохшие губы. – Мы сбегаем где-нибудь на трассе, а ты через день, чем хочешь клянусь, получаешь три тысячи баксов… Идет?

– Ты что мне, сука, взятку предлагаешь? При исполнении? Правду говорят, что у вас у всех одна психология, думаете, что за бабки весь мир купить можно!..

– А куда едем-то? – Алекс посмотрел в окно машины. – Вроде непохоже, что в Лужники…

– Сейчас увидишь…

Никольский сделал последний поворот и резко притормозил у резных ворог израильского посольства.

– Сидеть! – приказал он, увидев, что Йоси норовит открыть дверцу. – Или собираетесь прямо в наручниках вываливать?

Пока он открывал ключом наручники, Алекс лихорадочно соображал, что же произошло. Разговор о баксах подействовал? Но ведь этот тип с самого начала явно направлялся сюда, в то самое единственное место, которое им было нужно…

– Спасибо, Никольский, – это были совсем не те слона, которые он хотел сейчас скачать этому парню, но других у него не было. – Баксы за мной. Завтра же.

– Да плевал я на твои баксы! Лучше завтра же мотай в свой Израиль и сиди уже там до кнца жизни, понял? И дружку своему то же скажи. И запомни: на Ломе и Лошаке Россия пока не заканчивается. Хорошо запомни, ладно?! А меня, кстати, Сергеем зовут…

– Погоди, Никольский, – в голове у Алекса вдруг четко прояснился план той ловушки, которую им собрались устроить менты. – Ты ведь знаешь, что нам шьют убийство. И потом, наши паспорта у тебя…

– Паспорта у полковника, но ваши, думаю, до завтра их у него вытащат. Про убийство можешь забыть, никто вас обвинять в нем не станет, невыгодно…

– А ты? Как ты выпутаешься?

– Выпутаюсь, – невесело усмехнулся Никольский, вспомнив Егорова. – Выпутаюсь…

– Как ты думаешь, почему он это сделал? – спросил Йоси уже после того, как машина Никольского, тяжело тронувшись с места, исчезла за ближайшим поворотом.

– Черт его знает, – ответил Алекс. – Как пишут в умных книжках, "загадочная русская душа". Достоевский, Чехов, братья Вайнеры и прочая высокая литература. Лучше подумай, что ты сейчас в посольстве врать будешь…