Текст книги "Свидетельствуя о Христе до смерти… Екатеринбургское злодеяние 1918 г.: новое расследование"

Имеются веские основания полагать, что «Маленький Марков» был связан с немцами, а конкретно – с великим герцогом Эрнстом Людвигом Гессенским. Великий князь Андрей Владимирович, находясь в эмиграции, утверждал, что корнет Марков при отъезде из Петрограда в Тобольск имел с собой письма великого герцога, которые он должен был передать Царю. В поездке в Тобольск Маркову помогали два агента германской разведки, благодаря которым его путешествие и закончилось благополучно¹⁰³. Кстати, сам «Маленький Марков» не скрывал, что выехал из Советской России благодаря покровительству великого герцога.

Как бы там ни было, но 1 марта 1918 года «Маленький Марков» с поддельными документами на имя Соловьева отправился в Тобольск. Он должен был доставить Царской Семье книги и вещи от Вырубовой и выполнить распоряжение Маркова 2-го найти штабс-ротмистра Седова. В качестве доверенного лица Вырубова назвала Маркову имя о. Алексия Васильева, того самого, который на литургии назвал полным титулом Императора и Императрицу.

Прибыв в Тобольск и встретившись с о. Алексием Васильевым, «Маленький Марков» выяснил, что никто об организации Маркова 2-го в Тобольске не знает, а Соловьев недавно был в Тобольске, куда он привез теплые вещи и белье, но затем уехал в Покровское. Через о. Алексия «Маленький Марков» передал Царской Семье свой пакет и длинное письмо, в котором он призывал Государыню «мужаться» и уверял, что в скором времени Их Величества увидят в Тобольске не только его. В ответ, снова через о. Алексия, Марков получил от Государыни Абалакскую икону Божьей Матери и мундштук из слоновой кости, а также открытку для Вырубовой работы самой Императрицы Александры Феодоровны. При этом о. Алексий сказал, что Их Величества хотели бы увидеть Маркова, поэтому он просит его при выходе из церкви пройти вслед за ним, чтобы Царская Семья смогла узнать «Маленького Маркова». Марков поступил так, как его просил о. Алексий, и смог в последний раз в своей жизни видеть всю Царскую Семью, вышедшую на балкон. «Еще издали я увидел Их Величеств и Их Высочеств в комнатах, находившихся рядом с балконом второго этажа. Государь стоял рядом с балконной дверью, рядом в окне, на подоконнике, сидел Наследник. За ним, обняв его за талию, стояла Ее Величество. Рядом с Наследником сидела Великая Княжна Анастасия Николаевна. Рядом с Государыней стояла Великая Княжна Мария Николаевна, а за Государыней и Великой Княжной Марией стояли, вероятно, на чем-то высоком, Великие Княжны Ольга и Татьяна»¹⁰⁴.

О. Алексий сказал Маркову, что Императрица просила его покинуть Тобольск, так как здесь опасно и перебраться в Покровское. «Стиснув зубы, с тупым отчаянием, выполняя волю Их Величеств», Марков отправился в Покровское. Там он прибыл в дом Распутина и познакомился с его вдовой и младшими дочерьми. От них же он узнал, что Соловьев арестован. Опасаясь собственного ареста в случае красногвардейской облавы, Марков уехал в Тюмень. Там он принял решение вернуться в Петроград, но вместо этого оказался в рядах Красной Армии в качестве командира и снова под своей фамилией. Причины этой метаморфозы остаются до сих пор неясными. Марков 2-й недвусмысленно обвинял «Маленького Маркова» в двурушничестве. Действительно, в действиях «Маленького Маркова» много непонятного и странного, но обвинять его в предательстве все же нет никаких веских оснований.

Не менее запутанно обстоит дело и с Б.Н. Соловьевым.

Б.Н. Соловьев – сын казначея Святейшего Синода Н.В. Соловьева, который был большим почитателем Г.Е. Распутина. До Мировой войны Соловьев готовился к поступлению в Духовную Семинарию. Но началась война, и Соловьев добровольцем ушел на фронт. Во время отступления 1915 года он был ранен и эвакуирован в Петроград. Там он поступил в офицерскую стрелковую школу и по ее окончании был зачислен во 2-й пулеметный полк. Там он встретил Февральскую революцию¹⁰⁵.

О.А. Платонов утверждает, что во время февральского мятежа Императрица Александра Феодоровна якобы через Соловьева передавала Государю письма¹⁰⁶. Это, впрочем, весьма сомнительно, ибо по множеству свидетельств Императрица до революции лично не знала Соловьева. В письме Императрицы Александры Феодоровны Государю от 2 марта 1917 года действительно встречается фраза: «Грамотин и Соловьев едут к тебе с двумя письмами»¹⁰⁷. Но, скорее всего, речь здесь идет о каком-то другом Соловьеве, так как если бы это был зять Распутина, он бы не преминул рассказать о встрече с Императрицей и отправке с ним письма Государю. К тому же, по словам самого Соловьева, он был арестован 26 или 27 февраля мятежными солдатами и препровожден в Государственную Думу.

Находясь арестованным в Думе, Соловьев неожиданно становится, с его слов, обер-офицером и адъютантом А.И. Гучкова, который тогда был председателем военной и морской комиссии Государственной Думы. Если этот факт действительно имел место, то непонятно, как все это могло произойти. Сам Соловьев объяснял это свое перевоплощение следующим образом: «Вы спрашиваете, почему так вышло? Потому что я, получив воспитание в консервативно-патриархальной среде, никогда не интересовался и никогда не занимался никакой политикой, будучи проникнут с самого детства религиозными началами, занимавшими меня почти всецело. Все вокруг опрокидывалось, рушилась святая святых. Хотелось не молчать, протестовать, но что же можно было сделать? Не тащили больше никуда из Думы, куда меня притащили солдаты – вот и сидел»¹⁰⁸.

Все это в высшей степени подозрительно. Офицер-монархист, исполненный религиозного чувства, далекий от политики, которому хотелось «не молчать и протестовать», вдруг становится помощником злейшего врага Императора, мятежника и заговорщика Гучкова. С другой стороны, Гучков берет к себе в адъютанты арестованного монархиста! Правда, надо сказать, что сам Гучков нигде не упоминал о своем знакомстве с Соловьевым. Но, с другой стороны, в данном случае лгать Соловьеву не было никакого смысла, так что, по всей вероятности, он говорил правду. Объяснением этой странной близости врага Императора Николая II и монархиста Соловьева может служить предполагаемое масонство последнего, так как масонство Гучкова общеизвестно. Имеются сведения, что Соловьев был оккультистом, путешествовал и жил в Индии, был учеником Гурджиева, занимался черной магией, выдавливал «капли из карандашей» и т. п. Однако все эти утверждения не имеют под собой убедительных доказательств. О.А. Платонов утверждает, что Соловьев был масоном, так как состоял секретарем при банкире К.И. Ярошинском, который, по утверждению Платонова, тоже был масоном. Но последнее, само по себе, конечно, также не может являться доказательством.

При этом странно, что, допрашивая Гучкова, следователь Соколов не задал ему вопроса о Соловьеве. Однако жена Соловьева Мария в своих показаниях, данных следствию, подтверждала тот факт, что ее муж был адъютантом Гучкова: «Я не знаю, какое участие он принимал во власти во время после переворота, но знаю, что он был адъютантом Гучкова. После ухода Гучкова ушел и он»¹⁰⁹.

Но здесь следует заметить, что в показаниях Матрены Распутиной, данных следователю Соколову, много сомнительного. Чего стоит ее фраза, что Распутин «позволял себе иногда и кричать на Государя, а в горячности иногда даже топал на него ногами. Был один случай, когда отец, накричав на Государя, ушел, не простившись с ним»¹¹⁰.

Для тех, кто имеет подлинное представление о личности Императора Николая II, сразу будет понятна вся лживость и невозможность подобных утверждений. Понятно, что если бы такой факт имел место, Распутин был бы на следующий же день изгнан из царского окружения. При этом следует отметить, что, по словам той же Матрены, она до смерти отца никогда не была во дворце и ни разу не видела ни Государя, ни Государыню. Ясно, что такие небылицы мог ей рассказывать либо сам Распутин, либо, что скорее всего, его «доброжелатели»; возможно, данная фраза была занесена кем-то в показания Матрены без ее ведома, или Матрена по чьему-то наущению сказала то, что от нее хотели услышать.

Но это не единственное противоречие у Матрены. Так, приводя содержание писем Императрицы, которые ей читала Вырубова, Матрена свидетельствует: «Государыня писала Вырубовой, что жизнь Их в Тобольске – ужасна, что Они ходят в тряпье, так как Их дорогой, когда Они ехали в Тобольск, обокрали. Таких писем было много. Государыня просила помощи деньгами и вещами. Она, зная, что я вышла за Соловьева, о чем Ей писала Вырубова, указывала в письмах, что просимое лучше всего доставит Соловьев»¹¹¹.

Все, что приведено выше, является ложью. Ничего подобного в своих письмах Государыня не писала. Ее письма были совершенно противоположного содержания. В доказательство мы приведем отрывки из этих писем: «Мы далеко от всех поселились: тихо живем, читаем о всех ужасах, но не будем об этом говорить. Вы во всем этом ужасе живете, достаточно этого. <…> Не надо так мрачно смотреть – голову наверх – бодрее всем в глаза смотреть. Никогда надежду не терять. Господь испытывает, а потом облегчит, полечит все ужасные раны. <…> Надеюсь, ты получила немного съестного, которое я Тебе послала через Лоткаревых и г-жу Краруп? <…> Скажи, получила ли ты разные посылки через знакомых с колбасой, мукой, кофе, чаем и лапшей, и подарки, письма и снимки? <…> Мне нелегко, но я так благодарна за то, что имела. <…> Носишь ли Ты серый шарф, с горячей любовью вязала его. <…> Не унывай, родимая, скорбящая сестра. <…> Связала пару чулок и посылаю Тебе. <…> Страшно тронуты, что X. привез деньги, но, правда, не надо больше – все пока у нас есть. <…> Милая, не надо белья, достаточно совершенно у всех, все имеем. <…> Как Тебя за деньги благодарить? Несказанно тронута. Берегу, чтобы тебе вернуть потом; пока нет нужды. <…> Не стоит так баловать: вам трудно во всех отношениях, а у нас нет лишений, правда. <…> Ужасно тяжело Вам всем живется – бедные – больно думать – все, что вы переживаете. А нам лучше всех живется. <…> Хорошо живем – ни в чем не нуждаемся»¹¹².

Как видим, Императрица Александра Феодоровна не только никого ни о чем не просила, не только не жаловалась, но, наоборот, старалась приободрить своих друзей, в меру возможностей заботилась о них, заверяя, что она и вся Семья ни в чем не нуждаются. Не мыслями о суетном, преходящем наполнены письма Государыни, но тревогой о любимой России, смирением перед волей Божьей, заботой о ближнем и любовью. «Несмотря на то, – пишут составители «Писем Святых Царственных Мучеников из заточения», – что Царственные узники испытывали крайнюю нужду не только в денежных средствах, но и в продуктах питания, Царская Семья продолжала самоотверженно оказывать широкую помощь всем нуждающимся, которые имели счастье с ней соприкасаться»¹¹³.

Имя Соловьева упоминается Императрицей всего один раз, если не считать ее письма Соловьеву, подлинность которого не очевидна, и это упоминание не имеет никакого отношения к просьбе о посредничестве.

Таким образом, Мария Распутина либо лжет в своих показаниях, либо ее показания фальсифицированы. Мы не знаем, что лежит в основе этой лжи, но совершенно ясно, что доверять показаниям жены Соловьева в полной мере нельзя: если она солгала единожды, она могла это сделать второй и третий раз.

Соловьев женился на дочери Распутина Марии (Матрене) Григорьевне Распутиной 22 сентября 1917 года. Императрица узнала об этом уже в Тобольском заточении: «Матреша вышла замуж, – писала она, – они сейчас в Петрограде»¹¹⁴. Одни объясняют этот шаг Соловьева благородной верностью слову, он якобы обещал Распутину жениться на его дочери, другие – стремлением войти в доверие к Государыне с целью недопущения спасения Царской Семьи. Со слов Матрены Распутиной, Императрица Александра Феодоровна знала Соловьева со слов самого Г. Распутина и заочно относилась к нему хорошо. Практически все, кто дал показания следователю Н.А. Соколову, отзывались о Соловьеве крайне отрицательно. Причем порой эти свидетельства настолько демонизируют Соловьева, что невольно начинаешь сомневаться в их полной достоверности. Так, поручик Логинов сообщал, что Соловьев гипнотизирует свою жену «ежедневно, ежечасно, ежеминутно. В его присутствии она ничего не может говорить что-либо нежелательное ему. Соловьев носит на себе икону Распутина, подаренную Императрицей, его рубашку и белье. 1 марта 1917 года Соловьев привел к Государственной Думе 15 тысяч войска Петроградского гарнизона. Был назначен адъютантом операционного отдела военно-революционного штаба в Петрограде до октября месяца 1917 года»¹¹⁵.

В этих утверждениях много подозрительного: начиная от «ежеминутного» гипнотизирования Матрены Распутиной и заканчивая пятнадцатитысячным войском. Скорее всего, этот рассказ – плод фантазии Логинова, который перенес лживый миф о «Распутине-гипнотизере» на его зятя. Также непонятно, каким образом малоизвестный поручик мог привести такую военную силу, и тем более непонятно, что это событие огромной важности не нашло отражения ни в воспоминаниях, ни в исторических документах.

В начале 1918 года Соловьев, с его слов, поступает на службу к банкиру Ярошинскому. Причиной этого Соловьев называет денежные затруднения: «Я лично стал испытывать к этому времени затруднения в материальном отношении, и чтобы их поправить, я поступил на службу к банкиру Ярошинскому Карлу Иосифовичу»¹¹⁶.

К.И. Ярошинский был одним из тех немногих богатых людей, который передавал деньги Царской Семье в Тобольск. Правда, Соловьев уверял, что Ярошинский пошел на оказание финансовой помощи Царской Семье «с большой неохотой». В своем письме Вырубовой Императрица Александра Феодоровна заочно благодарит Ярошинского за помощь: «Нежно благодарим, несказанно тронуты Ярошинским. Правда, ужасно трогательно и мило, что и теперь нас не забывает»¹¹⁷. Платонов уверяет, что в своих действиях Ярошинский был неискренен и стремился добиться доверия Царской Семьи с провокационной, зловредной целью. Платонов даже договаривается до того, что называет Ярошинского «одним из главных виновников того, что Царскую Семью не удалось спасти»¹¹⁸. Впрочем, у О.А. Платонова много таких эмоциональных бездоказательных пассажей, а его ссылки на «архивные данные» без указания источника просто несерьезны, когда речь идет о таком важном деле, как доказательство виновности Ярошинского в зловредной для Царской Семьи деятельности. Кроме того, обвиняя Ярошинского и Соловьева, О.А. Платонов почему-то считает их товарища и помощника, «Маленького Маркова», человеком, «участвовавшим в попытке спасения Царской Семьи». Так как эта «попытка» осуществлялась под руководством Соловьева и субсидировалась Ярошинским, то высказывания Платонова лишены всякой логики.

Многие обвиняли Ярошинского в сотрудничестве с немцами и большевиками. Об этом как будто свидетельствует то обстоятельство, что после Октябрьского переворота Ярошинский был одним из немногих банкиров, чьи дела по-прежнему шли очень хорошо. По его инициативе в 1917 году планировалось слияние трех крупнейших банков – Петербургского Международного, Русского для внешней торговли и Русского торгово-промышленного, фактическим хозяином которого должен был стать Ярошинский. Однако, как мы уже успели заметить, в то время многие монархисты и даже люди, близкие к Царской Семье, например Вырубова, не считали для себя зазорным общаться с большевиками. Не вдаваясь в оценку личности ни Ярошинского, ни Соловьева, хочется все-таки предостеречь от таких однозначных выводов, к каким приходит Платонов. Даже следователь Соколов, который, не всегда доказательно, считал Соловьева агентом немцев, был осторожен в оценке Ярошинского: «На чьи деньги работала Вырубова? – пишет он. – Многим, вероятно, известно имя банкира и сахарозаводчика К.И. Ярошинского. Поручик Логинов, наблюдавший за Соловьевым, показывает, что Ярошинский был агент немцев; что в войну он имел от них громадные денежные суммы и на них вел по директивам врага борьбу с Россией, что на эти деньги и работала в Сибири Вырубова. Как судья, я по совести должен сказать, что роль Ярошинского осталась для меня темной. Мой долг указать строгие факты. Ярошинский был известен Императрице. Он финансировал лазарет имени Великих Княжон Марии Николаевны и Анастасии Николаевны и в то же время был помощником коменданта личного санитарного поезда Императрицы. Нет сомнений, что он имел связи с кружком Распутина и был близок и с Манасевичем-Мануйловым, и с Вырубовой. Ярошинский показал мне при допросе, что он давал деньги Вырубовой для Царской Семьи, когда она была в Тобольске, и израсходовал на это дело 175 000 рублей. В то же время он категорически отверг всякую связь, даже простое знакомство, с Соловьевым»¹¹⁹.

Сам Ярошинский в своих показаниях Соколову заявил следующее: «Во время войны я финансировал лазарет имени Великих Княжон Марии Николаевны и Анастасии Николаевны, находившийся в Царском, и заведовал им. Кроме того, в санитарном поезде ее Величества Государыни Императрицы я был помощником заведующего (коменданта) поезда. В силу этих обстоятельств я был Государю Императору и Его Семье лично известен.

Когда произошел переворот и Царская Семья находилась в Царском, я не хотел уезжать из Царского, не простившись с Семьей. Я знаю, что никто, даже из самых приближенных к Ней лиц, не хотел идти к Ней, кроме одного священника, который был в составе названного мною поезда.

Во время пребывания Царской Семьи в Тобольске в Петрограде была группа лиц, которая поставила себе целью помочь Царской Семье в целях облегчения ее материального положения и спасения Ее, как это удастся на месте. Я не помню, кто именно обратился ко мне от этой группы. Я сам имел общение с членом одного из государственных учреждений Лошкаревым, не знаю, членом Думы, или же совета. Я знаю только, что с Лошкаревым была связана и Анна Александровна Вырубова. Я дал этой группе в два раза 75 000 рублей: в первый раз 25 000 и во второй 50 000 рублей. Эти обе суммы я передал, помню, в квартире Лошкарева в закрытых пакетах двум курьерам. Оба они, вероятно, были офицерами. Фамилий их я не знал и не знаю, знаком с ними не был. Один из них был среднего роста, блондин, другой – низенький, черноватый. Кроме того, я передал Вырубовой в разное время для этих же целей сумму свыше ста тысяч рублей. Я заказывал у придворного портного Нольдштерма и костюмы для Императора. Вырубова, как мне известно, заказывала для Семьи дамские вещи. Я имею сведения, что первая из указанных мною сумм была доставлена Царской Семье. О судьбе второй суммы я не осведомлен.

Через тех же, вероятно, курьеров я получил от Вырубовой два письма от Императрицы и одно от Марии Николаевны. Ничего особенного в этих письмах не было: они, конечно, могли быть только осторожными. Вырубова передавала мне, что Царская Семья думала, что я сам привез ей: об этом писала Вырубовой в письме Императрице. А деньги курьер передал Им, кажется, через одну из горничных. Семья и попросила, чтобы этот курьер прошел с горничной мимо окон дома, Вырубова мне передавала, что Семья была удивлена, увидев не меня. Я не знал лично Распутина. Не знал я и семьи его. Может быть, фамилии офицеров-курьеров и были Соловьев и Марков; я не знал их лично и фамилий их тогда не знал»¹²⁰.

Эти показания Ярошинского интересны тем, что, во-первых, он лично отрицает свое знакомство с Соловьевым, а во-вторых, называет нам новое имя – Лошкарева. Точных сведений об этом Лошкареве найти не удалось, но тот факт, что он был депутатом Государственной Думы или Совета, лишний раз доказывает, что революционные власти, так или иначе, были причастны к мероприятиям «спасателей» Царской Семьи.

Слова Ярошинского о том, что он не знал Соловьева, находят подтверждение в показаниях дочери Манасевича-Мануйлова

В.И. Барковой, которая показала на следствии: «Я знала давно банкира Карла Иосифовича Ярошинского. Он был известный банкир, богатый человек. Он был хорошо знаком с моим отцом. <…> За все время моего знакомства с Распутиным, я ни разу не слышала там фамилии Соловьева и офицера Соловьева не знала и не знаю»¹²¹.

А ведь Мария Распутина показывала на следствии, что Соловьев был близок к ее отцу, который очень хотел, чтобы она вышла за Соловьева замуж. Правда, к показаниям самой Барковой надо относиться с большой долей недоверия.

Вполне возможно, что Ярошинский, оказывая помощь Царской Семье, руководствовался гуманными или иными личными соображениями, но и вполне возможно, что он выполнял указание масонов, большевиков или немцев, используя, так же, как это делал

Горький, доверчивую Вырубову для полного контроля над ситуацией вокруг Царской Семьи. Точно так же трудно однозначно оценивать и деятельность Соловьева.

Еще раз повторимся: мы не даем оценки личности Соловьева. Нас интересует одно: собирался ли он освободить Царскую Семью и если собирался, то были ли его планы реальны? Дадим слово самому Соловьеву: «В Тобольске при проживании Императорской Фамилии, там я был два раза, и оба по поручению банкира Ярошинского Карла Иосифовича, а равно и моему желанию. К банкиру Ярошинскому я поступил для того, чтобы улучшить свое материальное положение, которое пошатнулось при большевиках. Обе поездки в Тобольск, первая в январе 1918 года и вторая в феврале того же года, были совершены для обследования жизненных условий и материального положения Государя. В первую поездку я получил на дорожные расходы 25 000 рублей и которые были переданы мной ввиду необходимости Семье Государя. Во вторую поездку от Ярошинского же получил около четырех-восьми тысяч в счет моего содержания, и в Тобольске я передал личных своих денег Государю двадцать тысяч, из которых 10 000 чеком с моего текущего счета на имя епископа Гермогена. Оба раза сношения велись через прислугу Царской Семьи Романову Анну Павловну, которая передавала их камердинеру Волкову. Говорить с Государем я не мог оба раза, равно как и с членами Царской Семьи. С отрядом, охранявшим Государя, я никаких отношений не имел, т. к. не был уверен в их благожелательном отношении к Государю»¹²².

По словам Соловьева, которые до нас донес С.В. Марков, между ним и Императрицей произошел обмен письмами. Издатели «Писем Святых Царственных Мучеников», не сомневаясь, верят в их достоверность. Мы же все-таки отнесемся к этим письмам с некой долей скепсиса, так как их достоверность основывается лишь на словах Соловьева, который при этом, по его же словам, сжег подлинники этих писем, предварительно их переписав. Но даже если эти письма подлинные, они свидетельствуют о том, что Соловьев не готовил никаких серьезных действий по освобождению Царской Семьи. В своем первом письме Императрица пишет Соловьеву: «По вашему костюму торговца вижу, что сношения с нами не безопасны. Я благодарна Богу за исполнение отцовского и моего личного желания: Вы муж Матреши. Господь да благословит ваш брак и пошлет вам обоим счастья. Я верю, что вы сбережете Матрешу и оградите от злых людей в злое время! Сообщите нам, что вы думаете о нашем положении. Наше общее желание – это достигнуть возможности спокойно жить, как обыкновенная семья, вне политики, борьбы и интриг. Пишите откровенно, так я с верой в вашу искренность приму ваше письмо. Я особенно рада, что это именно вы приехали к нам. Обязательно познакомьтесь с о. Васильевым, это глубоко преданный нам человек. А сколько времени намерены пробыть здесь? Заранее предупредите об отъезде»¹²³.

Что настораживает в этом письме? Во-первых, вступление. Императрица как будто специально еще раз напоминает, что это она и Распутин хотели видеть мужем Матрены именно Соловьева. Для Соловьева это вступление крайне важно, ибо лишний раз делает легитимными все его действия в Тобольске. Во-вторых, в письме упоминается «о. Васильев», то есть отец Алексий Васильев. Именование этого батюшки «о. Васильев», как впрочем, и вообще именование любого священника по фамилии, было совершенно не характерно для Царской Семьи. Если мы посмотрим дневники Императора Николая II и Императрицы Александры Феодоровны, то мы увидим, что они всюду называют его отцом Алексием, а не отцом Васильевым. Последнее же именование характерно для «Маленького Маркова» и самого Соловьева. Весьма сомнительно, чтобы Императрица Александра Феодоровна вдруг изменила своей привычке и стала бы называть священника по фамилии.

Но еще более поразителен ответ «спасателя» Царской Семьи Соловьева: «Глубоко признателен за выраженные чувства и доверие. Приложу все силы исполнить Вашу волю сделать Мару счастливой. Вообще, положение очень тяжелое, может стать критическим. Уверен, что нужна помощь преданных друзей или чудо, чтобы все обошлось благополучно и исполнить ваше желание о покойной жизни. Искренне преданный Вам Б.»¹²⁴ (Выделено нами. – П.М.).

Это письмо настолько поражает равнодушием к адресату, что невольно задумываешься, а писал ли его Соловьев? В самом деле, в январе 1918 года мало кто мог себе представить, что большевики осмелятся пойти на то чудовищное злодеяние, которое они совершили в июле 1918 года. По нашему мнению, именно это неверие оказывало парализующее действие на тех людей, кто был в состоянии оказать действенную помощь Царской Семье. Но Соловьев говорит уверенно о том, что «положение очень тяжелое, может стать критическим», что для Царской Семьи могло означать одно – смерть. Далее Соловьев еще более сгущает краски и фактически говорит Императрице, что Царская Семья брошена всеми и спасти ее может только чудо. Даже если Соловьев действительно обладал подобной информацией о дальнейшей судьбе Царственных Узников (кстати, откуда и от кого?), то, поступая таким образом, он приносил им новые тяжелые моральные мучения, причем прежде всего, Государыне. Интересно то, что в письме Соловьев говорит, что «приложит все усилия, чтобы сделать Мару счастливой», но ни слова не говорит о том, какие усилия он собирается прилагать, чтобы помочь Царской Семье. Таким образом, если Соловьев действительно писал это письмо в январе 1918 года, то он действовал как провокатор и подлец. Но велика вероятность того, что Соловьев выдумал эту переписку с Царицей или изменил ее, вставив нужные ему куски, для того чтобы оправдать себя в глазах русской монархической эмиграции, да и в глазах потомков. В ситуации конца 1920-х годов его переписка с Императрицей обрела совсем иной смысл: исходя из нее получалось, что Соловьев, действуя в полном одиночестве, пытается предупредить Царскую Семью об опасности и встречает понимание и благодарность Императрицы. «Вы подтвердили мое опасение, – якобы пишет она. – Благодарю за искренность и мужество. Друзья или в неизвестном отсутствии, или их вообще нет, и я неустанно молю Господа, на Него Единого и возлагаю надежду. Вы говорите о чуде, но разве уже не чудо, что Господь послал сюда к нам вас? Храни Вас Бог. Благодарная А.»¹²⁵.

Если представить, что эти письма сфальсифицированы Соловьевым, то он ими достигал две цели: показывал полное бездействие и равнодушие «друзей» Царской Семьи к ее судьбе, в первую очередь главного оппонента Соловьева – Маркова 2-го, а во-вторых, оправдывал себя в глазах монархистов, которые после последних фраз из письма Императрицы вообще не могли ничего сказать против Соловьева.

Как бы там ни было, но переписка Соловьева и Императрицы Александры Феодоровны, истинная или ложная, доказывает, что в цели Соловьева не входило освобождение Царской Семьи. Все остальные рассуждения, как-то: был ли Соловьев германо-большевистским шпионом или искренним почитателем Царской Семьи – не имеют большого значения в рассматриваемом вопросе.

Таким образом, так называемый «кружок Вырубовой», состоявший из Соловьева и «Маленького Маркова», не мог освободить Царскую Семью и не ставил перед собой такой задачи. Получая деньги от Ярошинского, связанного, по всей вероятности, с немецким капиталом, и находясь, судя по всему, под контролем большевиков, этот «кружок» был совершенно не опасен Советской власти и не мог стать причиной поспешного вывоза Царской Семьи из Тобольска.