Текст книги "История государственного управления в России"

Новый административный строй Российского государства складывался в ходе объединительного процесса, вызволения системы управления русских земель из жестких рамок ордынского владычества. Ордынские ханы стремились предотвратить формирование опасного для них общерусского центра и поэтому манипулировали ярлыками на княжение, сохраняя тем самым раздробленность и обособленность местных систем управления. В то же время, они ввели единообразие в важнейших для себя сферах – в сборе дани (ордынского выхода) и воинской повинности. Когда верховная власть перешла к русским князьям, они сохранили эти две отрасли без изменений. Вних поначалу и заключалось государственное управление. В остальном еще долгое время сохранялось многообразие. В разное время и на различных условиях вошли в состав Московского великого княжества те или иные русские земли. Поэтому он долго сохраняли «живые черты прежней автономии».

Полусамостоятельный характер имели вассальные княжества служилых татарских царевичей. Самое крупное из них – Касимовское (городок Мещерский) —было дано сыну Улу-Мухаммеда Касиму, выехавшему на Русь и воевавшему на стороне Василия Темного против Дмитрия Шемяки. Татарские отряды оказались наиболее боеспособными и надежными в войске великого князя. Поэтому при дворе Василия Темного был моден татарский язык и вообще татарский элемент, что даже вызвало глухой ропот русской части двора. Василий высоко ценил помощь татар, так как они служили лично ему и были альтернативной силой княжеско-боярским отрядам. Такую же роль при Иване III играл преемник Касима царевич Данияр, изгнать которого требовал хан Большой Орды Ахмат. Великий князь даже посылал царевичу ежегодные «поминки» (подарки) – отголосок прежней ордынской дани. Существовали также вассальные города-княжения других царевичей, родственников казанских и крымских ханов.

За братьями великого князя сохранялись традиционные уделы, в которых они выступали полноправными государями. Великий князь заключал с ними специальные договоры (докончания), в которых закреплялся его суверенитет, т.е. удельные родичи признавали его своим «отцом», а себя «сыновьями». Они не могли вести внешнюю политику и чеканить монету. Тверь поручалась, как правило, сыну великого князя, а Рязань была привязана династическими браками и опекунскими узами. Удельные князья платили в казну бывший ордынский «выход», обладали правом суда, выдавали кормленные, тарханные и несудимые грамоты своим наместникам и монастырям, имели свою боярскую думу, дворец с дьяческим аппаратом. Иван посылал к их дворам и в их боярские думы своих ставленников из числа старомосковских бояр, отстраняя от власти в уделах местное боярство и парализуя тем самым волю к сопротивлению самих удельных князей.

Иван вел дело к постепенной ликвидации уделов. Так, он забрал себе выморочный Дмитровский удел брата Юрия, чем вызвал недовольство братьев Андрея Угличского и Бориса Волоколамского. За время своего правления Иван фактически ликвидировал уделы своих братьев, но восстановил их в гораздо меньших размерах для своих сыновей Юрия (Дмитровский), Дмитрия (Углицкий), Семена (Калужский), Андрея (Старицкий). Эти уделы в совокупности настолько уступали владениям великого князя, что не представляли реальной опасности для государственного единства.

Полуудельный статус имели владения служилых княжат. Это были потомки владетельных княжеских домов, утративших былую самостоятельность (князья Ростовские и Ярославские), князья западнорусских земель, перешедшие от Литвы на службу Москве (князья Воротынские, Белевские, Одоевские и другие). По знатности рода они не уступали великому князю, так как происходили из Рюриковичей, Гедиминовичей и Ольгердовичей и поэтому были выше старомосковских бояр. Однако они были в полной власти великого князя со всеми своими вотчинами и были удалены от реального управления и не входили в Боярскую Думу. В силу же родовой традиции они были государями для своих служилых людей, из которых формировались их воинские части.

Долго сохранялось особое положение Новгорода. Иван не сразу ввел здесь московские порядки. Новгород сохранил монопольное положение во внешней торговле со Скандинавией, сношения со Швецией велись только через новгородских наместников. Новгород сохранил свою традиционную судебно-правовую систему. Великий князь обещал не выводить новгородских бояр, не вмешиваться в их вотчины и не набирать новгородцев на московскую военную службу. Такие обещания давались и Пскову, Вятке, Твери… Однако суровая необходимость укрепления центральной власти и создания для нее прочной социальной опоры в лице поместного дворянства заставила Ивана пойти на массовый вывод местных бояр и других землевладельцев на московские земли, а на освободившиеся вотчины поселить служилых людей – дворян-помещиков.

Наконец, еще одним автономным и притом крупнейшим землевладельцем была церковь, особенно монастыри. Удельные князья, бояре делали крупные земельные вклады в монастырь «по душе». Сами монастыри вели активную колонизационную политику, осваивая малозаселенные пространства на северо-востоке страны. С ордынских времен белое и черное духовенство пользовалось полным иммунитетом. На подвластное монастырям население не распространялась княжеская юрисдикция.

Вне пределов этих полуавтономных территорий формировалась новая административная система, состоявшая из двух ветвей – государственной и собственно великокняжеской вотчинной, или дворцовой. Государственная была представлена наместниками и волостелями. Они были в каждом крупном городе и в каждом сельском районе. Главной их обязанностью было вершить суд. Вместо жалованья князь разрешал им удерживать на себя часть собираемых судебных пошлин, а также «кормиться» от своего города или района. Размеры «кормления» определялись в специальных грамотах. В них устанавливалось обязательное участие местных жителей в судебных разбирательствах и право жаловаться на судей самому великому князю. Первая такая грамота была дана Белозерскому уезду в 1488 году, который был взят в казну после смерти в 1486 году последнего внука Дмитрия Донского – князя Михаила Андреевича Верейского-Белозерского. Она знаменовала собой конец удельной системы и начало крупной административно-судебной реформы. Судя по всему, это была типовая региональная грамота, в которой определялись «кормы» наместников и их служилых людей – тиунов и доводчиков. Наместник и его люди могли получать строго фиксированную натуральную или денежную оплату дважды в год с каждой «сохи» (единица обложения) княжих, боярских, монастырских, черных (государственных) земель. Иммунитетные грамоты, выданные прежними удельными властями, отменялись. Проводилось четкое размежевание монастырских и черных земель. Станы и деревни были поделены между доводчиками, число которых устанавливалось не более десяти. Тиунов при наместнике могло быть не более двух. Поборы с местных жителей могли взиматься только через посредство выборных сотских, которые должны привозить «кормы» в город на Рождество (25 декабря) и на Петров день (29 июня).

Великокняжескимиземлямиведал Дворец во главе с дворецким. Его деятельность приобретала общегосударственный характер по мере превращения московского княжества в Российское государство. Он осуществлял контроль над деятельностью кормленщиков. Великокняжеская канцелярия – Казна – также становилась государственным учреждением. Управляющий Казной – казначей – назначался из числа приближенных великого князя, хорошо знавших не только финансовое дело, но и внешнюю политику, поскольку он руководил дипломатией. Его ближайшим помощником был хранитель большой государственной печати – печатник.

Наряду с Государевым Дворцом действовали областные дворцы, созданные для управления отдельными территориями, в недавнем прошлом бывшие уделами и вовсе самостоятельными (Новгородский дворец, Тверской дворец) княжествами. Областные дворецкие, подобно государеву дворецкому, осуществляли на своей территории высшую судебную власть, надзор над судебно-административной деятельностью наместников, волостелей, городчиков, выдавали различного рода иммунитетные грамоты.

На место прежней дружины как главного кадрового резерва для центрального и местного управления пришел Государев Двор. В отличие от лично свободных дружинников, Двор был корпорацией зависимых от князя служилых людей – дворян и детей боярских. Из их числа назначались военачальники и администраторы более низкого ранга, нежели бояре. Они занимали также служебные придворные чины постельничего, ясельничего, ловчего, кравчего и т.д., реальный политический вес которых непрерывно возрастал, ибо они постоянно находились при особе великого князя.

К концу XV, и особенно в начале XVI столетия, резко выросли роль и влияние дьяческого аппарата Казны, Боярской думы и Дворца. Дьяки забрали в свои руки все важнейшие отрасли государственного управления: посольские дела, делопроизводство по военно-оперативным делам (разрядные книги), великокняжеское летописание. Значение последнего было особенно велико, так как авторитет исторического прецедента был непререкаемым. По летописям доказывались права московских князей на новгородские, псковские, вятские и иные русские земли, входившие некогда в состав Киевской Руси. Дьяки, в отличие от бояр, были профессиональными управленцами и назначались не по правилам местничества, а по профессиональной пригодности. Они выполняли определенные поручения, действовали как органы управления с функциональным, а не территориальным распределением дел, то есть были предвестниками новой, приказной системы, созданной реформами середины XVI столетия. Видными политическими фигурами рассматриваемого периода были дьяки Федор Курицын, Третьяк Долматов, Андрей Майко, Данила Мамырев, МисюрьМунехин.

Возвышение великого князя, выделение новой социальной группы в лице поместного дворянства и складывание нового управленческого аппарата неминуемо должны были отразиться на положении высшей аристократии – боярства. Оно продолжало играть ведущую роль в военном и административном управлении, но изменился его состав. Боярами теперь считались и родовитые служилые князья, утратившие свои суверенные права. Старомосковское нетитулованное боярство (Кобылины, Морозовы, Кошкины, Ратшичи и др.) было недовольно тем, что у трона столпились побежденные или добровольно перешедшие на московскую службу Рюриковичи и Гедиминовичи. Оно ставило свою давнюю службу великому князю выше знатности служилых князей. Вот одна из характерных ситуаций: когда Иван Васильевич назначил командиром Сторожевого полка боярина Кошкина, а Большой (главный) полк поручил князю Даниилу Щени, Кошкин возмутился и заявил, что не желает «охранять князя Данилу». Иван объяснил ему, что все они охраняют великого князя, то есть государство. Однако, старомосковское боярство настояло на введении местнического счета, при котором на первом месте была давность службы великому князю и степень близости к его особе, выражавшаяся в занимаемых предками должностях. Великий князь вынужден был считаться с этим и фиксировать все назначения в специальных разрядных книгах.

Традиционный боярский совет при князе, именуемый Боярской Думой, имел два чина: бояре (10 – 12 человек) и окольничие (5 – 6 человек). Практически полноправными членами Думы становились некоторые дьяки, которых при этом именовали думными. При обсуждении важных государственных дел председательствовал в Думе великий князь. При прочих случаях заседания вел старший боярин или первосоветник. При Иване III эту должность исправлял И.Ю.Патрикеев. Бояре назначались на высшие должности, возглавляли посольства в иностранные государства, были наместниками крупнейших территорий и городов. Они во всем поддерживали великого князя, в том числе в конфискации земель у новгородских бояр и духовенства, в расширении поместной системы и возвышении военной роли дворянства, до тех пор, пока это не коснулось их собственных материальных интересов. Стоило великому князю поставить вопрос о секуляризации церковно-монастырских земель в самой Московии и сокращении боярских владений в пользу поместного дворянства, как единодушие дало трещину. Противопоставить боярству некий дворянский совет князь еще не мог. В 1471 году при обсуждении вопроса о походе на Новгород он собрал такое боярско-дворянское совещание, похожее на позднейший земский собор, однако оно так и осталось единичным случаем.

В 1497 году был сделан решительный шаг от региональных уставных грамот к общегосударственному законодательству. Был издан первый общерусский Судебник. В нем определялось место высшего суда бояр и окольничьих при обязательном участии дьяка в качестве секретаря. Первая же статья Судебника официально запрещала судьям и дьякам всех уровнейпринимать взятку (посулы), а также использовать суд для мести. Если боярский суд не справлялся с делом, оно докладывалось великому князю как верховному судье. Резко сокращался размер судебной пошлины с 50% до 10% от стоимости иска. Точно определялась доля боярина (6%) и дьяка (4%).

Суд наместников и волостелей также был регламентирован. Уголовные дела они могли судить лишь вместе с боярским судом, в противном случае обязаны были обратиться в Москву. Кроме того, суд наместников и волостелей невозможен был без дворецкого, без старосты и без «лутчих людей», т.е. без представителей местного населения. Характерный момент: при отсутствии прямых улик доказательством служило показание под присягой пяти-шести детей боярских или такого же числа «добрых христиан». Голос служилого помещика был равен голосу крестьянина. Таким образом, контроль над судом был и сверху (великий князь и его ставленники – дворецкий и дьяк), и снизу (выборные представители местного населения).

Важные перемены вводились в положении крупнейших категорий населения. Самая бесправная из них – холопы – были частью приравнены к крестьянам («одерноватые» холопы), частью записаны в служилое сословие и даже были пожалованы поместьями и превратились в великокняжеских дворян-помещиков («послужильцы»). Судебник ограничил выдачу «полных» грамот на владение холопами. Теперь это мог сделать только наместник с боярским судом. Холоп, бежавший из плена (в основном из татарского) становился свободным. Холопство «по ключу» (старая норма Русской Правды) отменялось для городских жителей. Похолопление отца не распространялось теперь на самостоятельно живущих его детей.

Знаменитая статья «О христьянском отказе» устанавливала единый на всей территории государства срок перехода крестьян от одного владельца земли к другому – Юрьев день осенний (24 ноября). Можно было отказаться от земли за неделю до и неделей после этого срока. Раньше этот срок сильно варьировался по местным правилам. Было ли шагом к закрепощению крестьян требование уплаты «пожилого», утверждать нельзя. Скорее всего, «пожилое» представляло собой плату за пользование двором, построенным помещиком или вотчинником для крестьян.

В Судебнике впервые упоминается поместье как новая форма землевладения, которая существует только на землях государственных, т.е. великокняжеских, также как и «черные земли», населенные черносошными крестьянами. Закон охранял государственные (черные и поместные) земли от посягательства со стороны вотчинников – бояр и монастырей.

Государственно-политическая роль церкви также менялась. Она переживала процесс национализации, завершившийся введением патриаршества в 1589 году. Благодаря веротерпимости монгольских завоевателей и освобождению от тягот ордынского ига, русская церковь сохранила и даже приумножила свои материальные богатства. Она имела своего сюзерена в лице патриарха константинопольского, что помогло ей также сохранить свою общерусскую организацию и иерархию. Когда обозначилась лидирующая роль Москвы, митрополит Киевский и всея Руси Пётр решительно встал на ее сторону. Его преемники грек Феогност и особенно русский Алексий превратили Москву в духовную столицу нарождающегося Российского государства. Алексий играл видную политическую роль при малолетнем князе Дмитрии Ивановиче (Донском) и некоторое время был фактическим правителем Московского великого княжества. В эту эпоху решительных схваток с Ордой церковь выдвинула фигуру духовного подвижника идеи единства и независимости Руси, величайшего русского святого Сергия Радонежского.

После отказа принять греко-католическую унию и изгнания из Москвы униатского митрополита Исидора, а тем более после падения Константинополя в 1453 году, русская церковь стала фактически самостоятельной. Но теперь она должна была вступить в новые отношения с государством, к созданию которого она приложила столь много усилий. Из первых самостоятельных русских митрополитов самым деятельным и политически активным был преемник Исидора рязанский епископ Иона, избранный собором русских епископов и великим князем в 1448 году. Его служение пришлось на смутный период борьбы за московский трон. До самой своей смерти в 1461 году он стойко держал сторону Василия II и во многом способствовал его окончательной победе и дальнейшему успешному княжению Ивана III. В 1451 году Василий II поручил ему вместе с боярами оборонять Москву от нашествия ордынского царевича Мазовши.

Независимость от патриарха обернулась для церкви полной зависимостью от великого князя. Авторитет церкви в народе был чрезвычайно высок, так как борьба за освобождение от ордынского ига и войны с католической Литвой шли под знаменем борьбы за православие. Поэтому князь нуждался в поддержке церкви. Но не менее нуждался он в ресурсах для содержания новой военной силы – дворянского ополчения. Единственным ресурсом была плодородная земля, населенная крестьянами. Без перераспределения хотя бы части церковно-монастырских владений, а также взятия в казну земель, лежащих на самых опасных направлениях внешней угрозы (юго-восток и запад), обойтись было невозможно. Поэтому чисто внутрицерковные и даже догматические споры духовенства приобрели вдруг острую политическую актуальность.

В среде русского духовенства сложились два течения, по-разному смотревшие на пути спасения души и связанные с ними миссию и задачи церкви и монашествующих. Одно из них представляли «заволжские старцы» во главе с Нилом Сорским. Они придерживались греческой традиции духовного самосовершенствования, получившей название исихазма. Это была особая аскеза молчальничества, «умного делания», постоянного творения внутренней молитвы, идеологом которой был афонский старец Григорий Палама. Этот путь предполагал отрешение от мирской жизни, пропитание собственным рукоделием, отказ от всякого стяжательства. Отсюда их прозвание – «нестяжатели». Нил Сорский проповедовал любовь как полную духовную свободу, отказ от осуждения других в любой форме, даже с целью утверждения добродетели5050
  _{При этом учение Нила о кроткой любви предполагало твердое стояние за истину: «Несть же убодобре еже всем человеком хотети угодно быти. Еже хощещиубо избери: или о истине пещися и умерети ее ради, да жив будеши во веки, или иже суть на сласть человеком творити и любим быти ими. Богом же ненавидимым быти».}


[Закрыть].

Другой тип монастырского служения отстаивал противник Нила Сорского, знаменитый полемист и игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий. Многочисленные ученики и последователи его прозывались «осифлянами» («иосифлянами»). Иосиф создал устав общежитийного монастыря, отличавшийся особой строгостью. Сам игумен подавал достойный пример братии. В строгом благочестивом житии видел он прямой и верный путь к спасению души. В монастырь не допускались женщины и безусые юнцы. Иосиф отказался даже выйти к собственной матери, пришедшей его навестить. При этом монастырь должен вести большое хозяйство, дабы в трудные времена оказывать благотворительную помощь окрестному населению. В неурожайные годы Иосиф приказывал кормить массы голодающих крестьян даже в ущерб пропитанию самих монахов.

Иосиф Волоцкий считал, что монастырь должен стать школой для воспитания будущих высших иерархов церкви из среды светской аристократии. Его обитель превратилась в аристократический, боярский монастырь. Полемический дар Иосифа был направлен на защиту чистоты православия, к врагам которого он не знал пощады и требовал их жестокого наказания и самой казни. Сам Иосиф Волоцкий пользовался огромным политическим влиянием при Иване III, а при Василии III его сторонники одержали полную победу над нестяжателями.

Главным раздражителем ожесточенной полемики двух направлений была «ересь жидовствующих», открывшаяся в Новгороде. Еретики отрицали во главе с неким иудеем Схарией (Захария) отрицали догмат о Троице, почитание святых икон и вообще христианство, а не только монастырское имущество. Новгородский архиепископ Геннадий, открывший ересь, потребовал от великого князя их розыска и наказания, однако, церковный собор 1490 года, хотя и осудил ересь, но обошелся с еретиками мягко. Тогда в дело вступил Иосиф Волоцкий. Он написал 16 обличений основных положений ереси, составившие вместе его основное сочинение «Просветитель». На церковном соборе 1503 года он добился осуждения еретиков на казнь. На Москва-реке запылали костры, на которых в клетках сжигали еретиков.

Нил Сорский также обличал неправоту ереси, но считал допустимым лишь увещевание и переубеждение заблуждающихся, оставляя за ними право выбора своего образа мыслей, а право суда лишь самому Богу. В 1490 году он одержал верх при спокойном отношении к делу великого князя и сочувственном отношении митрополита Зосимы. На его сторону встали приближенные Ивана III князья Патрикеевы, дьяк Федор Курицын и некоторые другие сторонники секуляризации монастырского землевладения.

Важную роль в исходе этой борьбы сыграл династический кризис конца 90-х годов XV столетия. Придворная партия Елены Волошанки и Дмитрия Ивановича, сочувствовавшая нестяжателям, потерпела поражение. Сторонники Софьи Палеолог и Василия Ивановича одержали победу. Им были близки идеи осифлян о божественной сущности царской власти. Сильная государственная церковь как опора великокняжеской власти была для них важнее церковно-монастырского землевладения. Вопрос о секуляризации земель был снят с обсуждения.

Среди митрополитов этого периода никто не смог подняться до масштаба политической деятельности Ионы. Последний из них Симон был послушным орудием в руках великого князя, готовым на нарушение церковных правил о христианском браке (разрешение на развод и повторный брак при живой первой жене Василия III) и даже на клятвопреступление (расправа над братом Ивана III Андреем Большим). Иосифляне легко вписались в политическую систему нового Российского государства и повели дело к окончательной национализации православной церкви на Руси.