Текст книги "История государственного управления в России"

Лекция 11. КРИЗИС РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В НАЧАЛЕ XVII СТОЛЕТИЯ

– Власть и общество в России в конце XVI столетия: угрозы для русской государственности

– Династический кризис и самозванчество

– Распад системы государственного управления

– -Земское ополчение и восстановление государственного строя

– Уроки Смуты

В начале XVII столетия страна погрузилась в пучину глубочайшего кризиса, масштабы которого оказались столь значительны, события и процессы столь запутанны, что для его определения не нашлось иного термина, чем самый неясный – «Смута». Наиболее фундаментальный труд на эту тему принадлежит С.Ф.Платонову. Он предложил рассматривать Смутное время как разворачивающийся общенациональный кризис с глубокими историческими корнями, в который поочередно вступали различные слои общества. Нас, прежде всего, интересует управленческий аспект, но в широком смысле слова, то есть во взаимосвязи со всеми основными историческими фактами эпохи. К тому же перед нами небывалый кризис русской государственности, приведший к распаду всей системы государственного управления. Еще более актуальное значение имеет процесс выхода из кризиса и восстановление государственного строя и управления.

Управленческая проблема в большей ее части создается самой властью, которая становится неадекватной современной ей управленческой ситуации. Кризис власти – это всегда кризис ее легитимации.

Принято выводить причины Смуты из жестокостей опричнины и конфликтов в боярской среде. Однако, остается без ответа вопрос о том, почему в период жесточайших репрессий опричнины не было ни одного серьезного выступления против власти и существующего порядка. Не было таких выступлений и в период царствования слабовольного и непригодного к управлению государством Феодора Иоанновича. Смута наступила в период либерализации власти, при талантливом и оборотистом дельце, человеколюбивом правителе, избранном на царский трон самым представительным Земским собором. Несмотря на все это, власть утратила легитимность и потерпела крушение.

Фантомные боли органов государственного управления, рассеченных на две части опричниной, утихли за почти полтора десятилетия следующего за Грозным царствования. Учреждение патриаршества поднимало царя Феодора и правительство Годунова на небывалую духовную высоту и способствовало умиротворению народа и государства. Успехи во внешней политике, оживление торговли, освоение новых обширных евразийских территорий страны, все, казалось, свидетельствовало о наступлении эпохи процветания и благополучия. И вдруг взрыв и величайшие потрясения. Следовательно, новая послеопричная эпоха таила в себе новые угрозы для государственного порядка, которые, возможно проистекали из нее самой. Диалектика государственного развития состоит именно в устранении, преодолении явных угроз, предупреждении возможных. Но при этом создаются и закладываются на будущее новые угрозы, которые требуют своевременной умственной и политической работы власти.

Самой опасной угрозой оказалась хрупкость монархии, которая выстраивалась в столь жестокой борьбе. Она была буквально выстрадана несколькими поколениями россиян и доказала свою эффективность в обеспечении выживания народа и государства. Главное ее достоинство было в том, что она гармонично вписалась в общее мироустройство и духовную матрицу русского народа. Еще С. Герберштейн удивлялся силе власти великого князя Василия III, несравнимой с властью самого германского императора, и приводил известную максиму россиян: «Знает Бог да великий государь!».

Принятие Грозным царского титула и его неистовая борьба со своими подданными за его сакрализацию и, наконец, учреждение патриаршества придали верховной власти русского монарха мистический характер. В то же время в народном сознании укоренилось представление о «природном государе» как единственно легитимном монархе, получившем «шапку Мономаха» по праву рождения. По сути своей царская власть была патриархальной властью главы рода-семьи. Личностные качества государя при этом не имели значения. Зато любой «неприродный» претендент на трон, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог быть законным государем. Отсюда нетрудно представить какую опасность для благополучия государства представлял собой династический кризис. Угроза эта стала вполне реальной после неожиданной гибели малолетнего сына Грозного царевича Дмитрия Ивановича в Угличе в 1591 году.

Серьезная угроза, обозначившаяся уже в царствование Федора Ивановича и получившая развитие при Борисе Годунове, заключалась в диспропорции развития старых и новых явлений в системе государственного управления. К новым явлениям должны быть отнесены приказная система в центре, губные и земские органы в провинции. Их становление и развитие связано, прежде всего, со средними служилыми слоями, а частью – с верхушкой посадского населения городов. Старые явления были связаны с высшим служилым слоем – боярской корпорацией. Его позиции в местном государственном управлении по мере ликвидации системы кормлений были в значительной степени утрачены. Однако позиции в центральном и особенно в высшем государственном управлении были сохранены. Их не поколебали ни царские опалы, ни опричные казни. С воцарением Федора Ивановича эти позиции боярства даже усилились. Боярская дума продолжала оставаться представителем боярской корпорации, а не ответственным органом высшего государственного управления. Правительство Годунова оказалось неспособным осознать грозящую опасность и проводило невнятный курс, который должен был устроить обе стороны. Эти управленческие ножницы в критический момент привели правительство и самого Годунова к катастрофе. От него отвернулись и те, и другие. Самая боеспособная сила государства – дворяне – не захотела стать опорой такого государя и такого правительства.

В литературе много написано о внутрибоярском конфликте как причине Смуты. Конечно, этот конфликт сыграл свою негативную роль. Однако, считать его какой-то новой угрозой, возникшей как следствие эпохи Грозного, мы не можем. Этот конфликт известен задолго до Грозного. Он возник еще во времена объединения северо-восточной Руси и возвышения Москвы. Он как тлеющие угли непотушенного костра то вспыхивал яркой кратковременной вспышкой, то вновь подергивался пеплом. Но ни при Иване III, ни при его преемниках вплоть до Федора Ивановича он так и не разгорелся в полную силу. Интриги аристократии вокруг трона – дело обычное. Для сильной легитимной монархии она неопасна: в худшем случае меняется фигура на троне. Опасной боярская фронда стала при Борисе Годунове, когда царская власть стала терять прежнюю легитимность.

Фундаментальный характер имела угроза бурных социальных и этнических процессов. По наблюдению Л.Н.Гумилева, в начале XVI столетия активные государственные силы (пассионарии) концентрировались в столице и в центре страны. В силу дальнейших событий они были частью выбиты опричниной, а большей частью переместились на окраины. Переселения на свободные земли также явление для Руси не новое. Вся ее история связана с колонизационными передвижениями. Но к концу XVI столетия этот процесс приобрел новое качество. На окраинах сложились устойчивые общности, которые быстро становились сплоченными субэтносами. Самый мощный из них – казачество. У них сложилась не только общность уклада жизни, но и общность судьбы. И эта судьба привлекала, манила, звала всех недовольных своей жизнью жителей центра страны. Потому что власть в центральных уездах пошло по пути закрепощения путем введения заповедных лет и прямого закрепощения земледельца, а на окраинах была воля6565
  Заповедные лета – годы, на которые отменялся Юрьев день, т.е. устанавливался запрет на переходы крестьян от одних владельцев земли к другим.


[Закрыть]. Это еще подливало масла в огонь вражды дворян-помещиков с боярами-вотчинниками, в чьих интересах законы и принимались, и порождало еще больший разлад в русском войске, где дворянская конница доминировала, как боеспособная сила, но социально-политически она была разрозненна, в то время как боярские полки, состоявшие из боевых холопов, были сплочены единой волей их господина.

Кроме казаков, в составе которых было немало осколков древних степных этносов (хазар, печенегов, половцев), такое же субэтническое единство демонстрировали севрюки – потомки древних северян (Северская украйна), также не считавших себя великороссами. Это была мощная военная сила, неподвластная Москве. Правительство Годунова было бессильно остановить эти процессы, да оно и не понимало их, и не принимало никаких мер для интеграции ее в общегосударственную суперэтническую систему.

Перераспределение пассионарности на южные и юго-восточные окраины государства и формирование там субэтносов, настроенных антигосударственно, т.е. антисистемно, многократно усиливало традиционную для всякого государства опасность – внешнюю. На юго-востоке такая опасность исходила от Крымского ханства, но вероятность союза казаков с крымцами была очень мала в силу того, сами крымцы не искали с ними тесного союза и ограничивались летучими набегами в поисках добычи. Юго-восток и юг были основными направлениями казачьих экспедиций «за зипунами», в которых они сталкивались с сюзереном Крымского хана турецким султаном.

Значительно более реальной и опасной была угроза с запада, со стороны Польши и Литвы. К концу XVI столетия она приобрела новое качество. Отношение с Литвой были особенно тесными на протяжении многих столетий. Специфика их была в том, что Литва обладала русскими землями, которые постепенно возвращались Москвой. В Литве было развито и одно время даже господствовало православие. Из Литвы на московскую службу выехало много народу. Русская аристократия XVI столетия чуть ли не наполовину состояла из литовских князей. Иван Грозный имел прямые литовские корни по матери Елене Глинской. Литовско-русской знати казалось, что они также свободны в переходе обратно под руку польско-литовского короля. Иван Грозный на это абсолютный запрет. В этом он следовал политике отца, Василия III.

В годы Ливонской войны переход в Литву стал бегством или государственной изменой. Это породило обратную реакцию Польши и Литвы. В период царствования Грозного, особенно во время опричнины, польская дипломатия широко пользовалась секретной перепиской с княжеско-боярской верхушкой, склоняя ее на сотрудничество или к бегству на службу польской короне. Это была целенаправленная диверсионная политика, которую не только направлял, но и лично осуществлял польский король. В свою очередь, Иван Грозный также претендовал на польский трон, но проиграл ставленнику турецкого султана семиградскому воеводе Стефану Баторию.

Вмешательство польской короны во внутренние дела России продолжались и далее. После смерти Грозного эти сношения с врагом стали намного свободнее и безопаснее. Правительство Годунова этого не учитывало. Поляки были прекрасно осведомлены о делах в Московии и считали себя вправе повлиять на их ход. То, что самозванец объявился именно в Польше, не было случайностью. Следует учесть также и то, что польский король после раскола западнохристианского суперэтноса стал лидером католической партии в Европе. Следовательно, он становился проводником римской дипломатии на Востоке. А задача, которую давно пытался решить папский престол – приведение в лоно католической церкви непокорных «схизматиков», т.е. православных – становилась миссией польской короны.

Наряду с указанными выше явными и непосредственными угрозами, имели место и угрозы неявные или отложенные. Они имели социальный характер. К ним следует отнести угрозу антигосударственного выступления холопов. Холопство было одной из самых многочисленных категорий лично зависимого населения. Положение его существенно переменилось к XVI столетию. Термин «холоп» отражал полную личную зависимость от господина. Однако, это не означало, что эта категория была самой забитой и жила хуже других. Холопы выполняли домашние работы и прочие обязанности по дворовому обиходу, в том числе и на высоких должностях. Холоп был более подходящим исполнителем воли господина, ибо был в полной его власти. Некоторые, особенно конфиденциальные, поручения лучше было дать холопу, нежели сыну боярскому либо дворянину. В их действиях нельзя было быть вполне уверенным. Особенно это характерно для эпохи Грозного с его «худородной» опричниной. Поэтому некоторые холопы были одеты и экипированы даже лучше дворян. В боярских полках холопы составляли значительную часть, и их численность и роль все возрастала. Правительство Годунова не придумало ничего лучшего, как дать право холопам писать доносы на своих господ, и эти доносы должны были приниматься к рассмотрению.

Опасность этой неявной угрозы была осознана в момент восстания Хлопка, когда боевые холопы стали громить регулярные войска правительства.

Другой такой неявной, отсроченной угрозой, было настроение посадского населения городов. Хотя вечевые собрания ушли в прошлое, однако городские слои имели определенную сплоченность уже в силу совместного проживания в посадской слободе. Земская реформа, появление городовых приказчиков, потеснивших наместников, оживили городское самоуправление. Но на пути его дальнейшего развития был дезинтегрирующий фактор – привилегированные, так называемые беломестные слободы. Их жители не несли государственных повинностей (государево тягло) и были «обелены» от казенных податей. Эти «беломестцы» принадлежали боярам, патриарху, монастырям. Тяглецы (жители) черных слобод стремились перебежать в белую слободу и так освободить себя от тягла. Поскольку размер государственных повинностей оставался прежним, посадское население черных слобод ощущало возрастание гнета. В момент Смуты эта угроза обнаружилась со всей ясностью, когда городские слои стали массово переходить на сторону самозванца, в том числе и москвичи. Там же, где посадское население было однородным (черноместным), городское самоуправление смогло подняться до осознания общенациональной задачи и выступило на стороне правительства Шуйского, откликнувшись на призыв М.В.Скопина-Шуйского, а затем в решающий момент взяло в свои руки спасение Отечества.

Первым предвестником грядущей смуты стал династический кризис. Он был вызван пресечением династии Рюриковичей со смертью царя Федора Иоанновича в 1598 году. Предыстория его такова. В 1581 году в семье Грозного случилось несчастье – погиб старший сын и наследник Иван. По свидетельству иностранцев, он скончался через несколько дней после ссоры с отцом, в ходе которой Грозный ударил сына наконечником царского посоха в висок. Следующий по старшинству сын Грозного Федор Иоаннович менее всего подходил на роль наследника, да и никогда в качестве такового не рассматривался. Он вырос забитым и запуганным ребенком, не участвовал в делах государства и был чрезвычайно набожен. Федор был женат на сестре Бориса Годунова Ирине, но так и не произвел на свет наследника. После гибели старшего сына Грозный пытался развести Федора с женой и женить его на другой женщине, но встретил упорное сопротивление и отступился. По всей стране собирали знахарок, выписывали заморских лекарей. Ирина зачала было, но разрешилась от бремени мертвой девочкой.

Младший сын Грозного от седьмого по счету брака с Марией Нагой царевич Дмитрий Иванович получил от отца по завещанию удельное княжество Углицкое. По воцарении Федора он вместе с матерью, мамками и дядьками был торжественно с царскими почестями препровожден в Углич. Седьмой брак уже не освящался церковью и царевич Дмитрий был не вполне законным сыном царя, но в условиях угрозы для династии шансы его на занятие трона в случае бездетной смерти Федора были вполне реальны. В народе хорошо знали о малолетнем царевиче и связывали с ним определенные надежды.

М.В.Нестеров. Царевич Дмитрий

Неожиданно 15 мая 1591 года царевич погиб при невыясненных обстоятельствах. Его бездыханное тело было обнаружено на заднем дворе терема, в котором он жил с матерью. Известно лишь, что царевич «тешился свайкою в тычку» с дворовыми сверстниками и, вероятно, случайно напоролся на остроконечный ножик. Царевич уже тогда страдал падучей болезнью (эпилепсия), поэтому несчастье могло произойти в момент припадка. Вдовствующая царица Мария Нагая и ее брат Михаил, прискакавший на крики и звон колокола «мертв пьян», сразу же заявили об убийстве царевича агентами Годунова. Сбежавшиеся угличане в ярости перебили в первые же минуты после трагедии московского дьяка Михаила Битяговского, его сына Данилу и других. Столичная комиссия, назначенная Годуновым, которую по предложению Боярской думы возглавил князь Василий Иванович Шуйский (будущий царь), провела дознание. Очевидцы трагедии согласно показали, что царевич сам в припадке падучей болезни накололся на нож. Комиссия приняла официальную версию о самоубийстве по неосторожности, о чем официально отчиталась перед царем Федором Иоанновичем. Интересен тот факт, что следственное дело вели дьяки и подъячие Поместного приказа, хотя логичнее было бы этим заниматься «профильным» приказам Земскому или Разбойному. По-видимому, приказная система уже тогда пребывала в аморфном и недееспособном состоянии.

В Угличе вспыхнул мятеж, который был подавлен, зачинщики его были частью казнены, частью высланы в отдаленные места. Выслан был также и вечевой колокол, которому предварительно был «урезан язык». Царевич был похоронен в своем уделе. Нагие продолжали преднамеренно распускать слухи о том, что Дмитрия зарезали агенты Годунова. Спустя некоторое время, они были обвинены в поджоге Москвы и наказаны: братья Михаил и Григорий посажены в тюрьму, а царица Мария пострижена в монахини и отправлена в «место пусто» на Белоозеро.

Внешний облик царевича был практически неизвестен москвичам, а тем более жителям провинциальных городов. Его знали некоторые угличане, но и те в большинстве своем были репрессированы за мятеж. Осталось только имя да молва о том, что Дмитрий был нравом весь в отца и готовился «лютых бояр потребить». Уже в кратковременное междуцарствие после смерти Федора Ивановича был зафиксирован слух о подметной грамоте царевича Дмитрия в Смоленске. Глубинный огонь грядущего пожара затеплился после смерти последнего «природного царя» Федора.

Избрание Бориса Годунова на царство в 1598 году, после отречения и пострижения царицы Ирины, было обставлено со всей возможной гласностью и даже театральностью. Борис дважды отказывался от занятия трона, скрывшись в монастыре рядом с сестрой. Был собран самый представительный за все столетие Земский собор, который избрал Бориса Годунова на царство. Казалось, вся Москва стояла перед ним на коленях. Друг правителя патриарх Иов заклинал его прислушаться к голосу народа, угрожал ему отлучением от церкви, закрытием московских храмов. Наконец, он согласился, и инокиня Ирина благословила его.

Вся предшествовавшая деятельность Годунова уже показала, что он был самым способным к управлению государством человеком. Конечно, были на Москве бояре, намного выше его родовитостью, особенно Рюриковичи князья Шуйские, или Гедиминовичи князья Мстиславские. Даже нетитулованные Романовы стояли выше давностью своей службы и родством с пресекшейся династией Рюриковичей. Однако все они уступали Годунову по степени влияния на государственные дела и популярности в народе. Он был самой влиятельной фигурой на всем протяжении царствования Федора, вершил дела внутренней и внешней политики и делал это очень успешно и без тех потрясений, которыми была наполнена эпоха Грозного. Это производило очень благоприятное впечатление практически на всех. Решение Земского собора 1598 года было, по всей видимости, продиктовано искренним желанием его участников избрать на царство наиболее достойного претендента. Против него выступили только Шуйские.

Первые годы нового царствования, казалось, подтвердили справедливость и оправданность возведения Годунова на царство. Мягкость к противникам, широкая благотворительность ко всем низшим слоям общества и всеобщее умиротворение, попечение о торговой и промышленной деятельности, строительстве, стремление к сближению с западными соседями, к изучению и освоению европейского опыта – все эти черты политики Годунова оказались лишь внешним, очень тонким покровом для тех угроз, о которых говорилось выше. Ни одна из них не была устранена. Скорее наоборот.

Годунов был реальным прагматиком. Он был изощренным придворным интриганом, сумевшим угодить Грозному участием в опричнине и в то же время выйти из этой кромешной среды чистым, не запятнать себя преступными делами. Очень кстати оказалась для него женитьба на дочери царского любимца Малюты Скуратова. После отмены опричнины он вновь в фаворе, его кредит в глазах Грозного царя сильно вырос после того, как сестра его Ирина вышла замуж за царевича Федора. В трагической ссоре Грозного с сыном Иваном, приведшей к гибели последнего, Годунов пытался защитить несчастную жертву от побоев, т.е. пошел наперекор царю, но и этим он только снискал еще большее расположение опомнившегося Грозного.

После смерти Грозного он ловко прибрал к рукам управление государством, стал богатейшим вельможей, фаворитом, к которому в очередь становились на прием иностранные дипломаты. Со своих боярских владений он мог бы выставить целую армию. Он в блестящем стиле переиграл Боярскую думу, которая сама хотела назначить из своей среды царя, и сделал ставку на Земский собор, требуя свободного выбора всей землей.

Однако все это могущество и удачливость были достаточны для второго человека в государстве, для правителя и царского слуги, но оказались совершенно недостаточными для царя, чья ответственность неизмеримо выше, чей титул уже приобрел в глазах народа мистический, сакральный характер. В этой сакральности таилась смертельная опасность для новоиспеченного «не природного» государя. Здесь также уместно было бы привести строки Пушкина, отражающие мысли многих русских современников Годунова:

 
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха…
 

В момент коронации нового царя в Успенском соборе Кремля произошел характерный эпизод. В порыве эмоционального восторга Годунов рванул на груди своей расшитую золотом рубаху и воскликнул, что он эту последнюю рубаху отдаст, если на Руси сыщется хотя бы один голодный. Это была ошибка: царь не мог делать таких заявлений. Он никого не может благодарить и никому ни в чем не может клясться, власть его от Бога, а не от суетных земных страстей.

Нельзя сказать, что Годунов совсем не видел нарастающих угроз. Он даже пытался в меру сил с ними бороться. Так, были приняты меры против нарастания казачьей угрозы. Правительство пыталось продвинуться к Дону, строило крепости в степной зоне. Против новой казачьей столицы Раздоры, возникшей в устье Северского Донца, далеко в степь выдвинулась крепость Царев Борисов. Был введен запрет на вольные поставки товаров и особенно боеприпасов и оружия на Дон. Они были монополизированы правительством. Однако это не помогло притянуть казаков на государственную службу. Напротив, в их среде возобладало антигосударственное настроение. Казаки поддержали самозванца.

Неожиданный и смертельный удар нанесла природа. В Европе на протяжении десятилетий происходило изменение климата в сторону похолодания. Оно было сопряжено со сменой погодных циклов. Для России с ее резко континентальным климатом это было особенно губительно. В 1601 году затяжные летние проливные дожди не дали собрать урожай. Озимые посевы дали плохие всходы, да и те были побиты ранними морозами в 1602 году. Два неурожайных года подряд были не под силу мелкому крестьянскому хозяйству. Начался повальный трехлетний голод. Попытки правительства восстановить Юрьев день только вызвали озлобление дворян-помещиков, но облегчения земледельцам не принесли. В 1603 году Юрьев день не был подтвержден. Ситуация зашла в тупик.

По дорогам страны бродили толпы голодных, которые сбивались в шайки для грабежа. Господа стали отпускать от себя холопов, которых было не прокормить, но при этом не давали им вольную. Вскоре из холопов составился крупный отряд во главе с неким Хлопком. С большим трудом, после ряда неудачных боев, в ходе которых погиб воевода Иван Басманов, регулярные войска рассеяли повстанцев, а Хлопка и прочих зачинщиков казнили.

Народная молва о чудесно спасшемся царевиче Дмитрии усилилась. Легитимность власти Годунова затрещала по всем швам. Народ связывал стихийные бедствия с его грехами, вызвавшими гнев Божий. На эту уже подготовленную для гражданской войны почву и пришел первый самозванец.

Смута породила феномен самозванчества. В дальнейшем оно не раз возникало в кризисные моменты русской истории. Не всякий кризис порождал самозванчество, но если оно возникало, то всегда было связано с кризисом легитимности власти. Этим оно и было опасно, оно привлекало и увлекало за собой огромные массы людей, так как предлагало им простые решения сложнейших государственных вопросов. Лозунг: «За хорошего царя!» облекался в формулу: «За законного (прирожденного) царя!» – это и было отрицанием легитимности действующего монарха, против которого поднималось движение.

Жизненный путь первого самозванца был весьма извилист. Большинство исследователей связывают его с именем Григория Отрепьева, беглого монаха московского Чудова монастыря, выходца из галицких дворян, успевшего послужить опальным боярам Романовым и князю Борису Черкасскому, от которых он скрылся в дальних монастырях, где и постригся под именем Григория. Послужил он и на патриаршем подворье, а затем подался ближе к западным рубежам России, нанимался к князю Острожскому, затем к Адаму Вишневецкому. Отсюда и началось распространение легенды о его царском происхождении.

Вслед за В.О.Ключевским с его знаменитым высказыванием о том, что самозванец был только «выпечен в польской печке, а замешан в Москве» принято отводить иноземцам второстепенную роль на первом этапе Смуты и объяснять всё боярскими интригами. Однако, самозванческая легенда скорее всего так и осталась бы лишь легендой, если бы не была поддержана авторитетом римского папы и польского короля Сигизмунда III, лидера католической партии восточной Европы.

Польские авантюристы, вступившие под знамена Лжедмитрия, теперь имели определенную официальную санкцию на поход в Россию. Безусловно, ими двигал, прежде всего, своекорыстный интерес, но они рассчитывали также на то, что с Россией удастся проделать то же, что и некогда с Литвой, то есть ликвидировать так или иначе самостоятельную русскую государственность. Их присутствие в отрядах самозванца придавало им вид регулярного войска. Так что это была интервенция с самого начала.

Присутствие в ближайшем окружении Лжедмитрия братьев католического ордена иезуитов необходимо было для того, чтобы контролировать действия беглого монаха-расстриги Григория Отрепьева, тайно принявшего католичество и связанного обещаниями римскому папе. Ликвидация русской государственности должна была сопровождаться ликвидацией православной церкви и подчинением непокорных русских еретиков-«схизматиков» власти римско-католического престола. Это была духовная интервенция.

Антигосударственный характер имело и выступление на стороне врага городов Северской Украйны, а также казачества. После первых неудачных и вялых попыток правительственных воевод отбросить самозванца, к нему потянулись и дворянские отряды. Особенно активны были рязанцы. Легитимация правительства Годунова была окончательно подорвана смертью царя. В войске Лжедмитрия русский элемент стал преобладающим, и вскоре он вступил в столицу России. Вступление «царевича Дмитрия» на трон предварялось жестокой расправой над семьей покойного Бориса Годунова. Поруганию подвергся и патриарх Иов. А.С.Пушкин нашел самое точное определение народной реакции на эти события: «Народ безмолствовал». Это не было покорное молчание. В этом безмолвии таились грядущие грозовые раскаты и кровавые молнии.

Народ с этого момента стал, что называется, «без царя в голове». Любой государь, оседлавший трон без народного согласия теперь становился нелегитимным, в тогдашних терминах – «неприрожденным». А как оно должно быть достигнуто, это народное согласие, было еще неизвестно. Путь к новой легитимации монархии лежал через великие потрясения, полное разрушение государства и гибель тысяч россиян.

Очень скоро самозванный Дмитрий растерял те крохи доверия народа к его власти, которые он имел на волне ожиданий и надежд. Разнузданные поляки, медоточивые иезуиты, оскорбительная для русских православных людей свадебная церемония с Мариной Мнишек, сопровождавшаяся осквернением православного храма и литургии – всё это приблизило падение самозванца. Вслед за ним был свергнут и патриарх Игнатий. В ходе мятежа были убиты от двух до трех тысяч русских и поляков.

С воцарения Василия Шуйского в мае 1606 года начался распад государственного порядка и всей системы государственного управления. Шуйские принадлежали к старшей ветви потомков Александра Невского, но князю Василию это не помогло. В глазах народа он всё равно не был «прирожденным государем». Москвичи знали, что он не был избран, а «выкрикнут» на площади из толпы. Он скомпрометировал себя частой сменой позиций в вопросе о гибели царевича Дмитрия и вообще не пользовался популярностью в народе.

Новый царь пытался доказать свои права на престол древностью боярского рода Шуйских – одного из ответвлений Дома Рюриковичей. Реальной своей опорой он считал боярство, которое в свою очередь потребовало гарантий безопасности имущественной и личной. Шуйский выдал боярам московскому купечеству «целовальную запись», в которой клятвенно обещал «всякаго человека, не судя истинным судом з боляры своими, смерти не предати, и вотчин, и дворов, и животов у братии их, и у жен, и у детей не отъимати, и у торговых, и у черных людей, хотя который по суду и по сыску доидет смертные вины, и после их у жен их и у детей дворов, и лавок, и животов не отъимати, будут с ними они в той вине неповинны; да и доводов ложных мне, великому государю, не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи… и без вины ни на кого опалы своея не класти, и недругом никому никого в неправде не подавати, и от всякого насилства отбегати»6666
  Цит. по: Кузьмин А. Г. Начало Смутного времени//Волков В. А., Кузьмин А. Г. Смутное время. М.: Алгоритм, 2012. С.53.


[Закрыть]. Это не помогло. Более того, эта крестоцеловальная запись продемонстрировала слабость и попытку откупиться от угрозы со стороны верхушки московского общества. Центр власти был уже не там. Боярский царь Василий Шуйский мыслил традиционно, как был воспитан предшествующей эпохой. Но лавры Годунова, за которыми устремился Шуйский, уже обветшали и устарели. Начиналась новая эпоха, поднималась новая сила, и она была призвана стать властью. Значительно лучше это понял племянник нового царя – М.В.Скопин-Шуйский. Провинциальное дворянство и городское гражданство стали властной средой будущего. Однако ее выход на политическую авансцену оказался отсроченным. Скопин, почти спасший трон Василий Шуйского, пал жертвой тупой и самоубийственной интриги царя.