Текст книги "Мертвый, как ты"

9
1997

25 декабря, четверг

Они куда-то ехали. Рейчел Райан слышала ровный, монотонный гул мотора и дышала выхлопными газами. Шины шуршали по мокрому гудрону. Ее трясло и подбрасывало на колдобинах и выбоинах. Она лежала на мешке; руки были связаны за спиной. Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить. Впереди, над водительским креслом, виднелась бейсболка. Из-под бейсболки торчали уши.

Рейчел застыла от холода и ужаса. В горле пересохло; голова ужасно болела от удара. Все тело саднило. А еще ее тошнило от отвращения. Она казалась себе грязной, запачканной. Очень хотелось вымыться в душе, горячей водой, с мылом и шампунем. Хотелось отчиститься и снаружи и изнутри.

Микроавтобус повернул. Рейчел увидела свет. Серый свет. Утро Рождества. В это время она должна была находиться в своей квартире и рассматривать подарки в чулке, который послала ей мать. Каждый год, и в детстве, и сейчас, в двадцать два года, она получала от мамы рождественский чулок с подарками.

Рейчел заплакала. Она слышала, как шуршат по стеклу «дворники». Вдруг по радио громко, хоть и с помехами, заиграла «Свеча на ветру» Элтона Джона. Она видела, как голова водителя покачивается в такт музыке.

Элтон Джон пел эту песню на похоронах принцессы Дианы – на новые стихи. Рейчел так живо помнила тот день! Она, в числе сотен тысяч других, пришла к Вестминстерскому аббатству и слушала певца, наблюдая за церемонией по огромному телемонитору. Ночь она провела на улице, а накануне истратила львиную долю своего недельного жалованья – она работала в справочной отдела связи с потребителями «Америкэн экспресс» – на букет цветов. Свой букет она, вместе с тысячами других, принесла к Кенсингтонскому дворцу.

Тогда она боготворила принцессу. В тот день, когда погибла Диана, в ней самой что-то умерло.

Микроавтобус резко затормозил, остановился, и ее швырнуло вперед. Она в очередной раз попробовала пошевелить руками и ногами, которые затекли. Но они были стянуты очень туго.

Сегодня Рождество; родители ждут, что она приедет к ним, они вместе выпьют шампанского, пообедают, а потом послушают речь королевы. Это такая же ежегодная традиция, как рождественский чулок с подарками.

Ей нужно помочиться – один раз она уже обмочилась. Больше так делать нельзя. Послышался звонок ее мобильника; она узнала рингтон «нокии». Похититель на секунду повернул голову, а потом снова стал смотреть вперед. Микроавтобус покатил дальше. Через залитое дождем ветровое стекло она увидела, как мимо проплыл светофор с зеленым сигналом, потом слева промелькнули знакомые здания. «Гамли», магазин игрушек. Они на Черч-роуд, в Хоуве. И двигаются в западном направлении.

Телефон перестал звонить. Через несколько секунд послышался гудок – ей пришла эсэмэска.

От кого?

От Трейси и Джейд?

Или от родителей, которые поздравляют ее с Рождеством? Маме не терпится узнать, понравились ли ей подарки.

Скоро ли они начнут волноваться?

О боже! Да кто он такой, этот насильник?!

Когда микроавтобус резко повернул вправо, ее швырнуло влево. Потом он повернул налево. Еще раз повернул. И остановился.

Песня закончилась. Бодрый мужской голос начал рассказывать о том, где проводит Рождество замечательный Элтон Джон.

Похититель вышел из кабины, но мотор не заглушил. От выхлопных газов и страха Рейчел еще сильнее затошнило. Отчаянно хотелось воды.

Потом он вернулся и снова сел за руль. Они поехали вперед, в сгущающийся мрак. Наконец остановились; мотор затих. Целую минуту длилась абсолютная тишина, потому что радио теперь тоже молчало. Похититель куда-то ушел.

С металлическим лязгом захлопнулась водительская дверца.

Снова послышался лязг – вырубился весь свет.

Рейчел лежала в полной темноте и скулила от страха.

10

26 декабря, пятница

Нарядный, довольный собой, в модном красном галстуке с орнаментом «индийский огурец», который подарила ему вчера Сэнди на Рождество, Рой прошел мимо двери слева с табличкой «Суперинтендент» и двери справа с табличкой «Старший суперинтендент». Рой часто думал: станет ли он когда-нибудь старшим суперинтендентом?

Утром второго дня Рождества все здание как будто вымерло. Здесь не было никого, кроме сотрудников, которые входили в следственную группу по операции «Гудини». Все они собрались в конференц-зале на верхнем этаже. Несмотря на праздники, они работали круглые сутки, пытаясь поймать серийного насильника, которому дали кличку Туфельщик.

Дожидаясь, пока закипит чайник, Рой задумался о фуражке старшего суперинтендента. От фуражек более низших рангов ее отличает серебряная ленточка – очень желанная. Рой гадал: хватит ли ему сообразительности возвыситься до такого звания? Вряд ли.

За годы жизни с Сэнди Рой понял про нее одно: Сэнди любила, чтобы окружающий мир соответствовал ее ожиданиям, а если что-то не получалось так, как хотелось, она быстро теряла терпение. Порой она взрывалась – либо официант слишком медленно их обслуживал, либо продавец. Эти вспышки раздражительности очень огорчали Роя. Правда, он и полюбил ее отчасти из-за вспыльчивости. Сэнди готова была пойти на что угодно ради успеха и не признавала слово «поражение». Вот почему она часто теряла самообладание.

Но для этого была и серьезная причина. Несмотря на то что они испробовали все способы лечения бесплодия и очень хотели ребенка, у них по-прежнему ничего не получалось.

Мурлыча себе под нос слова песни Эрика Клэптона «Измени мир» – песня неизвестно почему крутилась у него в голове с самого утра, – Рой Грейс отнес кружку с кофе на свой стол. Он сидел в пустом общем зале на третьем этаже полицейского участка на Джон-стрит. Ряды столов, разделенных перегородками, блекло-синее ковровое покрытие на полу, забитые ящички для писем… Из окон открывался вид на белые стены и блестящие синие окна штаб-квартиры «Америкэн экспресс». Грейс включил компьютер и в ожидании, пока загрузится система, выпил кофе, а потом стал мечтать о сигарете, тихо проклиная запрет на курение, который недавно ввели во всех полицейских участках.

Как всегда, под Рождество сотрудники попытались немного оживить казенную обстановку. С потолка свисали бумажные гирлянды. Перегородки украшал золотой дождик. На нескольких столах лежали поздравительные открытки.

Сэнди совсем не обрадовалась тому, что муж уже второе Рождество за три года проводит на дежурстве. Как она совершенно справедливо заметила, для работников полиции рождественская неделя самая паршивая. Даже самые закоренелые преступники, опустившиеся пьяницы и наркоманы сейчас сидят по домам, в своих логовах.

Правда, под Рождество чаще случаются внезапные смерти и самоубийства. Праздники – хорошая пора для тех, у кого много друзей и родных. А для людей одиноких, особенно пожилых и бедных, для тех, кому не хватает денег даже на то, чтобы как следует отапливать свои дома, праздники – время унылое, ненавистное. Зато под Рождество меньше совершается тяжких преступлений, дающих честолюбивому двадцатидевятилетнему сержанту уголовной полиции продемонстрировать свои способности и добиться того, чтобы коллеги и начальство его заметили.

Как только на мониторе показались первые сводки, зазвонил телефон.

Это была диспетчер из центра приема сообщений дежурной части.

– Привет, Рой. С Рождеством тебя!

– И тебя тоже, Дорин, – ответил он.

– Возможно, у нас тут без вести пропавшая, – сказала Дорин. – Рейчел Райан, двадцати двух лет, рассталась с подругами в канун Рождества на стоянке такси на Ист-стрит и пошла домой пешком. Она не приехала к родителям на традиционный рождественский обед и не отвечает ни по городскому, ни по мобильному телефону. Родители вчера в три часа дня поехали к ней домой на Истерн-Террас в Кемптауне, но она им не открыла. По их словам, такое поведение совсем не свойственно их дочери. Они очень волнуются.

Грейс записал адрес Рейчел Райан и ее родителей и сказал Дорин, что берет дело на себя.

Обычно, получив звонок о том, что кто-то пропал без вести, полиция не спешит действовать, если только пропал не ребенок, не старик и не человек из группы риска. Часто те, кого считают пропавшими, благополучно возвращаются домой. Но поскольку сегодня день обещал быть спокойным, Рой решил, что, чем сидеть на стуле, лучше заняться делом.

Он направился в другой конец общего зала. Там сидел сержант Норман Поттинг – один из немногих сотрудников уголовной полиции, который сегодня вышел на службу. Поттинг был лет на пятнадцать старше Грейса; он с трудом дослужился до сержанта, а на дальнейшее повышение и не надеялся. Отчасти начальство не любило его из-за немодных неполиткорректных взглядов, отчасти из-за беспорядочной семейной жизни, а отчасти из-за того, что он, как многие сотрудники полиции, в том числе покойный отец Роя Грейса, предпочитал работать на переднем крае, а не взваливать на себя бюрократические обязанности, которые давались в нагрузку к повышению. Грейс был одним из немногих, кому Поттинг нравился. Он любил слушать «военные рассказы» старшего коллеги. Ему казалось, что у Поттинга есть чему поучиться; кроме того, он немного жалел Поттинга.

Поттинг сосредоточенно тыкал в клавиатуру указательным пальцем. Грейс встал у него за спиной.

– Чтобы эти новые технологии пр-ровалились. – Как истый уроженец Девоншира, Поттинг сильно картавил. От него разило табаком. – Был на двух уроках и все равно ни черта не смыслю! И чем не угодила старая система, к которой мы все привыкли?

– Это называется «прогресс», – сказал Грейс.

– Р-р-р! Пр-рогресс! Типа того, что теперь в полицию берут кого угодно?

Сделав вид, что не услышал последних слов Поттинга, Грейс продолжил:

– Тут сообщили о пропавшей без вести. Что-то мне это дело не очень нравится. Ты сейчас занят? А то, может, съездим туда на всякий случай, наведем справки?

Поттинг с трудом поднялся на ноги.

– Я готов ехать куда угодно, только бы избавиться от этой каторги, как говаривала моя старая тетушка, – ответил он. – Ну как, Рой, хорошо провел Рождество?

– Ответ короткий: я провел его дома.

– У тебя хотя бы есть дом, – угрюмо буркнул Поттинг.

– А что?

– Я живу в комнатушке на двоих. Она меня вышвырнула, понял? Ничего смешного, когда желаешь детям счастливого Рождества по телефону-автомату в коридоре. И лопаешь перед телевизором готовый обед в коробке из супермаркета.

– Мне очень жаль, – ответил Грейс. Ему правда было жаль.

– Знаешь, Рой, что общего между бабой и ураганом?

Грейс покачал головой.

– Когда они на тебя нападают, они влажные и дикие. Когда уходят, то забирают твой дом и машину.

Грейс принужденно улыбнулся, чтобы не огорчать коллегу.

– Тебе-то хорошо, ты счастлив в браке. Желаю удачи! Только берегись, – продолжал Поттинг. – Берегись того дня, когда они начинают смотреть налево. Поверь мне, я ведь уже второй раз развожусь, чтоб им всем пусто было! Надо было с первого раза запомнить. Бабы считают полицейских чертовски сексуальными, пока не выходят за них замуж. Потом-то они понимают, что мы не те, за кого они нас принимали. Тебе повезло, если твоя считает по-другому.

Грейс кивнул, но ничего не сказал. Слова Поттинга были неприятно близки к истине. Он никогда не интересовался оперой. Но недавно Сэнди потащила его на спектакль любительского оперного кружка, на комическую оперу Гилберта и Салливана «Пираты Пензанса». Когда исполняли «Доля полицейского – не сахар», Сэнди то и дело тыкала его в бок.

Потом она, словно поддразнивая, спросила, согласен ли он с этими словами.

Рой ответил: нет, все не так. Он очень доволен своей долей.

Позже, в постели, Сэнди прошептала: наверное, в песенке нужно поменять слова. Лучше уж петь: «Доля жены полицейского – не сахар».

11
Наши дни

1 января, четверг

В окнах нескольких домов жилой улицы за больницей горели рождественские лампочки; на парадных дверях висели венки. Скоро их уберут до следующего года, с грустью подумал Грейс. Он замедлил шаг, когда они подошли к приземистому многоэтажному бетонному зданию больницы Кроли. Ему нравились волшебные чары, которые накладывали на мир рождественские праздники, даже если в праздники приходилось работать.

Несомненно, в солнечный день под голубым небом здание больницы выглядело куда внушительнее и больше соответствовало замыслу архитектора, чем в дождливое январское утро. Грейс подумал: наверное, архитектору и в голову не пришло, что половину окон закроют уродливыми жалюзи, что рядом будет забитая машинами стоянка, что повсюду натыкают разномастные указатели, а на стенах появятся пятна от дождя и плесени.

Обычно Гленн Брэнсон любил запугивать Роя, демонстрируя свои водительские навыки, но сегодня он уступил ему руль, чтобы, не отвлекаясь, рассказать, как паршиво у него прошла рождественская неделя. Семейные отношения Гленна, вконец испорченные незадолго до Рождества, стали еще хуже в самый праздник.

Он и без того злился на жену, Эри, за то, что та поменяла все замки в доме. Еще больше он взбесился утром на Рождество, когда приехал с подарками для двоих детишек, а Эри даже на порог его не пустила. До того как поступить в полицию, Гленн служил вышибалой в ночном клубе и обладал недюжинной силой; он вышиб дверь ногой. Его худшие подозрения подтвердились. В его доме, под его елкой сидел любовник жены и играл с его детьми!

Эри тут же вызвала полицию; Гленн едва успел сбежать. Попадись он патрулю из Восточного Брайтона, и на карьере можно было бы ставить жирный крест.

– Вот что бы ты сделал на моем месте? – спросил Гленн.

– Наверное, то же самое. И все равно – неладно получается.

– Ага… – Помолчав, Гленн продолжил: – Ты прав. Но когда я увидел, как этот сволочной инструктор по фитнесу играет в игровую приставку с моими – понимаешь, с моими! – детьми, мне захотелось снести ему башку и поиграть ею в баскетбол!

– Приятель, придется тебе как-то сдерживаться. Не хочу, чтобы из-за какого-то сволочного инструктора по фитнесу твоя карьера пошла под откос.

Брэнсон посмотрел в лобовое стекло. На улице шел дождь. Он без выражения произнес:

– А какая разница? Мне теперь все равно.

Брэнсон, умный и добродушный человек-гора, был одним из лучших друзей Роя Грейса. Они познакомились несколько лет назад, когда Гленна только приняли констеблем в уголовную полицию. Брэнсон часто напоминал Грейсу его самого – энергичный, честолюбивый. Кроме того, Гленн обладал главным качеством, необходимым для того, чтобы стать хорошим полицейским, – высоким коэффициентом эмоционального интеллекта. С самых первых дней работы Брэнсона в уголовной полиции Грейс стал его наставником. Но сейчас, когда семейная жизнь друга распадалась и он с трудом удерживался в рамках, он был опасно близок к тому, чтобы потерять работу.

А еще он был опасно близок к тому, чтобы поломалась их дружба. Последние несколько месяцев Брэнсон обитал в доме Грейса на набережной Хоува. Грейс ничего не имел против, поскольку сам теперь жил в доме Клио, в ее таунхаусе в центре Брайтона, в районе Норт-Лейн. Ему не нравилось, что Брэнсон роется в его драгоценной коллекции пластинок и постоянно критикует его музыкальные пристрастия.

Вот как сейчас.

Лишенный машины – обожаемая «альфа-ромео» была уничтожена несколько месяцев назад во время погони и сейчас служила предметом нескончаемых тяжб со страховой компанией, – Грейс вынужден был ездить на служебных автомобилях. Он совсем недавно научился управляться с айподом, который Клио подарила ему на Рождество, и радовался, что с помощью этой штучки можно проигрывать любимую музыку в любой аудиосистеме. По пути Грейс похвастался другу своими достижениями.

– Это еще кто? – вдруг спросил Брэнсон, прислушавшись.

– Лора Марлинг[1]1
  Марлинг Лора (р. 1990) – английская исполнительница фолк-рока, автор песен, певица и гитаристка.


[Закрыть].

Брэнсон немного послушал и воскликнул:

– Она такая вторичная!

– На кого она похожа?

Брэнсон пожал плечами.

– Мне она нравится, – вызывающе заметил Грейс.

Они молча слушали еще несколько минут. Потом Грейс увидел пустое место на стоянке и крутанул руль.

– У тебя слабость к женщинам-вокалисткам, – заметил Брэнсон. – Вот в чем твоя проблема.

– Знаешь, она мне в самом деле нравится.

– Жалко мне тебя.

– Клио она тоже нравится, – возразил Грейс. – Она сама мне подарила диск Марлинг на Рождество. Хочешь, я ей передам, что ты и ее жалеешь?

Брэнсон поднял вверх большие руки:

– Придержи лошадей!

– Вот именно. Придержи лошадей!

– Респект! – сказал Брэнсон, но его голос был тихим и совсем невеселым.

Все три места, зарезервированные под полицейские машины, оказались заняты, но, поскольку сегодня был выходной, на стоянке было достаточно свободных мест. Грейс заехал в бокс, выключил зажигание, и друзья поспешили к боковому входу.

– Вы с Эри когда-нибудь ссорились из-за музыки? – спросил по пути Грейс.

– А что? – насторожился Брэнсон.

– Я просто так спросил.

Почти никто из посетителей больничного комплекса не обращал внимания на маленький белый указатель, на котором синими буквами было написано: «Центр «Сатурн». Стрелка указывала на узкую дорожку, идущую вдоль больничной ограды и окаймленную с другой стороны кустами. Судя по ее виду, дорожка могла вести и к мусорным бакам.

На самом деле стрелка указывала путь к первому в Суссексе Центру помощи жертвам сексуального насилия. Центр, недавно открытый главным констеблем, как и другие такие же центры по всей Англии, знаменовал собой перемену отношения к жертвам изнасилования. Еще совсем недавно – Грейс прекрасно это помнил – травмированным женщинам приходилось обращаться за помощью в полицейские участки, где их, ухмыляясь, допрашивали циничные сотрудники-мужчины. Хорошо, что в наши дни все по-другому.

В центре с жертвами, которым очень тяжело, занимаются специально подготовленные сотрудники полиции и психологи одного с ними пола. Настоящие профессионалы делают все возможное, чтобы утешить несчастных и успокоить их. Но это лишь половина дела. Сотрудники делают все от них зависящее, чтобы истина в конце концов восторжествовала.

Сложность в данном случае состоит в том, что местом преступления, которое надо обследовать, является сама жертва. Одежда и тело жертвы зачастую содержат важные улики или следы улик. Решающее значение, как и в раскрытии тяжких преступлений другого рода, имеет время. Многие жертвы изнасилования обращаются в полицию через несколько дней, месяцев, а то и лет, а некоторые и вовсе не обращаются, не желая заново переживать самые мучительные мгновения в своей жизни.

Брэнсон и Грейс быстро прошли мимо черного мусорного контейнера, мимо ряда конусов, какие расставляют на дорогах сотрудники транспортной полиции, и позвонили у входа. Через несколько секунд дверь открылась. Лицо женщины, которая их встретила, показалось Грейсу знакомым, вот только как ее зовут, он напрочь забыл.

– С Новым годом, Рой! – сказала сотрудница центра.

– И тебя тоже! – ответил он бодро. И вдруг вспомнил: – Гленн, это Бренда Киз. Бренда, это сержант уголовной полиции Гленн Брэнсон. Мы с ним вместе работаем в особо тяжких…

– Рада с вами познакомиться, сержант, – улыбнулась Бренда.

Бренда Киз прошла курс спецподготовки. Она опрашивала жертв изнасилования в Брайтоне и других городах Суссекса еще до того, как основали центр «Сатурн». Сотрудники центра должны были одеваться неброско и консервативно. Так сегодня была одета и Бренда: черные свободные брюки, серый свитер с V-образным вырезом поверх блузки. Такая одежда очень шла ее доброму, умному лицу. Каштановые волосы она стригла коротко и носила сильные очки.

Грейс вдруг подумал: здесь и с закрытыми глазами ясно, что находишься в ином мире. Все здесь словно приглушено, сюда не проникают раздражающие звуки.

За закрытыми сосновыми дверями раскинулся целый лабиринт комнат. Посередине располагалась приемная; ковровое покрытие здесь было бежевого цвета. На кремовых стенах висели в рамочках яркие художественные фото знакомых суссекских пейзажей – пляжные зонтики на набережной Хоува, ветряные мельницы в Клейтоне, Брайтонский пирс. Все очень продуманно. Как будто пациентов призывали забыть об ужасах, которые им довелось пережить.

Они расписались в журнале, и Бренда Киз наскоро ввела их в курс дела. Пока она рассказывала, открылась дверь, и из нее высунулась женщина-констебль плотного телосложения. На голове у нее дыбились короткие черные волосы – как будто она сунула пальцы в розетку. Широко улыбнувшись, она представилась:

– Констебль Роуленд, сэр! Вы суперинтендент Грейс?

– Да… а это сержант Брэнсон.

– Они в комнате номер один – только что начали. Констебль уголовной полиции Уэстмор беседует с жертвой, а сержант Робертсон наблюдает. Хотите зайти в комнату наблюдения?

– Нас ведь двое. Места хватит?

– Я принесу еще стул. Попить хотите?

– Я бы выпил кофе, – ответил Грейс. – Черного, без сахара.

Брэнсон попросил диетическую колу.

Следом за констеблем они прошли по коридору мимо дверей с табличками: «Смотровая», «Конференц-зал» и «Комната для интервью».

Роуленд открыла еще одну дверь, и они вошли. Комната наблюдения оказалась довольно тесной; вдоль одной стены тянулась узкая белая консоль, на которой были закреплены несколько компьютеров. На стене висел плоский монитор. Изображение передавалось на него с видеокамер из соседнего помещения. За столом сидел бритый светловолосый парень – сержант, который первым приехал в отель «Метрополь» по вызову управляющего. Перед ним лежал раскрытый блокнот и стояла бутылка воды с отвинченным колпачком. Серый костюм с малиновым галстуком сидел на сержанте довольно мешковато; лицо у него было смертельно бледное. Сразу видно – человек с трудом борется с последствиями тяжкого похмелья.

Грейс представился, и они с Гленном сели. Для суперинтендента констебль Роуленд вкатила массивное офисное кресло на колесиках.

Все смотрели на монитор. В маленькой комнатке без окон стояли синий диванчик, синий стул и маленький круглый столик, на котором помещалась большая коробка бумажных носовых платков. Ковровое покрытие в комнатке было безрадостным, темно-серым, а стены выкрашены холодной, грязновато-белой краской. Под потолком виднелись вторая камера и микрофон.

На диванчике, сгорбившись, обхватив себя руками, сидела испуганная женщина за тридцать, в белом махровом халате с вышитой буквой «М» на груди. Стройная, довольно симпатичная – на бледном лице потеки туши. Длинные рыжие волосы спутались, сбились на сторону.

Напротив нее за столом сидела констебль Клер Уэстмор, сотрудница отдела по борьбе с сексуальными преступлениями. Она зеркалила позу жертвы: сидела в той же позе и тоже обнимала себя руками.

Сотрудники полиции выработали немало действенных способов, помогающих им добывать во время допросов важные сведения у жертв и свидетелей преступления. Они не должны раздражать их. Нельзя носить одежду, способную отвлечь свидетеля, например чересчур кричащий костюм или пиджак в полоску. Констебль Уэстмор с этой точки зрения была одета безупречно: неброская синяя блузка с открытым воротом под темно-синим свитером с V-образным вырезом, черные брюки и простые черные туфли. Волосы до плеч зачесаны назад и стянуты лентой. И никаких украшений, кроме тонкой серебряной цепочки.

Очень важно – поставить жертву или свидетеля в главенствующее положение, чтобы они не чувствовали напряжения. Именно поэтому опрашиваемая – Никола Тейлор – расположилась на диванчике, а констебль заняла стул.

Далее, зеркальное копирование – еще один классический способ вызвать жертву на откровенность. Если копировать все действия и жесты объекта, можно добиться его полного расположения. Тогда он начинает сам копировать интервьюера, демонстрирует полное доверие к нему и раскалывается, если употреблять профессиональный жаргон.

Уэстмор, с едва заметным ливерпульским выговором, медленно и искусно старалась добиться ответа от молчаливой женщины. Грейс время от времени что-то записывал. Почти все жертвы изнасилования страдают от посттравматического стресса; из-за возбуждения они почти не способны сосредоточиться, сконцентрироваться. Уэстмор старалась как могла; она расспрашивала Николу Тейлор вначале о самых последних событиях и постепенно двигалась назад.

За долгие годы службы в полиции Грейс прослушал множество курсов по ведению допросов. Он знал – и говорил об этом своим подчиненным, – что «плохих» или «трудных» свидетелей не бывает. Бывают плохие дознаватели.

Но констебль Уэстмор, судя по всему, была настоящим профессионалом.

– Никола, вам, должно быть, очень трудно об этом говорить, – сказала она. – Но ваш рассказ поможет мне понять, что случилось, и помочь вам. Мы постараемся найти того, кто это с вами сделал. Если не хотите, сегодня можете ничего мне не говорить.

Женщина молча смотрела в одну точку и потирала руки. Ее трясло.

Грейсу стало отчаянно жаль ее.

Констебль Уэстмор тоже начала потирать руки. Через несколько секунд она спросила:

– Насколько я поняла, вы пошли на праздничный ужин в «Метрополь» с друзьями?

Молчание.

По щекам Николы Тейлор потекли слезы.

– Вы сегодня хотите мне что-нибудь рассказать?

Легкое движение головой, означающее отказ.

– Хорошо. Ничего страшного, – ответила Клер Уэстмор. Она немного посидела молча, а потом спросила: – Вы много выпили вчера за ужином?

Никола Тейлор снова покачала головой.

– Значит, вы не были пьяны?

– С чего вы взяли, что я была пьяна? – вдруг резко выпалила женщина.

Констебль Уэстмор улыбнулась:

– Иногда мы все позволяем себе лишнего. Я сама особенно не пью. Но перед Новым годом напиваюсь в стельку! Такая ночь бывает только раз в году.

Никола Тейлор посмотрела на свои руки.

– Значит, вот что вы про меня думаете? – тихо сказала она. – Что я напилась в стельку?

– Я здесь для того, чтобы вам помочь. Я не делаю никаких выводов, Никола.

– Я была трезва как стеклышко!

– Хорошо, хорошо.

Грейс обрадовался, увидев, что жертва реагирует. Хороший знак!

– Никола, я вас не осуждаю. Только хочу понять, что случилось. Поверьте, я в самом деле понимаю, как тяжело рассказывать про все, через что вам пришлось пройти, и я хочу помочь вам, чем только смогу. Но помочь я вам смогу только в том случае, если буду точно знать, что с вами случилось.

Долгая пауза.

Брэнсон отпил колу, Грейс хлебнул кофе.

– Никола, мы закончим беседу сразу, как только вы захотите. Если сейчас вы не в настроении, давайте отложим разговор до завтра, ничего страшного. Или до послезавтра. В общем, решайте сами. Я хочу вам помочь, только и всего.

Снова долгая пауза.

Вдруг Никола Тейлор выпалила:

– Туфли!

– Туфли?

Женщина снова замкнулась.

– Вы любите туфли, Никола? – наугад спросила констебль Уэстмор. Не дождавшись ответа, она непринужденно продолжила: – Красивая обувь – моя слабость! Перед Рождеством мы с мужем слетали в Нью-Йорк. Я чуть не купила себе сапожки «Фенди», хотя они стоили восемьсот пятьдесят долларов!

– У меня были туфли «Марк Джейкобс», – почти шепотом произнесла Никола Тейлор.

– Марк Джейкобс? Обожаю его туфли! – ответила констебль Уэстмор. – Их унесли вместе с вашей одеждой?

Еще одна долгая пауза.

Наконец Никола ответила:

– Он заставлял меня… вытворять кое-что с моими туфлями.

– Что именно? Попробуйте… попытайтесь мне рассказать.

Никола Тейлор снова расплакалась. Потом, то и дело прерываясь и плача, она начала рассказывать – подробно, но очень-очень медленно. Она часто надолго замолкала. Видимо, пыталась собраться с силами, но иногда не выдерживала; на нее накатывали приступы тошноты.

Гленн Брэнсон повернулся к Грейсу и подмигнул ему.

Грейс кивнул в ответ. Слушая рассказ жертвы, он напряженно думал. Сравнивал рассказ Николы Тейлор с подробностями нераскрытого дела в синем ящике на полу его кабинета, которое он перелистывал совсем недавно. Вспоминал 1997 год. Даты. Схемы. Почерк насильника. Вспоминал показания тогдашних жертв – некоторые из них он совсем недавно перечитывал и отлично помнил.

По спине, как совсем недавно, пробежал неприятный холодок.