Текст книги "Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы"

Глава 7
Новая Европа

В 476 году, спустя сто лет после того, как готы впервые попросили ее правителя предоставить им убежище, восточная часть Римской империи по-прежнему была сильным унитарным государством, включавшим в себя большую часть Балкан, Малую Азию, Ближний Восток, Египет и Киренаику. Некоторые мигранты сумели пробраться на Балканы после краха империи гуннов, но большинство были приняты в состав Римского государства на обычных условиях. Готы могли сохранить некоторую автономию, но, после того как группа под предводительством Амалов в 488 году ушла в Италию, они стали лишь незначительной частью военного гарнизона на Балканском полуострове, и их осталось так мало, что они уже не представляли ни политической, ни военной угрозы целостности власти империи.

А вот в Западной империи ситуация была совершенно иной. В IV веке она продолжала доминировать на своих традиционных территориях – от Адрианова вала до Атласских гор в Северной Африке, как и на протяжении последних трехсот пятидесяти лет. Или, если вычеркнуть Британию, четырехсот пятидесяти. К началу VI века это единое образование с долгой историей исчезло. На его месте оказался ряд государств-преемников, большинство из которых, за редким исключением Западных Британских островов, образовались вокруг центров военной силы, и предки составлявших эти центры воинов жили за пределами империи вплоть до 376 года. Вандалы и аланы основали королевство в богатейших землях бывших римских североафриканских провинций, свевы – в Северо-Западной Испании, вестготы – в Юго-Западной Галлии и остальной части Испании, франки – в Северной Галлии, бургунды – в Юго-Восточной, англосаксы – в Британии, а остготы под предводительством рода Амалов – в Италии.

Эта книга посвящена миграции и развитию, а не подробному исследованию распада Западной Римской империи. В наши задачи не входит раскрытие внутреннего развития Римского государства на протяжении его пятисотлетней истории или того, как таковое привело к конечному краху империи (хотя это действительно так). Нашей целью является подробное изучение миграционных феноменов, рассмотренных в прошлых трех главах, и их вклада в одно из величайших потрясений в истории Европы. Традиционно племена, создавшие в дальнейшем свои королевства и пришедшие из-за границ империи, рассматривались как «народы» – сообщества с однородной культурой, включающие в себя представителей разного возраста и пола, с сильной групповой идентичностью, которые на протяжении долгого срока практиковали эндогамию, а не заключали браки с представителями иных народов. В еще более романтических представлениях процессу переселения придавался националистский дух. Явное большинство этих племен, образовавших потом свои королевства, были германоязычными, и, если как следует скрестить за спиной пальцы, можно даже нагло утверждать, что V век стал кульминацией четырехсотлетней борьбы германцев против римской тирании, которая началась с поражения, нанесенного Арминием Вару и его легионам в сражении в Тевтобургском лесу, а то и чуть раньше, в 7 году н. э.

Недавние ревизионистские исследования подвергли пересмотру такие интерпретации в ряде ключевых аспектов. Во-первых, племена, образовавшие варварские королевства, были вовсе не «народами», а случайными объединениями воинов, и в их случае нельзя говорить ни о культурной однородности, ни о сильной групповой идентичности. Во-вторых, их сила заключалась именно в военной мощи, то есть в количестве воинов. Женщин было немного, и эти объединения в целом напоминали скорее большие армии, нежели «народы». Более радикально настроенные исследователи даже утверждали, что наши римские источники поражены общим вирусом «миграционного топоса», который превращал всех чужаков, переселяющихся с места на место, в «народы». Менее радикально настроенные занимали иную позицию – некоторые варвары действительно мигрировали, однако куда важнее (учитывая отсутствие сильного чувства групповой идентичности, которое сохраняло бы целостность таких объединений) были причины, по которым войско собиралось вокруг новых лидеров после того, как завершалось переселение немногочисленных групп варваров. По мнению третьих, в этот период нельзя говорить о сколь-нибудь заметной враждебности между римлянами и чужаками; в одном влиятельном исследовании даже утверждалось, что падение Западной империи было «на удивление мирным» процессом, в котором римляне проявили заметную готовность договариваться с пришельцами, а у тех, в свою очередь, не было ни малейшего намерения разрушать Римское государство. Вместо яростного катаклизма, традиционно изображаемого в историографии, империя якобы исчезла из-за череды случайностей и по согласию сторон, когда варваров-чужаков пригласили на ее территорию и некоторые из видных римских землевладельцев в конечном итоге предпочли договориться с ними, нежели и дальше платить налоги, которые требовались империи для обеспечения своих армий[422]422
  Радикальное крыло в вопросе об идентичности и предполагаемом миграционном топосе возглавляют Эмори (Amory (1996) и Куликовски (Kulikowski (2002), (2007), но немецкоязычные историки давно уже мыслят в рамках гибкой и подвижной групповой идентичности, см.: Wenskus (1961); Wolfram (1988). Идея о том, что падение Западной империи было на удивление мирным процессом, ассоциируется прежде всего с Гоффартом (Goffart (1980), (1981), (2006). Сочетая эти подходы, Халсалл (Halsall (2007) утверждает, что империя начала осыпаться с краев из-за внутренних противоречий (прежде всего между Востоком и Западом) и вторжение варваров стало следствием, а не причиной ее краха. В разных сочетаниях эти идеи оказали огромное влияние на науку последних двадцати лет, по этому вопросу см. великолепную работу Уорда Перкинса: Ward Perkins (2005).


[Закрыть].

Итак, как миграционные процессы, которые мы наблюдали в конце IV и V веке, предстают в традиционных и ревизионистских концепциях падения Западной Римской империи? И, что не менее важно, какую роль сыграл ее крах в изменяющейся политической и экономической организации – другими словами, в развитии – всей Европы?

Падение империи

Часть аргументов ревизионистов вполне убедительна. Никакого заговора варваров, нацеленного на разрушение Римской империи, не было и в помине. Абсолютное большинство иммигрантов, которых мы изучали, пересекали границу и маршировали сотни километров, движимые отнюдь не этим намерением. Более того, разные группы иммигрантов действовали независимо друг от друга и с одинаковым рвением воевали как с империей, так и друг с другом. Вестготы с удовольствием поступили на службу империи, чтобы сразиться с вандалами, аланами и свевами в Испании в 410-х годах, а в 420-х вандалы и аланы сражались уже против своих недавних соратников – свевов. Позже франки боролись с вестготами; покоряя Италию, остготы под предводительством рода Амалов и другие беженцы спасались от последствий краха империи Аттилы и примкнули к армии Одоакра… Даже в 465 году большинство племен к югу от Ла-Манша не могли даже предположить, что дни Западной империи сочтены. Их политические устремления даже в этот период были направлены на заключение выгодного союза с Западным Римским государством – и на то, чтобы помешать своим соперникам сделать то же самое[423]423
  Мы уже сталкивались с такими примерами в главах 4, 5 и 6. Идея о том, что Западная Римская империя идет к своему концу, сформировалась в сознании ее жителей только после неудачной попытки захвата Северной Африки в 468 году, см.: Heather (2005), глава 9.


[Закрыть]. Есть свидетельства и того, что предводители иммигрантов и римских элит образовывали новые политические связи, устранявшие старые противоречия между римлянами и варварами. Уже в 410 году преемник Алариха, возглавивший объединение вестготов, Атаульф, пытался заручиться одобрением империи своих действий в Галлии, а среди вандалов, покорявших Северную Африку, были и испано-римляне. Такого типа союзы просуществовали вплоть до устранения последнего западноримского императора в 476 году, однако, возможно, именно они заставили готов, бургундов и галло-римских аристократов пытаться самим прийти к власти в империи – в том числе оказывая поддержку Эпархию Авиту в середине 450-х годов[424]424
  Heather (2005), 375–384.


[Закрыть]. Однако прочие утверждения ревизионистов куда менее убедительны.

Мир в наше время?

В свете таких умозаключений идея о том, что распад единой Западной империи на множество государств-преемников протекал в целом мирно, не выдерживает никакого сравнения с имеющимися у нас фактами. Главное для нее утверждение о том, что внешние объединения и племена, которые в конечном итоге и основали государства в бывших провинциях Рима, приглашались на территорию империи, зиждется на весьма хлипких основаниях. Нет никаких свидетельств того, что хоть один представитель римских властей приглашал готов Радагайса, захватчиков с Рейна (вандалов, аланов и свевов), бургундов или гунна Улдина. Другими словами, все чужаки, внесшие свой вклад в кризис 405–408 годов, были нежеланными гостями на территории империи и встретили яростное сопротивление. То же самое можно сказать обо всех менее значительных участниках раннего кризиса, связанного с ослаблением границ в 375–380 годах, – о таифалах, готах Фарнобия, сарматах, а также гуннах и аланах, объединившихся с мятежными готами осенью 377 года. И об одном из двух крупных племен готов, перешедших Дунай в конце лета или начале осени 376 года, грейтунгах под предводительством Алафея и Сафрака. Сначала их изгнали силой, однако они дождались благоприятного момента – когда стало нарастать напряжение между империей и готами-тервингами – и переправились через реку.

И лишь однажды чужаки вошли в империю с разрешения властей – ими стали готы-тервинги, и даже здесь вполне вероятно, что у Валента просто не осталось выбора. Император был слишком занят войной с Персией летом 376 года, когда готы прибыли на Дунай и попросили убежища. Нужно считать его полным идиотом, чтобы решить, будто его безгранично порадовал бы вдруг вспыхнувший конфликт на границе, в самый разгар уже ведущихся боевых действий, в которых участвовала большая часть армии. Как сообщают источники, решение удовлетворить просьбу тервингов было принято после долгих споров и, похоже, в данных обстоятельствах это было меньшим из зол. Императору не хватало войск, чтобы расправиться и с тервингами, и с грейтунгами, и в ход пошел старинный принцип «разделяй и властвуй»: одни прошли, другие – нет. Это подтверждается наличием планов, разработанных на случай чрезвычайных обстоятельств, целью которых была нейтрализация любой военной угрозы, которую могли представлять собой тервинги, и особое значение в них придавалось контролю за поставками продовольствия и приказам атаковать вождей тервингов в случае неприятностей. В IV веке (и ранее) императоры действительно принимали на военную службу отряды готов и воинов из других государств-клиентов, даже для участия в гражданских войнах, но это никак не могло послужить причиной для приглашения крупных групп, состоявших прежде всего из вооруженных мужчин, и наделения их правом на постоянное поселение на Римской земле. Куда безопаснее взять на службу вооруженные отряды наемников из-за границы и отправить их домой по завершении кампании[425]425
  См. главу 4.


[Закрыть].

Итак, утверждение о том, что варвары, оказавшиеся на территории империи в конце IV–V веке, сделали это по разрешению и приглашению Рима, в корне неверно. Появилась новая, более утонченная версия объяснения кризиса 405–408 годов – якобы империя, ослабив контроль над важными приграничными регионами, сама фактически пригласила туда чужаков. Нечто подобное мы слышали во времена Фолклендской войны в начале 1960-х годов, когда решение Британии списать тральщик «Эндевор» по финансовым соображениям было воспринято хунтой Гальтиери как признак того, что Британия без боя отдаст Фолклендские острова Аргентине. Корабль до этого долгое время представлял Британию в Южной Атлантике. Применение такого рода аналогии к кризису 405–408 годов делает аргументацию интересной, однако не слишком убедительной. Причинами нашествия варваров называются уход римских войск из приграничных регионов Северной Галлии и прекращение (или как минимум сокращение) выплат дани приграничным клиентам империи. Однако проблема в том, что вторжения 405–408 годов по большей части совершались не теми племенами, которые жили на периферии и получали эту самую дань, а группами, пришедшими из земель за приграничной зоной – иногда, как в случае с аланами, с территорий далеко за ее пределами. В Британии и Северной Галлии оставалось достаточно римских солдат, чтобы узурпатору Константину III практически удалось захватить всю Западную империю осенью – зимой 409/10 года, к тому же в любом случае целью первого нападения (осуществленного Радагайсом) был вовсе не некий регион, из которого римляне практически полностью ушли. В общем, нет причин полагать, будто беспрецедентные набеги варваров имели хоть что-то общее с приглашением Рима, явным или неявным. Чужаки приходили на римскую почву с одной целью – любой ценой утвердиться на ней[426]426
  Halsall (2007), глава 7 и глава 4 ранее.


[Закрыть].

То, что последовало за первыми набегами, мало чем отличалось от них. За столетие, разделяющее переход готов через Дунай в 376 году и свержение Ромула Августа в 476 году, развернулось множество самых разных политических процессов, ни один из которых не имел конечной целью крах Римской империи. Однако все эти процессы включали в себя периодические конфронтации, нередко весьма серьезные, иммигрантов с Римом. И политика переселенцев за этот век переживала две стадии. В первой фазе главной целью было отстоять свою независимость, не дать римским властям уничтожить ее при первом же столкновении. Тервинги и грейтунги преуспели в этом между 376 и 382 годами. Военная мощь и возможность сбежать в Северную Африку были главным преимуществом племен, пересекших Рейн в 406 году, чтобы успешно пережить первые столкновения с римлянами (и вестготами) в Испании. А вот бургунды поселились на римской территории в 430-х годах, правда куда дальше, чем им хотелось бы, и по разрешению властей империи – однако только после того, как их наголову разбили гунны, и, похоже, нападение кочевников на них спонсировал римский генерал Аэций.

Если этим племенам удалось пережить первые столкновения с Римом, то многим другим повезло меньше. Несколько групп готов были уничтожены по частям в период с 376 по 382 год, войско Радагайса было разбито в 405 году, многих из его людей продали в рабство, хотя некоторые уцелевшие позже присоединились к Алариху. Захватчики с Рейна понесли серьезные потери между 416 и 418 годами, и та же судьба постигла, как мы уже видели, три ранее отдельных племени – вандалов-хасдингов, вандалов-силингов и аланов, которые объединились в одно. Но в любом случае пережить военное столкновение с Римским государством было не так-то просто. По моим подсчетам, готы, пришедшие в империю в 376 году и поселившиеся в Галлии в 418 году, впоследствии объединившиеся в племя вестготов, провели одиннадцать крупных сражений и множество мелких[427]427
  По моим подсчетам, одиннадцать кампаний: битва при Салицин (377), Адрианополь (378), поражение Феодосия (379), битва на реке Фригид (393), Македонская кампания (395), Эпир (397), Верона и Полленция (402), поражение Радагайса (406), разграбление Рима (409–410), продвижение Констанция III (413–415) и нападения вандалов (416–418).


[Закрыть].

Высокий уровень насилия был характерен для миграционной активности в эту первую фазу и определил две ее специфические черты. Во-первых, он помогает объяснить, почему группы иммигрантов нередко снимались с места повторно. Постоянное движение было частью их стратегии выживания, пока они либо добивались компромисса с Римом (вспомним перемещения готов Алариха, к примеру – с Балкан через Италию в Галлию), либо искали более удачные варианты, богатые земли, на которых будет проще закрепиться (объединенное племя вандалов в конечном счете предпочло Северную Африку). Во-вторых, невозможно объяснить, почему, даже без продолжительных масштабных сражений, столько разных племен иммигрантов предпочитали объединяться в более крупные союзы. Новые политические единицы, формирующиеся на Римской земле, – вестготы, союз вандалов и аланов, остготы, – всех их связывает одно и то же: они сумели создать крупные, прочные коалиции, которым было проще противостоять военной мощи Рима. Тем самым они обеспечивали выживание отдельных членов группы и могли выторговать более выгодные для себя условия[428]428
  См. главу 5.


[Закрыть].

Насилие было важным фактором и во второй фазе миграционной политической активности – максимальное укрепление позиций, если удалось сохранить свои войска. Эти две стадии плавно перетекали одна в другую, поскольку даже первые готы-иммигранты, пришедшие в империю в 376 году, ставили перед собой определенные цели, идущие гораздо дальше выживания, и вторая стадия развития достаточно ясна и потому заслуживает упоминания. Ее можно охарактеризовать как появление римско-варварских дипломатических отношений, которые уже не подразумевали даже возможности уничтожения того или иного племенного союза. В случае с вестготами Алариха эта стадия была достигнута приблизительно в 395–418 годах и узнается моментально по количеству последующих дипломатических контактов с Римским государством. После 418 года на переговорах речь шла преимущественно о размере территорий, которые должны были получить готы, и о конкретных условиях, на которых будет основываться их проживание в империи. Однако, несмотря на это, вторая стадия также отличается неоднократными военными конфликтами: сначала в Южной Галлии – в 420–430-х годах готы сочли весьма привлекательной столицу провинции, город Арль, – и столкновения на землях между Луарой и Гибралтаром в конце 460-х и на протяжении 470-х годов, когда готы под предводительством Эйриха основали там крупное и независимое королевство. Коалиция вандалов и аланов, напротив, только достигла второй стадии (середина 440-х годов), когда Западная Римская империя была вынуждена признать их завоевания в Северной Африке, – хотя им так и не удалось закрепиться в том регионе так же надежно, как вестготам в своем. Агония Западной империи включала в себя и две серьезные попытки завоевать королевство вандалов – в 461 и 468 годах. Франки и англосаксы, с другой стороны, никогда напрямую не сталкивались с Римской империей – можно сказать, они сразу перешли ко второй фазе. Тем не менее они тоже шли к цели, используя убийственную смесь завоевания и экспроприации[429]429
  Это было верно, хоть и в других временных рамках, и для меньших групп мигрантов – свевов и бургундов. Третий этап, когда новые государства мигрантов начинают соперничать друг с другом, также сопровождался насилием и зачастую становился причиной новой волны миграции, как это, например, случилось с вестготами в Испании (см.: Heather (1996), глава 9), но данные случаи выходят за границы тематики данной работы.


[Закрыть].

А теперь посмотрим на события с точки зрения Римского государства – связь между конфликтами, развязанными иммигрантами, и распадом Западной империи не могла быть более очевидной. В упрощенном виде Рим брал налоги со сравнительно развитой сельскохозяйственной экономики, чтобы спонсировать свои армии и иные институты. Других секторов экономики не было, и в целом все соглашаются, что сельскохозяйственная продукция составляла не менее 80 процентов ВВП империи, а многие ученые называют и куда более высокие цифры. В этом контексте деятельность иммигрантов оказывает прямое воздействие на налоговую систему и тем самым существенно подрывает жизненные силы государства. Потеря любых территорий, отошедших группе переселенцев, вроде испанских провинций, которые заполучили захватчики с Рейна в 410-х годах, означали, что указанный регион более не вносит свой вклад в казну империи. Помимо того, все районы, пострадавшие от боевых действий, даже если варварам не удавалось сразу их покорить, не могли выплачивать налоги в полном объеме. Спустя почти десятилетие после двухлетнего пребывания готов Алариха в землях близ Рима с их обитателей по-прежнему можно было собрать не менее одной седьмой от суммы, которую они платили ранее. Такие же послабления были сделаны для двух североафриканских провинций, которые не вошли в состав королевства вандалов и аланов в 440-х годах, однако были заняты ими на протяжении трех лет в середине 430-х. Следовательно, для провинций, в которых шли яростные бои, налоги традиционно снижались на шесть седьмых[430]430
  Подробнее об этой модели см.: Heather (1995). Я должен отметить, что этот подход к развитию империи не сильно отличается от, например, концепции Гоффарта (Goffart (1981), начиная с событий после прихода варваров в империю.


[Закрыть].

Если вести учет потерянных и пострадавших провинций в контексте того, что их утрата означала для налоговой системы Западной империи, вы быстро начинаете понимать весь масштаб проблемы, вызванной иммигрантами. Уже в 420-х годах Британия была потеряна для Рима, вместе с долиной Гаронны, отданной вестготам. В придачу к этому почти вся Испания была либо захвачена, либо опустошена войнами, большая часть Центральной и Южной Италии пострадала во время пребывания в этих регионах вестготов в 408–410 годах. Сокращение налоговых выплат, вызванное всеми этими потерями, продемонстрировано в позднеримском списке военных и гражданских представителей власти, именуемом Notitia Dignitatum («Список должностей»), в котором перечисляются воины, служащие в армии Западной империи вплоть до начала 420-х годов. К этому времени почти половина полевых отрядов (по данным на 395 год) была уничтожена – всего за четверть века. Почти половина тех, кто заменил погибших в армии (62 из 97), оказалась из гарнизонных подразделений, которые на бумаге получили статус регулярной армии. Мало того что регулярная армия не просто лишилась лучших кадров, включенные в нее гарнизонные отряды заменить также было некем. Численность и эффективность ее резко снизились, и это было прямым следствием постепенного разрушения налоговой системы империи[431]431
  См.: Jones (1964), т. 3, приложение III.


[Закрыть].

Но худшее было еще впереди. К 445 году богатейшие провинции Западной империи – Нумидия, Бизацена и римская провинция Африка в Северной Африке – отошли вандалам, часть Паннонии (современной Венгрии) – гуннам, бургунды и другие аланы получили меньшие территории в Галлии в середине 430-х годов. К этому моменту почти половина налоговой базы Западной империи вышла из строя, денег катастрофически не хватало. Неудивительно, что в этот период ее законодатели одновременно начинают возмущаться нежеланием землевладельцев платить налоги и пытаются хоть как-то возместить недостающее. Проявление несогласия землевладельцев с налоговой политикой – важный феномен, поскольку у нас есть причины полагать, что в это время власти были вынуждены увеличить налоговые ставки. Более того, вводились новые налоги. Но утверждать, что нежелание богатых платить налоги было главной причиной краха Западной Римской империи, как делали некоторые, – все равно что ставить телегу впереди лошади.

Предоставление налоговых льгот и привилегий богатым и обладавшим хорошими связями гражданам всегда было частью политики империи – помоги своим друзьям стать богаче, и они будут поддерживать тебя, помогая обрести или удержать власть. Этот феномен привлек всеобщее внимание в 440-х годах только потому, что так много провинций либо оказались под контролем иммигрантов, либо получили столь серьезный урон, что доходы Западной империи упали до опасно низкого уровня[432]432
  Подробнее см.: Heather (2005), глава 6.


[Закрыть].

Общее снижение военной и политической мощи государства, в свою очередь, выразилось в новой стратегической ситуации, позволившей иммигрантам в середине 460-х годов расширить контролируемые ими территории, причем весьма существенно. К этому времени западноримская армия, ослабленная снижением доходов от налогов, стала бледной тенью самой себя и уже была не способна успешно противостоять вестготам, вандалам и прочим племенам, которые только начали (или уже заканчивали) укреплять свои позиции на бывших территориях Западной империи. Учитывая, какой урон действия пришельцев нанесли налоговой системе, а следовательно, и вооруженным силам Рима, нельзя не заметить прямую причинно-следственную связь между иммиграцией вооруженных чужаков и распадом римского запада.

На этом фоне возрастающая тенденция местных римских аристократов заключать договоры с различными иммигрантами на протяжении V века может расцениваться только как нежелание платить высокие налоги – весьма несущественный фактор в распаде государства. И вновь нужно оценивать эти мелочи в соответствующем контексте. Местные аристократы, сумевшие договориться с варварами, все были землевладельцами, и поместья, основной источник их дохода, являлись по большей части имуществом недвижимым. Участок и дом нельзя перевезти куда-то, спасаясь от варваров. И если соответствующая территория начинала подпадать под расширяющуюся сферу влияния того или иного племени иммигрантов, выбора у тамошних землевладельцев не оставалось. Им приходилось либо как-то договариваться с предводителями варваров, либо в конечном счете потерять земли, приносившие им богатство и почет. И к соглашению еще нужно было прийти. В Нижней Британии, как мы видели, римская землевладельческая элита не сумела пережить англосаксонское завоевание[433]433
  О Нижней Британии см. главу 6.


[Закрыть].

Попытки выставить распад Западной Римской империи мирным процессом, вызванным самоустранением местных элит от дальнейшего участия в центральных государственных аппаратах, выглядят крайне неубедительно. Напротив, все политические процессы V века были пропитаны насилием. Элиты могли оказаться меж двух огней, когда их представителям не оставалось ничего другого, кроме как начать договариваться с новыми хозяевами земли вне зависимости от своего желания – и если удавалось это сделать. Здесь нередко упускается из виду существенная разница между центральной римской властью и местными землевладельцами. И вот как раз последние часто заключали договоры с чужаками. Однако этот процесс начался лишь после того, как (и потому что) группы иммигрантов пересекли границы, лишив тем самым Западную Римскую империю доходов от налогов, в результате чего она уже не могла содержать полноценную армию, оставив землевладельцев в провинциях без защиты.