Текст книги "Джек Мэггс"

Глава 39

Джек Мэггс проводил доктора в кухню, где стал свидетелем, как доктор учил всех должным образом мыть руки. «Сэр Спенсер Спенс» заставил каждого из прислуги, а затем и их хозяина проделать эту процедуру, никому не сделав поблажки. Когда мистер Спинкс попробовал было отказаться, доктор обрушился па него с такой злобной бранью, что ввел старика в дрожь.

Наконец, когда руки бедняги дворецкого были вымыты, насухо вытерты и вполне отвечали требованиям доктора, он поставил на кухонный стол большой черный саквояж и, открыв его, вынул продолговатый предмет, завернутый в черный бархат. Это оказался зловещего вида нож с зазубренным лезвием.

– О Господи, – охнула мисс Мотт.

Затем доктор извлек второй предмет из своего саквояжа – тоже продолговатый, но с длинным острым концом, похожим на штопор. Он хвастливо поиграл им, говоря что-то об «органах внутренней секреции», а потом сказал, что этот инструмент меняет свою форму и цвет, если человек заражен. Он тогда разбухает и становится похожим на голубой шар. Доктор размахивал им, словно хотел тут же его испробовать. Наконец, к облегчению всех присутствующих, ужасные инструменты были снова упрятаны в саквояж.

Но на этом мучения прислуги не закончились, ибо доктор заявил, что теперь он осмотрит каждого из них отдельно.

И хотя тяжелые шторы алькова в кухне были плотно задернуты, все, что происходило за ними, было слышно в кухне. Первой вошла в альков миссис Хавстерс, за нею последовал старый дворецкий; каждая жертва послушно кашляла, отхаркивалась и сплевывала в серебряную плошку. Все выходили с потупленным взором и красными пятнам смущения на щеках.

Джек Мэггс вошел последним. В тесном маленьком алькове наедине с Тобиасом Отсом он вновь ощутил силу воздействия этой личности: она оказалась куда большей, чем он подозревал. Этот доктор с кривой улыбкой на слишком алых губах и бесовским блеском в глазах казался теперь неправдоподобным, странным и даже комичным, но он все же существовал, вызванный к жизни искрой злой и магической фантазии своего создателя. Суетливый маленький писатель исчез. Его место занял демон с горящими глазами: это существо схватило Мэггса за подбородок своими сухими квадратными ладонями и попыталось заставить его раскрыть рот, чтобы сунуть туда некое подобие металлической ложки.

Когда Джек перехватил его руку, дьявольское отродье не сдалось. Вопросительно вскинув темные брови и придвинув поближе к лицу Джека свой маленький нежный рот, оно насмешливо прошелестело ему в ухо:

– На виселицу захотелось?

Выглянув из-за шторы, Джек увидел в кухне то, что и ожидал увидеть: все сплетники были в сборе и смотрели на него.

– Сплюньте, – приказал доктор и сунул ему ложку в рот.

Пять минут спустя дом был объявлен на карантине. Благодаря диагнозу «больное горло», Джек Мэггс добился того, чего хотел: каналы сплетен перекрыты. Постаравшись обезопасить свою территорию, беглый каторжник особым чутьем почуял, что стал пленником того, что сильнее его и выше его понимания.

Глава 40

Как только «сэр Спенсер Спенс» покинул дом, Мэггс спустился в подвал, где отыскал заржавевший молоток и коробку гвоздей.

Первый гвоздь он вбил над замком парадной двери. Он вбил его глубоко, под углом, так, что он вошел в дубовую раму. С каждым ударом молотка ему становилось легче.

– Мой дом, – воскликнул с болью мистер Бакл, неожиданно появившийся у него за спиной.

Мэггс вбил второй гвоздь на три дюйма ниже замка.

– Так велел доктор.

– Он ничего подобного не говорил. Прекратите! Вы не имеете права разрушать мой дом.

Мэггс, встав на цыпочки, прилаживал третий гвоздь над дверной рамой.

– Вы расколете раму!

Но Мэггс вбил гвоздь. Затем он повернул ручку двери и потянул ее на себя.

– Вот это я называю карантином.

– Посмотрите, что вы наделали! Сколько трещин. Сейчас же прекратите, я приказываю. Это не карантин. Мистер Отс ничего подобного не замышлял.

Мэггс уже пересек гостиную. Он отдернул тяжелые шторы на окне и постоял перед ним какое-то время, глядя в лицо ночи, а потом, опустив шторы, один за другим забил в раму девять гвоздей.

– Вы неправильно поняли его, – бесполезно уговаривал его хозяин. – Я сейчас принесу словарь. Не трогайте мои окна, пока я не принесу книгу. Я приказываю!

Но Джек Мэггс уже не был чьим-то слугой. Принеся из столовой стул и держа во рту торчащие шестидюймовые гвозди, он принялся одно за другим заколачивать три окна в гостиной – бах! бах! бах!

– Вот, – вновь вошел в комнату Перси Бакл с открытым словарем в руках. – Здесь нет ни слова о гвоздях во время карантина.

Но в гостиной окна были уже заколочены, шторы опущены и прибиты сверху и снизу. Мэггс перенес стул в столовую и зажег там свечи.

Перси Бакл положил словарь на обеденный стол.

– Это мой дом, – опять повторил он.

Но Джек Мэггс уже двинулся в следующую комнату.

Глава 41

Когда дом был наконец обезопасен, Джек отнес молоток и гвозди в подвал на их обычное место. Это помещение – владение экономки миссис Хавстерс представляло собой затхлый лабиринт закоулков, углов, входов и выходов из-за гор сваленного здесь старого хлама: канатов, кусков декораций, театральных костюмов, которые остались еще со времен театра покойного мистера Квентина. Не успел Джек осмотреться в подвале, как услышал, что наверху открылась дверь, и чья-то освещенная свечой тень стала спускаться вниз. Тихий голос горничной позвал его.

– Я здесь, – недовольно проворчал он и поднял лампу.

Они встретились не без смущения возле старинных костюмов: бальных платьев, чьи пышные кисейные рукава были покрыты плесенью.

– Вы заколотили окно моей спальни, – сказала Мерси медленно и каким-то сонным голосом.

Он признался, что действительно был в ее комнате и сделал все, что требовалось.

– А почему вы не сделали этого в комнате миссис Хавстерс?

Неужели она плакала? В темноте он успел разглядеть ее распухшую верхнюю губу.

– Думаете, она поднимет шум на весь квартал? – насмешливо спросил он.

– Я уверена, что вы знаете, что она слегла от этой эпидемии.

Джек не знал этого. Вонь и грязь подземелья обострили его чувственность, пробуждая жизненные инстинкты; и сейчас, вдыхая этот запах, он на мгновение познал то лучшее, чем когда-то дорожил.

– Конечно, – болтала Мерси, – это не эпидемия, что бы там ни говорил этот доктор. Это гипнотические флюиды, вы сами это знаете. Бедная старая корова заглотнула свою долю.

Мэггс вопросительно поднял бровь.

– О, вы меня считали невежественной? – воскликнула Мерси.

– Нет, не считал.

– Так вот, к вашему сведению, сэр, мы с мистером Констеблом на Рождество были в концерте на Уиндмилл-стрит. Там выступала леди, она пела и танцевала, а потом вся вдруг затряслась. А произошло это от магнитных флюидов. То же самое делал с вами доктор, когда разводил руками. Да, то же самое. Так он заговаривал вашу боль. Думаете, я не знаю, что здесь происходит?

– Какое это имеет отношение к миссис Хавстерс?

– Вы думаете, я не знаю, что тут нет никакого доктора? Это мистер Отс с напудренной головой

– А другие знают, что это мистер Отс? – спросил он тихо.

Мерси, погасив свою свечу, опустила ее в карман передника.

– Они не узнают даже собственный нос во время чиха.

– Но вы им сказали?

– Нет еще.

– Тогда пойдемте со мной. – Джек взял ее за руку.

– Нет! Отпустите меня! – Она вырвала руку и отшатнулась.

– Черт побери! – рассердился он и схватил ее за талию так неожиданно, что у нее слетел чепец с головы. Ее волосы задели его лицо, обдав легким запахом сажи.

– Я не разрешу себя запереть.

– Черт побери, позволите, и еще как!

Она была быстрой и ловкой, но он крепко держал ее, и, позволив вовсю брыкаться, понес ее по каменным ступеням на первый этаж. Старая лампа, которую он держал в изуродованной руке, опасно болталась, касаясь юбок Мерси.

В этот час коридор был пуст, и Мэггс опустил ее на пол. Они стояли, глядя друг на друга и тяжело дыша.

– Можете запереть меня, – не выдержала она, – мне все равно!

– Хорошо.

Мерси тряхнула головой и убрала волосы с глаз.

– Мне все равно.

– Хорошо.

– Заприте меня на всю ночь.

В молчаливом согласии они поднялись по лестнице. Под дверью спальни хозяина виднелась полоска света. По задней лестнице они поднялись на чердак. Черная юбка Мерси трижды обвилась вокруг колена Мэггса. Он остро ощущал это, и ему казалось, что Мерси, несмотря на одежду, уже основательно познакомилась с его коленом. Когда она переступила порог своей комнаты, он, не колеблясь, шагнул за ней.

Это была премиленькая комнатка, которую она обустроила для себя по своему вкусу, с обилием вышитых подушечек и красивым портретом девушки в рамочке: она сидела возле ветряной мельницы, держа на коленях тряпичную куклу.

– Сколько вам лет?

– У леди не спрашивают возраст.

Он передал ей лампу, и Мерси, приподнявшись на цыпочках, повысила ее на крюк, свисавший с потолка. Пока она занималась этим, Мэггс успел вынуть ключ из замка ее двери. Услышав скрежет металла, она быстро обернулась.

– Не надо!

Но Мэггс уже вышел за порог.

– Доброй ночи, – сказал он и быстро, словно боясь передумать, повернул ключ в замке.

Минуту спустя он уже был на крыше, унося с собой в соседний опустевший дом всю сумятицу пережитых эмоций. Здесь же он вновь принялся писать страницу за страницей, доверяя бумаге свою тайную историю: «Дорогой мальчик…»

В шесть утра он снова пересек скользкую крышу и вернулся в дом мистера Бакла. Открыв дверь комнатки горничной, он застал ее уже одетой и ожидавшей его.

Глава 42

Мерси Ларкин прибегла к помощи средств, знакомых «нянькам-горничным»: она пощипала щеки, чтобы порозовели, тихонько «охая» и «ухая», похлопала их ладонями. Этому косметическому приему она научилась у матери, которая энергично проделывала это, до того как решилась впервые вывести дочь на Хаймаркет.

Потом, ожидая, когда откроется запертая дверь, Мерси позаботилась о нижней губе. У нее не было зеркала, чтобы подправить недостатки, но покалывание в губах и пощипывание кожи на лице подсказывали ей, что она достигла нужной цели. Тогда она, наконец, уселась на трехногую табуретку и, сложив руки на коленях, принялась ждать. Ее лицо, обращенное к двери, чуть опухшее, со следами легких царапин, бывало, всегда приводило в любовное волнение мистера Бакла.

Когда дверь наконец открылась, она, казалось бы, должна была отшатнуться, увидев перед собой Джека Мэггса в таком виде: небритого, с красными глазами, с волосами в недопустимом беспорядке.

– Вы собираетесь теперь запереть меня в кабинете мистера Бакла? – Не дожидаясь, что он скажет, спросила она.

Но вместо ответа он просто открыл дверь, пропуская ее первой, Минуя полуоткрытую дверь хозяйской спальни, Мерси почувствовала, как привычно зачесались губы – признак того, что ее ждет поцелуй.

Они с Мэггсом вместе спустились в кухню. Тут Мерси сразу же почувствовала на себе оценивающий взгляд голубых глаз миссис Хавстерс. Неужели она перестаралась и чересчур нащипала щеки? Экономка открыла было рот, чтобы отчитать ее, но всего лишь глубоко вздохнула и опустила на руки обвитую косой голову.

В полной тишине Мерси надела передник и взяла у мисс Мотт сковороду с рыбой, повернувшись к ней так, чтобы кухарка не разглядела ее распухшие губы.

Мгновение спустя она увидела мисс Мотт, сидевшую за столом. Такого с кухаркой никогда не случалось, даже когда она пила чай. Прошло какое-то время, прежде чем Мерси наконец сообразила, что никому здесь нет дела до ее губ и любовных ожиданий. Все здесь были больны: мисс Мотт, миссис Хавстерс, мистер Спинкс.

Намазывая хлеб маслом для тостов, она слышала кашель старого дворецкого. Она прислушивалась к хрипам и бульканьям магнетических флюидов в его груди. В дом проникла инфекция, в этом не было сомнений.

Быстро позавтракав сама, Мерси отправилась в столовую готовить завтрак хозяину.

Не прошло и минуты, как в столовой появился Джек Мэггс; не поворачиваясь, она чувствовала спиной его взгляд. Зная, что хозяин может войти в любую минуту, она молила Бога, чтобы ничего плохого не случилось. Торопливо накрыв на стол, она позволила Джеку Мэггсу отвести ее в хозяйский кабинет, в котором они с ним провели вчера весь день.

Здесь она с волнением повернулась к нему. В горле у нее пересохло, сердце учащенно билось.

Она уловила неуверенность в его темных глазах и ожидала, что он улыбнется, но он прошел мимо нее прямо к столу. Разочарованная, Мерси смотрела, как он перебирает в ящике хозяйского стола новые гусиные перья.

– Ему не понравится, что вы это делаете, – не выдержала она.

Джек Мэггс лишь подмигнул ей. Срезав верхушки перьев, он почистил их и сделал шесть быстрых надрезов. Приготовив таким образом новое перо, он сел за работу.

– Это что-то, должно быть, очень важное.

– Да, это так.

– К закадычному другу, конечно.

– Надеюсь.

Так, несмотря на ее надежды и старание, он оставил ее одну на оттоманке. Остается только вязать и ждать, что будет дальше. Время от времени она тайком прихорашивалась, но уже мало надеялась на результат.

Утро прошло в молчании, и Мерси оставалось лишь удивляться той одержимости, с которой бегала по бумаге эта странная рука. Хотя однажды, в самом начале, рука Мэггса неожиданно остановилась. Где-то в холле скрипнула половица. Мэггс приложил палец к губам и, осторожно отложив перо, подошел к двери.

Тогда-то она и увидела его кинжал. Вообще-то она никогда раньше не видела кинжала в руке человека. Он показался ей одновременно пугающе странным и совершенно знакомым – уродливое темное лезвие с загнутым острием. Его вид должен был бы отпугнуть ее от Мэггса, но этого не случилось, наоборот, она любовалась, какими изящными были его крадущиеся шаги, когда он приближался к двери.

За дверью на лестничной площадке вдруг кто-то застонал, а когда Джек дернул за ручку и дверь отворилась, послышался глухой стук, будто что-то упало на пол. Мерси вскочила и тоже выбежала вслед за Мэггсом.

– Какого черта! – рассердился он и втолкнул ее обратно в комнату, однако Мерси успела увидеть на полу распростертое тело мистера Спинкса.

Ключ щелкнул в замке, и она снова оказалась одна в комнате. Ей оставалось только прислушиваться к тяжелым медленным шагам Мэггса, спускавшегося по лестнице вниз в помещение прислуги.

Тогда она вспомнила, что он оставил на столе свое недописанное секретное письмо.

Глава 43

У Сайласа и Ма Бриттен (писал Джек) была одна чрезвычайно смелая задумка: серия хорошо продуманных краж: даже без прикосновения к вещам. Как только они научат Софину и меня действовать на уровне искусства, обещал Сайлас, кража для нас станет похожей на охоту с хорьками-ищейками, только не будет необходимости носить с собой клетку для них.

С его точки зрения, это будет неплохой бросок вперед. Прежде всего ваш покорный слуга влезает в дымоход, – а я к тому времени умел это делать так же легко и быстро, как спрыгнуть с кровати, – и зажигает свечу, а затем осматривает все замки на буфетах и горках. Если необходимо, я открываю дверь в кухню и свистком вызываю взломщика, здоровенного придурка, бывшего боксера, по имени Вексхолл, получившего в свое время слишком много ударов по голове. Ему же надо сделать сущий пустяк – взломать замки и поскорее исчезнуть с глаз долой; за это он получит свои шесть пенсов серебром. А затем приходит очередь Софины, она входит в дом с маленьким букетиком цветов в руке, – я и сам не знаю, для чего это, – в премиленькой шляпке. Именно ей доверялось отобрать самую дорогую серебряную посуду, я же, ее черномазый помощник, должен был упаковать нашу добычу в мешок с сажей. Мы с Софиной, счастливые восьмилетки, всегда работаем вместе и при этом без умолку болтаем,

Сайлас тем временем договаривался со старым мусорщиком мистером Фиггсом о доставке мешка, который я всегда оставлял для него за дверью. Сайлас говорил мне, что мистер Фиггс уверен, будто он таскает мусор и золу, и был рад таскать их к себе на свалку в Уэппинг, получая за это по пенни за мешок. Возможно, это была ложь, но тогда я верил этому.

Летом 1801 года нам удалось выполнить двадцать таких «заданий». Дела наши шли настолько хорошо, что до того, как в лондонских особняках стали разжигать камины ежедневно, мы успели покинуть наш гнилой маленький дворик у Лондонского моста и переселиться вместе с Сайласом и Софиной в Айлингтон. Мы сняли весь этаж над табачной лавкой на Верхней улице, и здесь Ма Бриттен продолжала свою деятельность так же успешно, как всегда, изготовляя чудодейственные «колбаски» и помогая своим клиенткам. Если раньше она врачевала в отгороженном занавеской закутке у печки, то теперь пользовала их в небольшой комнатке в дальнем конце дома.

Никто из нас больше не промышлял на бойнях в Смитфилде. Ма Бриттен, дав записку и полкроны на расходы, посылала меня в лавку приличного мясника, где краснолицые парни, каждого из которых звали мистером Айресом, завертывали мне в бумагу несколько отбивных из молодого барашка или кусок печенки.

Моя жизнь стала намного лучше, Я ел много мяса с тушеным картофелем. Том редко бывал здесь, но приходя, больно выкручивал мне руки или другим образом причинял мне боль. Если нам не разрешали играть с приличными детьми, Софина и я никогда не скучали вдвоем. Сайлас, надо отдать ему должное, часто водил нас в парк, где мы играли в прятки, серсо или прыгали через обруч.

Увы, жизнь Тома не была такой веселой, он тосковал по дому. Каждое воскресенье на рассвете он покидал дом своего мастера и направлялся в Айлингтон еще до того, как зазвонят колокола к заутрине. Я просыпался от громкого стука его больших башмаков по лестнице. Попав в наш новый дом, он тут же шел в комнату матери, залезал к ней в кровать и начинал плакаться.

Том не любил ни Сайласа, ни Софину. Мне как бы повезло от этого, потому что он перестал ненавидеть меня. Теперь я был его приятелем и в свои воскресные визиты он старался все время проводить со мной, делясь секретами, надеждами и планами.

В одно сентябрьское утро, когда я не успел еще озябнуть после теплой постели, он потащил меня в Сент-Джеймс-парк. Здесь он купил мне стакан молока у лотка с коровами, где всегда продавали парное молоко; возле него всегда было много девушек-служанок, которым кто-то сказал, что нет ничего лучше для цвета лица, чем стакан молока. Но Тому было не до девушек.

Он заботился обо мне. Все время следил за мной. С его длинного костлявого лица не сходила настороженность и недовольство.

– Сайлас покупает тебе молоко?

Но правде говоря, Сайлас часто угощал нас с Софиной молоком, но я знал, что мне надо отрицать это.

– Этот злодей держит вас в черном теле, – заявлял решительно Том. – Он использует вас, забирает у вас все деньги и даже стакан молока не купит.

Я пробовал было возразить и сказал, что он многому меня научил.

– Нам совсем не нужно, чтобы посторонние люди ночевали в нашем доме, – проворчал Том в ответ.

Я сначала подумал, что он говорит об одной из клиенток Ма Бриттен, которую всю ночь рвало в маленькой комнатушке в конце дома, и согласился с ним, сказав, что мне тоже это не нравится.

– Нам надо спустить его с лестницы, – продолжал Том, – вместе с его латинскими книгами.

– Кого?

– Сайласа, дурная твоя голова, о ком мы еще говорим?

Я напомнил Тому, что это Сайлас устроил нам такую хорошую новую жизнь, без него мы бы по-прежнему жили в одной комнатенке на Пэппер-Элли-стэйрс.

– Зато мы были там счастливы, – упорствовал Том, – до тех пор, пока он не появился и не сунул свой длинный красный нос в нашу жизнь. Ты и я, и Ма, у нас были хорошие денечки. У нас не было этого свинячьего храпа по ночам.

– И все же, Том…

– И все же мы должны избавиться от него.

– Софина моя подружка.

– Я никогда ничего не говорил против нее, – ответил Том. – Если хочешь знать мое мнение о ней, то она просто глупая коза, но я не собираюсь ссориться с ней. А вот от него мы должны избавиться.

– Как же мы это сделаем, Том?

– Я не говорю, что прямо сейчас. Я вообще говорю, – и он внезапно приблизил ко мне свое грубое лицо. – Сайлас обманщик и лжец, и он не из нашей семьи.

В тот день Том порядком напугал меня. Когда мы возвращались из Хаймаркета, я подумал, что он мне больше нравился тогда, когда мы были врагами.

Гуляя со мной, он почти вплотную прижимался ко мне, и мы все время сталкивались. Тогда он начинал шептать мне на ухо о своих планах; говорил, что может достать много денег и подумывает бежать в Бристоль. Рассказывал, что у его мастера есть железный сундук, полный золотых слитков, и я должен пойти с ним, влезть в дом через дымоход и открыть ему дверь.

Когда я сейчас пишу все это, то вижу перед собой то, чего тогда совсем не замечал. У Тома было не все ладно с головой. Наверное, это было с самого рождения. Или на него так повлиял отказ матери жить вместе с ним, и от этого он окончательно тронулся. В тот день я совсем не мог понять, что он говорил, но винил в этом самого себя, ибо считал, что я и вправду туп и глуп, как всегда твердил мне Том. Когда я попытался убедить его, что если он живет в доме мастера, то мне незачем лезть в дымоход, чтобы открыть ему дверь изнутри, он так рассвирепел, что успокоился, лишь когда я пообещал ему бежать с ним в Бристоль. К счастью, он вскоре сам забыл об этом.

В этот раз он пришел к нам в середине недели. Я не знаю, как он проник в дом, только я проснулся от того, что он тряс меня за плечо. Низко склонившись надо мной, он велел мне молчать и побыстрее одеться. Из его рта на меня пахнуло чем-то гнилостным.

Я выскользнул из кровати, где спал с подружкой, и Том вывел меня во двор. Там мы стояли в тени грушевого дерева, и Том крепко держал меня за руку, то и дело дергая ее, а сам молчал и весь трясся.

Я спросил его, чего мы здесь ждем.

Вместо ответа он дал мне подзатыльник и прижал палец к губам. Так мы прождали добрые полчаса, как вдруг раздался громкий стук, затем крики, в доме зажглась свеча, и вскоре я увидел под окном людей с фонарями. Это была полиция.

– Это хорошенько проучит нашего умника и болтуна, – наконец заговорил Том.

Потом мы вернулись в нашу комнату, Сайласа в доме уже не было, а Ма Бриттен казалась бледной и притихшей. Внимательно посмотрев на Тома, она поинтересовалась, почему он так рано пришел.

Я же отправился утешать бедняжку Софину, которая жалобно плакала.

– Джек, Джек, – шептала она сквозь слезы, – они забрали моего Па. Кто будет теперь заботиться обо мне, раз они забрали моего Па?