Текст книги "Джек Мэггс"

Глава 72

Три недели назад Генри Фиппс был в безопасности в собственном доме и завтракал лососиной, пока не открыл письмо с маркой Дувра. Разумеется, он и подумать не мог, что короткая записка в простом маленьком конверте станет предвестником разрушения его привычной жизни.

Теперь дом стоит покинутым, за цветами в саду никто не ухаживает, и все его любимые драгоценности лежат в темных сырых хранилищах на Блэкфрайарз-роуд.

Он стоял у окна своей комнаты в клубе и смотрел на мокрых и грязных голубей на карнизе грязной зеленой крыши Ковент– Гардена вдали, да еще на птицу, похожую на ястреба, кружившую в ядовито-желтом небе.

Он чувствовал себя зайцем, спрятавшимся в своей норе. Что касается норы, то она была не так уж плоха, но раньше он никогда не думал, что клуб, который он до этого любил, где у него было немало приключений и забав, может оказаться таким удручающим местом для повседневной жизни.

К комнатам не было особых претензий, однако по утрам зеленый ковер казался вытертым и в пятнах, обои цвета бургундского вина по углам отставали от стен, а овальное зеркало в раме лопнуло. Попробовав снова заказать завтрак в комнату, он повторил ошибку и потом долго терпел противный запах соуса карри, без которого не обходилось здесь ни одно блюдо.

В доме на Грэйт-Куин-стрит у него была прекрасная повариха, опрятная и красивая женщина из Корнуолла, от услуг которой он теперь вынужден был отказаться. Он отпустил всю прислугу в отпуск, выплатив им жалованье до конца июня, а это означало неуплату нескольких неоплаченных долгов, встречу и разговор в банке по поводу перерасхода в сто гиней. Будет ли покрыт перерасход, полной уверенности у него не было. Сегодня пятое число, день «покрытия перерасходов», но Генри Фиппс боялся спросить об этом своего банкира из страха услышать, что его благодетель на сей раз не сделал этого.

Он сидел у маленького, темного оконца и смотрел на крышу Ковент-Гардена, когда в дверь постучали. Это был Магнус, сообщивший ему, что какой-то джентльмен желает его видеть. Поскольку Генри Фиппс считался скрывающимся, эта новость напугала его до коликов в желудке.

– Какой джентльмен, Магнус?

– Точно не могу сказать, сэр, – ответил Магнус с непроницаемой и лоснящейся физиономией слуги, только что получившего хорошие чаевые.

– Он назвал свое имя, сказал, по какому делу пришел? – спросил Генри Фиппс, который после трех недель близкого знакомства несколько устал от Магнуса.

– Да, я могу сказать, что по делу… – ответил Магнус. Подождав, он вопросительно поднял брови, словно умник, отгадывающий шарады.

– Поскольку, Магнус…

– Поскольку это может быть не очень приятный визит, сэр.

– О чем ты говоришь? – нетерпеливо спросил Генри Фиппс, – Он простолюдин?

– Нет, сэр.

– Он высокого роста?

– Нет, сэр.

Генри Фиппс со стуком поставил чашку с чаем на комод.

– Он очень маленького роста, – услужливо подсказал Магнус. – Он не причинит вам беспокойства, сэр, если это вас пугает. Он слишком мал, его руки и ноги тоже малы.

– Ну хорошо, – согласился Генри. – Спасибо, Магнус.

– Вы у меня не спросили его имя, сэр?

Генри обреченно вздохнул. Но чувствуя нарастающее раздражение, он наклонил голову и ладонями нажал на крылья носа.

– Хорошо. Его имя?

– Его зовут Бакл, сэр.

– Спасибо, Магнус. Я сейчас спущусь вниз.

Перси Бакл и Генри Фиппс были соседями уже около года и пару раз раскланивались друг с другом, когда одновременно выходили из карет. Но иных контактов у них не было. Когда Генри услышал имя своего соседа, это не показалось ему чем-то особенным. Еще раз причесав волосы и застегнув последнюю пуговицу на фраке, он стал спускаться по узкой внутренней лестнице в комнату лорда Стратвэлла, надеясь, что альбом одиозных гравюр был упрятан за стеклянной дверкой шкафа. Поэтому, войдя в комнату, он прежде всего посмотрел на шкаф. Он был надежно заперт.

Тогда Генри Фиппс обратил внимание на гостя. Он увидел перед собой весьма странного маленького лысого джентльмена с короткими ногами, но в дорогих гетрах и хорошо сшитом пальто. Генри Фиппс не любил уродство в любых его формах. Теперь, когда он смотрел на Перси Бакла, кое-что в выражении его красивого лица подтверждало это.

– Я весьма признателен вам, – промолвил Перси Бакл, протягивая руку.

Генри Фиппс, услышав его акцент, подумал, что перед ним сборщик налогов.

– Боюсь, вы не узнали меня, – сказал Бакл.

– Да, не узнал, – признался Генри, отпуская его влажную руку. – Мы встречались?

– Нас объединяет общая кирпичная стена, – пошутил Бакл, а затем добавил: – И общий интерес к человеку по имени Джек Мэггс.

У Генри Фиппса перехватило дыхание.

– Он ваш друг? – наконец вымолвил он и медленно опустился в кожаное кресло. – Он послал вас сюда? – У Генри громко стучало сердце – разом нахлынули все сомнения его беспокойной жизни. Частота его пульса была такой же, как в тот день, когда он стоял перед дверью приюта миссис Гаммерсон.

– Нет, – успокоил его Бакл, тоже сев, скорее пристроившись из-за своих коротких ног на самый краешек кресла. – Думаю, он был бы взбешен, увидев меня здесь. Хотя, – Бакл деликатно умолк, но порозовевшие щеки выдавали его нетерпеливое волнение, – хотя мне кажется, что вам тоже не понравилось бы, если на моем месте сейчас сидел мистер Мэггс.

Генри Фиппс настолько был убежден, что мистер Бакл был послан к нему Джеком Мэггсом, что ему потребовалось какое-то время понять: это не так, его гость действительно знает Джека Мэггса, но пришел к нему отнюдь не для того, чтобы защищать интересы последнего. Но за время, понадобившееся Генри Фиппсу, чтобы прийти в себя, его сорочка стала мокрой от пота, он несколько раз нервно пригладил рукой свои светлые волосы и столько же раз вытер носовым платком ладони. Только потом он попытался привести в порядок свои хаотические чувства и мысли.

– Позвольте задать вам вопрос.

– Нет, – возразил Бают, – это вы позвольте мне задать вам вопрос.

Генри Фиппс растерянно заморгал.

– Хорошо, – согласился он, удивившись грубости своего визитера. – Если вам так хочется.

– Что вы предприняли, чтобы обеспечить безопасность своего имущества?

– Сэр! – вскочил с кресла Генри Фиппс. – Это уже нахальство! – Он зашагал по комнате, не понимая, что происходит.

– Сядьте! – приказал ему Бакл. – И перестаньте маячить перед глазами.

Генри Фиппс вовсе не желал слушаться этого типа, но все же остановился.

– Ваш дом не принадлежит вам, – уверенно сказал Перси Бакл. – Это собственность Джека Мэггса. Я сегодня утром снова справился о документах на право собственности на этот дом и, насколько мне известно, он все еще на его имя.

Генри Фиппс никогда не спрашивал об этом, но теперь, услышав подобную информацию, он не на шутку испугался. Значит, и дом у него отнимут.

– Если мистера Мэггса арестуют, знаете, что будет с этой недвижимостью?

– Нет, – признался Генри Фиппс и сел на стул.

– Ее отнесут к contredis18[18]
  Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть], – невнятно пробормотал мистер Бакл, чтобы скрыть свое плохое знание латыни. – Дом у него заберут, как у мошенника, и продадут на аукционе по велению короля или, возможно, у нас уже будет королева19[19]
  Здесь: ничейное имущество (исковерканная латынь).


[Закрыть]. Разве вы об этом не знали?

– Вы уверены в этом?

– Это вы ни в чем не уверены, – сказал Бакл. – Но теперь вы все знаете, и я полагаю, примете меры, которые в ваших силах, чтобы его не арестовали.

– А он был арестован?

– Нет, и вы не должны хотеть этого, как не хочу и я по причинам, которые вам не обязательно знать. Но с другой стороны, сэр, я вижу, что вам не хочется играть ту роль, о которой он писал вам. Не хочется сидеть у его камина, лакомиться пирожными и попивать коричневый эль.

Генри Фиппса непроизвольно проняла дрожь.

– Вы же знаете, как он привязан к вам?

Генри Фиппс как-то обмяк на своем стуле. В эту минуту он понял, что его привольной жизни вскоре придет конец. Он знал, что наступит это время, знал с того момента шестнадцать лет назад, когда Виктор Литлхэйс, его любимый учитель и наставник, спас его от приюта. Сейчас его привилегированное положение арендатора кончилось, и он должен покинуть дом, серебряную посуду, ковры и картины. Он должен стать солдатом.

– Я представляю, – продолжал рассуждать этот ненавистный карлик, – что где-то есть «последняя воля» и завещание.

– Как я понимаю, я его наследник.

– Что ж, – сказал Бакл, – тогда не все новости плохие. – Он взял чашку с чаем, стоявшую перед Фиппсом, хотя чай, должно быть, уже остыл, быстро бросил в нее сахар и с удовольствием выпил. – Не все так уж плохо.

Генри Фиппс посмотрел в оживленно блестевшие глаза гостя и почувствовал себя ужасно неловко.

– Могу я спросить вас, мистер Бакл, чем вас заинтересовал мистер Мэггс?

– Это сердечные дела, сэр.

– Джек Мэггс – ваш соперник? – удивленно спросил Фиппс.

– Да.

– Вы не станете печалиться о нем, мистер Бакл?

– Он обманул мое доверие, что очень глупо с его стороны. – Мистер Бакл посмотрел Генри Фиппсу прямо в глаза, и тот почувствовал себя буквально пригвожденным этим взглядом. – Я немало встречаю таких людей, как Мэггс, сэр. Одни жалеют меня, другие смеются надо мной. Я не обращаю на это внимания, я понимаю: у каждого свое мнение. Но от жалости до оскорбления, как я убедился, всего один шаг. А я не позволю, чтобы меня оскорбляли, сэр, никому не позволю. А если меня унижают в моем собственном доме, что ж, такой человек заслуживает наказания.

– Вот как! – воскликнул Генри Фиппс, подняв брови.

– Так что будьте осторожны, сэр. Вы слышите меня? Молодой человек понял, что сейчас перед ним не тот человек, каким он ему показался с первого взгляда.

– Да, – ответил он. – Я слышу вас.

– Джек Мэггс отправился в Глостер, не предупредив меня, но я об этом узнал. Он поехал туда, чтобы найти вас. Я не знаю, черт побери, где он заночует в Глостере. Но, сэр, я знаю то тайное место в Лондоне, где он может преклонить голову. И это уже касается вас.

– Что, по-вашему, я должен делать, получив такую информацию?

– Что ж! – воскликнул мистер Бакл, бодро встав с кресла. – Оставляю вам решать, сэр. Это не мое дело, но верю, что оно ваше, ибо дом, в котором он спит, мог бы легко стать вашим домом.

С этими словами он взял в руки свою бобровую шапку и любовно погладил ее.

Генри Фиппс еще раз пожал ему руку, и когда мистер Бакл покинул клуб, снова сел в кресло, чувствуя холод и дрожь одиночества.

Глава 73

Услышав из уст Тобиаса Отса имя Софины, Джек Мэггс горько задумался над тем, сколько же секретов у него украдено, и от этого пришел в невероятное волнение.

Сон покинул его, он пытался понять, что же они с ним сделали, и им снова овладело знакомое чувство страха. По мере того как лодку потихоньку сносило течением с песчаной мели, это чувство становилось все острее. Он интуитивно выхватил из кармана пальто портрет сына и прижал его к себе обеими руками. Он стоял в лодке, согнувшись, прижимая к себе знакомый образ, как случалось с ним уже раньше и не одну ночь. Он чувствовал, что делает сейчас с его лицом Призрак, как стягиваются в жгут мускулы его тела. Демон был внутри него и он представлял себе полуулыбку на его аристократическом лице.

Мэггс так и не мог понять, что с ним творится и почему это происходит. Он обреченно покачивался взад и вперед и в своем упрямом одиночестве ждал рассвета.

Когда наконец забрезжило и сквозь пелену тумана пробился лучик желтого света, он увидел, что их лодку прибило к берегу бухты. Его компаньон все еще спал, уткнувшись головой в согнутые колени. Мэггс наклонился над ним. Поначалу казалось, что он хочет разбудить его, но на самом деле он решил осуществить свой обдуманный ночью план. Чуть приподнявшись на скамье, Мэггс повернулся к Тобиасу, с недоброй улыбкой сунул свою трехпалую руку в его карман и медленно и осторожно вытянул из него тетрадь. Когда она полностью оказалась в его руках, он снова сел, осторожно положив вымокшую драгоценность себе на колени. Теперь он нашел то, что принадлежало ему.

Страницы тетради были мокрыми, а чернила в некоторых местах размыты, но Мэггс начал читать с самого начала, и вскоре на третьей странице он был вознагражден: «М. – не сошел с ума», прочитал он.

Его густые брови опустились еще ниже на глаза.

«М. не сошел с ума только потому, что не утратил глубокой веры: какой бы вердикт ни зачитал ему судья Денман, он все равно хоть один раз еще ступит на зеленую землю дорогой ему родины, Англии.»

Ему показалось, будто волосы у него на затылке зашевелились.

Такое чувство было ему уже знакомо – это был холод страха, ассоциировавшийся с неким «треугольником». Он знал, что его жизнь и смерть не принадлежат ему. Лоб его прорезали глубокие морщины. Он перевернул страницу.

«Джек Мэггс – преступник, отважившийся после ссылки вернуться домой. За накопленные огромные деньги он покупает особняк, в котором во время пожара сгорает заживо.»

Еще перевернув страницу, Мэггс прочел заглавие: «Глава 1». Перед ним и ниже – знаки креста. Все последующие страницы были решительной рукой перечеркнуты крест-накрест.

Глава 74

Глава первая

«Был гнетуще мрачный январский день 1818 года, и желтый туман, низко лежавший утром на земле, к полудню на короткое мгновение поднялся и, открыв печальную картину нагромождения камней и булыжника, снова опустился саваном на стены Ньюгейтской тюрьмы.

Ее стены были из голубого уэльского камня, который так нелегко поддавался кирке каменщика. Однако казалось, что туман, в силу своего постоянного присутствия, медленно, но верно проникал в темное нечеловеческое сердце камня.

В этом году в тюрьме Ньюгейт было особенно много женщин. Их собрали со всех Британских островов: мелкие воровки, убийцы и другие представительницы преступного мира переполняли это мрачное здание на Ньюгейт-стрит. Здесь в тесной камере на втором этаже тюрьмы восемь заключенных женщин ждали, когда Его величество Закон соизволит остановить свое усталое око на каждой из них.

В углу лежал добротный соломенный тюфяк, но им уже завладела толстоногая женщина, о которой говорили, что она обворовывала и убивала приезжих на заставе в Байсуотер21[21]
  Район Лондона.


[Закрыть]. Остальные женщины – одна из них с младенцем на руках – довольствовались той соломой, что высыпалась из тюфяка во время драки за него. Сокамерницы между собой не разговаривали, но когда тюремщик выкрикнул в глазок камеры имя Софины Смит, они переглянулись.

Та из женщин, которая сидела, прижавшись щекой к стене, поднялась, и тогда все увидели на ее лице кровавый след от четырех глубоких царапин. Видимо, боль от них заставила ее искать облегчения в том холоде, которым веяло от тюремных стен. Когда дверь камеры отворилась, заключенная вышла, и ее, закованную в цепи, увели тюремщики.

Софина Смит была очень красивой молодой женщиной, с удивительно белой кожей, черными как смоль кудрявыми волосами, обрамлявшими лицо; она держалась прямо, и, несмотря на худощавость, ее фигура не потеряла женственности. Именно ее красота настолько оскорбила толстоногую служанку, что она расцарапала ей лицо.

Выйдя из боковой двери тюрьмы, молодая женщина, щурясь от яркого света, прошла в другую дверь. Так она превратилась из задержанной в обвиняемую, ибо вошла в зал суда Олд Бейли22[22]
  Центральный криминальный суд.


[Закрыть].

Вначале ее привели в темную и грязную комнату, еле освещенную лампой с закопченным стеклом. Здесь в обществе других таких же женщин в кандалах она прождала не менее часа. Наконец ее вызвали в зал суда, где она предстала перед судьей.

В это утро в суде заслушивалось немало дел: мать попыталась утопить своего ребенка, жена раскаленной докрасна кочергой выжгла мужу глаз, и именно это обвинение вдруг осложнило дальнейшие слушания в суде.

Софина Смит, как было заявлено, использовала молоток и стамеску для того, чтобы взломать дверь в доме на Фрит-стрит в Сохо, принадлежащем Гилберту Ганну, стряпчему, и похитила серебряное блюдо стоимостью сто пятьдесят фунтов.

Этой суммы оказалось достаточно, чтобы трижды приговорить ее к повешению.

– Итак, – сказал судья; – признаете ли вы себя виновной в предъявленном вам обвинении? – Судья казался кротким человеком, несмотря на недобрые складки по углам рта, и простой обыватель принял бы его за судью в любительских матчах в крикет, только накинувшего на плечи судейскую мантию, а не спортивный свитер. Когда на его вопрос не последовало ответа, он воспринял это милостиво и снова повторил его, но тон его уже вызвал усмешку секретаря суда, ведущего протокол слушаний.

Попытки заставить молодую женщину заговорить не имели успеха. Ее взгляд был устремлен на высокое с панельной обшивкой судейское место, а ее красивое лицо исказила хмурая гримаса упорства.

Когда судья спросил ее о ране на лице, она повернулась так, чтобы он не видел ее исцарапанную щеку.

После еще одного или двух заданных им вопросов, судья, потеряв терпение, громко хлопнул ладонью по столу. Заключенная вздрогнула.

Все присутствующие в судебном зале заметили ее испуг. Наконец с глазами, блестевшими от слез, она что-то почти шепотом ответила судье.

– Повторите. Я не слышу вас.

Молодая женщина, повысив голос, сказала, что нет смысла допрашивать ее, потому что она воровка.

– Вы хотите сказать, что вы воровка по своей природе или стали ею в этом конкретном случае? Если вы родились воровкой, то это не предмет разбора в суде. Но если вы виноваты в том, что вам предъявлено сейчас, то должны признать себя виновной или же заявить о своей невиновности. Какое вы желаете сделать заявление?

На скамьях в зале суда было около сорока или пятидесяти человек и каждый из них понимал, что эта красивая молодая женщина может быть повешена за неуважение к суду. Поэтому ее упорное молчание произвело на всех сильное впечатление: не меньше, если не больше, оно взволновало некоего молодого человека, который с самого начала слушания проявлял явную нервозность и странное нетерпение. Это был высокий юноша, одетый с дешевым шиком, с зеленой косынкой на шее и в ярко-красном жилете. Его одежда и довольно воинственное выражение лица говорили о том, что он готов на все и намерен идти до конца. Он был коротко острижен и тщательно выбрит, и, казалось, ничто на его лице не могло бы скрыть его подлинные эмоции и беспокойный гнев в глазах. Однако даже если бы он попробовал скрыть свое лицо под кожаным капюшоном, то все равно обратил бы на себя внимание, потому что беспокойно ерзал на своем месте: то наклонялся вперед, то откидывался назад, а когда наконец молодая женщина еле слышно прошептала, что считает себя виновной, он вскочил и выкрикнул, что она не виновата.

Констебли кинулись к нарушителю, сбив на своем пути какого-то мальчугана. Нарушитель был ширококост и высок, но он ловко перепрыгнул со своей скамьи в зале на заднюю, угодив одной ногой на нее, а другой на ноги священника, и крикнул судье, что это он, Джек Мэггс, совершил эту кражу.

Но его тутже окружили и заставили сойти со скамьи на пол. Юноша, полный гнева и отчаяния, дрожал, как конь, остановленный на бегу.

– Приведите-ка этого хулигана сюда, – приказал судья.

Трое полицейских, все ниже ростом, чем их пленник, подвели его к судье, и тот немедленно объявил, что Джек Мэггс обвиняется в неуважении к суду, а затем без передачи его другим судейским авторитетам, сам начал допрос.

– Вы знаете эту женщину? —спросил он, и хотя молодой человек еще не успел ответить, все в судебном зале поняли, каким будет этот ответ, ибо юноша свистящим шепотом что-то успел сказать молодой женщине, которая, однако, отрицательно замотала головой.

– Она жена моего брата.

– Вот как, – промолвил судья. – Вы, оказывается, умеете говорить. Молчание, следовательно, не ваша фамильная черта, не так ли?

– Да, я могу говорить, – подтвердил юноша. – Я тоже был в том доме в Сохо и могу сказать вам, ваша честь, что эта молодая женщина ни в чем не повинна. Ее муж, Том Ингланд, взломал замок.

– А вы, полагаю, были невинным свидетелем всего этого?

– Как я мог им быть? Именно я упаковывал краденое серебро.

– Очень хорошо, – сказал судья, – тогда я попрошу вас принять присягу, как свидетеля.

В этот момент допрашиваемая, покачиваясь из стороны в сторону, зарыдала громко и безутешно. Она продолжала плакать, когда ее уводили со скамьи подсудимых и усаживали в первом ряду под охрану двух полицейских. Юноша, который все еще не мог унять дрожь, выпрямился и, как положено свидетелю, назвал свое имя, адрес, а также дал клятву на Библии говорить только правду. Ухватившись за край свидетельской кафедры, он обвел глазами судебный зал. Бледный и потрясенный собственным поведением, он утратил всю свою воинственность.

– Вы зашли в этот дом на Фрит-стрит, мистер Мэггс?

– Да, зашел.

– Вы видели, как вынимали из шкафа серебряную посуду?

– Да, видел.

– Кто взял ее?

– Я.

– Вам кто-то помогал?

– Только взломали замок. Это сделал он, Том Ингланд, плотник с Поттери-лейн в Нотинг-Хилле.

Клерк что-то шепнул судье на ухо.

– Пожалуйста, объясните суду, – раздраженно сказал судья, – почему тот, кто взломал дверь, сам же донес об этом в полицию.

– Черт бы его взял, проклятого! – вскричал свидетель, хотя было неясно, кого он имеет в виду.

– Не кричите! – грозно прикрикнул на него судья.

– Интересы Тома изменились.

– Я вас не понимаю. Кто этот Том? Какое отношение это имеет к вопросу, который я вам задал?

– Том Ингланд. Он положил глаз на другую.

– Джек Мэггс, отвечайте суду ясно и понятно.

– У него появилась другая.

– Вы хотите сказать, другая женщина?

– Ему надоела Софина. Он хотел избавиться от нее, а она не могла покинуть его, и тогда он перегнул палку.

– Перегнул палку?

– Устроил ловушку, ваша честь. Он впустил ее в дом и тут же уведомил полицию, сэр. Он хочет освободиться от нее.

– А вы все равно вошли в дом и украли серебро?

– Да, сэр.

– Вы знаете, что за это вам грозит повешение, Джек Мэггс?

– Мне все равно.

– Все равно?

– Это всего одна минута.

– Вы клялись на Библии, Джек Мэггс. Вам все равно, что будет с вами, когда вы предстанете перед Господом? Вечность это не одна минута.

Молодой человек был тверд и непоколебим, как брусчатка на улицах, где он вырос, но не настолько, чтобы в данном случае отмолчаться.

– Сэр, клянусь Богом, что говорю правду.

– Выдумаете, что этот суд, – заметил судья, – уличная ярмарка, где вы можете показать нам свою озлобленность и распущенность? Вы вообразили, что смеете кричать на меня и лгать при мне, бравируя своим воровством; всем, кто слышал ваше признание, ясно, что вы и эта молодая женщина были партнерами в преступлении. Вам, Софина Смит, не повезло, вас поймали. У вас же, сэр, столько наглости, что вы вообразили, будто способны помешать свершиться правосудию. Поэтому вы будете взяты под стражу прямо здесь же. Против вас выдвигается обвинение в лжесвидетельстве и краже.

– Я говорю вам правду.

– Значит, вы признаетесь перед всеми свидетелями, что украли серебро из дома мистера Ганна на Фрит-стрит? Но с этим мы разберемся в другое время. Теперь же, – сказал судья, – заключенная, встаньте!

Так в туманный полдень в среду, когда дети катали обручи по аллеям Сент-Джеймс-парка, а их няньки флиртовали с солдатами, молодая женщина по имени Софина Смит была приговорена к смертной казни через повешение, а тот, кто пытался спасти ее, плакал, не скрывая этого, в здании суда».