Текст книги "Путь к Вавилону"

– Они идут на запах крови, – сумрачно произнес Байклин. – Они чуют ее. Вы с Джиннет идите, а мы останемся здесь и задержим их. Дадим вам время добраться до камня.

Ривен угрюмо посмотрел на него.

– Нет.

– Ты должен, мой друг, – сказал Ратаган. – Ты должен выбраться любой ценой, иначе все это было зря. Все, через что мы прошли. Ты обязан исполнить свой долг – и она должна пойти с тобой.

– Нет, – прошептал Ривен.

– Ты должен, Майкл, – Байклин положил руку ему на плечо. – Для этого мы и пошли с тобой: чтобы ты добрался до этой горы, чтобы сделал, что должен сделать. Не подводи нас теперь… не подведи Мингниш.

– Я не могу, – вырвалось у Ривена. – Не могу уйти без вас. Я не могу это сделать без вас.

– Ты должен, – настаивал Ратаган. – И потом, ты не один. С тобой женщина. Нет, ты не один…

– И не будешь один. Никогда, – добавил Байклин. – Пока продолжается эта история, ты не будешь один.

Ему показалось, он слышит голос из прошлого:

– История не прекращается никогда. История не умирает. Всегда что-нибудь остается. Быть может, появятся в истории этой другие герои… может быть, даже рассказывать будет кто-то другой, не ты. Но она продолжается.

Она продолжается.

Живые, яркие персонажи. Вымышленные герои. Он создал их, встретил их, полюбил. Он считал их своими друзьями, может быть, самыми лучшими из всех друзей, какие были у него когда-либо. И вот теперь он должен оставить их, бросить здесь умирать.

Ни за что.

В темноте раскололся лед. Рядом что-то зашипело. В пелене снегопада зажглись зеленым огнем глаза. Ратаган решительно поднял свой ледоруб.

– Ты должен идти, Майкл Ривен.

Я знаю.

Какой-то комок встал в горле. Он не мог говорить. Байклин и Ратаган больше не обращали на него внимания, глядя на зеленые огни, едва различимые за пеленой снега. Три пары глаз.

– Постарайся им не попасться, – предупредил его Ратаган. – Уходи сейчас, пока еще не поздно.

Слезы обожгли щеки Ривена. Он отступил.

– Когда-нибудь я расскажу историю. Про вас обоих, – сумел выдавить он. Шатаясь, он шел через ледник, врезаясь шипами ботинок в лед. Джиннет плелась следом. У себя за спиной он слышал визг тварей и вспугнувший ночь смех Ратагана, чистый, как колокольный звон. Снегопад прекратился.

– Только пусть эта история не будет печальной! – крикнул гигант ему вдогонку. Послышались крики людей и рев чудовищ, и Ривен отвернулся. Все осталось позади. Теперь лицо его было обращено к горам, что поднимались в ночи, словно величественный собор.

20

Сгарр Диг. Они уже вышли на предплечье его вершины и теперь, обливаясь потом, поднимались по крутому откосу, покрытому смерзшимся щебнем и льдом. Облака стали реже, и Ривену показалось, что за ними угадывается свет полной луны. Шипы ботинок проскрежетали о камень, и, поскользнувшись, он упал на колени. Ривен провел ладонью по липу. Оно было мокрым. Лишь теперь он понял, что все время, пока он шел, слезы текли у него по лицу. Он упал ничком в снег, не в силах сдержать рыдания. Их больше нет. Теперь он остался один.

Джиннет опустилась рядом, и ее рука обняла его за плечи. В ночи не раздавалось ни звука. И если битва на леднике еще продолжалась, то отрог горы заглушал ее шум.

Ком в горле перехватил дыхание Ривена, он до крови закусил губу и поднялся на ноги.

Давай заканчивай, Ривен.

Не проронив ни слова, он пошел дальше. Он боялся, что, если заговорит сейчас с Джиннет, она отзовется голосом его жены. А этого он не вынесет. В своих мыслях он уже был готов расстаться с ее призраком. Или, может быть, встретить его.

В его сознании накопилось слишком много лиц. Слишком много картин. На него предъявляли права сразу два мира, разрывая его на части. И оба требовали от него безоговорочной преданности. Сейчас ему больше всего хотелось быть там, на леднике, и сражаться бок о бок со своими друзьями. В который раз они спасали ему жизнь, а он оставил их там – умирать. А Ратаган при этом еще смеялся.

Он видел реку в Бичфилде, блестевшую под луной; волны, набегающие на берег Кемасанари; Алую гору летним утром, когда солнце уже согрело камень. Он чувствовал руки сестры Коухен, ее губы, прикоснувшиеся к его лбу… вдруг она обратилась в Мадру, и мохнатая голова волка лежала у нее на коленях…

Слишком много всего. Слишком много воспоминаний.

Облака рассеялись, и путь их озарил лунный свет – холодное, жуткое сияние, которое превратило тени в черные провалы. Гора сияла в лунном свете как призрачная. Ривен усмехнулся в пустоту и безмолвие, но вспомнил смех Ратагана, и его усмешка растаяла. Не имеет значения. Все кончено. Сон остался позади. Впереди нет ничего. Только гора.

И Дженни.

Сгарр Диг заполнил собою полнеба, – темная громада, освещенная полной луной. Вершину ее окутал клочок серебристого облачка.

Ясная зимняя ночь на Скае. Он идет среди гор, и яркие воспоминания из недавнего сна скользят по краю его сознания. Он возвращается в свой мир, а за спиной у него стоит призрак того – другого.

Путь стал труднее и круче, щебень осыпался у них из-под ног, с грохотом падая вниз. Заоблачные ветры не давали снегу здесь закрепиться. Лишь в тех местах, где выступы скалы отрезали порывы ветра, снег собирался в сугробы. Но скалы по большей части были голыми, как могильные плиты. Лед, покрывавший камень, поблескивал под луной.

Каждый шаг отдавался болью. Старые переломы Ривена давали о себе знать. Впечатление было такое, что во всем его теле не осталось ни одной целой кости. Рядом слышалось торопливое, прерывистое дыхание Джиннет. Она старалась не отставать от него. Ривен различал в полумраке ее лицо – застывшее маской в мертвенно-бледном свечении луны. Она казалась холодной, точно мраморное изваяние, с глазами, блестевшими серебром под темными бровями, которые сходились на переносице.

Вскоре ему пришлось остановиться, чтобы передохнуть. Она опустилась на камень рядом. Он вспомнил себя, здорового, бодрого, чисто выбритого… вспомнил, как он взбирался по горным склонам в Бреконе без единой передышки. Лейтенант Ривен.

Снова – вперед. Тяжело дыша. Так дышал Джордж, раненный в грудь.

Больше уже не солдат.

Первые утесы – крутые подступы к вершине – уже предстали перед ними, черные, сверкающие от снега в расселинах, зажженного лунным светом.

Теперь – наверх.

У них не было даже троса, лишь жалкие обрывки, обмотанные вокруг их поясов. Трос остался внизу, с Байклином, Ратаганом и Айсой. И с Червями. Он снял рукавицы, зная, что при подъеме пальцы должны быть свободными, и предложил Джиннет сделать то же. Она пребывала в каком-то полусне, – беспомощная, как загипнотизированный кролик. Однако она беспрекословно послушалась Ривена.

Он начал подъем. В ярком свете луны найти опору для пальцев не составляло труда, однако ноги постоянно соскальзывали с обледеневших камней.

Ложные вершины поднимались и пропадали. Острые камни резали окоченевшие пальцы. Дважды Ривену приходилось втыкать ледоруб в расселину и тянуть за собою Джиннет. Она вся дрожала. Зубы стучали от холода и страха. По сбитым рукам текла кровь.

Крутой скалистый подъем подошел к концу, и они оказались на относительно ровной широкой площадке недалеко от вершины. Еле передвигая ноги, они поплелись вперед. Снег хрустел и шуршал под ногами. На полпути Ривен сбросил рюкзак с плеч на землю. Потом снял рюкзак Джиннет. У нее был такой же, но полегче. Она покачнулась, и ему пришлось подхватить ее. Мгновение они стояли так, обнявшись, уже на подступах к вершине. Она прильнула к нему, уткнувшись лбом ему в плечо.

– Моя смерть рядом. Здесь, – прошептала она и зарыдала беззвучно. Он погладил ее по волосам с вмерзшими в них льдинками, но не нашел что сказать. Он зашел слишком уж далеко. Они двинулись дальше, держась за руки, словно дети, пытаясь ободрить друг друга.

Наконец, они были наверху, на знакомом месте.

Ривен не удивился бы, увидев обрывок троса, свободно свисающий вниз. Но там не было ничего, только голый гранит в пятнах белого снега, только черная тьма по ту сторону Алой горы и глубокая пропасть долины, что безмолвно ждала внизу. За черной бездной пропасти виднелся уклон, долгий, точно река, в озаренной луной ночи. Далеко-далеко, в конце его, спал Мингниш. Если б сейчас был день, Ривен разглядел бы отсюда деревни и фермы вокруг Талскера, может быть, даже сам город и Великую реку, извивающуюся у его стен. И безбрежные просторы Большого Дола… Хотя, может быть, – только Гленбриттл, дома, растянувшиеся вдоль узкой извилистой дороги на дне долины. Пустой дом, где когда-то родилась Дженни.

Они с Джиннет вышли на выступ, на котором Ривен лежал тогда – год назад или век назад. И он понял вдруг, что они не одни.

Она была с ними на этом выступе. Джиннет в испуге отпрянула, но Ривен замер на месте и только смотрел на нее, не в силах пошевелиться.

Смуглая девушка-жена.

Все та же тонкая рубашка на ней. Руки и ноги – в крови. Истощенная, худая, как будто давно уже голодала. Щеки запали. Казалось, кости вот-вот прорвут ее тонкую кожу. Но она улыбалась.

Джиннет вскрикнула и отпрянула, но один лишь взгляд этих темных глаз парализовал ее, пригвоздив к месту. Женщины не отрываясь смотрели друг на друга. Одна – с дрожью ужаса, другая – с нечеловеческим спокойствием, с безмятежным безмолвием трупа. Ривен прижался к скале между ними.

Беззвучный крик вырвался изо рта Джиннет. Она бешено затрясла головой, не сводя глаз со своего двойника. А потом рванулась – шагнула с уступа. В пустоту…

– Нет! – Ривен бросился к ней. Слишком поздно.

Не проронив ни звука, она упала с уступа, перевернулась в воздухе, – лицо мелькнуло в свете луны, – и исчезла.

Боже правый!

Ривен прижался губами к камню и зажал уши руками. Он не хотел этого видеть, не хотел слышать… глухой звук удара и крик. Он не в силах был вынести ее крик. Ему показалось, что он слышит собственный голос, яростный вопль где-то там, далеко-далеко, и на мгновение за спиной у него вспыхнуло солнце. Он даже ощутил его тепло. А потом все пропало. Камень, к которому он прижимался щекой, был холодным, как смерть.

Осторожное прикосновение руки к его плечу. Он вздрогнул, точно испуганный заяц.

– Майкл, – сказала она.

На камне перед Ривеном сидела Дженнифер Маккиннон. На лице – тревога, на губах – ускользающая улыбка. Та самая улыбка – с чуть опущенным вниз уголком рта, – которую ей передал отец.

Его жена. Не какой-то двойник, не видение, не сон. Его жена. Здесь. Перед ним. На той же самой горе, что убила ее.

Он протянул к ней потрескавшиеся, изрезанные о камни руки. Их руки сплелись. Холодными пальцами она сжала его ладонь. Живая.

– Дженни? – глухо прошептал Ривен. Голос его сорвался.

На мгновение она нахмурилась, озадаченная. Потом лоб ее разгладился.

– Да. Дженни. Я – Дженни.

– Ты… Ты жива.

Она вновь улыбнулась.

– И даже больше, чем просто жива. Я – в этой истории, как теперь и ты сам. Теперь о тебе будут слагать легенды. И молва о тебе пройдет от этих гор и до самого моря. Ты стал легендарным персонажем, Майкл, и будешь жить вечно.

Ему на глаза навернулись слезы.

– Я не хочу быть легендарным персонажем. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Вернулась домой.

Она покачала головой.

– Эта часть истории закончена. Ее уже не переделаешь и не перескажешь заново. Я не вернусь. Не могу.

Теперь Ривен понял: это не та женщина, с которой он поднялся в тот день на Сгарр Диг. Не та, не совсем та. Рыдание комком встало в горле, когда он осознал, наконец, что его Дженни потеряна навсегда.

– Мингниш, так зовется земля, которая стала теперь твоим домом, – продолжала она. – Ты никогда его не покидал. Он проникает в тот мир и он часть того мира, который ты знаешь как свой, так что даже люди, которых ты знал в одном мире, стали людьми из другого.

– Кем была Джиннет? – спросил Ривен.

– Она была частью тебя. И меня. Ты боялся за меня, и она была этим страхом. И больше того. Магия, Майкл. Теперь ты веришь в нее?

Тупая боль поселилась в нем. Боль, которую он знал и прежде.

– Да, верю. Теперь.

– Мингниш соткан из магии. Он – не застывший, как мир Ская. Он постоянно меняется, и ты – то, что меняет его. Ты родился с историей, заключенной в твоей голове, история эта была так близка к сути этого мира, что Мингниш вошел в тебя. И кому ведомо – почему и как? Может быть, когда-нибудь ты узнаешь. И вместе с Мингнишем в тебя вошла его магия. Ты стал вершителем его судеб. Ты изменял его, а он изменял тебя. Но ты впитал в себя слишком много от этого мира. Слишком сильной стала связь, и когда… когда я умерла… это был катарсис. На какое-то время весь поток магии устремился в одном направлении – в Мингниш – и создал… Дженнифер. Ту самую смуглую молчаливую девушку, которая не давала тебе покоя, шла за тобою как тень с того момента, когда ты сам появился здесь. Потому что она любила тебя.

Он поднял глаза. Ее взгляд был устремлен в пропасть, в зияющую пустоту, лицо искажено горем, которое она пыталась сдержать.

– Магия была во мне, – продолжала она. – Она скопилась во мне, но не находила выхода. И мир, лишившийся магии, стал умирать. И лишь когда я вновь обрела свою целостность, магия освободилась.

– Потому что мы с Джиннет пришли сюда? – спросил Ривен.

Она кивнула.

– Теперь эта земля сама исцелит себя. А я снова стала собой.

Он попытался привлечь ее к себе, но она не сдвинулась с места.

– Почему?

– Смерть – это конец, – тихо вымолвила она. – Но история продолжается.

– Да, я и забыл. Жизнь продолжается, – хрипло выдавил он, заморгав, чтобы смахнуть предательскую слезу. – Но что теперь у меня осталось?

Она провела рукой по его щеке:

– История, быть может. Которая стоит того, чтобы ее рассказать. И причина, чтобы ее продолжить.

– Все закончилось, правда? Я должен вернуться. Туда, откуда пришел.

Она кивнула еще раз, молча.

– А я попаду сюда, в Мингниш, еще когда-нибудь?

– Сейчас ты возвращаешься. Ты идешь домой. И ты забываешь. Ты все забудешь. Иначе тебе никогда не найти покоя.

– Забуду все? – спросил он и вспомнил Исполинов и гномов, горы и города, друзей и врагов, и любимую, которая была совсем еще ребенком.

Все.

Поднялся ветер и завертелся вокруг скалы, словно стражник в панике. Ривен замерз. Его одежда совсем износилась и обтрепалась. Камни больно впивались в спину. Рассвет разлился, как кровь, по восточному небосклону, расцветая над зубчатой грядой Квиллина. Ривен весь дрожал, зябко ежась и обхватив себя руками.

Какого черта?

Сквозь рассеивающуюся тьму внизу вырисовывались туманные очертания долины. В окнах некоторых домов уже зажглись огни. Он стоял, пошатываясь, удивленно соображая, почему его одежда так странно сидит на нем. Хотелось есть. Руки горели от боли.

Он снова сел. Что-то забрезжило на самом краешке сознания – как смутный, едва уловимый образ. Он чувствовал себя ужасно. Но было еще одно странное ощущение. Ощущение того, что он жив… по-настоящему жив. Он мог теперь рассмеяться, отдав смех свой этим суровым горам, и голос его, многократно усиленный, обрушился бы на него звенящим эхом.

Не будешь же ты целый день тут сидеть.

Он поднялся. До хижины – расстояние приличное. Но небо вроде бы прояснялось. Похоже, будет хороший денек, – чистый, прозрачный, точно родниковая вода. Он улыбнулся безбрежным просторам, горам, голубому небу, отдаленному плеску морского прибоя у берега Ская.

Он заторопился домой. Потому что теперь Ривен знал, о чем будет писать.