Текст книги "Пехота бессмертна"

Пуля

Как-то после занятий мы получили у садыков оружие и боеприпасы и пошли на стрельбище пострелять. Стрельбище, да, в принципе, как и большинство учебных точек, находилось на берегу моря, то есть в десяти минутах ходьбы от наших домиков.

Вдоволь настрелявшись, мы уже начали собираться уходить, как один из спецов увидел в кустах белого щенка. Мы часто на территории видели псов, светлую суку и рыжего кобеля, которого почему-то окрестили Шашлыком. Шашлык был любимцем всей группы, и после каждого нашего приема пищи он получал ништячки от каждого, кто выходил из столовой. Ну и местным в обиду его не давали – они не очень-то жаловали псов и пару раз пытались куда-то забрать его, но мы им не давали.

Подумав, что этот щенок той светлой собаки, мы ушли, оставив его в кустиках. Спустя четыре дня мы вернулись обратно на стрельбище и решили проверить малого. Мы нашли его на том же месте, только сильно исхудавшего и обессиленного. Решили, что он не от светлой собаки, а от другой, с которой что-то могло случиться, потому что некоторые собаки часто пропадали с территории части (садыки их подманивали, ловили, вывозили и кончали где-то). Взяли карапуза с собой, по дороге придумав кличку Пуля (так как это была самка и нашли мы ее на стрельбище).

Новый питомец пришелся всем по душе, особенно нашему старшему – суровому дядьке, у которого за плечами Афган и две Чечни. Всей группой соорудили небольшую будку, которую поставили у домиков переводчиков, и начали выхаживать исхудавшего щенка. Спустя неделю это был уже пухлый пушистый комок, который неуклюже бегал по газону за Шашлыком, постоянно спотыкаясь.

В один из дней я возвращался из города и увидел всю группу, которая стояла полукругом около дома старшего. Подойдя ближе, я увидел, что на суровых вояках просто лица нет, все стояли, глядя вниз, и что-то тихо, но активно обсуждали. Посреди них на фанерке на боку лежала Пуля и жалобно скулила. Причем это было очень похоже на плач маленького ребёнка, аж сердце сжималось.

Стоит сказать, что напротив наших домиков стояли жилища местных офицеров. И одним из них был капитан Ибрагим. Таких принято называть у нас «волосатыми» – у него были очень влиятельные родственники в правительстве страны. Так вот Ибрагим был известен нам тем, что, будучи старшим лейтенантом, он обкурился гашишем и застрелил первого попавшегося ему на глаза местного бойца. «Ужасным» и единственным наказанием для убийцы была (внимание!) отсрочка получения очередного звания на месяц.

Как оказалось, переводчики, которые жили в том домике, где и стояла конура, сидели внутри и, как обычно, обсуждали парадигму, покуривая кальян. Вдруг они услышали визг Пули и выбежали на улицу. Пуля почему-то подошла к домикам местных, где ее и перехватил Ибрагим. Пока парни бежали к нему, он со всего маху ударил Пулю об бетонный пол и пару раз пнул берцем. Пока один из ребят влетел в капитана с разбега плечом, второй забрал Пулю и понес к нашим домикам. А между Ибрагимом и переводчиком завязалась нешуточная перепалка, которая неизвестно к чему бы привела, если бы на крики не выбежали и наши, и местные офицеры, которые и утащили в дом местного капитана.

И вот Пуля лежит и жалобно скулит.

– Петр Петрович… может, я её того… чтобы не мучилась? – еле выдавил из себя один из спецов.

– Нет, мы выходим Пулю! А по поводу этого ублюдка я завтра буду ругаться с комбатом, – ответил старший.

– Ну так давайте мы сейчас масочки наденем – да и помнём его немного?

– Бл…, Сань, а то непонятно будет, кто его отпиздил! Тут, кроме нас и их, никто не живет! Да и это будет международный скандал. Я бы сам с удовольствием его на ремни порезал, но обстановка не позволяет. Будем действовать иначе.

– Вот придет ко мне на занятия, случайно попаду в него несколько раз, – не унимался Саня.

Пулю мы поставили на ноги (или на лапки), правда, не сразу. Первые дни она лежала, не двигаясь. А однажды, возвращаясь с занятий, мы увидели, как это чудо ползет на передних лапах, волоча задние, навстречу нам. Вскоре она, как и раньше, бегала за Шашлыком и стала еще более упитанной.

Незадолго до нашего отлета Пуля пропала. Как, впрочем, и Шашлык. Шашлыка арабам «сдал» один из наших спецов, татарин Равиль: пользуясь тем, что пес безумно любил русских, он подманил его, накинул веревку и передал арабам, которые увезли его в неизвестном направлении. С того момента с Равилем никто не общался, и когда он заходил в курилку, чтобы стравить очередную байку, все просто молча тушили сигареты и уходили.

Пуля пропала спустя некоторое время после Шашлыка. На наши вопросы местные разводили руками и говорили, что они ни при чем. Надеюсь, что у Пули все хорошо и она сейчас бегает где-то со своим выводком таких же белых карапузов, какой она была. Ну, по крайней мере я очень хочу, чтобы так было…

Синдром

Синдром УиП – это синдром усталости и похуизма. Как правило, он ярко проявляется либо при долгосрочном нахождении в зоне БД, либо незадолго до покидания зоны БД. Лечится синдром УиП с первым погибшим боевым товарищем или ситуацией, когда ты сам чуть не задвухсотился или стал «трехсотым».

Человек просто устает ежедневно выполнять одни и те же действия, расслабляется, и, как правило, зачастую это заканчивается для него плачевно. Я переборол этот синдром еще в своей самой первой командировке. Тогда нашу базу постоянно крыли из «Града»: выезжала кочующая БМ-ка, выпускала полный пакет (40 реактивных снарядов) по нашему местоположению и заезжала в пещеру. Снаряды всегда прилетали в каком-то хаотичном порядке, по разным частям нашей большой базы. Либо ребята по ту сторону были хреновыми артиллеристами, либо у них была какая-то непонятная нам цель.

Но суть в том, что иногда рэбовцы перехватывали сообщение о готовящемся обстреле – и у нас было минут 5-10, чтобы дойти до бетонного подземного бункера, куда недавно был перенесен штаб. После оповещения о готовящемся обстреле все надевали СИБЗ и шли в «подвал». Раз, два, три, четыре… Потом я заметил (да и сам грешен был), что многие уже перестали надевать СИБЗ и налегке топали через базу в укрытие. И вот в один такой день, за пару недель до моего отъезда на «большую землю», когда в голове только мысли о доме и скорейшем воссоединении с семьей, я, как обычно, топал в укрытие после очередного предупреждения. В тот день я немного зае… нил – пытался загнать наших садыков в бункер. Тем было глубоко по барабану, они только заварили себе мате и никуда идти не собирались: «Мы воюем уже долго, устали», «Убьет так убьет, на все воля Аллаха» и т. д. Никакие уговоры на них не действовали. Вскоре мне удалось отправить их в укрытие, пригрозив рассказать об их неповиновении генералу Сухейлю (из подразделения которого они и были нам выделены). Садыки, ворча, пошли в бункер, а я, пройдя еще раз по домикам (ведь кто-то мог и просто забить, оставшись досматривать сон в теплой кроватке), тоже проследовал в бункер.

Не доходя буквально десяти метров, я услышал звуки «входящего сообщения». На этот раз бабайки, походу, постарались, и РС-ки[103]103
  Реактивные снаряды. – Прим. ред.


[Закрыть] начали ложиться непозволительно близко к месту, где я шел. Благо они падали за большими песочными насыпями, которые с помощью садыков и бульдозера были сделаны на территории всей нашей базы вдоль основных дорог. «Ложись!!!» – орал мне какой-то офицер, высунувшись из бункера. «Да я е… л!» – орал я ему в ответ, пригнувшись и максимально быстро сокращая расстояние до «подвала», прикрываясь насыпью. Спорное решение: бежать к укрытию за насыпями или залечь на месте. На тот момент мой мозг в какие-то доли секунд выдал мне картину: «Я ложусь, РС-ка прилетает за насыпь – и мне п… ц», поэтому я решил все же рискнуть.

В тот день одна из ракет попала в место, где садыки, как обычно, сидели и курили кальян, попивая мате. Как итог – шестеро «двухсотых» и трое раненых.

После этого синдрома УиП я уже никогда не испытывал и оставался «на фишке» с момента закрытия рампы Ил-76 в России при отбытии и до момента, пока мои ноги не коснутся бетонки в Моздоке или Чкаловском при возвращении. Никаких «Да задолбал этот шлем, бейсболка – наше всё», «Фуф, жарко, вспотел, как шлюха на исповеди, ща броник скину, погодь», «Да один хрен, они не попадут» и т. п.

Торвальд

Девочка

Мы стояли с ней посреди улицы.

Вокруг нас безмолвными наблюдателями расположились «колоритные» здания: стены некоторых из них были испещрены чем-то крупнокалиберным, где-то зияли огромные дыры (скорее всего, от танковых выстрелов). Более-менее уцелевшие дома стояли по соседству с разорванными тушами каркасов, где из-под плоти бетона торчали рёбра арматуры. Дополняли всю эту удручающую картину остовы сгоревших автомобилей и пролетающий иногда гонимый ветром мусор.

Она стояла и смотрела на меня, протянув в своей маленькой ручке темно-красную розу. Где она ее нашла? Местная девочка, лет семи, с черными как смоль длинными кудрявыми волосами. Ветер колыхал непослушную прядь, которая то и дело лезла ей в глаза, и она раздраженно пыталась убрать её. На чумазом от пыли маленьком лице карие глаза были как два огромных темных озера.

В них была вся боль безвозвратно потерянного детства.

В них были бессонные от разрывов снарядов ночи.

В них была потеря кого-то близкого.

Перечислять все то, что можно увидеть в глазах детей, видевших войну, бесполезно. Такого осмысленного взгляда, который пробирает до самых потаенных уголков души, не увидишь у взрослых. И самое страшное, что в них было, – это спокойствие и обыденность.

Печально, когда дети привыкают к ужасам войны. Когда их колыбельной становятся разрывы артиллерийских снарядов, а игрушками – осколки и гильзы.

Я вспомнил, как, уезжая сюда, я подошел к кровати своей дочки, чтобы попрощаться. Было поздно, и она уже мило сопела. Золотистые кудри были разбросаны по подушке. Вот тогда что-то и защемило в груди. Вдруг я почувствовал страх. Я боялся не за себя, это не был страх перед болью, которую можно испытать при ранении, это не был страх смерти. Я боялся, что больше никогда не услышу ее смех и не смогу уткнуться лицом в эти золотые локоны.

… Я взял цветок, поблагодарил девочку и пожал ее маленькую тёплую ручку. У многих таких детей отец погиб на войне, и я даже не представляю, как тяжело матери объяснять ребенку, где его или ее папа.

В подсумке у меня были конфеты, и я протянул ей их на раскрытой ладони. Она боязливо обернулась и посмотрела на балкон. Там стояла ее мать и пристально наблюдала за нами. Мать улыбнулась и кивнула дочери, и только после этого она взяла одну конфетку.

– Бери еще, – сказал я.

– Спасибо, но мне хватит, – застенчиво ответила она, хотя по глазам было видно, что конфеты вызывают у нее крайний интерес.

– Возьми маме, угостишь ее, ну или друзьям дашь, хорошо? – настаивал я.

– Да. – Она закивала и сгребла все конфетки в кармашек на подоле платья.

Попрощавшись, я продолжил свой путь. В голове крутилась мысль, что я никогда, никогда в жизни не допущу того, чтобы моя дочь оказалась в такой ситуации. И у каждого из нас тогда было свое понимание, зачем мы там и что мы там делаем. Кто-то говорил о зарплате, кто-то говорил о нефти. А я для себя решил, что я там, чтобы хоть как-то защитить этих бедных малышей, которые по воле глупых взрослых остались совсем без детства.

И каждый раз, когда я возвращался мимо «нашего» с ней места, она встречала меня, а я нес в руках пакет сладостей. И каждый раз она приводила все больше и больше друзей – разного возраста, чумазеньких, мальчиков и девочек. Но у всех было одно общее – глаза, которые не у каждого взрослого увидишь…

Торвальд

Петрович

– О-о-о, Петрович, а ты что, вернулся? Самолеты на «большую землю» отменили? – спросил сидящий с сигаретой в зубах и чистивший свой автомат на крыльце Дома офицеров разведчик.

– Да ну их козе в трещину, – махнув рукой, сказал подошедший высокий седой подполковник.

Он опустил большую сумку на землю, кряхтя, скинул огромный рюкзак с плеч и нервно закурил.

– Говорят, «нет вашего заменщика, не прибыл еще, возвращайтесь назад», – затягиваясь, ворчал он. – А я, б…, уже три недели как перехаживаю срок, дочка вот замуж собирается, помочь в организации торжества планировал. А они там в кадровых вопросах разобраться не могут. Через неделю, говорят, приезжайте.

– Ну ничего, Петрович, – разведчик затушил сигарету об подошву берца, – значит, еще успеешь с нами на пару дел съездить. Через пару дней должны на опорничек один поехать, садыкам подсобить немного надо будет. Давай помогу тебе, старый.

Разведчик встал, закинул автомат за спину, поднял рюкзак Петровича, крякнул от неожиданности: «Ну ни х… ж себе, Петрович! Ты что? В нем пол-Сирии вывезти решил?», засмеялся и пошел в расположение.

Петрович грустно улыбнулся в ответ и стал задумчиво крутить пальцами тлеющую сигарету. «Дашенька, поди, расстроится… Папка пообещал, а не приехал. Ну ничего, главное, что хоть по срокам на свадьбу успеваю. А то вообще бы трагедия была. А с подготовкой как-нибудь и без меня справятся».

С такими мыслями он вошел в спальное расположение. Все были несказанно рады видеть старого товарища, с которым только сегодня прощались на построении. Посыпались опять шутки про самолеты, «забыл что-то?» и «не все магазины еще скупил?».

«Вот же чертяки», – подумал Петрович. Он даже в глубине души немного был рад тому, что так все получилось. Вроде бы и устал уже от этой командировки, но, вот когда ехал на главную базу, в микроавтобусе вдруг почувствовал, что ему будет не хватать этих ребят, вечерних посиделок с кофе и кальяном во дворике офицерского клуба, ночных просмотров фильмов и, естественно, занимательной и опасной работы.

Тяжело вливаться опять в работу, когда ты уже думал, что всё и одной ногой почти был дома. Но Петрович быстро вернулся к исполнению своих обязанностей, перепроверил все документы и записи, которые должен был передать своему преемнику.

А через пару дней он в составе группы выехал на задачу. С одного из опорных пунктов сирийцы планировали пойти в атаку на хребет, на котором располагались позиции боевиков. Задача группы Петровича состояла в том, чтобы помочь спланировать наступление и оказать поддержку огневыми средствами.

Когда все было готово, Петрович еще раз проговорил с сирийским офицером все детали операции. Все должно было пройти без сучка и задоринки, сопротивление должно было быть минимальным.

И вот штурмовые группы выдвинулись в направлении вражеского опорника. С позиций сирийцев заработали танк и пара СПГ[104]104
  Станковый противотанковый гранатомет. – Прим. ред.


[Закрыть] – своеобразная артподготовка, а иначе никто бы никуда и не пошел. Просили вертолетами пройтись, но кто же будет задействовать «вертикальных» для такой локальной операции.

Командир разведроты Костя, который был первым, кто увидел возвращение Петровича, бегал от одного СПГ к другому, проверяя работу расчетов.

– Да не мельтеши ты, Костя, – окликнул его Петрович. – Иди сюда лучше, постоим, покурим.

Костя махнул рукой расчетам СПГ и пошел к подполковнику. Внезапно раздался свист, разрыв, и фигура Петровича скрылась в облаке поднятой пыли. «Петрович!» – закричал Костя и со всех ног бросился к месту, где стоял товарищ, на ходу отрывая с пояса аптечку.

Но помогать уже было некому. Переступив через лежавшего и державшегося за голову сирийского офицера, Костя подскочил к Петровичу… Точнее, к тому, что от него осталось… Мина прилетела точно рядом с ним, и в раскуроченном теле тяжело было узнать еще недавно улыбавшегося, никогда не унывавшего седого подполковника.

Спустя пару дней приехал сменщик Петровича. А на опорнике, на месте, где он погиб, сирийцы поставили небольшой импровизированный памятник.

Хоронили Петровича в день, когда должна была бы состояться свадьба его дочери.

Торвальд

Эпилог. 21 сентября 2022 года

Сегодня интересный день. Он снова обнулил все в моих глазах и мыслях. Весь день мне говорят: «Зачем?»

«Зачем тебе туда самому идти?»

И главное – кто это говорит? Те, кто и сам должен безукоризненно пойти выполнять свой долг. Вместо этого они строят планы, как избежать этого. Прячутся за юбки своих женщин. Или ждут, пока к ним в дверь не постучатся и не «попросят пройти», чтобы выполнить то, что должно.

А мой ответ прост: не нужно питать иллюзий. Все тысячи лет истории и цивилизации не смогли изменить одного – права сильного. Оно неизменно. Те, кто сильнее, придут и заберут у вас ваших жен, а ваши дети будут обречены жить в нищете, если вообще им позволят жить.

И либо мы сейчас станем сильными снова, либо нас не станет.

Скиф 21.09.2022

Ныне боец с позывным «Скиф» является кавалером ордена Мужества.