Текст книги "Красный Вервольф 4"

Глава 24

Бежич-старший медленно опустил ружье и устало опустился на лавку. Монументальная Марья удивительно бесшумно для своей комплекции переместилась в угол комнаты и замерла там, как скульптурное изваяние полотна Рубенса. Повисло напряженное молчание. Кажется, даже было слышно, как паук в углу шевелит своими лапками.

В этой тишине скрип люка в подпол прозвучал прямо-таки, как иерихонская труба. Через секунду на поверхности показалась голова Эмилии. Оглядела всех испуганным взглядом.

– Как внучка? – спросил Бежич.

– Спит, – тихо сказала Эмилия и выбралась на поверхность. Прикрыла люк и села рядом с отцом. – Плакала долго. Каждый раз плачет после этих опытов…

– Надо увозить ее отсюда, – вздохнул Бежич.

– Куда же тут увезешь? – Эмилия коротко всхлипнула. – Кругом немцы. И эти еще… Все за ней охотятся, а она ведь еще ребенок! Если все вместе сбежим, облаву объявят и мигом поймают. Отправлять ее одну… С незнакомыми людьми…

Эмилия тихо заплакала, отец приобнял ее за плечи, но сам он тоже выглядел не лучшим образом.

Тут занавеска на двери в спальню колыхнулась, и из-за нее вынырнул… Яшка. Вид он имел весьма растрепанный, но куда более жизнерадостный, чем семейство Бежичей.

– В Свободное вам надо перебираться, – сказал он. – В партизанский край. Там враз не поймают, руки коротки, – тут он заметил меня и просиял, как начищенный медный таз на стене рядом с ним. – Саня! Ох, как же хорошо, что ты сам пришел, я уже весь мозг сломал, как же мне тебя отыскать!

– Здорово, Яшка! – мы крепко обнялись. Я чуть не прослезился, так был рад его видеть. Вроде недавно виделись, а будто уже целую вечность назад. На войне каждый раз прощаешься навсегда.

– Саня? – встрепенулся Бежич. – Вас же вроде Василий Горчаков зовут?

– Погиб настоящий Василий Горчаков, – я развел руками. – У меня только его одежда и мотоцикл. Ну, в смысле машина. Долгая история. На самом деле я Саша. Александр Волков, приятно познакомиться.

– Приятно познакомиться… – эхом повторил Бежич. – Вроде слыхал я тут про одного Волкова. Немцы обсуждали, что парень без вести пропал в какой-то заварухе в Пскове. Искали, тело не нашли. Решили, что в Великой утоп, а труп течением унесло. Не про вас ли речь шла?

– Может и про меня, – я пожал плечами, но тему развивать не стал. – Давайте лучше вернемся к насущным вопросам. Вам нужно уезжать из Заовражино. Причем, как можно скорее. Милену уже дважды пытались пшеки похитить, когда фрицы расчухают эту тему, то вас вообще под колпак посадят, даже носа на улицу показать не сможете. Так что уезжать надо, скорее всего, прямо сейчас. Яшка, ты сюда как? Пешком? Или на машине?

– На ней, родимой… – ответил Яшка. – Пешком тащиться – все ноги собьешь.

– Вот и отлично, – обрадовался я. – Мне тоже пора отсюда убираться, а лучше времени, чем сейчас, мы вряд ли подгадаем. Всем вместе в лоханке будет тесновато, конечно, но, надеюсь, вывезет. Дождемся ночи, и… Ах да, еще же Зося.

– Нет уж, только не Зося, – неожиданно зло проговорила Эмилия. – С собой ее потащим, до места точно не доедем!

– Миля, да что ты такое говоришь! – вскинул голову Бежич. – Она же тоже моя дочь. Твоя сестра!

– Ничего с ней здесь не случится, – фыркнула Эмилия. – Ноги раскинет перед очередным фрицем и будет жить припеваючи, как привыкла.

– Нехорошо так говорить, милая… – Бежич покачал головой.

– А что я сказала не так? – глаза Эмилии зло сверкнули. – Ты вспомни, вспомни, кто это распустил язык насчет способностей Милены! Да если бы эта сучка течная промолчала, нам бы может и не пришлось сейчас никуда бежать… Это же она разболтала своему Анхелю, что Милена с собаками общается! И фрицы насели с этими опытами. И теперь…

Эмилия уронила голову на руки и тихо расплакалась.

– Милая, все будет хорошо, – отец опять ее обнял и принялся гладить по растрепанным волосам. Снова в комнате сгустилось тоскливо-безысходное настроение, которое, кажется, можно было ножом резать. Даже я прикусил язык, хотя хотел поторопить Бежичей с принятием решения. А Зося… Да хрен знает, что для нее опаснее – пускаться в бега через оккупированную Псковщину или остаться здесь и хлопать глазами, мол, не знаю я ничего. Правда, есть ненулевой шанс, что фрицы возьмутся ее пытать и вообще расстреляют потом, когда поймут, что она бесполезна.

Ф-ух, вот ведь заноза-то в заднице…

И тут я заметил, что Яшка изо всех сил корчит мне страшные рожи. По всей видимости, это означало, что он хочет мне что-то важное сказать, но без свидетелей.

– А пойдем-ка мы, Яшка, покурим, а? – я кивнул на дверь. – Вы тут обсудите пока все. Как скажете, так и будет.

Мы с Яшкой вышли из избы и засели за поленницей, чтобы не маячить во дворе. Соседей тут рядом нет, но издалека могут заметить, что рядом с домом Марьи толкутся какие-то два мужика.

– Выкладывай, что там у тебя, – сказал я. – Не просто же так ты мне страшные рожи корчил.

– Я это… – лицо Яшки помрачнело. – Нельзя тебе обратно к партизанам, вот что.

– О как… – прищурился я. – А что такое? Случилось что?

– В общем… – Яшка растерянно запустил пальцы в отросшую шевелюру. – В общем, там приказ на тебя пришел вроде как… Или не приказ, а какая другая бумага. Я тогда сразу же скипнул, чтобы тебя найти и предупредить.

– Ничего не понял, – я помотал головой. – Какой еще приказ? Что ты мне голову морочишь? Говори давай по порядку!

– Есть, говорить по порядку, дядя Саша, – Яшка шумно выдохнул. – Значит так. Явился позавчера в отряд этот НКВД-шник очкастый…

– Лаврик? – спросил я.

– Ну да, Юрий Иванович который, – кивнул Яшка. – И в штаб уволок Слободского и Хайдарова. И еще пару старых партизан. Я подумал, что дело важное, должно быть, и разговор подслушал. Там же, знаешь, у штабной нашей землянке в том месте, где вентиляция сделана, если прилечь вот эдак вот, то все-все слышно, что внутри происходит.

– Ты не отвлекайся давай! – прикрикнул я.

– Да-да, я продолжаю, – Яшка быстро-быстро закивал. – И как в воду ведь смотрел. Пристроился я к вентиляции и сразу же твое имя услышал. Лаврик этот приказал, чтобы тебя, когда ты в отряд явишься, немедленно взяли под стражу и ни в коем случае не общались, и не разговаривали с тобой. Связать, в рот кляп и запереть. А ежели будешь брыкаться, пристрелить, как собаку.

– Ого, – присвистнул я. – И что Слободский?

– Слободский держался, как лев, – вздохнул Яшка. – Пытался этому очкастому доказать, что он не прав, что ты никак не можешь быть предателем, что он тебя давно уже знает. Что ты странный, это правда, но не предатель. И Лаврик такой начинает ему вежливо так затирать, что, мол, предателями-то не рождаются, а становятся. И что сам Слободский ведет сейчас, ох, какие опасные речи. И даже Хайдаров этот дурацкий, и тот сначала с Лавриком спорить начал. Мол, не может этого быть, что за чушь. В общем, они долго рядились там, пока Лаврик из себя не вышел и не начал на них орать. Что они либо выполнят приказ, либо, по законам военного времени – фьюить!

– Веселые новости… – я поджал губы. Эмоций в голове у меня пока что не было. Слова до мозга дошли, но я как будто еще их не до конца понял.

– Какие есть… – развел руками Яшка. – В общем, Лаврик их заборол. И твой портрет пришпилили к доске объявлений. Мол, видишь его – бери в плен. Не можешь – стреляй.

– Постой, а откуда у них моя фотокарточка? – нахмурился я.

– Да не фотокарточка там, – махнул рукой Яшка. – Портрет, говорю же. Степан, жених Наташкин, рисовал.

– Надо же, какой на все руки мастер, – язвительно фыркнул я. И вот тут меня накрыло черной волной. Бл*дский Лаврик… Что за муха его укусила?! Он же меня на задание отправил, откуда взялся расстрельный приказ? У него в Заовражино соглядатай, который ему обо всех моих действиях докладывал? Ну… Может быть, конечно. Я же не знаю, что у этих особо секретных НКВД-шников за агентурная сеть. Но какой тогда был смысл вообще меня отправлять на задание?

Чуть не взвыл от неожиданной боли. Не то от этого вот «жених Наташки», не то от того, что нет у меня дома. Опять. Вроде бы, только я привыкать начал к партизанскому житью-бытью, лица запомнил, пообвыкся. К стряпне полевой притерпелся, и спать в полевых условиях. Как вдруг… Гром среди ясного неба.

Вот уж пришла беда, откуда не ждали…

– Ты уж прости, что с хреновыми вестями, – Яшка положил руку мне на плечо.

– А тебя самого не приказали схватить и расстрелять? – быстро спросил я.

– Да не, косились только, – сказал Яшка. – Только это… Слободского Лаврик, конечно, заборол и рот ему заткнул, но он точно не верит, что ты предатель. Только возвращаться тебе все равно не след.

– Да понял я уже, – я уткнулся лбом в оба своих кулака. – А Кузьма как же? Михалыч?

– Он сразу убег, как только Хайдаров объявление о тебе в отряде сделал, – сказал Яшка. – Не стал дожидаться, когда до него дело дойдет. А то это же, знаешь, как бывает? Сначала все бухтят на приказ и тихонько по углам обсуждают, что тьфу на этот приказ. Плюнуть и растереть. А приказ никуда не девается. Глядишь, а вот и перестали уже плевать. А вот уже и засомневались. Кто-то обиду какую решил вспомнить. А у кого просто характер сволочной. Знаешь ведь, как это бывает…

– Да уж, знаю, – не поднимая головы, пробурчал я.

– В общем, Кузьма в ту же ночь ушел. Попрощался, мол, даст бог, свидимся, – тараторил Яшка. – Ну и я тоже вот… Полежал-полежал, поворочался. Уснуть не смог. Так что собрал манетки, до каких дотянулся. Сел за руль и помчал в Заовражино. Такие дела.

– Спасибо тебе, Яшка, – я поднял голову. Тоска продолжала жрать душу, хотелось заорать, двинуть кулаком по ближайшей стене, чтобы щепки полетели и костяшки в кровь. Но Яшка тут точно был не виноват. Он, в общем-то, жизнью рисковал, чтобы меня предупредить. – Так ты, получается, дезертировал? Тоже под расстрельную статью захотел?

– Эх, дядя Саша, мне-то уж теперь чего? – Яшка развел руками. – Я же с самого начала этот… как его… коллаборант, получается. Так что тут еще неизвестно, сколько бы я там продержался.

– Но про Свободное ты же сам предложил, – нахмурился я. – А если поймают тебя там?

– Так я же… – Яшка замялся. – Я бы довез, а сам не показывался. Да и про меня же никакого приказа не было, про тебя только. И пока до Свободного кто доедет, чтобы приказ передать. Не может же этот жуткий Лаврик вообще везде командовать. А Свободное – довольно большая деревня.

Я слушал его сбивчивую речь, а в голове наконец-то зашевелились нормальные человеческие мысли. Кроме чернющей тоски, накатившей сразу после того, как Яшка мне новости сообщил.

Значит, опять сам по себе. Один, бл*. Сам, бл*. Без ансамбля.

Хотя с чего это, один? Яшка вот со мной, верный и толковый помощник. Умница-красавица Злата в Пскове. Скрывшийся в лесах Кузьма. Отважный и горячий Рубин. Так-то я и один в поле воин, конечно. Но на самом-то деле, я же не один! Я и до партизанского отряда как-то держался, янтарную комнату у фрицев отмутил.

Так что, подбери нюни, дядя Саша, повоюем еще.

– Яшка, ты герой, – я сглотнул ком в горле и выпрямил спину. – Не шучу, правда. И план насчет Свободного отличный. Давай в дом возвращаться, пока нас кто-нибудь тут не засек.

Мы выбрались из-за поленницы и, пригнувшись, проскользнули в дверь. От входа было слышно, что слово взял «сиделец», который раньше все больше молчал.

– …дык я же говорю! – рассказывал он. – Как в тот раз дело было, когда на краю кладбища курган старый разрыли. А там могила совсем-совсем старая, с допотопных каких-то времен. Вождь какой похоронен или кто. Получилось-то случайно почти, никто вроде как не собирался сначала в ту сторону копать. Думали, сейчас землей закидаем, и дело с концом. Кому есть дело до старых костей, у которых и родни-то не осталось. И эту могилу один из фрицев увидел. И такой шум поднялся. Всех отогнали, вокруг могилы все лентами с флажками обмотали и не подпускали никого. Пока не приехал этот… как его… усики такие щегольские, ходит вечно как артист одетый. Зингер! А, нет… Это швейная машинка такая.

– Зиверс? – подсказал я.

– Да, точно, Зиверс, – «сиделец» покивал. – Приехал он и его подручные. С ящиком. Они все находки из той могилы аккуратнейше в ящик сложили. Сначала от земли все отмыли, потом каждую косточку в отдельную бумажку завернули.

– Забрал скелет? – уточнил я.

– И увез, ага, – ответил «сиделец». – Говорят, у него разных скелетов целая коллекция, вот уж не знаю, для чего. Хотя может и враки…

– Не враки, – я покачал головой и прикусил губу. Хрен с ним, с Лавриком. В конце концов, меня могут убить вообще в любой момент, как и кого угодно на этой войне. Так что приказом больше, приказом меньше… Одно я знаю точно, что бы там ни было, я все равно не переметнусь на сторону врага. Бил фрицев и буду бить. Неважно, будет со мной отряд Слободского, или я опять буду действовать исключительно на свой страх и риск. И сейчас, когда я слушал рассказ «сидельца», в голове начал созревать новый план…

Глава 25

Бл*ха, как же медленно наступают сумерки, когда они нужны! К вечеру еще и распогодилось, свинцовые облака разошлись, и багровое закатное солнце залило гудящее, как растревоженный улей, Заовражино, какими-то неприлично яркими лучами. Я поймал себя на том, что от нетерпения уже постукиваю носком сапога о половицу. Замер. Приказал себе сидеть неподвижно и снова уставился в окно. Наш соглядатай, туповатый внучок «сидельца» топтался на дороге и никаких знаков не подавал. Минуты тянулись медленно-медленно. Пулеметы уже давно замолчали, фрицы пока что были заняты подсчетом потерь и учетом разрушений. До этой части деревни дошел пока что только один патруль. На наше счастье, контингент здесь был расквартирован такой себе, и по большей части совершенно не боевой. Иначе бы давно уже выпотрошили все дома в деревне в поисках возможных диверсантов. Но битва за Москву им сейчас была куда важнее, чем порядок в одном отдельно взятом населенном пункте, да еще и таком не особо значимом, как тупиковая железнодорожная ветка. Больше всего я опасался за то, что местные фрицы могут запросить подкрепления из Пскова, и до вечера сюда успеют явиться свеженькие фашики в хорошо выстиранной и выглаженной форме цвета «фельдграу».

А солнце, как назло, застыло на закате, как пришитое, и не торопилось нырять за горизонт. Что для моих целей совершенно не годилось. Нужна была темнота. И в идеале – кромешная.

Соглядатай на дороге посмотрел в сторону дома и помахал руками. Твою мать, еще кто-то прется… Предсказуемо, конечно. Было бы странно, если бы фрицы не устраивали после случившегося обход своих «владений».

– В подпол, живо, – тихо скомандовал я молча сидящему за столом старшему Бежичу. Эмилия и Милена давно уже прятались в дальней комнате. Я сразу же отправил их туда, наказав не высовывать носа, пока я за ними не приду.

– Неспокойно у меня на душе, – сказал Бежич, тяжело поднимаясь. – Как в мышеловке ведь мы там, а ну как найдут…

– Найдут, скажешь от пшеков прятались, – нетерпеливо подталкивая его в спину, сказал я. – Давай-давай, ты человек ценный, не будут они тебя за яйца вешать.

Бежич спустился в черный провал люка, а я занял его место за столом и взялся за ручку эмалированной кружки. Типа, гощу у Марьи по своим приютским делам. Чаек вот попиваю, что не так, камрады?

За окном послышалась немецкая речь, потом ноющий голосок недоросля. Эх, зря он с ними пререкается, получит сейчас в чан. Хорошо еще, если не пулю… Словно в ответ на мои мысли, недоросль взвыл и захныкал. А фрицы заржали. И голоса начали приближаться. Сюда идут, проверяльщики хреновы.

– Сейчас я их спроважу, – невозмутимая Марья поднялась из своего угла и надолго задержала на мне свой мутноватый взгляд. Ох, и странная же дама, меня от нее просто в дрожь бросает. Такое впечатление, что она все время находится под воздействием каких-то веществ. Лицо будто чуть стекшее вниз, выражение не меняется, а в прозрачных глазах ни тени страха, мыслей или чего другого. Как будто кукла восковая по какой-то прихоти ожила и по ней же продолжает приходить на помощь уже не в первый раз.

Она вышла из комнаты в сени и откинула крючок как раз в тот момент, когда фрицы принялись колотить в дверь.

– Ну чего вам опять? – неприветливо сказала она по-русски. – Самогонки что ли налить?

– На деревню совершено нападение партизан, – отчеканил фриц. – Мы должны убедиться, что вы никого не прячете.

– Ты зайти что ли хочешь, морда немецкая? – не меняя интонации спросила Марья. – Ну давай, входи. Там где-то даже сало на закуску еще осталось.

Шаги. Почти бесшумные, невзирая на вес и комплекцию. И грохот сапогов фрицев. Марья вошла в комнату и двинулась прямиком к буфету. Двое немцев замерли на пороге. Один схватился за винтовку.

– Руки вверх! – рявкнул он.

«Ну хули руки вверх, рожа ты нерусская?» – мысленно ответил я в тон Марье. Но руки поднял и вслух сказал совершенно другое.

– Добрый вечер, господа, – улыбаясь во все зубы проговорил я на немецком. – Я Базиль Горчаков, миссионер! Прибыл в Заовражино еще несколько дней назад, занимаюсь постройкой приюта и сбором информации о беспризорных детках. Вы, может, меня и не видели, но…

– Вот, немчура ушастая, налетайте на самогонку и проваливайте уже, – Марья поставила на стол два граненых стакана, набулькала из бутыли по сто грамм. И отпластала от куска сала, завернутого в промасленную газету, два щедрых ломтя.

Один фриц посмотрел на второго и ткнул его локтем в бок. Второй грозно сдвинул брови. Новенький?

– Это еще что? – грозно вопросил он.

– Да самогонка же это, дурилка, – сказала Марья, жестом показав, что следует с ней сделать. – Шнапс по вашему, да? Шнапс, понимаешь? Выпить и хорошо, ферштеен?

– Взятка? – он подозрительно прищурился. Марья посмотрела на меня.

– Помилуйте, господа, какая взятка? – я развел руками. – Это всего лишь традиции русского гостеприимства. Гость в дом – бог в дом. Марья с самого начала была преданным сторонником Великого Рейха. Проклятые коммунисты здесь приход сожгли, так вот с тех самых пор…

По лицу Марья было видно, что она ни слова не понимает из того, что я плету.

Второй фриц зашептал недоверчивому что-то на ухо. Слов мне было не слышно, но, похоже, немчик расписывал те позы, в которых Марья лично ему доказывала свою преданность.

– В подполе что? – фриц ткнул прикладом в сторону люка.

– Чего ему надо еще? – Марья посмотрела на меня.

– Спрашивает, что в подполе, – состроив лицо простодушное и туповатое, перевел я.

– Пусто там, как в твоей башке, – сказала Марья. – Твои же все и забрали.

– Открывай! – пролаял он.

– Давайте я помогу, – я вскочил и предупредительно распахнул перед фрицами люк. Если не спускаться вниз, то заметить «тайную комнату» решительно невозможно.

Будем надеяться, что…

– Да нет там ничего, мы ведь уже смотрели… – пролепетал «добрый немец».

– Ты слишком доверяешь этим русским, Ганс, – рожа недоверчивого фрица скривилась, будто в тот момент, когда он произносил слово «русский» у него под носом кто-то говном намазал. – Никогда не слышал про то, что у них в подполах бывают схроны, особенно в таких домах, как этот? – потом он снова повернулся к Марье. – Лампу, живо!

– Чего? – Марья посмотрела на меня. Хотя теперь по виду было понятно, что она прекрасно поняла, что сейчас будет.

– Свет, – сказал я. – Он хочет осмотреть подпол.

– Свечку что ли ему принести? – спросила у меня Марья. – А самогонку они, значит, не будут?

– Быстро! – рыкнул фриц. Второй немец притих. Ему явно больше хотелось хряпнуть первача, закусить салом, и чтобы первый убрался восвояси, а он бы еще разок смог облапать рубенсовские прелести Марьи. По осоловелым глазам видать, что он до них большой охотник. Марья снова подошла к шкафу, вынула оттуда огарок свечи в тронутом ржавчиной кованом подсвечнике, на вид помнящим еще Петра Первого. Чиркнула спичкой. Протянула фрицу. Тот закинул винтовку за спину и решительно полез вниз.

Ну, у тебя был шанс уйти отсюда живым, хрен моржовый… Может еще и повезло бы, вернулся домой в какой-нибудь Ганновер. По говору слышно, что ты откуда-то из Южной Саксонии.

Первым умер похотливый пацан. Даже не успев сообразить, что случилось. Он только шаг сделал в сторону люка, повернулся ко мне спиной, и тут-то заточка и воткнулась в его шею.

Я подхватил его подмышки и аккуратно положил на пол. Придержав коленом винтовку, чтобы не грохнула.

– Ганс, спускайся сюда, – раздался глухой голос снизу.

– Я, я, – шепотом пробормотал я, и прыгнул вниз, прямо на голову не в меру подозрительного фрица.

– Что…?! – только и успел вскрикнуть он. Дулом винтовки мне досталось скользом по бедру, свеча вылетела из рук фрица и погасла. Башка немца гулко стукнулась об лестницу, и я разок добавил еще, двинув со всей дури его затылок. Раздался противный хруст ломающейся переносицы. Я добавил еще раз, и еще. И продолжал, пока тело немца не обмякло и не сползло мешком к основанию лестницы.

Готов.

Скрипнула скрытая дверь. На фоне тусклого света свечи с той стороны показался силуэт Бежича-старшего.

– Ты чего вылез без команды, хрен старый? – довольно зло рыкнул я. Потом одернул себя и проговорил более спокойным тоном. – Богдан Степанович, я же сказал, что разберусь без вас. Сидите внутри, пока все не закончится.

Я взлетел наверх по лестнице и высунулся в окно.

Недоросль маячил на своем месте. Ладно, снимаю претензии к этому парню. В дычу получил, но пост не покинул.

И еще наконец-то солнце закатилось и начало темнеть. Значит уже скоро можно будет переходить к нашему плану.

– И что мне теперь с ними делать? – Марья меланхолично кивнула в сторону трупа того фрица, который был наверху.

– Не волнуйся, хозяйка, я наведу за собой порядок, – хохотнул я. Нервяк начал отпускать и сменился азартом. Пожалуй, что эти два трупа нам даже пригодятся. Особенно если «сиделец» найдет то, о чем я его попросил. С трупами все будет еще убедительнее выглядеть.

Так. Сейчас нужно все рассчитать прямо-таки филигранно. Этих двоих, конечно же, хватятся, но какое-то время у нас есть. Темнота наползает стремительно, значит скоро явится Яшка. Притащит бутылку бензина и несколько гранат, которые он все время на всякий случай в своей лоханке возит.

С минуту на минуту явиться должен…

Бл*ха, маловато будет бутылки, конечно. Дом Бежичей совсем рядом со школой, если быстро потушат, то быстро и сообразят, что хозяев в нем не было. Они так и так разберутся, конечно, не совсем уж конченые кретины. Но мне важна не столько достоверность, сколько выиграть время, чтобы Бежичи с Яшкой подальше уехали.

Я спешно скатился по лестнице вниз в подпол. Чертыхнулся, наступив на валяющееся тело фрица. Отметил мысленно, что оружие и всякие ценные вещи надо с этих двоих снять. Теперь я, опять, получается, один-сам-по-себе, так что к трофеям надо относиться ответственнее. Стукнул тихонько в дверь. Щеколда с той стороны отодвинулась. Я протиснулся мимо Бежича-старшего в «тайную комнату». На одном топчане сидела Эмилия с заплаканным лицом. И обнимала Милену. Голова девочки лежала у матери на коленях.

– Богдан Степанович, сейчас пара очень важных вопросов, – быстро сказал я. – Где в вашем доме хранится что-нибудь горючее?

– Постойте… – слабым голосом проговорила Эмилия. – А как же наши вещи? Я думала, мы успеем хоть немного вещей собрать в дорогу…

– Простите, Эмилия Богдановна, но нет, – я покачал головой. – Придется как-нибудь обойтись. Боюсь, если кого-то из вас заметят фрицы, то на всякий случай запрут где-нибудь и поставят охрану. Так что насчет горючего?

– Канистра керосина есть, в сенях стоит, – Бежич наморщил лоб и потер его пальцами. – Масло есть постное, трехлитровая банка. На кухне стоит, в буфете на нижней полке.

– Тряпки? Книги? – нетерпеливо спросил я.

– Книги есть, в книжном шкафу, – Бежич тоже начал походить на восковую куклу, как и Марья же. Говорил медленно и практически без интонаций. – В сундуке – белье. Сундук в гостиной. На кроватях еще на всех… Соломенный тюфяк на печке, должен хорошо гореть. Порох…

Я слушал Бежича очень внимательно и тщательно запоминал, мысленно представляя себе планировку их дома и рассчитывая маршрут едва ли не до шага. Чем меньше движений я там совершу, и чем быстрее все вспыхнет до небес, тем больше шансов, что тушить будут долго. И еще дольше – соображать, что дом был пустым, когда загорелся.

– Вроде все, – сказал Бежич и посмотрел на меня. Глаза больные, как у побитой собаки. Ччччерт, плоховато. Сдал старик. Держался огурцом, а тут как-то враз превратился в развалину. Эх, прости, Степаныч, приободрить-то тебя нечем…

– На выход, – я мотнул головой в сторону двери. – Пора.

Взлетел по лестнице, как раз в тот момент, когда Яшка вошел в комнату.

– Все готово, дядя Саша, – доложил он. Орел у меня Яшка! В глазах азарт и несломленная решимость. – Вот, я принес. Только три почему-то, я думал, что четыре.

Гранаты перекочевали из карманов Яшки в мои. И бутылка, заткнутая туго свернутой газетой.

Первым из подпола появился старший Бежич. За ним выбралась сонная Милена. На недовольной мордашке следов слез не видно, только заспанная слегка. Не капризничает, не куксится. Понимает, умная девочка, что сейчас не время. Последней выбралась Эмилия. Я опасался, что она вообще расклеится, но, кажется, после разговора про горючее, она наоборот воспряла духом.

– Пора что ли? – обреченно проговорил Бежич.

– Пора! – кивнул Яшка. – Сейчас через насыпь переберемся, а дальше километр по лесу, и вот она моя лоханка. Доставлю с ветерком, в лучшем виде.

– Погодь, – я придержал Бежича за рукав и посмотрел на так и стоящие на столе стаканы с самогонкой. – Давай-ка на посошок бахнем с тобой!

– Да зачем еще… – начал, было, Бежич, но закончить я ему не дал. Подтащил к столу, ухватив за полу ватника и прошептал на ухо, так чтобы дочь с внучкой не слышали.

– Соберись, старик, тебе еще дочку с внучкой спасать, а ты раскис, – потом подмигнул Эмилии, поднял оба стакана, один протянул Бежичу. Тот безропотно взял. – Давай, Степаныч, вздрогнули!

Я одним глотком опустошил свой стакан, но не ощутил ни вкуса, ни опьянения. Бежич выпил, заперхал, занюхал рукавом. На глазах выступили слезы.

– На вот, сальцем закуси! – я быстро сунул ему в зубы кусок сала. Ага, как-то да сработало! На бледных впалых щеках появился слабый след румянца. И даже глаза перестали быть такими пугающе-восковыми. – Все, с богом!

Я обнял Яшку, похлопал его по плечу. Потрепал по волосам девочку. Кивнул Эмилии. Пожал руку Бежичу-старшему.

Они все гуськом вышли из гостиной, и почти сразу их фигуры растворились в сгущающихся сумерках.