Текст книги "Красный Вервольф 4"

– Сажайте ее, – скомандовала Мария. – Да не на стул, остолопы, вот сюда, где я постелила!

Раздался тоненький звук, будто собака скулила.

– Воды давно выплеснула? – быстро спросила Марья. – Да не скули ты, раньше надо было скулить!

– На закате, – тихо ответил девичий голос.

– Юбку задери выше жопы, а то уляпаешься вся, – деловито проговорила Марья. – Никитка, за дверью будешь караулить, ежели кого заметишь, стучи немедля. Понял?

– Так я думал, мы домой… – залепетал Фрол Григорьевич.

– А я, по-вашему, одна тут должна справляться? Я ведь не повитуха и не врач! – огрызнулась Марья. Раздался сдавленный стон Нюры. – Палку в зубы возьми, дурында! Нельзя тебе орать, понимаешь-нет?!

– Марья, так я же ничего не умею, какой из меня помощник?.. – продолжал отмазываться старик.

– Хватит! – рыкнула Марья. – Будет надо, скажу, что делать, а пока просто стой на подхвате и не мешайся.

– Понял, – пролепетал старик.

– Дядя Саша, может того… в дальнюю комнату пойдем? – прошептал мне в самое ухо Яшка.

– Ты иди, – ответил я.

– А ты чего? – удивился он.

– Тут побуду, – сказал я. – Если вдруг фрицы придут, быстрее выскочу. Не отдавать же ребенка живодерам.

Я взобрался по лестнице почти до самого верха. Так, чтобы можно было одним движением отбросить крышку люка в сторону и выпрыгнуть.

И замер, сжав окостеневшими от напряжения пальцами верхнюю ступеньку.

Глава 14

– Не смей орать, иначе всех нас погубишь! – шипела Марья.

– Больно… – тихо простонала Нюра.

– А миловаться с немцем не больно было? Хорошо было, да? Вот и терпи теперь!

Задушенный стон.

– Молчи, я сказала!

Мне хотелось сразу двух вещей – заткнуть уши и сбежать к Яшке, там точно ничего слышно не было или выскочить наверх, взять Нюру за руку, сказать, что все будет хорошо, как-то… поддержать. Помочь. Но я не двигался с места. Просто стоял, вцепившись в верхнюю ступеньку лестницы и слушал, как будто боясь пропустить хоть один звук.

Сколько все длилось, я даже не представлял. Кровь стучала в висках так сильно, что заглушала вообще все звуки.

Кроме одного – плача младенца. Почему-то я думал, что мальчик заорет как оглашенный, но звук был тихий, похожий скорее на кошачье мяуканье.

– Мальчик! – объявила Марья. – Фрол Григорьевич, тряпку давай, чего стоишь столбом.

Марья отдавала деловитые команды, Фрол что-то протестующе поскуливал, но, похоже, выполнял. А столбом стоял как раз я. Технически я, конечно, представлял себе, что такое роды, в школе учился, да и самообразование никто не отменял. Но пока что это были знания скорее теоретические. Это было что-то про больницу, врачей, сложную, замысловатую и малопонятную процедуру.

И вот сейчас это происходило совсем рядом. Да еще как-то… буднично так. Ни тебе мистического таинства появления на свет новой жизни. И уж точно совершенно далекое от медицины.

Но больше всего меня вышибало из колеи то, что там наверху прямо сейчас родился мой отец. Натурально, в башке не укладывалось. Бл*ха. Младенец наверху – моя батя. Я даже прошептал эту фразу несколько раз, но она все равно так и осталась каким-то бредом.

– Фриц сюда топает! – раздался вдруг голос Никиты, которого за дверь караулить отправили.

– Облава? – с ужасом воскликнул Фрол.

– Да не… Один… И вроде пьяный, ноги еле переставляет… – дверь снова тихонько хлопнула.

– Фрол, Нюрка, быстро вниз! – громким шепотом скомандовала Марья. Дощатый щит над моей головой приподнялся. Я тут же скатился вниз, уступая дорогу. – Пошевеливайтесь, живо!

Всхлипывающая Нюра с вякающим свертком в руках. Бормочущий что-то ноющее Фрол. Следом полетели мокрые окровавленные тряпки. Щит захлопнулся, и снова стало темно, как… Просто темно.

– Ты еще кто такой? – зло зашептал Фрол, ухватив меня за плечо.

– Свой, – прошипел я. – Нюра, давай сюда, я помогу.

Я приобнял свою молодую бабушку за талию и повлек в другую комнату. Яшка тут же вскочил и нервно заметался.

– Лампу погаси, – шепотом приказал я. – И молчите теперь все.

И пока Яшка не успел прикрутить фитиль керосинки, я успел бросить взгляд на Нюру. Только сейчас решился. Сердце ухнуло куда-то к центру земли. Накатила странная волна нежности пополам со страхом. А что если я все испортил, когда пришел сюда? Что вот сейчас этот фриц поднимет тревогу, сюда сбегутся солдаты, и младенец…

Хорошо, что свет погас, и, кажется, никто не успел заметить, как у меня рожу перекосило.

Хрена с два я кому позволю что-то сделать с Нюрой и ребенком! Порву на тряпки любого, кто сунется!

Молчавший до этого младенец захныкал. Бл*ха, а ну как он разорется?

– Сюда, живо! – прошептал я на ухо Нюре и потянул ее к тюфяку. Сдернул одно одеяло, второе. – Сядь и прижми ребенка к себе.

Накинул сверху два одеяла. Звук стал глуше.

Но было все еще слышно.

– Сиську ему дай, дура, – прошептал Фрол.

Нюра неловко завозилась в темноте, потом младенец умолк.

Я замер, привалившись к косяку. Сердце грохотало набатом. Руки тряслись.

Жесть какая.

А ну соберись, дядя Саша, как ты в таком состоянии вообще кого-то защитить сможешь?!

Нет, так-то ясно, почему меня пришибло пыльным мешком от всей этой ситуации. Виданное ли дело, чтобы на родах отца присутствовать?! Это же… Это…

Я сцепил зубы и задержал дыхание. Мысленно сосчитал до десяти.

И двинул обратно к лестнице. Отсюда ни хрена не слышно, что там наверху происходит.

Снова забрался на верхнюю ступеньку и прислушался.

– Гостей принимаешь, хозяйка? – голос фрица звучал развязно и как будто немного смущенно. Говорил он, ясен пень, по-немецки.

– Надо же, какой ты расписной, немчура ушастая, – насмешливо отозвалась Марья. По-русски. Похоже, знание языков в список ее достоинств не входит.

– Ты такая красивая, – заплетающимся языком сказал фриц.

– За добавкой что ли пришел? – спросила Марья. – Водки у меня нету, ты уж прости.

– Не понимаешь, что я говорю? – судя по шагам, фриц проник-таки в дом и начал на нетвердых ногах расхаживать по комнате. – Это хорошо. Значит я могу говорить то, что думаю, и мне потом не будет за это стыдно.

– Наливка вишневая есть немного, – сказала Марья. – Берегла для себя, ну да ладно уж…

Звук стукнувшей дверцы шкафчика. Потом на стол опустилось что-то стеклянное. Забулькала жидкость.

– Как бы я хотел засыпать, прижавшись к твоему роскошному телу… – продолжил свои романтичные излияния фриц. – Такое богатство… Чтобы колыхаться, как на волнах…

Я фыркнул. По иронии, этот фриц явно должен быть тощеньким и лопоухим. Таким, чтобы рядом с внушительной Марьей смотрелся бы совершеннейшим дрищом.

А бухал-то он явно для смелости.

– Вот же, я налила, пей! – сказала Марья. – Ты чего это грабки тянешь? Сиськи что ли хочешь помять?

Марья хихикнула. Фриц забормотал что-то стыдливое. Стукнул об стол стакан.

– Да погодь ты, дай я рубаху хоть расстегну, – хохотнула Марья.

– Какая красота… – сдавленно пробормотал фриц.

Я снова фыркнул. Вот же нелепая ситуация-то! Принесло ж этого ценителя рубенсовской красоты в самый неподходящий момент! И ведь набрался для храбрости так, что еле на ногах стоит. Интересно, он с утра вообще вспомнит, какое ему счастье привалило?

В этот момент снизу раздался отчетливый плач младенца. Похоже, голос моего бати окреп, и он решил тут же всех об этом оповестить.

– Что это? – нервно спросил фриц.

– Кошка под окном орет, – спокойно отозвалась Марья. – А давай-ка мы с тобой лучше присядем. Шагай-шагай, немчура ушастая.

Сверху раздалась возня, по которой было несложно понять, что именно там происходит. Хозяйка решила отвлечь фрица самым что ни на есть женским способом. Уволокла на лавку, ухватив за достоинство. Ну да, точняк. Раздались ритмичные звуки, перемежающиеся с оханьем Марьи и восторженным бормотанием фрица.

Бл*ха, я прямо как вуайерист какой, сижу тут подслушиваю.

Но уходить я не собирался. Мало ли, что взбредет в голову этому любителю больших женщин… Может его сейчас валить придется по-тихому…

Не пришлось. Силенок у пьяного тела оказалось минуты на две, потом раздался молодецкий такой храп.

Тяжелые крадущиеся шаги приблизились.

– Ты тут что ли? – шепот Марьи.

– Да, – тихо отозвался я.

– Забирай Нюрку и уходите, пока немчура дрыхнет, – сказала она и отошла от люка.

Я по-тихому скатился вниз.

– Уходим, – быстро сказал я. – Яшка, Фрол, помогите девушке. Я прикрываю.

Улица встретила пронизывающим ветром и мелким дождичком. Нюра, отсидевшись в подвале, заметно приободрилась и весьма уверенно двинулась к своему дому. Прижимая к груди сверток с ребенком. Фрол пробормотал что-то извиняющееся и по-тихому смылся. Я сначала хотел его остановить, потом махнул рукой. Фиг с ним. Старый хрен и так достаточно помог, хотя и не должен был.

Нюра же уверенно шла вперед, благо дом ее был неподалеку. И через центр деревни проходить было не нужно.

В дом она нас с Яшкой не приглашала, но отставать я не собирался, пока точно не буду уверен, что у нее и моего отца все в порядке. На нас гордая Нюра не смотрела. Переступила порог и почти бегом бросилась к сундуку. Аккуратно положила молчащий сверток на лавку и принялась выкидывать на пол разные вещи.

– Ты что такое удумала, Анна? – спросил я, наблюдая за ее действиями.

– В лес уйду, – сказала она. – Нельзя мне тут оставаться.

– Какой еще лес? – обалдело спросил Яшка. – Зима на носу, не выживешь ты там!

– Да и пусть, – огрызнулась Нюра. – Но Кольку им не отдам! Думала сначала, что даже легче будет, если фрицы заберут, а сейчас поняла, что не могу. Мой он. Мне и растить!

– Вот ведь дура-девка! – Яшка хлопнул себя по ляжкам и беспомощно посмотрел на меня. – С чего ты взяла, что его отымут?

– А ты как будто не знаешь… – Нюра торопливо засовывала в вещмешок какие-то шмотки. – Они всех детей сначала измеряют и потом забирают, если ребенок на немца походит. А у Кольки же – отец…

Нюра замолчала и принялась с еще большим энтузиазмом собирать вещи.

– Понял, – кивнул я. – Согласен, оставаться нельзя. Но только в лес мы вас, Анна, одну не отпустим.

– И чего? – огрызнулась она. – К кровати привяжете что ли?

– Мы вас проводим, – сказал я, моментально приняв решение. Прикинул, сколько времени чапать до оставленной в лесу лоханки. Световой день, правда, придется где-нибудь переждать, чтобы на патруль не нарваться, но так будет точно лучше, чем оставлять мою бабушку один на один с лесом. Она, конечно, женщина сильная, но одиночная зимовка без подготовки – это… верная гибель.

– В отряд ее с собой заберем? – приосанился Яшка.

– Нет, не в отряд, – я покачал головой. – Нельзя в отряд.

И даже не в том дело, что женщине с ребенком в партизанском отряде не место, и с удобствами там, прямо скажем, не очень. Я представил себе, что Нюра с моим отцом все время где-то рядом. Да у меня от такого соседства крыша протечет максимум через неделю! Я от беспокойства за их жизнь и здоровье все время буду дёрганый. А значит – потерявший боеспособность. Не дело это, совсем не дело. Позаботиться о родных явно следовало, не случайно же меня судьба привела в дом Марьи именно в этот момент. Но держать при себе все время – это хрень полнейшая. Они без меня уже единожды справились. Справятся и во второй раз. Надо только в более безопасное место их отправить.

– В Свободное! – допетрил Яшка. Умный он у меня, даже подсказывать не пришлось. – Точно, там же фрицев нет, и сельсовет восстановили. Больница работает. И школа тоже…

– Что еще за Свободное? – нахмурилась Нюра и замерла, ухватив вещмешок за лямку.

– Бывшее Калюжное, – объяснил я.

– Так до него же… далеко… – она захлопала глазами. А я невольно ею залюбовался. Какая красавица была моя бабушка в молодости, просто глаз не отвести! И героиня настоящая, считай только что разродилась, а на лице – ни тени страха. Решительность, упрямство и гордо вскинутый подбородок. Даже сомнения на ее чеканном лице выглядят героически.

– У нас машина тут рядом, домчим с ветерком, – я подмигнул. – Пора двигаться, пока светать не начало.

– А стройка эта что же? – спросил Яшка.

– Никуда не убежит стройка, – отмахнулся я.

– А вы кто такие хоть? – вдруг опомнилась Нюра и, нахмурившись, посмотрела сначала на меня. Потом на Яшку.

– Друзья, – подмигнул я. – Меня зовут Саня Волков. А этот обалдуй – Яшка.

– Волков… – эхом повторила она. – Однофамильцы, значит.

– Ага, – усмехнулся я. – Однофамильцы.

Я забрал у Нюры вещмешок и закинул его себе на плечо. Она нежно подхватила сверток с младенцем, и мы снова вышли в промозглую темноту улицы.

До лоханки мы добрались, когда ночная тьма уже чуть посветлела, превращаясь в серую хмарь утра. Стало еще холоднее, к редким каплям дождя добавилась снежная крупа. Дохнуло уже практически зимним холодом, хотя листья с деревьев еще не все облетели.

– Успеем отъехать чутка, пока совсем не рассвело, – сказал я. – Вы уж простите, Анна, машинка не очень удобная, зато по лесным дорогам скачет – будь здоров.

Бабушка ничего не сказала. Наградила меня долгим усталым взглядом. Мне даже немного стыдно стало. Даже представить страшно, как ей сейчас трудно, а она ничего, держится. Дорогу по холодному мокрому лесу отшагала, ни разу не попросив отдохнуть. Даже Яшка больше ноет, но он-то не рожал вот только что.

– Через Каменку тогда поедем, – заговорил Яшка, забираясь на водительское сидение. – Там мостик взорвали еще давно, но я знаю хитрый брод, лоханка наша справится. А дорога почти заброшена.

– Не болтай, Яшка, лучше поехали! – сказал я, забираясь в машину.

Машина двинулась с места, вот только «не болтать» оказалось выше яшкиных сил. У него, когда волнуется, прямо-таки резьбу срывает, и заткнуть его фонтан красноречия становится совершенно невозможно.

– У моего друга в Калюжном этом самом зазноба была, – почти заглушая шум мотора рассказывал Яшка. – Он к ней при любом случае норовил приехать, а когда приехать не получалось, даже пешком ходил. А она девка капризная была, хвостом крутила. Он к ней и так, и эдак. Подарочки всякие возил, крышу на родительском доме помог покрыть, сена воз привез однажды. А ей все мало кажется. То привези, это привези… Подумать мне надобно, не могу вот так сразу, я девушка приличная… Один раз меня вот попросил тоже подвезти. А до Калюжного дорога плохая, да и то не везде. Путь неблизкий. А у меня машина казенная. Ну как испорчу чего, век же не расплачусь… А он насел, как банный лист, и не отстает. В общем, согласился я. Едем мы, значит. И вроде даже все неплохо. А потом – глядь! – дерево поперек дороги трухлявое. Буря была, повалила, видать. Выворотень свежий. И ни вперед, ни назад. Не развернуться там было никак. Что делать, взялись за топор, чтобы дорогу расчистить. Тюк-тюк. А тут из леса рычание. Медведь! Осень была тогда ранняя, медведи сытые, но все одно не хотелось нам с Потапычем встречаться. Задали мы стрекача по кустам и колючками. Часа два, наверное, просидели. Потом вернулись с оглядкой. Я за голову сразу схватился – мишка на двери машины такенные царапины оставил. А мне начальник автопарка строго-настрого заявил, чтобы я из города не выезжал, мол, не для того у нас машины, чтобы на охоту на них ездить. Но это было еще полбеды… Вредный зверь не просто поцарапал машину. Он еще внутри навалил здоровенную вонючую кучу…

Неумолкающая трескотня никак не мешала Яшке весьма профессионально вести машину. Опасные ямы он объезжал, швыряя легкую лоханку то вправо, то влево. Когда небо стало совсем уж серым, свернул с относительно широкой дороги на узкую лесную стежку и запетлял между деревьями.

При упоминании медведя Анна вздрогнула и стала озираться по сторонам внимательнее. И крепче прижала к себе младенца. Тот, кстати, вел себя на удивление прилично. На тряскую дорогу вообще никак не реагировал, вякнул разок, когда тряхнуло совсем уж немилосердно, но моя бабушка безо всякого стеснения оголила грудь и принялась его кормить. И он буквально через минуту снова засопел.

– Надо останавливаться, – сказал я Яшке, когда удалось вставить в его бесконечный монолог хоть слово. – Днем можем на немецкий патруль нарваться.

– Еще десять минут, дядя Саша, – отозвался Яшка, вцепившийся в руль. – Там будет распадок удобный, в котором можно схорониться.

Вообще, конечно, не сказать, чтобы ночью ехать было особенно безопаснее. Шум машины слышно дальше. Да и фары иногда включать приходится… Так что может и нет нужды останавливаться. Особенно если проскочим самый опасный участок, где нужно тракт пересечь…

Яшка резко вывернул руль, направляя машину в кусты, одновременно с моим предостерегающим окликом. Двигатель заглох. Яшка круглыми глазами посмотрел на меня. От резкого движения младенец проснулся и захныкал. Нюра побледнела, прижала его к себе и принялась торопливо укачивать.

– Здесь оставайтесь, – скомандовал я, выбираясь из машины. Закрывать дверь не стал, чтобы не хлопать.

И скользнул вдоль кустов в ту сторону, откуда слышался стрекот генератора и немецкая речь.

Глава 15

Что это еще за явление такое?

На поляне раскинулся маленький, но весьма обустроенный лагерь – брезентовая палатка типа штабной, сколоченный из досок стол, лампочки светятся, как на новогоднем утреннике. Сложенные в штабель ящики, катушки с кабелями, какие-то металлические штуки… Вот, бл*ха! Объезжать что ли надо? Сколько же тут народу?

Ага, а вот и обитатели!

– …опять про Роммеля? Какое нам вообще дело до Африки? Про Москву опять ничего?

– Ты же сам все слышал.

– Слышал. Надеялся, что может проспал.

– Скажи спасибо, что мы здесь, а не там.

– Вот уж спасибо герру Штернхофферу… Удружил, можно сказать.

Двое фрицев вывернули из-за палатки. У одного в зубах – курительная трубка. Второй держит в руках планшетку. Услышав имя Штернхоффер, я стал слушать их треп внимательнее. Это ведь тот самый тип, который на стройке возле монастыря главный. И которого все, кто его упоминал, как-то не особенно любят.

Но кто вот эти?

Катушки, металлические штыри… Какая-то геологическая разведка? Или коммуникации тянут? Впрочем, по хрен. Сейчас мне меньше всего было дело до того, чем они занимаются в этой глухомани. Гораздо больше меня волновал вопрос сколько их. Палатка довольно большая, при желании в нее можно напихать десяток человек. Но сейчас я видел троих. Двое болтали, а третий молча колдовал над котелком. Судя по доносившемуся запаху – варил кофе. Эх, зависть… Кофейку бы я сейчас хлебанул с удовольствием… Может тогда не отвлекался бы на левые мысли.

У всех троих – нашивки инженерных войск. Тот, который кофе варит – унтер-офицер, двое других – простые солдаты. У того, что с планшеткой – железный крест. Отличился, видать, где-то. Машины не видать, мотоцикла тоже. Значит…

Ни черта это ничего не значит. Может, остальные из их лагеря как раз на машине сейчас куда-то и укатили, а может их здесь всего трое. Или еще в палатке, может, кто спит. Лагерь могли выгрузить, поставить, оставить их работать и уехать.

Если их всего трое, то положу я их, как не фиг делать. По рожам видно – расслабленные, никого не ждут. Кобуры застегнуты. Пара винтовок стоит рядом со столом, но пока они до них дотянутся…

С другой стороны, хотелось послушать, что скажут. Вдруг рядом за деревьями десяток фрицев с пулеметами притаилась.

– …ну помнишь, та рыженькая, в бордельхаузе, когда мы еще в Плескау стояли?

– В красном платье? На рояле играла которая?

– Да-да, она!

– И что? Хочешь сказать, тебе перепало? Она же только с офицерами спит.

– Эх, нет… Да я не про то! Я вообще туда случайно, можно сказать, попал. Меня герр гауптман послал найти Гейнца.

– И что она?

– Сейчас расскажу! Короче, там сидел Шнайдер из комендатуры. Брюхо свою развалил, пиво сосет и на Гольду слюни пускает. Потом говорит: «Я бы тебя всю ночь трахал!» А она села к нему на колени, улыбнулась во все зубы и отвечает: «Как ты в своем пузе инструмент-то находишь, жирный…»

– Ха-ха, прямо так и сказала?

– Ага.

– По-немецки?

– Нет, по-русски. Шнайдер ни черта не понял и в улыбке довольной расплылся. А я стою с каменной рожей и думаю: «Только бы не заржать! Только бы не заржать!» А потом вижу лицо Гейнца, а его точно так же перекосило, тоже понял, что она сказала.

– И ты откуда русский знаешь?

– Так у меня сосед русский, еще от коммунистов сбежал. Он и научил. А Гейнц, наверное, уже здесь выучил, он всегда интересовался…

– И вы ему не сказали ничего?

– Да ты что?! Шнайдер же тогда Гольду со свету бы сжил, а она красивая девка… Эх…

На душе стало тепло-тепло. Как будто эти фрицы привет от Златы передали. Жива, значит. Хорошо…

Я переместился вдоль кустов, продолжая изучать обстановку. Кроме этих троих никто больше не отсвечивал. Вроде как, реально нет никого. По разговору тоже стало понятно, что своих они ждут не раньше обеда завтрашнего дня.

Значит, пора действовать. Еще проторможу, ожидая полезных сведений, совсем рассветет.

Я присел рядом с генератором. Классная штука – вермахтовский штормерцайгер! Неубиваемый, те, что я в своем времени видел, до сих пор работают. Такую бы вещицу в отряд Слободского притащить…

Я выдернул провод и тут же прыгнул вперед. Настиг фрица который как раз расстегивал штаны, и всадил нож ему в шею. Он булькнул и, не успев даже удивиться, повалился на бок.

– Что такое? Бензин что ли закончился?

– Наверное, Кипп опять об провод споткнулся. Эй, Кипп, ты нам свет отключил!

– Кипп?

– Да-да, сейчас починю! – хрипло откашлявшись, вместо фрица ответил я, аккуратно опуская его на землю. Пригнулся. Переместился ближе к палатке. Замер за углом.

– Почему так? Смотрел на лампочки, а когда они погасли, то в глазах до сих пор светятся? – фриц топтался совсем рядом. Я выпрыгнул из-за палатки.

– Эй, ты кто тако… – успел вскрикнуть фриц до того, как мой нож погрузился ему в шею. Готов!

– Стой! Стрелять буду! – выкрикнул третий, и одновременно с возгласом рядом с моим ухом свистнула пуля. Я прянул в сторону, выискивая, где он засел. Достал пистолет. Твою мать, я надеялся как-то без стрельбы обойтись. Выстрелы далеко слышно, вдруг патруль какой еще поблизости ошивается, прибегут по тревоге. Да и пшеки эти вместе с Доминикой где-то по лесам еще шныряют.

– Руки вверх! – скомандовал оставшийся в живых фриц.

– Ага, делать мне больше нечего… – пробурчал я, проползая вдоль стола в ту сторону, откуда доносился голос.

Бах! Еще один выстрел. Примерно в то место, откуда я уже ушел.

– Сдавайся! – снова выкрикнул фриц. Но уверенности в его голосе не было. Ага, вон там он засел! За поваленным деревом. Молодец, неплохая позиция. Вот только теперь мне его башку на фоне светлеющего неба видно как на картинке. Я прицелился…

Бах!

Готов.

Я замер, прислушиваясь. Вдруг все-таки есть еще четвертый. Мало ли, дрых в палатке, а сейчас проснулся.

Ничего. Ветер шуршит еще не опавшими листьями. И сквозь шелест пробивается плач младенца. Нашумел. Разбудили-таки батю.

Я поднялся на ноги и двинул к палатке, прихватив со стола фонарик. Скользнул лучом по «внутреннему убранству». Деревянные нары, стол, стеллаж, радиостанция. Бумаги какие-то. Длинные колонки цифр. Черт его знает, может шифровки какие-то, а может результаты наблюдений за погодой. Сгреб всю папку, нехай чекисты разбираются. Или Хайдаров.

Выключил фонарь, вышел осторожно. Все еще никого. Можно проезжать.

Рванул бегом обратно к машине.

– Дядя Саша! – облегченно выдохнул Яшка. – А мы уж тут думали…

– Не фиг думать, надо ехать, пока не рассвело! – я запрыгнул в лоханку. – Только возле лагеря там притормози, хочу генератор забрать.

– Возле какого еще лагеря?

– Там увидишь, трогай!

Лоханка двинулась по извилистой лесной тропе, уворачиваясь от деревьев. Дорогой это можно было назвать только с очень большой натяжкой. Хотя раз лоханка проходит, значит сгодится, что уж.

– Вот ведь немчура… На том самом хитром броде свою хибару поставили… – прошипел Яшка.

– Притормози тут, – я выскочил из машины. – Негоже трофеи бросать.

Забрать, конечно, хотелось вообще все, включая палатку. Но крохотная лоханка не потянула бы, да и разбирать лагерь – это время. Так что я ограничился только тем, что можно было схватить по-быстрому. Генератор, пара винтовок, ящик с консервами, который приметил еще когда палатку осматривал. На секунду задержался, споткнувшись взглядом о стоявший на столе котелок, из которого одуряюще пахло кофе.

Да, бл*ха, хрен с ним! Схватил котелок и отхлебнул горькой черной жижи прямо через край. По венам прямо-таки электрический ток растекся. На самом деле, не такой уж я фанат кофе, просто конкретно сейчас почему-то его так дьявольски захотелось, что даже вот эта кисловатая бурда с похрустывающими на зубах частичками показалась райским нектаром.

– Все, ходу! – я забрался обратно в машину. – Двигаем как можно дальше, пока совсем не рассвело.

В Свободном мы оказались к ночи. На рассвете нашли подходящий овражек, схоронились и смогли немного подремать. Когда спустились сумерки, двинулись дальше. Не доезжая до места, я сказал Яшке заглушить машину и ждать. А сам двинул дальше пешком. Свободное охраняли ревностно, не хватало еще, чтобы нашу лоханку на «подлете» расстреляли.

К счастью, в дозоре был старый знакомец из отряда Слободского. Конопатый Митяй меня тоже сразу узнал, хоть и удивился. Всполошился было, мол, вдруг тревогу надо объявлять или что. Но я его успокоил, в двух словах обсказав в чем дело. Тот ткнул мне пальцем в дом председателя.

Не очень приятные воспоминания слегка царапнули память. Ох, и не понравился мне тогда этот председатель… Пашку-предателя на чистую воду вывели, но этот хрен в костюмчике мне тоже показался подозрительным.

В добротном доме окна не светились, спят уже, видать. Ничего, продерут глаза, мы все сейчас на службе.

Я взбежал на высокое крыльцо и забарабанил в дверь. Стучать пришлось довольно долго. Потом, наконец, с той стороны заскрипели половицы.

– Кого черти принесли? – раздался недовольный голос.

– Волков это, товарищ председатель, – отозвался я. – Из отряда Слободского.

– Чего надо? Фрицы напали опять? – буркнули из-за двери.

– Нет, я по другому делу, – сказал я, уже начиная закипать. Вот что за м*дак, а? Время хреновое, всем тревожно. Какого черта в таком тоне разговаривать, будто он барин, а я милостыню пришел просить?

– Утром приходи, – сварливо сказал председатель. – У меня рабочий день с восьми.

И половицы снова скрипнули. Типа, он собрался обратно в постель возвращаться? Под бок к своей толстой женушке? Не знаю уж, с чего я решил, что у него есть жена, и что она непременно толстая, но как-то так само представилось.

– Слушай меня внимательно, председатель, – с угрозой в голосе проговорил я. – Сейчас я высажу дверь и начищу тебе рыло так, что мама родная не узнает. А потом ты еще прощения будешь просить у всех, кому нахамил, морда партийная.

– Да, что вы себе позволяете?! – взвизгнули за дверью.

– Считаю до двух, – сказал я. – Откроешь сам, морда останется целой. Хорошо меня понял? Раз…

Сработало. Заскрипел засов. Все-таки народные слуги в какой-то момент начинают, натурально, берега путать. Значит таких слуг надо воспитывать. Терапевтическими люлями.

– Что вам нужно? – сварливо спросил председатель, представ передо мной во всей красе своей полосатой пижамы. На ногах – шерстяные носки. На голове – вязаная шапочка. Ну чисто дворянин в своем сельском уединении.

– Поговорить, – не обращая внимания на его попытку не пустить меня в дом, я оттер его плечом и зашел в сени. – Что уставился? На улице – собачий холод, и кто вообще на пороге серьезные разговоры ведет?

Я двинул дальше. Открыл дверь в гостиную, огляделся. Кучеряво живет лидер партийной ячейки. Круглый стол, накрытый вышитой скатертью, на стенах не то ковры не то гобелены, сервант с хрусталем, пол устлан половиками весь. Напольные часы с кукушкой. Едой какой-то ароматной пахнет. Не сказать, чтобы прямо роскошная обстановка, но весьма… зажиточно.

Я плюхнулся на стул и похлопал по соседнему рукой.

– Ты садись, председатель, в ногах правды-то нет.

На сытенькой роже появилось возмущенное выражение оскорбленной невинности. Он открывал и закрывал рот, как рыба на берегу. Видать, даже слов от удивления не нашлось.

Но сел. Выпрямил спину, будто швабру проглотил.

– Значит так, председатель, – сказал я и вдруг понял, что не помню как его зовут. Вроде, кто-то называл его при мне… Или нет. – Как тебя по батюшке-то?

– Иван Никанорович, – степенно отозвался он.

– Ага, Никанорыч… – я кивнул. Вообще, поведи этот хрен себя по-человечески, я бы вел себя не так нагло и развязно. Что такое субординация, мне известно. А он тут какой-никакой, а главный. Но он и с прошлого раза мне показался подозрительным, да и сейчас меня тоже выбесил. – Я привез из Заовражино девушку с ребенком. Только родился. Надо ее устроить, накормить и врачу показать. Ну или фельдшеру, кто тут у вас есть.

– Некуда мне лишние рты селить! – взвился председатель. – Ежели бы мужик был, ладно, но девка, да еще и с приплодом… Нет места. Увози, откуда привез.

И вот тут я натурально почувствовал, как у меня отрастают клыки, а шерсть на загривке становится дыбом. Фигурально выражаясь. Я рванулся вперед и схватил председателя за горло. Сжал пальцы. Он даже пискнуть не смог.

Кровь колотилась в висках. Еле удалось себя сдержать, чтобы не вырвать этому гаду кадык прямо сразу. Я мысленно сосчитал до пяти, удерживая председателя за горло. Лицо его побагровело и стало похожим на толстый помидор, который вот-вот лопнет.

– Слушай сюда, сучий потрох… – глядя прямо ему в глаза, прошипел я. – Ты поселишь Анну и ребенка у себя дома. Будешь кормить, как будто она твоя любимая дочка. И обращаться вежливо, а не как всегда. Понял меня?

Глаза у председателя были дикие. Понял он или нет, по ним было неясно. А ответить он не мог, потому что я все еще держал его за горло.

Я разжал пальцы, и он плюхнулся задом назад. Мимо стула. Повалился на пол, держась за шею, стул упал на него и загрохотал. Занавески, закрывающие дверь в другую комнату, колыхнулись, из-за них высунулось заспанное круглощекое лицо.

– Ваня, что случилось? Кто это?

Председатель лежал на полу, держась за шею. Переводил испуганный взгляд с меня на свою жену. Надо же, насчет того, что она толстая, я угадал. Тетка и впрямь была в теле. Одета она была в длинную фланелевую пижаму и накинутый сверху халат.

– Все хорошо, дамочка, – сказал я, натянув на лицо приветливую лыбу. – Я близкий друг Ивана Никаноровича, с ним ничего страшного, он просто поперхнулся и сел мимо стула. Так бывает.

– Ваня? – женщина с сомнением посмотрела на валяющегося на полу супруга.

– Все… хорошо… – прохрипел он. – Иди спать, Зина, я скоро приду…

Женщина постояла еще с полминуты, наблюдая, как председатель тяжело поднимается на ноги, потом все-таки скрылась.

– Присядь, Никанорыч, – сказал я. – Давай повторим, чтобы информацию закрепить. Я привезу Анну и ребенка к тебе, и ты проследишь, чтобы они ни в чем не нуждались. И если вдруг я узнаю, что ты ее в чем-то там упрекнул, или с ней случилось что-то плохое, то я лично приду и намотаю твои кишки на забор. Я доступно объяснил?