Текст книги "Красный Вервольф 4"
Автор книги: Рафаэль Дамиров
Жанр: Историческая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
По лицу председателя было видно, что ему изо всех сил хочется заорать, затопать ногами, потребовать, чтобы наглый я немедленно покинул помещение и больше никогда не возвращался. Но сказать пришлось другое.
– Я все понял, – пробурчал он хрипло. И потер шею, на которой отпечатались темные следы моих пальцев. – Поселю в гостевой комнате, а Зине скажу, что она моя племянница.
– Я знал, что ты умный мужик, – я подмигнул и похлопал председателя по плечу.
Первым в лагере нас встретил Серега. Прицелившись из мосинки, зажмурив один глаз. Опознал. Опустил оружие. Сплюнул.
– Здорово, Саня, – сказал он, подходя к машине. – Долго тебя не было что-то, я уж думал, может убили тебя где…
– Привет, Серега, – я пожал протянутую руку. – Хорошего парня так просто не убьешь. А я с добычей.
– О, и что там? – глаза партизана азартно заблестели.
– Генератором немецким разжился, – сказал я, выбираясь из лоханки. – Найдем ведь, куда в хозяйстве приспособить? Ну и еще там всякого по мелочи, сколько в машину влезло.
– Годно, годно! – Серега обрадованно потер руками. – Это где ж ты сподобился генератор спереть, хитрая твоя морда?
– Да попалось какое-то хамье на дороге, пришлось хорошим манерам учить, – усмехнулся я. – А после уроков подумал, на что трупам хорошая вещь? Нам ведь всяко нужнее…
– Это ты верно рассудил, – оскалился Серега. Потом вдруг на лицо его как будто туча набежала. – Тебя вчера этот искал… Очкастый такой…
– Лаврик? Из НКВД? – спросил я.
– А не знаю я, как его зовут, – мотнул головой Серега. – Мне по чину не положено с такими шишками общаться. Но он шибко хотел тебя видеть.
Глава 16
– Мне кажется, что вы кое-что не поняли, Александр Николаевич, – в очках Лаврика отразилось пламя керосинки, и выглядеть он стал совершенно по-демонически. Будто специально выставлял свет именно так, сс*ка. Кстати, не исключено, что так и было. Он же явный позер. По лицу видно, как он тащится от своего особого положения. Прямо приторной становится рожа, когда он видит, как от его взгляда народ бледнеет и старается расползтись в стороны. Меня он вытащил из-за обеденного стола. Окликнул, и тут же остальные ребята прижухли и сунули носы в тарелки. А у Лаврика тут же лыба до ушей. И жмурится, как довольный кот. Хотя стращать народ вроде как в его обязанности и не входит… Хотя хрен знает. Мало ли, что там у него за обязанности.
– Я прохожу по другому ведомству, Юрий Иванович, – ответил я, сел на стул, закинув ногу на ногу.
– Я не разрешал тебе садиться, – отрывисто бросил Лаврик.
– Я не дрессированная собачка, чтобы ждать команды, – я усмехнулся и пожал плечами. Отвечать я старался без наезда. Лаврик злился, что его мрачная аура на меня не действует, и пытался меня продавить. А я не собирался продавливаться. Но и кабаном переть на него тоже не хотел. А то он и так аж побледнел, того и гляди ствол выхватит и всадит мне в грудь всю обойму. Без суда и следствия. Так что я растянул губы в улыбке и принял вид лихой и придурковатый.
Несколько секунд Лаврик молча смотрел на меня. Ноздри его раздувались, в очках мрачно поблескивало пламя.
Потом его отпустило. Он расслабился, откинулся на спинку кресла и даже позволил себе криво улыбнуться.
– Тут вот какое дело, Александр Николаевич, – произнес он. – С одной стороны, ваша самодеятельность мне до лампочки. С другой, странно, что вы не хотите понять, что ваша жизнь и свобода сейчас зависит только и исключительно от моего к вам доброго отношения.
– И как я дожил до этого момента, ума не приложу, – пробормотал я себе под нос.
– Что вы там сказали? – он подался вперед.
– Ничего важного, – хмыкнул я. – Я тоже кое-чего не понимаю. Ваши инструкции я полностью выполнил. И документы подбросил, и новую жертву оформил, согласно всех пожеланий.
– Но вы покинули лагерь, не уведомив меня! – снова повысил голос Лаврик.
Бл*ха, не люблю я эти уловки чекистов всех мастей. Хороший-плохой полицейский в одном лице, угрозы-назидания-посулы в одном флаконе, смешать, не взбалтывать, подать холодным.
– А я разве должен отчитываться о каждом шаге? – я снова изобразил жизнерадостного придурка. – Насколько я помню, уговор был в том, что я продолжаю деятельность вервольфа с некоторыми вашими дополнениями. Вкидываю фрицам дезинформацию. Кстати, хотел спросить… Что именно мы им вкручиваем? Ну, то есть, что за выводы они должны сделать? А то вдруг у меня появится возможность для импровизации, так я бы и воспользовался ей по назначению…
– Ты не спрашиваешь, – веско сказал Лаврик. – Не рассуждаешь и не думаешь. Выполняешь приказ и возвращаешься с докладом. Так условия договора звучат более доступно?
– Понял, не мое дело, – я кивнул. – Есть еще какое-то задание?
По лицу Лаврика было понятно, что ему хочется продолжать трахать мне мозги до тех пор, пока я не сдамся и не поклянусь докладывать ему даже о каждом своем походе в сортир. Но этого я делать, конечно же, не собирался. Выбесило его то, что я в самом начале встречи рассказал ему только про его задание и отказался отвечать на вопросы, где я был последние три дня. Не стал с ним делиться ни своими подозрениями насчет строительства, ни, тем более, про Анну, и наше стремительное бегство из Заовражино. Допустим, резоны его секретного отдела – не мое дело. Но и ему совсем необязательно знать, чем я занимаюсь.
Пауза затянулась.
Я расслабленно сидел, не делая никаких попыток ее прервать.
– Есть задание, – сказал наконец Лаврик. – Сюда иди.
Он раскрыл папку, которая лежала перед ним на столе.
Та же история. Фотокарточка типичного такого фрица с железным крестом на шее и в форме эсэсовца. Карта. Пожелтевшие бумаги, покрытые кривыми непонятными значками и схематичными рисунками.
Вот только место для этого задания я очень хорошо знал. Лаврик отправил меня в Заовражино.
– И еще кое-что, – НКВД-шник посмотрел на меня сквозь очки. – Нужно будет устроить небольшой пожар. Вот здесь можете применить свою импровизацию, но так, чтобы в этом деле угадывалась лапа Вервольфа. Как угодно, вольфсангелями стену распишите или еще как. Доступно?
Я молча изучал фотографию жертвы. Нет, этого парня я раньше не встречал. Знал только его имя. Анхель Вольфзауэр. Лаврик отправлял меня убить моего предполагаемого деда. Это было… Иронично. И как-то странно.
– Есть возражения? – с нажимом спросил Лаврик.
– Все понятно, – я пожал плечами с деланным равнодушием, которого на самом деле не ощущал. Почему-то эта история мне перестала нравиться. – Вопрос есть. Или мне все еще не полагается задавать вопросы?
– Ох, и странный же ты тип, герр Алекс Вольф, – хмыкнул Лаврик. – Откуда в тебе столько гонора? Или ты совершенно не боишься, что стоит мне перестать тебя прикрывать, твой Хайдаров тебя с говном сожрет?
– Я хочу напомнить вам, Юрий Иванович, что я работаю в другом ведомстве, – сказал я.
– Да нигде ты не работаешь, Волков! – взорвался НКВД-шник. – Ни один запрос о тебе не дал результатов! Нет тебя, понимаешь? Не су-щест-ву-ет! Так что вбей уже в свою упрямую башку, что ты живой только до тех пор, пока я этого хочу!
– Так можно вопрос или нет? – тихо спросил я.
– Спрашивай! – буркнул Лаврик и захлопнул папку.
– Другой вариант жертвы у меня есть? – я ухватил кончиками пальцев фотографию деда и снова вытащил его из папки.
– Ты отказываешься убивать этого врага? – опасно прищурился Лаврик.
– Суть вопроса не в этом, – сказал я. – Мне ведь нужно не столько убить конкретного фрица, сколько при помощи убийства донести нужную информацию. Так?
– Допустим, – после паузы кивнул Лаврик.
– Важно ли, чтобы конкретно этот тип был убит, или на его месте может быть кто-то другой?
– Хм… – Лаврик задумался. Потом поднял на меня глаза. – Жертвой может быть другой немец. Но этот конкретный человек в любом случае должен быть убит.
Я вышел из штаба, остановился посреди лагеря и почесал в затылке. Моя дрессированная интуиция, которая спасала меня уже кучу раз, молчала. С одной стороны, теперь-то уже какая разница? Мой отец родился, и я даже принял в этом процессе какое-то участие. Так что беречь жизнь и здоровье неведомого фрица уже никакой необходимости нет. С другой стороны…
С другой, мне было как-то не очень. И даже не в том смысле, что у меня не поднимется рука на прямого кровного родича, а в том, что я это сделаю по чужой указке. «В твоей душе сражаются два волка, – подумал я. – Один – воинская субординация, другой – простое человеческое любопытство. Кто победит?»
Почему-то хотелось узнать, каким он был человеком, этот Анхель Вольфзауэр. Ведь что-то в нем нашла моя бабушка. Гордая и несгибаемая. Этот человек ее не насиловал, она была с ним по доброй воле. Хрен знает, откуда я это взял, но почему-то уверен. Значит, что-то она в нем нашла… разглядела.
«Много думаешь, дядя Саша», – выдал я себе мысленного леща.
И пошел собираться на новое дело.
* * *
Я присел на свой любимый пригорок «для раздумий». Не очень золотая в этом году осень, вот что. Вместо роскошного яркого убранства лес покрылся бурой коричнево-зеленой пеной пожухлой листвы. Редкие деревья козыряли празднично-желтым, и смотрелись они на фоне остальных как неуместные мазки яркой краски на общем тусклом фоне. Как будто природа тоже говорила: «Чему радоваться-то? Вокруг посмотрите, человеки! Устроили тут…»
– Далеко собрался, Саня? – рядом со мной, покряхтывая, приземлился Кузьма.
– На дело, Михалыч, на дело… – сказал я и повернул к нему голову. Железный дядька – мой лесник. Всего-то неделю назад его притащил в лагерь чуть ли не на своем горбу. Он едва дышал, я уж думал, у него легкие вывалятся по дороге. А сейчас уже огурцом. Румянец, я смотрю, появился. Приодели его партизаны, ватник новый, тельняшка, штаны. И даже бороду будто подровнял. – А ты, я смотрю, цветешь прямо. Ты не влюбился тут, часом, Михалыч?
– Ну, скажешь тоже, влюбился, – Кузьма воинственно встопорщил бороду. А щеки-то порозовели! Опа, я что еще и угадал?
– Ну ты даешь, Михалыч! – я хлопнул лесника по плечу. На душе отчего-то стало тепло-тепло. И кольнуло тут же. Из-за Наташи. В этот раз я ее увидел только мельком, потом меня Лаврик забрал, а после ее Слободский на задние отправил. Не успел поговорить. Может и хорошо, что не успел. И так на душе неспокойно. – А не слишком молода для тебя медичка-то наша?
– А кто говорит про медичку? – нахмурился Кузьма. – Спору нет, она барышня хорошая. Но моя Глашка лучше!
– Рад за тебя, дружище, – улыбнулся я. – Жаль времени нет, а то бы познакомился.
– Но-но, ты лыжи-то не навостряй! – шутливо погрозил мне пальцем Михалыч. – Познакомиться ему! Знаю, какой ты прыткий!
– Да ты что, Михалыч! – возмутился я. – Женщины друзей для меня табу!
Мы расхохотались. Потом Кузьма порывисто меня обнял.
– Спасибо тебе, Санек, спас ведь ты меня, – сказал он. – Береги там себя только, ладно?
– Поберегу, Михалыч! – пообещал я. – Ладно, пора идти.
– И даже Яшку в этот раз с собой не возьмешь? – спросил он.
– Нет, – я покачал головой. – Один справлюсь.
– Ну, как знаешь, – вздохнул Кузьма. – Ждать буду. На сердце у меня чего-то неспокойно.
– Да ладно тебе, Михалыч, ты же меня знаешь, – усмехнулся я. – Я из любых неприятностей вывернусь.
– Ну смотри у меня, – он снова погрозил мне пальцем, потом отвернулся. Слезу смахнуть.
– Все будет хорошо, Михалыч, – я поднялся. – Увидимся.
И не оборачиваясь зашагал по тропе.
* * *
Голоса звучали в стороне от моего пути. В общем-то, можно было не обращать внимания и пройти мимо. Чтобы как раз с темнотой в Заовражино оказаться. Но внимание мое привлекло громкое «Курва!» И хохот следом.
Поляки. Наверняка те же самые, которые нам в прошлый раз попались. Хотя в этих местах много кто орудует, понабежало мародеров из-за ближайших границ, ребята в отряде говорили, что всякие попадаются. Но теперь мне захотелось свернуть и проверить.
Я крался между деревьями, как тень в сгущающихся сумерках. Голоса становились все отчетливее. Похоже, эти пшеки никого не опасаются, болтают в полный голос, ржут.
Ага, а вот и они, собственно. Картина маслом.
Два обалдуя в криво сидящей нацистской форме. Один роется в объемной сумке, выкидывая содержимое прямо на землю, а второй держит фонарь. Рядом на дороге косо стоит опель с простреленным колесом. И какой-то бедняга привязан к дереву. Лица не видно с моей стороны, надо бы обойти чуть правее. Только вот подлесок там жиденький, заметить могут. Ладно, потом посмотрю, кого они там поймали. По одежде – не красноармеец и не партизан. Рукав пальто, который с моей стороны видно, очень приличного качества.
Чтобы понять, о чем они болтают, пришлось напрягать и уши, и мозги. Польский на слух, в принципе, понятный, конечно. Но я его все-таки не знаю.
– Это все что ли? – сказал тот, что был с сумкой, отбрасывая ее в сторону. И подошел к привязанному. Теперь лицо поляка мне было отлично видно. Молодой парень, лет двадцати с небольшим. С длинными подкрученными усами. Вместе с формой эсэсмана смотрелись они совершенно по-идиотски, конечно.
– Эй, ты, говори, где спрятал золото?! – следом раздался мерзкий звук удара. И глухой стук, с которым голова бедолаги ударилась о ствол березы.
– Я не понимаю… – сказал пленник по-русски. – Золото? Может быть, вы говорите по немецки?
– Курва! – рявкнул поляк и снова стукнул пленника. Теперь куда-то под ребра. Тот вскрикнул и закашлялся. – Говори, где спрятал все остальное!
– Парле ву франсе? – простонал пленник. – Я не понимаю, чего вы хотите… Ду ю спик инглиш? Пожалуйста, я не понимаю…
– Да оставь ты эту падаль, – сказал второй, подбирая что-то с земли. – Может у него и нет никакого золота.
– Как же нет, – первый пнул жертву по ноге. Сильно. Что-то хрустнуло. Пленник взвыл. А я сжал зубы, начав закипать. Я еще в самом начале для себя решил, что убивать буду только немцев. Своих трогать не буду ни при каких обстоятельствах. Но эти… Какие они мне, на хрен, свои? Звери какие-то…
– Ты на одежу его глянь, он же как пан вырядился, – первый снова взялся бить привязанного пленника. Одно слово – один удар. – Говори, курва, где золото спрятал!
– Пожалуйста… – простонал неизвестный по-русски. «А ведь русский для него как раз родной», – вдруг понял я, и рука сама потянулась к пистолету.
– Так может он на одежу все деньги и спустил, – сказал второй, разглядывая вязаный свитер с налипшими на него жухлыми листочками. – Ты жаловался, что холодно, вот возьми себе полуперденчик. Кончай его, и пошли уже отсюда.
– Нет, он мне скажет! – первый пшек ухватил жертву за грудки. – Говори, курва, куда золото зашил!
– Да нет у него золота, мы все обыскали.
– А я говорю, есть! Я нюхом чую заначки! Готов, что угодно заложить на то, что этот пижон в какой-то из вещей тайник зашил. А у нас нет времени все швы отковыривать и проверять. Говори, гнида!
Пленник промычал что-то неразборчивое.
Ну все, достаточно. Я отвел мешающую ветку, прицелился.
Бах. Пуля влетела точнехонько в висок.
Пшек со свитером в руках повалился на бок, как куль с говном. Я перевел ствол на второго. Бах! Тот дернулся, чтобы спрятаться, но не успел. Хрена с два я с такого расстояния промахнусь. Даже в темноте. Вы так орали, что даже безрукий стрелок бы вас порешил.
Курвы, бл*ха.
Я перескочил кусты и ломанулся к привязанному. Пистолет пока в кобуру прятать не стал, мало ли, вдруг тут еще третий где-то шароежится.
– Эй, друг, ты живой? – спросил я, приподнимая разбитое в кашу лицо за подбородок.
– Сп… Спасибо, друг… – невнятно ответил незнакомец.
– Потерпи, чутка, сейчас я тебя отвяжу, – я быстро огляделся на предмет сообщников. Говорил я тихонько, почти шепотом.
Вроде никого. Эти двое вдвоем мародерствовали.
Распутывая узлы, я продолжал бросать быстрые взгляды на все вокруг. Ага, понятно. Тут дорога. Стремный такой проселок, не знаю откуда именно, но финальная точка, скорее всего, Заовражино. Этот бедолага ехал на машине один. Тут ему в колесо пальнули. Потом выволокли из машины и привязали. Отбиться он или не пытался, или просто сноровки не хватило. Кобура на поясе есть, но пустая.
Я подхватил обессилевшее тело мужика и опустил на землю.
– Да уж, отделали тебя, дружище… – сказал я. – Но ничего, сейчас водички принесу. И шину надо наложить…
Я болтал успокаивающе, а мозгом понимал, что мужик не жилец. Пара колотых ран на животе. Кости на правой ноге всмятку. Вместо правой кисти – месиво.
Вообще непонятно, как он до сих пор в сознании…
– Тебя как зовут-то, дружище? – сказал я, усаживаясь рядом так, чтобы он мог меня видеть. Не повезло тебе, мужик, кто бы ты ни был. А кто, кстати? Одежда приличная, я бы даже сказал, модная. На вид сейчас, конечно, сложно определить, как он выглядит и какого возраста, но в аккуратной бородке – серебристые волоски. Я бы сказал, что ему около сорокета что-то. На уцелевшей левой руке печатка. Странно, что не сорвали. Но, наверное, потому что не золотая.
– Василий… – прошептал он.
– Эх, Василий, чего ж тебя одного-то на ночь глядя понесло? – горько усмехнулся я. Отвинчивая крышку фляжки. На поясе у пшека висела. Понюхал. Ух… Что-то крепкое, самогон, кажись. Годится. – Глотни чутка, легче станет.
Я поднес фляжку к разбитым губам бедолаги. Жечь будет кошмарно, конечно… Хотя он в шоке, вряд ли почувствует.
Василий жадно глотал сивушное пойло.
– В Заовражино я ехал, – отдышавшись, сказал он. – Приют для детей открывать и школу… Должен был раньше приехать, но у меня машина в грязи застряла. Вот я и… А тут эти… Не жилец ведь я, да?
– Да, – кивнул я.
– Эх, судьба-злодейка… – он попытался усмехнуться, но закашлялся, изо рта хлынула кровь. Я придержал его за плечи. Дал еще глотнуть самогона. Он затих. Я даже думал, что умер. Но нет. Открыл глаза. Точнее, один. Второй был заплывшим, открыть не получалось. – Думал, вернусь на Родину. Буду делать добрые дела… А оно вот как… А тебя как звать, незнакомец?
– Саша, – ответил я.
– Спасибо хоть на том, что от зверей этих вытащил, – Василий поднял здоровую руку, нашел мою. Сжал. И… все. Искра жизни, и так едва теплившаяся в его глазу, погасла.
«Приют, говоришь…» – подумал я, и в голове появилась дикая идея.
Глава 17
Разнообразных белоэмигрантов я уже видел, конечно. Они понаехали в Псков в огромном количестве сразу же, как только фрицы его захватили. Изначально немцы на них возлагали большие надежды в деле пропаганды и борьбы с коммунистами. Идея в теории выглядела годной – привозишь тех русских, что от революции в Европу сбежали, они оболваненному красными населению насаждают европейские ценности, и местные стройными рядами начинают зиговать Великому Рейху. Вот только на практике все пошло не так. Белоэмигрантов никто особо не слушал. Более того, как только те заговаривали про возрождение императорской семьи или еще чем-то подобном, их начинали бить. Фрицы люди практичные, и быстро поняли, что пропагандный план провалился, и забили на эмигрантов болт. Некоторые из них упорхнули в более цивилизованные и менее опасные края. А часть осталась. Идейная такая. Благотворители и миссионеры. Которым изо всех сил хотелось причинить доброе несчастным обитателям России.
Похоже, Василий Горчаков был как раз из таких.
Провозился я несколько больше, чем планировал, конечно. Пока заменил пробитое колесо, пока копал яму, чтобы похоронить Василия, пока просматривал его документы и вещи…
Учился в Сорбонне, жил в Париже. Аусвайс… Не сказал бы, что мы особо похожи с этим парнем. Хорошо, что фотографии были не во всех документах. Да и по тем, что были, опознать живого человека сможет разве что тот, кто его уже видел.
Рискую, бл*ха.
Вроде бы, в Заовражино меня никто не знал. Ну, был такой, Алекс Волкофф, переводчик при графе, кто на таких внимание обращает? А вот знали ли тут Горчакова? Рассказать он мне особо ничего не успел, его записи я пролистал по-быстрому, вроде бы в дневнике не было ничего про Заовражино. По всему выходило, что он туда в первый раз едет. С резолюцией какого-то Вебера, который дозволил основать там приют для детей-сирот.
Что за Вебер, хрен знает… Какой-нибудь очередной комендант местности, на которого свалили эту обязанность в нагрузку. И он подмахнул бумаги Горчакова просто чтобы тот отстал от него со своим приютом.
«А не выдаешь ли ты желаемое за действительное, дядя Саша?» – спросил я сам себя, еще раз оглядев вещи убитого мужика. Ехал ночью на машине один. Может он сбежал? И бумаги про приют – подделка. А сам он мошенник и шпион. И на него уже везде розыск объявили.
Да не, ерунда. Я тряхнул головой. Загоняюсь на пустом месте. Ну да, риск выдавать себя за другого есть, конечно. Но так-то я и до этого не в детском садике в кошки-мышки играл. Так что…
– Бон жур, герр офицер! Подают ли в вашем заведении круассаны на завтрак? И я бы не отказался от кофе… – кривляясь, проговорил я, вспоминая, как звучит в немецком французский акцент. А вот что французский я знаю с пятого на десятое, это хреново, конечно. Хотя, я же не собираюсь этим самым Горчаковым врастать в общество. Просто покручусь, понюхаю воздух, познакомлюсь…
И сразу скипну, как только почую, что что-то идет не так. А уж на чуйку свою я никогда не жаловался, иначе не выжил бы…
* * *
– Герр офицер, вот посмотрите мои бумаги, – с жизнерадостным энтузиазмом трещал я, подсовывая на стол пожилому шарфюреру документы. – Герр Вебер высоко оценил мои идеи и отправил сюда, в Заовражино. Вы понимаете, сейчас такое время, что множество детей осталось без родителей, и если мы не возьмем на себя их воспитание, то из них вырастут настоящие волчата, шило, можно сказать, в германской заднице. Но в наших силах сделать из них полезных и прилежных граждан Великого Рейха, нужно всего лишь…
– Да подождите вы, – оборвал меня, наконец, пожилой шарфюрер, отталкивая документы. – У вас такой акцент, я даже не все понимаю. Кто вас, говорите, прислал?
– Герр Вебер, – с готовностью осклабился я. – Мой проект приюта и просветительского центра…
– Я понял, понял… – поморщился он. Мой энтузиазм явно действовал ему на нервы, потому что я оторвал его от интересной работы. И еще и заставляю заниматься какими-то левыми вопросами. – А от меня-то что нужно?
– Понимаете, герр офицер, – я подался вперед, всем своим видом излучая энтузиазм и дружелюбие. Ну истинный благотворитель, прямо. И миссионер. Строго говоря, называть шарфюрера офицером было, конечно, можно, но с большой натяжкой. Но я счел, что Василий Горчаков может и не разбираться в хитросплетениях немецких званий. – Я сначала обратился к герру Бинкеру, но он сказал, что ничего не знает и отправил меня сюда, в это здание. А тут мне первым встретился такой представительный господин, который меня выслушал, но потом куда-то ушел. И я отправился искать кого-нибудь, кто не занят и может засвидетельствовать…
– Что от меня нужно? – с явным раздражением повторил пожилой собачник. Начинает терять терпение, пора прекращать трескотню с французским акцентом.
– Да, собственно, ничего особенного, – я снова выдал улыбку на все тридцать два зуба. – Если вы выделите мне койко-место, этого будет достаточно. Остальное я сделаю сам.
– Койко-место? – нахмурился шарфюрер.
– Ну да, – покивал я. – Место, где я мог бы ночевать и питаться. Чтобы я мог спокойно заниматься беседами, организацией и поиском места под строительство. Вот тут герр Вебер написал, что…
– Я понял! – рыкнул шарфюрер. – Подождите тут!
Он встал из-за стола и вышел из кабинета. А я перевел дух и выдохнул. Кажется, прокатило. Документы болтливого француза русского происхождения никто внимательно не разглядывал. У флегматичных фрицев я своей трескотней вызывал нервное подергивание глаза и желание побыстрее от меня отделаться. Меня несколько раз футболили, пока я не добрался до шарфюрера. Но странных взглядов никто не бросал, даже издалека. Я бы заметил. Значит этого Горчакова из Сорбонны никто здесь не знает. По крайней мере, те, кто видел, не опознали.
Ф-ух.
Я прислушался. Шарфюрер возвращался с кем-то еще. Было слышно шаги, и как они тихо переговариваются. Дверь снова распахнулась.
– Анхель, ты проводишь герра Гор-ча-кофф до комнаты?
Я вскочил, расплылся в улыбке, шагнул навстречу новому фрицу и протянул руку. Изображал придурковатый энтузиазм и радость нового знакомства, а сам жадно разглядывал его лицо. Он? Или нет? Анхель – не такое уж часто встречающееся имя.
Фриц тоже оскалился в улыбке и пожал протянутую руку. Высоченный, на полголовы меня выше. На правой щеке – ветвистый шрам, бледный, давно заживший. Такие у многих немцев были. Как-то даже интересовался, откуда. Как выяснилось, к войне эти отметины не имеют никакого отношения. Это все традиции высших учебных заведений в Германии. До прихода к власти нацистов, студенты любили в свободное от угрызания гранита науки время пофехтовать на шлегерах. И оружие, и правила не подразумевали смерти участников, зато такие вот отметины оставались у многих. И смысл всего развлечения был даже не столько в том, чтобы художественно порезать соперника, сколько получить рану и не подать вида. Гитлер, вроде как, это дело запретил. Но отметины остались. Вот и у Анхеля была такая… Значит, вуз мужик заканчивал. Одет в гражданское – штаны, свитер крупной вязки, куртка. Но это ни о чем не говорило, может его шарфюрер прямо из вольера с собаками вытащил.
Следом за ними в кабинет вошла Зоннтаг. Посмотрела на меня, склонив голову, хвост ее приветливо качнулся из стороны в сторону.
– Очень приятно, Базиль Горчаков! – я потряс руку Анхеля.
– Анхель Вольфзауэр, – отозвался он, не продемонстрировав ни грамма раздражения. – Следуйте за мной.
Он зашагал по коридору к лестнице. Я улыбался и махал всем встречным. Мысленно тоже ликовал. Как удачно все сложилось! В общем-то, этот шарфюрер вообще не должен был со мной разговаривать. Его дело – собачий питомник. Но здесь в Заовражино особо никто немецкой администрацией не заморачивался, патрули по ночам деревню не кошмарили, грозное объявление про комендантский час висело, конечно, но его соблюдали не поэтому. А просто потому что света в большинстве домов не было. И еще это была просто еще одна деревня. В каждый такой вот населенный пункт ставить администрацию и патрули, никакой армии не хватит. Так что дело ограничивалось доской объявлений и изредка понаезжающими должностными лицами из Пскова. Не всегда даже немцами, чаще из коллаборантов. Или каких-нибудь эстонцев.
Анхель поднялся на второй этаж и потопал в дальнюю часть правого крыла, почти в самый конец. На моей памяти там были учебные классы, а фрицы их превратили в свое общежитие. Каждый класс разделили ширмой на две комнаты, в каждой комнате поселили по два-три человека.
– Располагайтесь вот тут, – приветливо сказал Анхель, махнув рукой в правую часть комнаты. Там стояла кровать, на ней лежал скрученный матрас. Рядом тумбочка. – Шкаф у нас общий на двоих, получается. Мой прошлый сосед три дня назад уехал в Германию, там у него дела по научной работе. Так что можете смело занимать все свободные ящики и полки, которые увидите.
– Научная работа? – спросил я, деловито оглядывая комнату. – Как интересно! А чем вы занимаетесь? Если это не очень секретно, разумеется… тогда можете послать меня к черту, и я перестану задавать вам вопросы.
– Что вы, никаких секретов, – мой сосед плюхнулся на свою кровать и вытащил из кармана портсигар. – Вы не против, если я закурю? Я занимаюсь этнографией славянских народов, а сейчас, в частности, теми культами, которые практиковали поклонение волками и собакам.
– О, надо же, а я и не знал, что такие были… – я покачал головой. – Но я большую часть жизни провел во Франции, а вернулся только сейчас. Вы же понимаете…
Кажется, я понял сарказм шарфюрера. Он поселил меня к самому большому любителю поболтать. И не любителю слушать. Анхель говорил самозабвенно, практически не прерываясь на паузы и не затрудняя себя ответами на вопросы или возражения.
Впрочем, меня пока все устраивало. Он болтал, а я слушал. Про свою работу он говорил вроде бы много, но скорее в общих чертах, не вдаваясь в подробности. С еще большим удовольствием рассказывал про свою семью. Про друзей и приятелей. А еще неожиданно про… Вервольфа. Оказывается, своими проделками, Красный Вервольф снова всколыхнул в немецком обществе интерес к теме волков и собак, и вдохнул жизнь в уже практически затухающий проект. Который был очень дорог ему, Анхелю Вольфзауэру.
Я слушал. Иногда поддакивал, но когда понял, что ему это не особенно-то и требуется, начал заниматься своими делами. Мы с моим соседом сходили к машине и принесли в комнату мои вещи. Под его рассказ я раскладывал их по полкам шкафа, ящиками и тумбочке. Заодно и изучил нормально, что там такое было в багаже Василия Горчакова.
Через какое-то время мне и впрямь захотелось убить болтливого немца. Очень иронично. Учитывая, что именно его и назначил в жертву Вервольфу грозный Лаврик.
«Значит это мой дед…» – думал я, разглядывая своего соседа. Похожи ли мы? Можно ли рассмотреть фамильное сходство вот сейчас, когда мы находимся рядом друг с другом?
А хрен его знает…
Если и да, то разглядеть его непросто. Анхель гладко выбрит, а я отпустил бороду.
Бл*ха, я как-то не ожидал, что моего деда вот так сходу окажется в моей жизни настолько много! Думал, что поселюсь, буду ходить по деревне, совать всюду свой нос, буду эдаким навязчивым и жизнерадостным клоуном, от которого все отмахиваются, и никто не воспринимает всерьез. Ну и присмотрюсь издалека к этому самому Анхелю. Прежде чем принять решение…
Вообще тема сотрудничества с Лавриком меня напрягала примерно как прыщ на жопе. Часть меня, та, в которой я кадровый военный, проявляла субординацию и выступала за то, чтобы приказы его выполнять. На том простом основании, что я воюю все-таки на стороне России, в смысле, СССР, конечно, а Лаврик старше меня по званию. Но весь остальной рассудок как-то не поддерживал эту идею. Лаврик может и выше меня по званию, но я, если что, из будущего. Я знаю, чем все закончится. И в этом смысле мне как-то глупо просто перевесить бремя принятия решений на другого человека, пусть даже он и не против.
– Ты говоришь по-русски? – вдруг спросил Анхель. На русском.
– Конечно, я же русский, – улыбнулся я. И затараторил побыстрее, пока Анхель не успел меня перебить. – Когда я уехал из России, мне было уже 15, так что, можно сказать, я просто вернулся домой. Поэтому я и…
– Это хорошо, значит буду практиковаться с тобой перед сном, – снова по-немецки продолжил он. – Ты ведь не против?
Я посмотрел ему в глаза и как-то засомневался в своих первоначальных выводах. В первом приближении Анхель Вольфзауэр показался мне глуповатым болтливым треплом. Сейчас я начал в этом сомневаться. Очень уж смешливый был взгляд. Будто его болтовня была… запланирована.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.