Текст книги "Белларион"

Глава XVI. РАЗРЫВ

Жарким августовским днем Белларион ехал через заливные луга, влажные и тучные, направляясь в Алессандрию из Сан-Микеле. На душе у него было тяжело, и причиной тому являлись недавно сделанные им печальные наблюдения, подкрепленные размышлениями философского характера о смысле и целях человеческой жизни. Мессер Белларион начинал приходить к выводу, что, отвергнув дорогу в Павию, к мессеру Хрисоларису, он упустил свой шанс. Более того, первый неверный шаг он сделал в тот момент, когда, понукаемый исповедуемой ям ересью – которая, как он понимал теперь, смогла вырасти только из его наивности и невежества, – он покинул монастырь в Чильяно. В монашеском укладе, при всех его возможных минусах, имелась хотя бы четкая определенность: бренное существование рассматривалось лишь с точки зрения подготовки души к встрече с Богом и переходу в вечность.

По сравнению с этой грандиозной задачей разве заслуживали уважения цели, которые ставили перед собой упрямо борющиеся друг с другом люди, копошащиеся, как клубок земляных червей, и относящиеся к мирскому бытию так, словно оно будет длиться бесконечно долго?

Так размышлял мессер Белларион, проезжая возле сверкавшей на солнце глади реки, в тени стройных тополей, устремившихся к лазурному, словно отполированному летнему небу, и, казалось, сама красота Божьего мира заставляла его испытывать еще большее презрение к людям, своими недостойными деяниями осквернявшими этот мир.

Он миновал тополиную рощу и, выехав на равнину, увидел даму на белой лошади, чье появление отвлекло его от мрачных размышлений. Ее сопровождали сокольничий и два конюха в бело-голубых ливреях синьора Фачино Кане, графа Бьяндратского, который после данной ему герцогом Миланским отставки разорвал со всеми Висконти, и теперь по праву завоевания и по собственному волеизъявлению стал тираном Алессандрийским.

Белларион охотно свернул бы на другую дорогу, как делал это всякий раз, когда успевал первым заметить графиню, но она уже окликнула его и, пока он с вынужденной покорностью приближался к ней, передала своему сокольничьему сидевшего у нее на запястье хищника и, отъехав на несколько шагов от слуг, обратилась к Беллариону:

– Если ты едешь домой, Белларион, то нам по пути.

Несколько смутившись, он, однако же, пробормотал вынужденные слова признательности, прозвучавшие, как на то и было рассчитано, натянуто и фальшиво.

Они поехали вместе. Она говорила об охоте: о том, как удобно преследовать добычу на этой равнине, тянущейся иногда многие мили; о том, что сегодняшняя жара, наверное, заставила птиц держаться в зарослях и их поездка оказалась впустую, и о многом другом еще.

Белларион, с отсутствующим видом, трусил рядом с ней, вполуха слушая ее болтовню, так что в конце концов она замолчала. Однако через некоторое время, искоса взглянув на него из-под длинных ресниц, она приглушенным голосом спросила:

– Ты сердишься на меня, Белларион?

Он вздрогнул, как от удара, но быстро справился с собой.

– С чего вы взяли, синьора? – ответил он вопросом на вопрос.

– В последнее время ты выглядишь таким чужим. Ты избегаешь меня с той же настойчивостью, с какой я ищу встречи с тобой.

– Как я мог предположить, что вы ищете встреч со мной?

– А разве ты не видел?

– Я счел за лучшее не замечать.

Она слегка вздохнула.

– Ты хочешь сказать, что не в твоих привычках прощать.

– Вовсе нет. Я не держу зла ни на одно живое существо, будь то мужчина или женщина.

– Поистине небесное совершенство! Каково-то тебе приходится на земле!

Однако она лишь на одно мгновение дала себе волю, и, показав когти, тут же спрятала их.

– Нет-нет, прости, ради Бога, я не хотела смеяться над тобой. Но ты такой холодный и безмятежный. Наверное, поэтому ты и смог стать великим солдатом, как тебя уже стали называть. Но от этого тебя не станут любить больше, Белларион.

– Я не припомню, чтобы добивался чьей-либо любви, – улыбнулся Белларион.

– Даже женской?

– Святые отцы велели избегать ее.

– Святые отцы! Хм-м! – вновь вырвалось у нее. – Зачем только ты оставил своих отцов?

– Именно этот вопрос я задавал себе, когда последний раз виделся с вами.

– И ты не угадал ответ?

– Нет, синьора.

– Ты грубиян! – сурово отрезала она и натянуто рассмеялась.

– А вы – жена синьора Фачино, – решился поставить точки над «i» Белларион.

– Ага – в очередной раз поменяв интонацию, воскликнула она. – А если бы я не была женой Фачино? Что изменилось бы? – смело взглянула она ему в лицо, и, увидев ее страсть, он неожиданно почувствовал к ней жалость.

– Трудно представить себе занятие более никчемное, чем задумываться о том, что стало бы с нами, если бы обстоятельства были иными, – с оттенком торжественности ответил он, глядя прямо перед собой.

Она не ответила, и некоторое время они ехали молча.

– Я думаю, ты простишь меня, если я объясню тебе кое-что, – наконец проговорила она.

– Что именно? – поинтересовался он, заинтригованный ее неожиданными словами.

– В ту ночь в Милане… когда мы последний раз говорили наедине… ты, наверное, подумал, что я слишком жестоко обошлась с тобой?

– Не более жестоко, чем это принято в мире, где мужчины куда менее равнодушны к красоте, чем к понятию чести.

– Я знаю, что только твоя честь заставляет тебя быть суровым со мной – сказала она и, протянув руку, коснулась его руки, лежавшей на луке седла. – Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, Белларион. Как могла я сердиться на тебя тогда?

– Вы казались сердитой.

– Казалась, только казалась, поскольку это было необходимо. Ты ведь не знал, что за шпалерой note 89Note89
  Шпалера – здесь: декоративная занавеска с рисунком, выполненным ручным способом


[Закрыть], закрывавшей дверь в соседнюю комнату, стоял Фачино.

– Я тоже надеялся, что вы не знали об этом, – невозмутимо ответил Белларион.

Она отдернула руку, словно обожглась; затем нахмурилась и прикусила губу.

– Значит, ты знал! – воскликнула она, и ее голос выдавал ее чувства.

– Шпалера слегка дрожала, хотя в комнате не было сквозняка. Это привлекло мое внимание, и я увидал мыски сапог синьора, высовывающиеся из-под нее.

Ее лицо исказила гримаса злобы, и Белларион не мог не изумиться, как в одном существе могли сочетаться такая красота и такое бессердечие.

– Когда… когда ты увидел: до того, как говорил со мной, или после?

– Вы плохо думаете обо мне. Разве стал бы я так резко и откровенно разговаривать с вами, если бы вовремя заметил его сапоги?

Но такое объяснение ничуть не смягчило ее.

– Я надеялась услышать, что ты догадался об этом с самого начала.

– Вы надеялись, что я окажусь последним трусом и спрячусь за женской спиной от праведного гнева ее мужа?

Она не ответила, и он продолжил:

– Мы оба обманулись в своих надеждах. Я тоже считал, что вы не подозревали о присутствии Фачино и говорили со мной от чистого сердца.

Смысл его слов не сразу дошел до нее. А когда она все поняла, ее лицо залилось густой краской и в глазах заблестели непролитые слезы негодования и обиды. Однако когда она заговорила, ее голос звучал иронически, хотя и слегка дрожал.

– Ты жесток ко мне, – с укоризной в голосе проговорила она. – Своим презрением ты сначала раздел меня донага, а затем облил грязью. Я была твоим другом, Белларион, – более, чем другом. Но отныне с этим покончено.

– Синьора, если я оскорбил вас…

– Да, оскорбил, – повелительно прервала она его. – А теперь слушай: отныне мне придется постоянно находиться рядом с синьором Фачино, но ты должен расстаться с ним.

– Вы хотите, чтобы я оставил его службу? – недоверчиво спросил он.

– Я прошу об этом… как об одолжении, Белларион. Ты сам довел наши отношения до такого состояния, что я не смогу ежедневно встречаться с тобой, не испытывая при этом унижения. Ты уйдешь, или, клянусь, я…

– Лучше не клянитесь, – неожиданно вспылил он. – Только попробуйте угрожать мне, и я навсегда останусь с Фачино.

Она моментально смягчилась. Несмотря на свою глупость, – а возможно, именно благодаря ей, – она умело пользовалась преимуществами своего пола.

– О, Белларион, разве я угрожаю? Я прошу, я умоляю…

– Вам лучше всего было бы помолчать, – резко осадил он ее. – Теперь я знаю, чего вы хотите… Но куда мне идти?! – воскликнул он, и, хотя вопрос был адресован скорее судьбе, чем ей, она поспешила ответить на него:

– И ты еще спрашиваешь, Белларион? После Алессандрии слава о тебе гремит по всей Италии. Победы у Траво и в Алессандрии у всех на устах, их честь принадлежит тебе одному.

– Фачино не откажешь в великодушии, – вставил он.

– …и любой принц с радостью возьмет тебя на службу, в этом я уверена.

– Да, в мире всегда найдется немало мест для тех, кого мы хотим прогнать, – с горечью произнес он, когда она закончила.

После этого они замолчали и не проронили ни слова, пока не оказались вблизи стен Алессандрии.

«Почему Фачино шпионил за нами в ту ночь в Милане? » – размышлял Белларион. Несомненно, отношения между ним и графиней уже тогда давали ему повод для беспокойства. Затем подозрения Фачино должны были утихнуть, но разве он мог быть уверен в том, что ему нечего опасаться в будущем?

Беллариону стало не по себе. Своим теперешним положением, всем, что у него сейчас было, и самой жизнью он был обязан Фачино, его безграничной щедрости. А вместо того, чтобы отблагодарить его…

– Ты решился, Белларион? – спросила она, когда они въезжали в город.

– Я думаю, – серьезно ответил он, разрываясь между гневом, чувством долга по отношению к Фачино и странной жалостью, которую он испытывал к ней.

Во дворе цитадели он помог ей спуститься на землю, и она вновь коснулась своими тонкими пальцами его руки.

– Ты уедешь, Белларион, я знаю, – сказала она. – Ты тоже великодушен и не сможешь поступить иначе. Прощай, Белларион, и будь счастлив!

Он склонился в поклоне, и его губы коснулись ее руки. Однако, выпрямившись, он увидел стоявшего в дверях Фачино; их взгляды встретились, и Беллариону показалось, что глаза Фачино чуть-чуть сузились.

Со словами приветствия Фачино подошел к ним. Дружелюбно поинтересовался, как прошла охота, сколько фазанов добыла его супруга, куда она ездила и где встретилась с Белларионом. Но исподтишка наблюдавший за ним Белларион заметил, что сегодня он улыбался только одними губами.

За ужином, который проходил, как обычно, в компании его офицеров и графини, Фачино был молчалив и задумчив и не проявил интереса даже тогда, когда Карманьола сообщил ему о прибытии из Милана большой группы гибеллинов, значительно пополнившей силы Фачино, которые тот собирал для борьбы с Малатестой и с Джанмарией.

Вскоре после этого графиня удалилась, а за ней Фачино отпустил и своих капитанов – всех, кроме Беллариона. И, только оставшись с ним наедине, Фачино наконец-то решился заговорить о предмете, весь вечер не дававшем ему покоя.

– Ха, мальчик мой! Я рад, что у вас с Биче опять хорошие отношения. Мне показалось, что в последнее время вы избегаете друг друга.

– Я покорный слуга графини, так же как и ваш, синьор.

– Я не сомневаюсь в этом, – согласился Фачино и налил себе вина из золотого кованого кувшина. Сегодня вечером, в неверном пламени свечей, он выглядел старым и уставшим. – Ей нравится твое общество, – продолжал он. – Знал бы ты, как однажды она взъелась на меня, когда я посылал тебя в Геную. Но, боюсь, ее придется еще раз обидеть.

– Вы хотите, чтобы я отправился к Бусико за людьми? – не скрывая удивления, спросил Белларион.

Фачино с любопытством взглянул на него.

– Почему бы и нет? Думаешь, он не придет?

– Он придет. Сначала вместе с вами он двинется на Милан и разобьет Малатесту, а затем попытается разделаться с вами, чтобы именем французского короля остаться хозяином положения.

– Похоже, ты не пренебрегал политикой во время своего ученья.

– Я никогда не пренебрегаю тем, что подсказывает мне здравый смысл.

– И совершенно справедливо, мальчик мой. Но, честно говоря, Бусико просто случайно подвернулся мне на язык. Я могу где угодно набрать нужных мне людей. Ты возьмешься за это?

Белларион наконец-то понял. Фачино собирался отправить его подальше от себя и хотел, чтобы он понял причину этой отправки. А любовь к недостойной его супруге сделала старого кондотьера скрытным и вынудила пользоваться намеками.

– Да, синьор, меня тоже занимает вопрос о рекрутах, – медленно, словно в чем-то не соглашаясь со своим собеседником, проговорил Белларион. – Но, честно говоря, я подумываю о наборе своей собственной кондотты.

От удивления Фачино резко выпрямился в кресле.

– Ого! Ты никак возгордился? – с явным неудовольствием произнес он.

– У меня тоже есть свои мечты.

– И давно ли ты мечтаешь о кондотте? Раньше я даже не подозревал в тебе таких амбиций.

– Мое тщеславие значительно окрепло после сегодняшней прогулки, – последовал вежливый ответ.

– Неужели после прогулки? – в упор глядя на него, спросил Фачино.

Но на лице Беллариона нельзя было прочитать ничего, кроме вежливой почтительности; глаза кондотьера дрогнули и уперлись в стол. Они поняли друг друга.

– Я пожелаю тебе удачи, Белларион. Ты хорошо послужил мне, очень хорошо; никто не знает этого лучше меня. Ты правильно делаешь, что хочешь уйти, поскольку так будет лучше… для тебя.

Лицо Беллариона побледнело, сердце болезненно заныло в его груди, и он с трудом проглотил вставший в горле комок, прежде чем решился доиграть комедию до конца, не выдавая своих чувств.

– Вы очень великодушно отнеслись к моему дезертирству, синьор, и, какие бы амбиции я ни лелеял, вы всегда сможете рассчитывать на меня.

После этого они приступили к обсуждению его будущего. Белларион сказал, что планирует отправиться в швейцарские кантоны и набрать там лучших в мире пехотинцев для своего отряда. На прощанье он попросил Фачино уступить ему Штоффеля, который мог бы стать его поручителем перед своими соотечественниками в Ури, у Фирвальдштеттского озера. Фачино обещал ему не только Штоффеля, но и полсотни швейцарских арбалетчиков, которые могли бы стать ядром кондотты Беллариона.

Они в последний раз выпили за здоровье друг друга, и Белларион немедленно отправился на поиски Штоффеля, который сразу согласился на его предложение, заметив при этом, что более высокое жалованье, обещанное ему Белларионом, нисколько не повлияло на принятое им решение.

– Что касается людей, – добавил он, – то я уверен, что все те, с кем вы были на той скале на Треббии, захотят пойти вместе с вами.

Таких оказалось шестьдесят человек, и все они, с согласия Фачино, готовы были завтра же выступить вместе с Белларионом, решившим не мешкать с отбытием.

Утром Белларион сначала заглянул к алессандрийскому банкиру Торелле и под залог обещанного Виньяте выкупа получил векселя, которые можно было погасить в Берне, а затем навестил Фачино, чтобы на прощанье высказать некоторые соображения, которые пришли ему в голову этой ночью.

– Возможно, мне удастся оказать вам одну услугу, – сказал Белларион, чувствуя себя несколько неловко оттого, что ему приходится недоговаривать, скрывая свои истинные цели и утешаясь тем, что хотя бы на первом этапе они совпадали с целями, которые Фачино ставил перед собой. – Набор рекрутов наверняка ляжет тяжелым бременем на ваши средства.

– Не всем же попадают в руки пленники вроде Виньяте.

– Может быть, вместо этого нам следует поискать союзников?

– Каких еще союзников? – ироничным тоном спросил Фачино. Сегодня утром он был в приподнятом настроении. – Тех псов, что тявкают вокруг Милана? Эсторре, Джанкарло и им подобных?

– Есть еще Теодоро Монферратский, – невозмутимо проговорил Белларион.

– Да, это хитрый лис, который наверняка заломит неплохую цену за свое согласие.

– Поверьте, удовлетворить его запросы не составит большого труда. Как и у меня, у маркиза Теодоро далеко идущие планы. Он мечтает о Верчелли и о Генуе, а Верчелли, если начнется война с Миланом, не продержится более суток.

– Вполне вероятно. Ее оккупацией мы можем открыть боевые действия. Но Генуя…

– Генуя может подождать, пока вы не приведете в порядок свои дела. На таких условиях маркиз Теодоро наверняка согласится на союз с вами.

– Ха! Черт побери! Ты становишься всеведущим.

– Рановато говорить об этом. Но кое-что я действительно знаю. Например, мне известно, что именно эти требования маркиз Теодоро привез с собой в Милан, когда приезжал туда по приглашению Габриэлло. Отказ Джанмарии оскорбил его. А он мстителен ничуть не меньше, чем честолюбив. Так что теперь у него будет возможность удовлетворить обе свои страсти.

Предложение Беллариона звучало здраво, и Фачино с готовностью признал это.

– Может быть, тогда мне стоит заглянуть по дороге в Монферрато и обговорить для вас эти условия с маркизом Теодоро?

– Я буду твоим должником, если тебе удастся сделать это.

– То же самое скажет маркиз Теодоро, когда услышит о союзе.

– Ты положительно оптимист.

– Я просто уверен в успехе переговоров, настолько уверен, что я добавлю условие: маркиз Теодоро должен будет послать к вам маркиза Джанджакомо, который займет мое место оруженосца.

– И на кой черт мне сдался этот Джанджакомо?

– Вы сделаете из него мужчину, и его присутствие послужит гарантией ваших договоренностей. Маркиз Теодоро стареет, да и на войне всякое случается. Вдруг он умрет в самый неподходящий момент, – тогда вам очень кстати будет иметь рядом с собой правителя Монферрато.

– О Боже! Ты хочешь предусмотреть все!

– Я намерен всего лишь застраховаться на случай непредвиденных обстоятельств. Не забывайте, что регент Теодоро честолюбив, а люди его склада не любят выпускать из рук власть. Через год маркиз Джанджакомо станет совершеннолетним. Так что хорошенько берегите его, когда он будет с вами.

Фачино пристально взглянул на него и присвистнул.

– Иногда ты ставишь меня в тупик, Белларион. Ты умеешь говорить о сотне вещей сразу, и, должен сказать, твои намеки не всегда отличаются прозрачностью.

– Сами вещи, о которых приходится размышлять, неизбежно окрашивают их, – выдохнул Белларион.

Глава XVII. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Беллариону доставило немалое удовольствие сравнить свой нынешний въезд в Касале с прошлогодним бегством отсюда.

Он восседал на высокой серой лошади во главе отряда из шестидесяти конных арбалетчиков, экипированных в стальные остроконечные шлемы и кожаные жилеты с укрепленными на них металлическими полосками.

Рядом с ним ехал Штоффель, а Венцель, старший среди швейцарцев, держал в руке пику, на которой развевалось знамя с гербом Беллариона: серебряная голова собаки на лазурном поле. Процессию замыкала вереница мулов, груженных палатками и всем необходимым для отряда.

Очевидно, этот высокий молодой рыцарь был важной фигурой, – так думал о себе Белларион, тем самым обнаруживая куда большую, чем он предполагал, любовь к мирским слабостям.

Маркиз Теодоро, регент Монферрато, был тактичным человеком и ни одним словом не намекнул о былых похождениях этого рыцаря в Касале. Он заявил, что его двор сочтет за честь принять прославленного сына прославленного синьора, и выразил надежду, что мессер Белларион согласится ненадолго отдохнуть после своих выдающихся ратных подвигов в тишине и спокойствии Монферрато.

– Синьор маркиз, вы можете считать меня нарушителем этого спокойствия. Я прибыл к вам в качестве посланника графа Бьяндратского.

– С какой целью?

– С той же, с которой ваше высочество недавно впустую съездили в Милан, но к которой могут с пониманием отнестись в Алессандрии.

Маркиз Теодоро медленно и глубоко вздохнул.

– Ну хорошо, – сказал он, – мы поговорим об этом после обеда. Сейчас наша главная забота – ваш отдых.

Белларион не сомневался, что его поняли; однако маркизу Теодоро требовалось время, чтобы все обдумать и взвесить, прежде чем обсуждать его предложение.

Обед был накрыт внизу, в небольшой прохладной комнате, распахнутые двери которой выходили в залитый солнцем сад, где Белларион когда-то прятался от стражников Касале. За столом собрались, помимо регента и Беллариона, только члены узкого семейного круга: принцесса Валерия, маркиз Джанджакомо, его учитель Корсарио и его ближайший друг синьор да Фенестрелла, молодой человек с бегающими глазами. За этот год мало что изменилось при дворе Касале, однако внимательный глаз все же мог заметить некоторые перемены. Маркиз, которому шел уже семнадцатый год, заметно повзрослел. Он подрос на несколько дюймов, похудел, и его кожа приобрела нездоровый оттенок. Его манеры стали развязнее, взгляд – тупее, а линия рта – угрюмее. Регент действовал неторопливо, но наверняка: зачем применять сильные меры к тому, кто сам умерщвляет себя распутством и невоздержанием.

Принцесса тоже показалась Беллариону бледнее и тоньше, чем во время их прошлой встречи в Милане; ее темные глаза стали еще задумчивее, и всем ее существом как будто овладела безграничная апатия. Однако, когда Белларион, представленный ей маркизом Теодоро, вытянулся перед ней, высокий, стройный, как пика, и уверенный в себе, глаза принцессы, казалось, метнули молнии в этого лжеца и убийцу, чье предательство, как она считала, уничтожило все ее надежды. Она всего лишь едва кивнула в ответ на его глубокий поклон, и регент, заметив внезапную перемену, произошедшую в ней, поспешил подвести Беллариона к юному маркизу со словами, которые, по его мнению, должны были обеспечить сохранение мира и дружеских отношений:

– Джакомо, это рыцарь Белларион Кане. Он прибыл к нам как посол своего прославленного отца, графа Бьяндратского; исполняй, пожалуйста, обязанности хозяина и окажи ему должное почтение.

Юноша уставился на него со скучающим видом.

– Чувствуйте себя как дома, мессер, – без энтузиазма сказал он и устало протянул руку, которую Белларион покорно поцеловал.

Обед начался неудачно. Фенестрелла сразу узнал в Белларионе арестанта, которого в прошлом году судили в Касале, и сосредоточился было на этом инциденте, но регент ловко сменил тему и завел разговор о прогремевшем на всю Италию захвате Алессандрии.

– Целое нагромождение хитростей, – так прокомментировала подробный рассказ маркиза Теодоро принцесса Валерия, в первый раз с начала обеда подав голос.

– И ничего более, – не смущаясь, согласился Белларион.

– Ну как же так? – возразил ей маркиз Теодоро. – Трудно представить себе операцию, смелее задуманную и решительнее исполненную, и она принесла Беллариону заслуженную славу.

– И сотню тысяч флоринов, – добавила принцесса Валерия.

Значит, об этом они тоже знали, подумал Белларион.

– Вы чрезвычайно дорого оценили синьора Виньяте, – рассмеялся Фенестрелла.

– Я надеюсь, что его подданные в Лоди, собрав эти деньги, задумаются, стоит ли держать у себя столь дорогостоящего тирана.

– Мессер, я была несправедлива к вам, – призналась принцесса. – Я считала, что вами руководила жадность.

Он сделал вид, что не заметил ее сарказма.

– Ваше высочество были бы несправедливы ко мне, если бы сбросили такую возможность со счета.

Валерия, единственная из всех присутствующих, не улыбнулась шутке и с непреклонной суровостью выдержала его взгляд.

– Я слышала, что мессер Карманьола возглавлял штурм города. Какой храбрый рыцарь и никогда не прячется за спинами других, когда дело доходит до рукопашной.

– Верно, – согласился Белларион. – Это единственное, на что способен этот буйвол в человечьем облике.

– Вы так относитесь к бескомпромиссным, честным бойцам?

– Возможно, я несколько предубежден, но гораздо выше ценю оружие интеллекта.

Она чуть наклонилась вперед, готовая поспорить с ним. Все с интересом глядели на нее, и только маркиз Теодоро чувствовал себя неловко.

– Без этого трудно обойтись даже на арене. Я помню, как ловко и мужественно сражался этот рыцарь, Карманьола, на турнире в Милане. В тот день он получил пальму первенства. Но у вас тогда, кажется, случился жар, – или это была лихорадка?

– Скорее, лихорадка: меня всегда бросает в дрожь при мысли о схватке один на один.

Регент расхохотался первым, и на этот раз даже Валерия улыбнулась, но это была улыбка, полная презрения. Один лишь Белларион остался серьезен.

– Почему вы смеетесь, синьоры? Я сказал чистую правду.

– И вы заявляете это после того, как выбили Виньяте из седла! – воскликнул Фенестрелла.

– Все произошло совершенно случайно. Мне удалось увернуться, когда на меня наехали, а он, в темноте, промахнулся, чем я и поспешил воспользоваться.

Валерия не отрываясь смотрела на него, отказываясь верить своим глазам и спрашивая себя, есть ли у него хоть капля стыда. Ее колкости были встречены и нейтрализованы его откровенными и правдивыми ответами; более того, своей самоироничной манерой он сумел не только взять верх над ней, но и выставить себя перед окружающими в выгодном свете. Она замолчала и больше не заговаривала с ним.

Избавившись от ее нападок, Белларион переключил свое внимание на юного маркиза, и, решив осторожно прозондировать, каковы его успехи в учебе, поинтересовался его мнением о Вергилии note 90Note90
  Вергилий (или Виргилий; 70-19 до н. э.) – крупнейший римский поэт, автор эпической поэмы «Энеида»


[Закрыть].

– Вергилио? – чуть удивленно переспросил юноша. – Откуда вы его знаете? Ну-у, он вороватый малый, но умеет прекрасно ладить с собаками.

– Я имел в виду поэта, синьор.

– Поэта? Какого поэта? Нет ничего скучнее поэтов. Валерия иногда читает мне их писанину. Не знаю, что она в них находит.

– Если бы вы сами читали их, то могли бы…

– Кто – я сам?! Мессер, да вы что, принимаете меня за писаря! – он с откровенным презрением рассмеялся, уткнулся в свой бокал с вином.

– Его высочество в последнее время несколько отстали в учебе, – неловко вступился за своего подопечного Корсарио.

– Мы стараемся не перегружать его занятиями, – пришел к нему на помощь маркиз Теодоро. – У него не очень крепкое здоровье.

Губы Валерии искривились, и Белларион догадался, что она с трудом сохраняла молчание.

Разговор перешел на тривиальные темы и до конца обеда вертелся вокруг них.

Первой удалилась принцесса, за ней ушли юный маркиз и Фенестрелла, а затем регент отпустил мессера Корсаре и слуг, но попросил остаться Беллариона.

– Я не задержу вас надолго, мессер; я знаю, что вы устали после дороги, – обратился к нему маркиз Теодоро. – Но прежде, чем мы расстанемся, вы, возможно, согласитесь в двух словах рассказать мне о предложении Фачино, с тем чтобы я успел подумать над ним до того, как мы соберемся все детально обсудить.

Белларион, как никто другой знакомый с умением маркиза Теодоро строить далеко идущие планы, почувствовал, что его ожидает словесная дуэль, в которой ему потребуется вся его изворотливость.

– Ваше высочество желает, насколько мне известно, вернуть Верчелли и восстановить свою власть в Генуе, однако в одиночку вам не под силу осуществить свой замысел. Синьор Фачино, со своей стороны, может с успехом противостоять миланскому герцогу, но он хочет перейти к наступательным действиям, выгнать Малатесту из Милана и заставить герцога пойти на уступки. Союз вашего высочества с синьором Фачино позволит обеим сторонам достичь желаемых результатов.

Регент молча прошелся по комнате и встал перед Белларионом, высокий и изящный, словно двадцатилетний юноша. Бледные, близко посаженные глаза маркиза уставились на Беллариона.

– Какие гарантии может предоставить граф Бьяндратский? – тихо спросил он.

– Гарантии? – с наигранным удивлением откликнулся Белларион, и его сердце екнуло. Белларион не обманывал себя: под личиной внешнего спокойствия, пожалуй, даже бесстрастия, скрывалось неуемное честолюбие и мстительность маркиза, и если его интересовали гарантии, то лишь потому, что он опасался лишиться того, чего хотел сильнее всего.

– Гарантии выполнения Фачино своих обязательств после того, как я выполню свои, – сказал регент, своей фразой подтверждая догадку Беллариона.

Белларион лукаво улыбнулся.

– Синьор Фачино предлагает начать кампанию установлением вашего контроля над Верчелли. Это лучше любых гарантий; это – плата вперед.

Бледные глаза регента на мгновение вспыхнули.

– Всего лишь частичная плата, – невнятно проговорил он. – А остаток?

– Для закрепления вашего владения следующий ход должен быть сделан против самого Милана.

Регент медленно склонил голову.

– Я подумаю, – серьезно произнес он. – Я соберу совет, и мы взвесим ресурсы, которыми сейчас располагаем. Могу заявить, что, каким бы ни было наше решение, я польщен предложением Фачино. А сейчас, синьор, вам нужен отдых.

Он вызвал своего камергера, перепоручил его заботам Беллариона, заверив последнего, что все во дворце и в городе Касале в его распоряжении, и, соблюдая положенные случаю церемонии, откланялся с таким видом, словно все, что он сегодня сказал, было просто дань уважения к Фачино.