Текст книги "Белларион"

Глава V. ПРИНЦЕССА

Не менее двух часов простоял Белларион по шею в воде у острова, среди веток ольхового куста, прежде чем рискнул выбраться на узенькую полоску суши, протянувшуюся позади мраморного павильона. Промокший и продрогший до костей, он растянулся на земле, готовый в любую секунду нырнуть обратно в озеро, и утешал себя тем, что подобные испытания весьма благоприятствуют смирению гордыни и борьбе с самомнением.

«Только дуракам, но никак не мудрецам требуется личный опыт для приобретения познаний», – любил говаривать он в бытность свою в монастыре. Теперь же, в свете недавних событий, он склонялся к тому, чтобы пересмотреть столь категоричное суждение, следуя которому нетрудно было сделать вывод, особенно если воспользоваться его излюбленным методом силлогизмов, что он-то как раз и является дураком. Истина, вероятнее всего, лежала где-то посередине: опыт и ученость шествовали рука об руку в процессе познания, и только их совокупное восприятие могло сделать человека по-настоящему мудрым.

Женские голоса и легкие шаги, поднимающиеся вверх по лестнице, прервали его грустные размышления. Неверный свет желтого, как спелая дыня, лунного серпа осветил два темных силуэта на вершине арочного мостика, и в одном из них он узнал грациозные черты спасшей его сегодня дамы. Затем они исчезли в павильоне, и вскоре он услышал приглушенный голос, который теперь не спутал бы ни с каким другим и который звал его:

– Эй, эй! Мессер! Мессер!

Принцессе Валерии, как она впоследствии рассказывала показалось, что кусок глины неожиданно зашевелился у самых ее ног и принял человеческий облик, аморфный, будто не до конца материализовавшийся. От неожиданности она чуть не вскрикнула, словно увидела перед собой призрак, но быстро справилась с собой.

– Вы, должно быть, промокли и замерзли, мессер, – в следующую секунду сказала она, и ее голос звучал мягко и заботливо, вовсе не так, как совсем недавно она разговаривала с офицером стражи и с компаньонами своего брата.

– Промок, как утопленник, но замерз чуть меньше, – отозвался Белларион, не делая тайны из своего бедственного состояния, и с мрачным юмором добавил: – Я хотел бы надеяться, что меня не повесят, чтобы высушить.

– Нет, нет, – приглушенно рассмеялась принцесса, – мы найдем средство получше и поприятнее для вас. Но сперва ответьте мне, как вы осмелились войти сюда, если за вами следили.

– За мной никто не следил, мадонна. Иначе меня не было бы здесь.

– За вами не следили? И тем не менее… – У нее перехватило дыхание. – Я этого и боялась, – продолжила она после секундной паузы.

– Но идемте же. Мы принесли вам сухую одежду, и вы обо всем расскажете, когда переоденетесь и согреетесь.

Он с готовностью проследовал за ней в единственную круглую комнату в мраморном павильоне, где их поджидала донна Дионара, камеристка note 35Note35
  Камеристка – так в некоторых странах Южной Европы называлась придворная дама при княжеском или королевском дворе, обычно – доверенное лицо своей патронессы


[Закрыть] принцессы. Комната тускло освещалась стоящим на мраморном столике фонарем, но Белларион сразу обратил внимание на фигурный мраморный пол, выложенный в форме циферблата с утопленными в часовые сектора медными римскими цифрами.

Днем он наверняка заметил бы проделанное в форме дуги отверстие в накрывающем павильон куполе, сквозь которое лучи солнца проникали внутрь и бегущая по циферблату тень указывала время – точь-в-точь как в храме Аполлона, в Риме, послужившем прообразом при строительстве этого павильона. Возле одной из стен стояли леса, на полу в беспорядке валялись тазы, ведра, кисти и прочие принадлежности художников, о чьей работе свидетельствовала незаконченная фреска, начатая на стене около самого купола. На столике, рядом с фонарем, лежал узел с одеждой и полотенцами.

Ему дали десять минут для того, чтобы растереться и переодеться, и было условлено, что дамы будут в это время прогуливаться в саду, а в случае опасности подадут ему сигнал, заиграв на лютне, которую они предусмотрительно захватили с собой. Белларион едва успел завершить свой туалет и еще прилаживал к короткой, выше колен, тунике кожаный пояс с железной пряжкой, как принцесса, на этот раз в одиночестве, вновь появилась в павильоне.

Она быстрым шагом подошла к столику, где все так же горел фонарь, и, не тратя лишних слов, сразу же перешла к делу:

– Итак, мессер, что вам было велено сообщить мне?

Его пальцы замерли, не успев застегнуть пряжку, а широко раскрытые глаза недоуменно уставились на нее.

– Сообщить вам? – медленно переспросил он.

– Ну да, – несколько нетерпеливо продолжала она. – Что случилось с мессером Джуффредо? Почему он не появлялся вот уже полмесяца? Что вам велел передать синьор Барбареско? Смелее, смелее, мессер, чего вы медлите? Думаю, вам известно, что перед вами принцесса Валерия Монферратская.

Увы, из ее вопросов Белларион понял лишь только то, что находится в присутствии августейшей сестры маркиза Монферратского, суверенного правителя государства Монферрато. Воспитывайся он в миру, такая встреча перепугала бы его до смерти, но он знал принцев и принцесс только по книгам хронистов и историков, которые, надо сказать, всегда обращались с ними весьма фамильярно. Если что-то в ней и внушало ему почтение, так это ее красота и редкие качества ума и души, которые он уже успел оценить.

– Мадонна, я не понимаю вас, – беспомощно развел он руками, справившись наконец-то со своим поясом. – Я вовсе не посланник, я…

– А кто же вы? – она вскинула голову, и ее темные глаза засверкали. – Разве вас не посылали ко мне? Отвечайте же, да или нет?

– Меня направляло лишь божественное провидение, пожелавшее избавить меня от печальной участи быть повешенным и тем самым сохранить меня для лучших дней…

– Но почему вы пришли сюда? – после долгой паузы проговорила принцесса, изучающе глядя на Беллариона. – Шпионить за мной… Нет, вы не похожи на шпиона и вели бы себя тогда иначе. Кто вы, наконец?

– Бедный странствующий школяр, которого учат жизни чуть быстрее, чем он это может усвоить. Позвольте же мне рассказать, как я очутился в вашем саду.

В кратких и точных выражениях он поведал ей о том, что приключилось с ним сегодня, и в конце рассказа на ее губах даже промелькнула легкая тень улыбки, убедившая его, что она не собирается вымещать на нем свой гнев и разочарование.

– А я-то думала… – она запнулась и с оттенком горечи рассмеялась. – Вам повезло, мессер беглец. Но что мне делать с вами?

Он ответил прямо и просто, не как безымянный школяр – высокородной принцессе, а как равный – равной, как молодой человек – молодой женщине.

– Позвольте мне, мадонна, воспользоваться этой ошибкой, стоившей вам не больше, чем цена платья, которое сейчас на мне.

– Ну, при чем здесь платье! – она пренебрежительно махнула рукой и нахмурилась. – Что такое платье? Меня беспокоит, что я назвала вам имена.

– В самом деле? А я уже успел позабыть их. Хорошая память, мадонна, – поторопился объяснить он, заметив ее удивленный взгляд, – сочетает хорошую способность запоминать со столь же превосходным качеством быстро забывать. Моей памятью всегда восхищались, мадонна, и в тот момент, когда я окажусь за стеной вашего прекрасного сада, я успею позабыть даже о том, что был здесь.

– Если бы я могла верить вам… – медленно проговорила она, намеренно не окончив фразу.

Белларион улыбнулся.

– Если вы сомневаетесь, то лучше позовите стражу. Но вдруг я не забыл эти имена?

– Ах! Вы угрожаете? – у нее перехватило дыхание, и Белларион понял, что его догадка верна: принцесса занималась какой-то тайной деятельностью, и нужный ответ сразу пришел ему на ум.

– Нет, синьора. Я хотел только показать вам, что вы должны доверять мне; в противном случае вы не можете ни арестовать, ни отпустить меня.

– Мессер, вы весьма проницательны для воспитанника монастыря.

– В монастыре как раз этому и учат. Впрочем, мадонна, вы смело можете воспользоваться моими услугами.

Трудно сказать, что подвигло его на такое предложение – ее красота и очарование или просто желание отблагодарить ее за свое спасение. Белларион и сам не знал этого, и последняя фраза как-то сама собой вырвалась у него.

– Но каким образом? – удивилась она.

– Я могу заменить вам того посыльного, которого вы ждали, и передать кому нужно ваше сообщение.

– Думаете, у меня оно есть?

– Да, – как следует из ваших слов.

– Но я сказала так мало, – подозрительно взглянув на него, возразила она.

– Догадаться об остальном совсем не трудно. Вот послушайте: вы ожидали известий от некоего синьора Барбареско и оставили незапертой калитку в саду, чтобы посыльный мог незаметно войти внутрь, в то время как вы в одиночестве поджидали его неподалеку; именно поэтому ваши камеристки – по крайней мере, одна из них – развлекали синьоров на нижней лужайке, откуда нельзя увидеть, что происходит наверху. Отсутствие известий в течение полумесяца, равно как и мессера Джуффредо, обычно приносившего их, обеспокоило вас, и вы уже начали опасаться, что с ним, а быть может, и с самим синьором Барбареско стряслось какое-то несчастье. А раз так, то тайная деятельность, которой вы занимаетесь вместе с этими двумя вышеназванными синьорами, весьма опасна. Я ведь верно догадался, синьора? – несколько самодовольно закончил он.

– Мне кажется, даже слишком верно, – медленно ответила она. – Особенно для постороннего человека.

– Мадонна, вы так считаете лишь потому, что не привыкли искать причинно-следственные связи событий. Это не так просто.

– Причинно-следственные связи! – обожгла его ее насмешка. – Знаете ли вы, о чем они говорят сейчас мне?

– Трудно представить себе, мадонна, – пытаясь взять с ней столь же язвительный тон, ответил юноша.

– Вас послали, чтобы заманить меня в ловушку.

Он сразу понял, почему она пришла к такому заключению, и укоризненно покачал головой, еще влажной после озерной воды.

– Ваше рассуждение не было в достаточной степени строгим. Если меня подослали, то зачем тогда за мной охотились? И разве нельзя было принести вам какое-нибудь тривиальное известие, чтобы вы легче поверили мне?

Ответ, казалось, убедил ее, однако она все еще сомневалась.

– Почему вы предлагаете мне свои услуги?

– Ну, скажем, из чувства благодарности за спасение моей жизни.

– Но я это сделала по недоразумению, так при чем здесь благодарность?

– Милосердие, которое вы проявили ко мне, никак не назовешь недоразумением. И, как мне кажется, желание послужить синьоре, которая нуждается в этом, не удивительно для человека, способного воспринимать и должным образом оценивать происходящее. А потом, надо же мне чем-то заплатить за это отличное платье!

Трудно было бы откровеннее признаться, что она очаровала его, хотя он в тот момент никогда не согласился бы с этим.

– Светский человек навряд ли счел бы подобные основания достаточно вескими, – с легкой улыбкой, показавшей, что от нее не укрылись его чувства, проговорила она.

– Скорее всего, я и не являюсь таковым.

– Но ваше предложение стать странствующим рыцарем говорит об обратном. Услуга, о которой вы говорите, может оказаться опасной, – после небольшой паузы добавила она, решив, что провидение и в самом деле послало ей этого юношу для их обоюдного спасения, – куда опаснее, чем ваше сегодняшнее испытание.

– Для находчивого человека риск делает предприятие не столь пресным, – ответил он.

– Мессер, не слишком ли вы полагаетесь на свою находчивость? – чуть не рассмеялась она.

– Вы хотите сказать, что опыт, приобретенный мной за последние сутки, должен заставить меня быть скромнее? Поверьте, мадонна, полученный урок не пройдет даром, и в другой раз, смею надеяться, внешность не обманет меня.

– Что ж, у вас будет возможность проверить это. Итак, слушайте, что вы передадите синьору Барбареско, – сказала она.

Впрочем, сообщение оказалось весьма невинным: всего лишь справиться о его здоровье и подчеркнуть, что отсутствие известий сильно обеспокоило ее; и еще она дала Беллариону половинку разломанного золотого дуката в качестве своего рода верительной грамоты.

– Завтра вечером, – закончила она, – в то же самое время я отопру калитку в сад и буду ждать вас.

Глава VI. КРЫЛЬЯ СУДЬБЫ

Так нелепая случайность подтолкнула мессера Беллариона на неверную и крайне опасную тропинку искателя приключений, которая могла привести его куда угодно, только не в университет Павии, где он намеревался изучить греческий и укрепиться в вере; Лорендзаччо из Трино, хотя тот явился лишь слепым орудием судьбы, следовало бы привлечь к ответственности только за одно содеянное им злодеяние, имя которому – совращение с пути истинного.

Но в темную августовскую ночь, выходя из калитки сада, которую уже никто не охранял, Белларион мало задумывался об этом. Синьор Барбареско жил где-то неподалеку от собора, и, пересекая кафедральную площадь, Белларион наткнулся на стражников, обходивших дозором спящий город.

Разыгрывая припозднившегося гуляку, он затянул протяжную мелодию – незнание подходящих случаю песен ему пришлось компенсировать упрощенным на один голос распевом григорианского хорала note 36Note36
  Хорал – у католиков: одноголосное песнопение. Григорианским хорал называется по имени Григория Великого, автора одного из первых сборников церковных песнопений, где были собраны переработанные старинные греко-латинские мелодии


[Закрыть] и пошатывающейся походкой смело двинулся прямо на них. Стража остановила его, потребовав соблюдать тишину и покой, и, естественно, поинтересовалась, кто он и откуда.

Приняв важный и напыщенный вид, Белларион пустился в пространные объяснения. Он только что отужинал в монастыре августинцев, к настоятелю которого он сегодня прибыл с поручением от его родственника – брата мужа своей двоюродной сестры – из Чильяно. Но остановился он у другого родственника, у дядюшки, синьора Барбареско, чей адрес – удивительное дело! – он никак не может вспомнить.

– Черт возьми, ничего удивительного! – воскликнул старший из стражников, вполне уверовавший в его отчаянное вранье, и, рассчитывая на вознаграждение, они взялись проводить его.

Далеко идти не пришлось – дом Барбареско находился на узенькой улочке сразу за собором. Стражники громко постучали в окованную железом входную дверь, и сверху отозвался дрожащий голос, поинтересовавшийся причиной столь неурочного визита.

– Племянник его светлости вернулся домой! – рявкнул старший. – Открывайте скорее!

Наверху раздалось невнятное бормотание, а затем уже другой голос, более низкий и уверенный, ответил им:

– Какой еще племянник? В такой час я не жду никакого племянника!

Но Белларион был готов к подобному опровержению.

– Он сердится на меня, – объяснил он. – Я ведь обещал поужинать вместе с ним.

И, вскинув голову, он прокричал:

– Умоляю тебя, дядюшка, не оставляй меня на улице. Хоть я и припозднился, но впусти меня, и я все, все объясню. И принеси дукат наградить этих достойных воинов, – добавил он. – Я обещал им дукат, но у меня только половинка дуката, лишь одна половинка, – имитируя пьяную настойчивость, повторил он. – А что такое половинка дуката? Все равно что сломанная монета.

Стражники только усмехнулись его причудливой речи.

Наверху, очевидно, задумались, затем все тот же низкий голос произнес: «Подождите», и вслед за этим они услышали звук захлопнувшегося окна.

Вскоре заскрипели засовы, тяжелая дверь распахнулась, и их взорам предстал коренастый человек с красным мясистым лицом, крючковатым носом и живыми голубыми глазами под изогнутыми дугой черными бровями. Он был в лилового цвета ночной рубахе и в руке держал свечу.

– Дорогой дядюшка, я приношу свои глубочайшие извинения, – начал Белларион. – Конечно, мне нельзя было задерживаться, но если бы не эти славные парни, я появился бы еще позже. Будь добр, дай им дукат, и пускай они идут с Богом.

Его светлость, казалось, ничуть не удивился и мгновенно уловил линию поведения, предложенную Белларионом.

– Благодарю вас, мессер, – обратился он к старшему стражнику, – за вашу заботу о моем племяннике. Он совсем недавно в наших краях.

С этими словами он вложил монету в жадно раскрывшуюся ладонь стражника, а затем, встав чуть в сторонку, добавил:

– Ну заходи, племянничек.

Но когда дверь затворилась и скрыла их от глаз нежелательных свидетелей, манеры синьора резко изменились.

– Кто вы, черт побери, и что вам надо?

– Если вы сами уже не ответили на этот вопрос, то никогда не спустились бы вниз и не расстались бы со своим дукатом, ваша светлость, – улыбаясь во весь рот, с облегчением проговорил Белларион.

– Для стражи – я ваш племянник, приехавший погостить в Касале, а чтобы вы случайно не выдали меня, я намекнул о половинке дуката.

– Какая находчивость с вашей стороны, – усмехнулся синьор Барбареско. – Но кто вас прислал?

– О Боже! Опять вы задаете ненужный вопрос! Ну конечно же, принцесса Валерия. Глядите! – он извлек разломанную половинку дуката и протянул ее Барбареско.

Его светлость взял монету и, подержав около свечи, прочитал выбитую на ней половинку даты. Затем, вернув ее Беллариону, пригласил его следовать за ним.

Они прошли наверх, в мезонин, в длинную комнату с низким потолком, на стенах которой в беспорядке висели потрепанные и грязные гобелены, а пол, казалось, не мели неделями. Его светлость зажег пук свечей в свинцовом подсвечнике, придвинул кресло к столу с лежащими там в беспорядке письменными принадлежностями и предложил своему гостю сиденье напротив себя.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Белларион.

– Я ничего не слышал о вашей семье.

– И я тоже, но это не имеет сейчас значения.

– Ну да, – согласился синьор Барбареско, махнув рукой, словно отметая вопрос в сторону. – Так с чем вы пришли?

– Я не принес вам никаких известий, – решил чуть переиграть Белларион. – Я пришел за ними. Ее высочество обеспокоена отсутствием новостей от вас и еще тем, что мессер Джуффредо не появлялся у нее уже полмесяца.

– Джуффредо струсил, слабак. Возвращаясь в последний раз из дворцового сада, он решил, что за ним следят, и наотрез отказался опять идти туда.

Итак, решил Белларион, что бы они ни замышляли, это, по крайней мере, была не любовная интрига. Джуффредо, видимо, являлся всего лишь посыльным, а пятидесятилетнего тучного Барбареско трудно было представить себе в роли воздыхателя.

– Неужели нельзя было послать во дворец кого-нибудь другого?

– Посыльного, мой друг, не так-то просто найти. Тем более что за эти две недели ничего не прояснилось и срочной нужды в нем просто не было.

– А разве не нужно было сообщить об этом принцессе, – хотя бы для того, чтобы успокоить ее?

Барбареско откинулся в кресле и, сцепив на брюхе пухлые руки, такие же красные, как и его лицо, серьезно посмотрел на Беллариона.

– Вы ведете себя так, словно наделены особыми полномочиями, молодой человек. Почему вы пользуетесь таким доверием принцессы?

Белларион был готов к такому вопросу.

– Я служу переписчиком во дворце, и круг моих обязанностей позволил мне сблизиться с принцессой.

Это была смелая ложь, но Белларион рассчитывал на свою ученость, которая при необходимости могла бы выручить его.

Синьор Барбареско понимающе кивнул.

– Чем вас заинтересовали ее высочество?

Белларион улыбнулся с легкой укоризной.

– Трудно ли догадаться об этом?

– Я не хочу догадываться. Я спрашиваю.

– Ну, скажем… возможностью послужить ей, – туманно ответил Белларион, намекая на романтическую причину. Однако Барбареско воспринял это по-иному.

– Значит, вы не лишены честолюбия! Что ж, так и должно быть. Заинтересованность – лучший помощник в любом деле.

Он, в свою очередь, улыбнулся столь цинично, что Белларион сразу же усомнился в присутствии каких-либо идеалов в душе синьора Барбареско. Однако Белларион решил пока не проявлять своих чувств, рассчитывая на откровенность, которую его собеседник мог проявить в разговоре с человеком, близким ему по духу. Он тут же запустил очередной пробный шар.

– Ее высочество, как мне показалось, очень беспокоились о причинах вашего… м-м… бездействия.

Он постарался выбрать самое нейтральное слово и произнести его самым безразличным тоном, но Барбареско буквально подпрыгнул на месте.

– Бездействия! – взорвался он, побагровев и задыхаясь от ярости. Доказывая несправедливость обвинения, Барбареско пустился подробно излагать результаты своей предыдущей деятельности, и мало-помалу, задавая наводящие вопросы, делая выводы и строя вполне очевидные предположения, Белларион узнал не только о том, что происходит, но и всю предысторию этих событий.

Обширный и могущественный маркизат Монферрато в настоящее время управлялся маркизом Теодоро, регентом при несовершеннолетнем племяннике Джанджакомо, сыне великого Оттоне, павшего в неаполитанских войнах против брауншвейгской династии note 37Note37
  Великий Оттон – похоже, автор имеет в виду Оттона I Брауншвейгского, ставшего германским императором под именем Оттона IV (1182 – 1218); поддержанный гвельфами, он боролся за признание папой своего императорского титула в обмен иа ряд итальянских владений. Однако, утвердившись на престоле, он рассорился с папой из-за прав на владение Сицилийским королевством


[Закрыть].

Начиная с Гульельмо, великого крестоносца note 38Note38
  Великий крестоносец Гульельмо – это Гульельмо V Старый, маркиз Монферратский (1135-1188), участник Второго крестового похода; в конце жизни вернулся на Восток, где в 1185 г. попал в плен и умер в неволе


[Закрыть], все правители Монферрато отличались воинственным нравом, а само государство считалось кузницей солдатских кадров. Сто лет тому назад, после смерти единственного наследника по Мужской линии Джованни Справедливого, правление перешло к Теодоро I, младшему сыну сестры Джованни Виоланты, чьим мужем был император Восточной империи Андроник Комнин Палеолог [Джованни Справедливый – маркиз Монферратский Джованни II (1338– 1372). Виоланта – дочь «великого» маркиза Гульельмо VII (1253– 1292), вышедшая замуж за императора Восточной Римской (или Византийской) империи Андроника Палеолога. Теодоро I правил в 1305-1338 гг.].

Надо сказать, что кровь Палеологов мало повлияла на характер монферратских правителей, и теперешний регент, Теодоро, не оказался исключением из правила, если не считать таким исключением присущие ему необычайную хитрость и любовь к интриге – качества, которые редко встречаются среди военных. Все дело в том, что маркиз Теодоро Получил воспитание при дворе своего дяди Джангалеаццо, герцога Миланского note 39Note39
  Джангалеаццо (в традиционном написании – Джан Галеаццо) Висконти (1351– 1402) – герцог Миланский (с 1395) и Ломбардский (с 1397)


[Закрыть], который заслужил прозвище Великая Ехидна, намекавшее одновременно и на характер его обладателя, и на змею – эмблему их рода. Теодоро с восхищением наблюдал, какими изощренными способами Джангалеаццо устранял неугодных и с каким дьявольским искусством умел устраивать все таким образом, что его противники совершали опрометчивые поступки, навлекавшие гнев своих же родственников или подданных.

Он помнил об Альберто д'Эсте note 40Note40
  Альберто Эсте – похоже, автор имеет в виду основателя рода Альберто Аццо II дельи Обертенсе (умер в 1097), принявшего имя по одному из своих владений – Эсте


[Закрыть], по наущению герцога Миланского зверски расправившемся почти со всеми своими родными и вызвавшем гнев феррарцев своим злодеянием. Он знал, как было подделано любовное письмо, якобы отправленное секретарем его дорогого друга к жене правителя Мантуанского маркизата Франческо Гонзаги note 41Note41
  Франческо Гонзага – речь идет о Франческо I, генеральном капитане Мантуи (1382-1487; капитаном в средневековой Италии называли любого военачальника)


[Закрыть], и что дело закончилось сперва убийством невинной женщины – кузины самого герцога – и жестокой казнью несчастного чиновника, а затем восстанием жителей Мантуи против своего звероподобного синьора. В обоих случаях Джангалеаццо приглашали принять правление над обезглавленными государствами; такой метод завоевания являлся, по его мнению, куда менее дорогостоящим, чем снаряжение больших армий, и в то же время значительно более эффективным, поскольку завоеватель никогда не может быть уверен в лояльности покоренных силой людей.

Несомненно, что к концу жизни Джангалеаццо основал бы целое королевство, охватывавшее всю Северную Италию, но в 1402 году он умер от чумы.

Годы, проведенные в школе герцога, не прошли для маркиза Теодоро впустую. Например, он узнал, что любовь толпы завоевывается добродетелью и благородным поведением, но на отдельно взятого человека сильнее всего воздействуют самые низменные страсти. На этой элементарной истине, по словам Барбареско, была построена вся политика маркиза Теодоро, направленная в конечном счете на низвержение законного наследника монферратского престола, юного Джанджакомо. Щедро раздавая награды и должности, проявляя показное расположение к слабым и строгость к сильным, верша суд и расправу с умеренностью и милосердием, регент снискал себе всеобщую любовь и уважение. И параллельно, шаг за шагом, велась тайная деятельность, подрывающая авторитет его племянника и обрекающая того на униженное положение, результатом которой должен был стать его добровольный отказ от власти в пользу регента маркиза Теодоро.

Этому способствовала сама слабость характера юноши, и маркиз Теодоро прилагал все усилия, чтобы как можно больше испортить его. Учитель Корсарио, отъявленный мошенник с непомерными амбициями, только развращал ум и характер юноши, вместо того чтобы воспитывать в нем добродетели и развивать его интеллект. Каструччо, синьор Фенестрелла, первый камергер note 42Note42
  Камергер – высокое придворное звание при княжеском или монаршем дворе


[Закрыть], был промотавшимся игроком, успевшим спустить с рук свое имение едва ли не в тот же день, когда вступил в обладание им, и нетрудно догадаться, с какой целью регент сделал его постоянным спутником юноши.

В этом месте рассказа Белларион прервал его:

– Мне кажется, что регент поступает несколько неосторожно. Всем известно, что именно он назначил Каструччо на эту должность и, следовательно, должен отвечать за его поведение.

Но Барбареско лишь пренебрежительно рассмеялся.

– Либо вы недостаточно наблюдательны, либо совсем не знаете ловкости нашего регента. Он не раз получал заявления, что Каструччо совсем неподходящий компаньон для будущего правителя Монферрато. Ну и что? Это оказалось для него лишь еще одной возможностью продемонстрировать свои отеческие добродетели н упрямство юноши. Как, заявляет он, регент может указывать принцу, который настолько привязался к мессеру Каструччо, что ни под каким предлогом не желает расставаться с ним? Разве он не прав?

Белларион нехотя согласился.

– Конечно, прав, – продолжал Барбареско, удивленный его несообразительностью. – Этот Каструччо знает, как завоевать любовь и восхищение юноши и чем разжечь его воображение. Трудно представить себе лучшее орудие для замыслов регента и худшего товарища для принца.

Далее Барбареско пояснил, что, пытаясь спасти своего брата и рассчитывая на помощь некоторых лишенных права собственности сеньоров Монферрато почти сплошь гвельфов, – принцесса Валерия организовала заговор против маркиза Теодоро с целью низложить его и передать власть в государстве в руки регентского совета до того времени, пока Джанджакомо не вступит в совершеннолетие, и он, Барбареско, рассчитывает стать главой этого совета.

– Жаль, что маркиз Теодоро успел заслужить любовь и уважение народа, – покачал головой Белларион.

– Небеса всегда поддерживают правое дело, – вскинув голову и важно выпятив грудь, ответил Барбареско.

– Я сомневаюсь вовсе не в помощи свыше, а насчет тех средств, которыми мы располагаем.

Это замечание, казалось, отрезвило Барбареско, оставившего мир сверхъестественного и вернувшегося на землю. Но его поведение несколько изменилось. Он стал скрытен и уклончив. Он сказал только, что не одинок в своем стремлении разоблачить политику регента. Не менее дюжины сеньоров работают сейчас в этом направлении. Остальные, по его словам, неизбежно присоединятся к ним, когда узнают всю правду о маркизе Теодоро.

Это, по-видимому, и было то сообщение, которое Беллариону предстояло передать принцессе, но столь скудная информация явно не устраивала юношу.

– Принцессе Валерии, – сказал он, – все это давно известно и ничуть не успокоит ее. Она требует чего-то более определенного.

Барбареско совсем не понравилась его настойчивость, но в конце концов он обещал назавтра собрать у себя главных соучастников заговора, так чтобы Белларион смог из первых рук узнать интересующие принцессу Валерию подробности.

Удовлетворенный, Белларион попросил разрешения остаться у Барбареско на ночлег, и его провели в убогую грязную комнату, мало отличавшуюся от остальных помещений в этом огромном запущенном доме. Лежа на жесткой постели, он размышлял о гнусном регенте, глупом мальчишке и великодушной принцессе, готовой взяться за сомнительно организованное дело, которое может стоить головы не только ей, но и ее никудышному братцу.