Текст книги "Белларион"

– У вас осталось хотя бы чувство приличия? – съязвил Карманьола.

– А вы не можете похвастаться даже этим. Бог создал вас дураком, тут уж ничего не поделаешь.

– Забрать его!

Стражники грубо схватили Беллариона за руки, и он, не проронив более ни слова, позволил им увести себя.

Едва дверь за ними закрылась, как Штоффеля буквально прорвало. Он кричал, умолял, доказывал, обзывал и даже угрожал поднять своих швейцарцев, чтобы помешать капитанам во главе с Карманьолой осуществить свой преступный замысел.

– Да послушайте же! – сурово оборвал его Карманьола, и в наступившей тишине до них донесся снизу гул разъяренных голосов. – Это голос армии, голос тех, кто был предан и искалечен прошлой ночью в провалившемся штурме, отвечает вам. Кроме вас и ваших швейцарцев, едва ли найдется хоть один солдат, который не потребует смерти Беллариона.

– Вы хотите сказать, что успели разгласить обо всем еще прежде, чем допросили Беллариона? О Боже, да вы настоящий злодей, Карманьола! Вы всегда завидовали Беллариону черной завистью, и теперь это толкает вас на убийство. Но берегитесь, как бы вам самому не остаться без головы!

Но они просто отмахнулись от него и вытолкали его прочь, а затем стали решать, что же им делать с Белларионом.

Глава XI. ОБЕЩАНИЕ

Капитаны единодушно высказались за вынесение смертного приговора Беллариону. Единственными воздержавшимися были маркиз Джанджакомо и его сестра. Принцесса Валерия пришла в ужас от того, как быстро была решена судьба человека, сколь бы он ни заслуживал наказания; ее не могли не тронуть снисходительность и мужество Беллариона, отказавшегося вызвать ее брата на поединок, но самое главное – само поведение Беллариона заставило ее усомниться в его виновности.

– Я с радостью умыл бы руки и отослал Беллариона хоть ко всем чертям, – пробовал успокоить ее Карманьола, изо всех сил пытаясь выглядеть перед ней благородным рыцарем, ставящим чувство долга превыше всего, – тем более что вы просите меня об этом, а сам он считает, что я ненавижу его. Но обстоятельства – и прежде всего беспокойство о вашем будущем и о будущем вашего брата – не позволяют мне сделать этого. Вся армия, за исключением Штоффеля и его швейцарцев, требует его смерти. Дело зашло слишком далеко.

Капитаны энергично закивали в знак согласия, однако юный маркиз поспешил возразить им:

– И все-таки я не могу с уверенностью назвать Беллариона предателем, – заявил он, к их немалому удивлению, – и не хочу оказаться причастным к его осуждению.

– Но вы же видели это письмо, которое… – начал было Карманьола.

– …могло быть подброшено моим дядей, как и утверждал Белларион, с тем чтобы избавиться от опасного врага, – раздраженно прервал его юноша.

Карманьола почувствовал укол своему тщеславию, но это только заставило его укрепиться в своих намерениях.

– Значит, этому тщеславному хвастуну удалось повлиять на вас своими разглагольствованиями?

– Скорее уж своими поступками. Он мог бы вызвать меня на поединок, если бы захотел. Однако он не воспользовался моей слабостью и не стал биться со мной. Разве так поступают мошенники?

– Конечно, – энергично ответил Карманьола. – Этой хитростью он хотел склонить вас на свою сторону. Ему – как и всем нам – прекрасно известно, что суверенные правители не подчиняются законам рыцарства. Он знал, что вы имели полное право выставить своего представителя на поединок, если бы он того потребовал.

– Почему же тогда вы промолчали об этом? – спросила его принцесса.

– Потому, что он сам не стал настаивать на поединке. О, поверьте мне, мадонна, мне меньше всего хочется пачкать руки кровью Беллариона, – с оттенком печали в голосе произнес он. – Но я поступаю так, как повелевает мне долг, и я не в силах игнорировать мнение наших капитанов, единодушно требующих смерти предателя.

Капитаны горячо поддержали заявление Карманьолы, но Джанджакомо вновь повторил, что не желает участвовать в этом деле.

– От вас этого и не требуется, – заверил его Карманьола. – Вы, синьор, можете постоять в сторонке, пока будет вершиться правосудие.

– Синьоры, – взмолилась принцесса, – я умоляю вас проявить милосердие и отправить его к герцогу. Пусть ответственность за смерть Беллариона ляжет на его господина.

Карманьола поднялся со своего места.

– Мадонна, – сказал он, – то, о чем вы просите, угрожает мятежом. Завтра я либо отправлю голову Беллариона его союзнику в Верчелли, либо наши люди выйдут из повиновения, что будет означать конец всей кампании. Забудьте о своих страхах и сомнениях. Его вина очевидна. Вспомните хотя бы о его намерении снять осаду Верчелли, и вы увидите, чьи интересы он отстаивает.

С тяжелым сердцем она опустилась на стул.

– Но вы даже не спросили его о том, что он намеревался делать дальше, – напомнила она ему.

– А зачем? Этот бойкий болтун постарался бы одурачить нас очередной выдумкой.

Беллуно поднялся из-за стола.

– Мы можем идти, синьор? – спросил он.

– Солдаты внизу становятся все нетерпеливее, – поддержал его Уголино да Тенда, – Пора успокоить их.

– Да, идите с Богом, – согласился Карманьола. – И не забудьте известить Беллариона о нашем решении, Беллуно. Скажите ему, чтобы он готовился к смерти. Завтра, еще до рассвета, его душа расстанется с телом…

– О Боже! А вдруг мы заблуждаемся! – простонала принцесса.

Позвякивая шпорами, капитаны вышли из зала. Когда дверь за ними закрылась, Карманьола не спеша подошел к пылавшему очагу и сапогом поворошил поленья, рассыпавшие снопы искр.

Затем он повернулся к принцессе и укоризненно посмотрел на нее.

– Почему вы совсем не доверяете мне, Валерия? Разве я принял бы такое решение, если бы не был абсолютно убежден в своей правоте?

– Но вы можете ошибаться. Вспомните: ведь это случалось раньше.

Ему явно не понравились ее слова, откровенно намекавшие на его недавние промахи.

– А вы? – словно в пику ей, спросил он. – Неужели вы ошибались все эти годы? Вспомните-ка о смерти вашего друга, графа Спиньо, и о том, что за ней последовало. Это кровь графа Спиньо вопиет сейчас из могилы об отмщении.

– Ах! Вы правы, я совсем забыла об этом, – призналась она.

– Но почему вы не хотите как следует допросить перебежчика? – вскричал Джанджакомо.

– А зачем? Многое ли он сможет добавить к тому, что нам уже известно? Все и так ясно, синьор маркиз.

Тем временем Беллуно спустился в подземелье замка, где в маленькой камере был заперт Белларион.

Ни один мускул не дрогнул на лице Беллариона, когда он услышал свой приговор. Он попросту не поверил словам Беллуно. Все произошло слишком внезапно, чтобы можно было относиться к этому всерьез. Неужели боги столь стремительно вознесли его к вершинам славы лишь для того, чтобы, словно игрушку, вновь швырнуть его вниз? Что ж, возможно, они хотят позабавиться над ним, но вряд ли это зайдет слишком далеко.

Поэтому вместо ответа он всего лишь протянул Беллуно связанные руки и попросил разрезать веревки. Беллуно молча покачал головой.

– Зачем такая бессмысленная жестокость? – с негодованием спросил Белларион. – На окнах – решетки, за железной дверью наверняка стоит часовой. При всем желании не смогу сбежать отсюда.

– Со связанными руками у вас не возникнет даже желания сделать это.

– Я готов дать слово чести, что останусь здесь.

– Вас обвинили в предательстве, а вам должно быть прекрасно известно, что предателям не верят на слово.

– Тогда убирайтесь к дьяволу, – сказал Белларион, чем привел Беллуно в неописуемую ярость.

Он позвал стражника и приказал ему связать вместе еще и лодыжки арестанта, так что теперь Белларион мог передвигаться по камере лишь короткими прыжками, постоянно рискуя завалиться на бок. Оставшись в одиночестве, он сел на одном из двух стульев, вместе со столом составлявшими всю обстановку холодной сырой камеры, и задумался. Он покачал головой и даже улыбнулся, вспомнив об отказе Беллуно развязать его.

«Чтобы выбраться отсюда, я нарушил бы не только слово чести, – подумал он. – И только полный идиот стал бы упрекать меня в этом».

Он окинул взглядом голые стены камеры, затем встал, допрыгал до окна, расположенного на уровне его груди, и, опершись о край гранитного подоконника, выглянул наружу. Окно выходило на внутренний двор замка, где бездельничали солдаты Карманьолы, так что путь спасения, если он и существовал, лежал явно не в этом направлении.

– Дурачье! – выругался он и запрыгал обратно к стулу. Погрузившись в размышления, он сидел там до тех пор, пока ему не принесли горбушку хлеба и кувшин вина.

– Как же я смогу есть и пить? – спросил он своего тюремщика, протягивая ему связанные руки.

– Это ваше дело, – услышал он безжалостный ответ. Пользуясь двумя руками как одной, ему с трудом удалось справиться со своим скудным ужином, а затем он провел несколько часов у окна, терпеливо перетирая опутывавшие его запястья веревки о грубый, неровный край подоконника и время от времени делая продолжительные перерывы, чтобы восстановить в руках кровообращение.

Когда сгустились сумерки, он принялся кричать что было сил, и вскоре в его камере появился тюремщик.

– Если вы торопитесь умереть, синьор, – насмешливо сказал солдат,

– то прошу вас набраться терпения. Вас задушат на рассвете.

– Неужели я должен сдохнуть, как собака? – яростно напустился на него сидевший за столом Белларион. – Или я так и не дождусь священника, чтобы исповедать свои грехи?

– О-о! Ах! Священника? – покачал головой стражник и отправился к Карманьоле.

Не найдя ни его, ни кого-либо из капитанов – все они в тот момент отсутствовали, располагая своих людей в боевых порядках против Штоффеля и его швейцарцев, угрожавших освободить Беллариона силой, – он решил обратиться к принцессе и ее брату.

– Мессер Белларион спрашивает священника, – сообщил он юному маркизу.

– Почему никого не послали за ним? – воскликнул шокированный Джанджакомо.

– Исповедь начнется незадолго до прихода палача, – объяснил ему солдат.

– Черт бы вас всех побрал! – приглушенно выругался Джанджакомо. – Немедленно пошлите к Беллариону священника. Пусть кто-нибудь съездит за ним.

Прошло более часа, прежде чем стражник ввел в камеру к Беллариону высокого худощавого монаха в длинной черной рясе ордена доминиканцев. Стражник поставил на стол фонарь и с состраданием взглянул на Беллариона, по-прежнему сидевшего за столом со связанными руками и ногами. Но, едва за ним закрылась дверь, как Белларион резко встал со своего стула, и, к великому изумлению доминиканца, веревки, опутывавшие нуждавшегося в исповеди несчастного, спали словно сами собой. Крепкие руки проворно схватили монаха за горло, так что тот не успел произнести ни звука. У своего уха он услышал яростный шепот:

– Если хочешь жить – веди себя тихо. Стукни дважды ногой о землю, если согласен молчать, и я отпущу тебя.

Нога священника лихорадочно забарабанила по земле, и Белларион ослабил свою хватку.

– Запомни: если пикнешь, я немедленно задушу тебя.

– Зачем? Зачем ты напал на меня? – жадно ловя ртом воздух, зашептал монах. – Я пришел, чтобы утешить тебя и…

– Я лучше знаю, зачем ты пришел, брат мой, – перебил его Белларион. – Ты думал, что утешишь меня обещанием вечной жизни. Но я очень надеюсь, что твое появление здесь позволит мне продлить существование в этом бренном мире. Мы отложим исповедь на потом, до худших времен.

Через полчаса в дверях камеры появилась высокая фигура монаха с накинутым на голову капюшоном и с фонарем в руках.

– Возьми фонарь, сын мой, – почти шепотом сказал он тюремщику. – Твой пленник хочет побыть в темноте, наедине со своими мыслями.

Солдат взял фонарь в одну руку и запер дверь на задвижку. Однако этот монах показался ему каким-то странным. Он резко повернулся и поднял фонарь к самому его лицу.

В следующую секунду он распластался на земле и, прежде чем потерять сознание, успел узнать в человеке, сидевшем у него на груди и душившем его, своего арестанта.

Белларион потушил фонарь, оттащил бесчувственное тело солдата в темный угол тускло освещенного коридора, поправил свою рясу и капюшон и поспешил во двор замка.

Никто из слонявшихся там солдат, увидев его чуть сгорбленную фигуру, не усомнился, что это тот же самый монах, который приходил исповедать Беллариона. Пробормотав «Pax vobiscum» note 114Note114
  Мир вам (лат.)


[Закрыть], он миновал услужливо распахнутую перед ним боковую дверь в стене замка, пересек узкий мостик, переброшенный к ней через ров, и, оказавшись на свободе, торопливой походкой направился на юг, в сторону расположения отряда Штоффеля.

Была почти полночь, когда он, в своем монашеском одеянии, предстал перед изумленным Штоффелем, облаченным в боевые доспехи, и весть о его появлении распространилась среди швейцарцев подобно молнии.

– Мы уже собирались идти выручать вас, – сказал ему Штоффель.

– Это безнадежное дело, Вернер. Что вы смогли бы сделать против трех тысяч человек, готовых встретить вас?

Однако на сердце у него потеплело, когда он услышал из уст Штоффеля еще одно подтверждение его доверия и лояльности к нему.

– Думается, наши шансы на успех были бы не столь уж малы, хотя бы потому, что наши люди настроены решительно, чего наверняка нельзя сказать о противоположной стороне.

– А стены замка Квинто? Вы понапрасну разбили бы свои головы, штурмуя их. Я вижу, нам всем повезло, что мне удалось выкрутиться целым и невредимым из этой заварухи.

– Что мы теперь будем делать? – спросил Штоффель.

– Отдайте приказ немедленно сниматься с лагеря. Мы идем в Мортару, к отряду Белой Собаки, с которым мы столь опрометчиво разделились. Мы еще покажем Карманьоле и этим монферратским принцам, на что способен Белларион.

А в Квинто, когда там стало известно о побеге Беллариона, воцарились смятение и растерянность; послали за Карманьолой и другими капитанами, однако прошло немало времени, прежде чем их удалось разыскать и они собрались в замке, чтобы подробно узнать о случившемся из уст полураздетого монаха и солдата с забинтованной головой. Побег Беллариона настолько ошеломил всех, что поначалу никто не знал, что же делать дальше. Наконец было решено двинуть всю армию на лагерь швейцарцев, поскольку, по общему мнению, Белларион находился именно там. Однако Карманьола опоздал: швейцарцы, отдавая себе отчет в том, какая опасность кроется в промедлении, ушли, даже не свернув свой лагерь.

– Сейчас они наверняка движутся к Мортаре, – сообщил Карманьола принцессе, вернувшись в Квинто после неудачной попытки перехватить Беллариона. – Отправиться за ними в погоню означало бы снять осаду с Верчелли, чего и добивался этот предатель, и мы даже не знаем, какой дорогой они воспользовались.

Проклиная всех и вся, он беспокойно расхаживал взад и вперед по залу, и принцесса, наблюдая за ним, не могла не вспомнить о том, с каким спокойствием выслушал Белларион вынесенный ему здесь же несколько часов назад приговор и насколько галантно вел себя при этом. Почти неосознанно она сравнивала поведение обоих капитанов, и выводы, которые она делала, были отнюдь не в пользу Карманьолы.

– Эмоции вам не помогут, Карманьола, – наконец сказала она, и в ее тоне проскользнули неприязненные нотки.

Он как вкопанный остановился перед ней.

– А как вы думаете, мадонна, откуда они взялись? – воскликнул он.

– Может быть, это я что-то потерял или чего-то лишился? Ха! Да я волнуюсь только из-за вас.

– Из-за меня?

– Вы, наверное, не представляете себе последствия, к которым приведет бегство Беллариона и его швейцарцев. Под Мортарой стоят люди в основном из его собственной кондотты, отряда Белой Собаки, – черт побери, хорошенькое названьице! – которые безоговорочно доверяют ему, а остальных этому прожженному мошеннику не составит труда уговорить последовать за ним. Таким образом в его распоряжении окажется армия, насчитывающая около четырех тысяч человек, что существенно больше, чем осталось у нас.

Она с тревогой взглянула на него.

– Вы хотите сказать, что они могут напасть на нас?!

– Наверняка! Мы ведь уже знаем, чего он добивается. И сегодняшние события дают ему в руки прекрасный повод осуществить свои планы и выйти сухим из воды, оправдавшись, при необходимости, перед герцогом. Для него все складывается как нельзя более благоприятно – я бы сказал даже, благоприятнее некуда, – чего, увы, нельзя сказать о нас.

– В таком случае мы проиграли, – потерянно проговорила принцесса,

– Ведь мы окажемся между двух огней: с одной стороны – армия Беллариона, а с другой – мой дядя.

Но неуемное тщеславие Карманьолы не позволило ему согласиться с этим доводом.

– Неужели вы сомневаетесь во мне? – пренебрежительно рассмеявшись, сказал он. – Я отнюдь не новичок в военном деле. Да что там говорить: как я могу потерпеть поражение, когда иду в бой только ради вас! Я немедленно предприму необходимые меры и завтра же отправлю письмо к герцогу с сообщением об измене Беллариона и просьбой о подкреплении. Можете не сомневаться: мы их получим; Филиппе Мария не тот человек, чтобы оставить безнаказанными своих взбунтовавшихся капитанов.

Его уверенность передалась ей. Красивый, сильный, не успевший снять с себя полностью все доспехи, он показался ей в эту минуту истинным воплощением бога войны.

– Простите мои сомнения, друг мой, – сказала она, протягивая ему руку. – Мои страхи недостойны вас.

Он схватил ее за руку, она поднялась с кресла, и он привлек ее к себе.

– О, Валерия, как я люблю твою храбрость и все в тебе. Ты моя, Валерия! Бог создал нас друг для друга.

– Еще нет, – ответила она, чуть улыбнувшись и потупив взор.

– Но когда же? – пылко спросил он.

– Когда мы выгоним Теодоро из Монферрато.

Он сжал ее в объятьях, так что его доспехи сделали ей больно.

– Это обещание, Валерия?

– Обещание? – эхом откликнулась она на его вопрос. – Я клянусь, что тот, кто сделает это, сможет по праву потребовать моей руки.

Глава XII. ДОЛГ КАРМАНЬОЛЫ

В ту же ночь синьор Карманьола заперся в маленькой комнатке на первом этаже замка Квинто и принялся сочинять письмо к его высочеству герцогу Миланскому. Это оказалось сколь непростым делом для него, никогда не усердствовавшего в науках, столь же и необычным – и по этой причине ему никогда не приходила в голову мысль обзавестись секретарем.

Последующие четыре дня прошли, несмотря на все ожидания, без каких-либо серьезных происшествий – не считая того, что Карманьола все никак не мог закончить свое письмо. Но в воскресенье, когда принцесса и ее брат, вернувшись после мессы, находились вдвоем в том же самом зале, где решалась судьба Беллариона, дверь неожиданно распахнулась и на пороге появились двое мужчин; один из них был маленький, худощавый и подвижный, словно обезьяна, другой же был ему полной противоположностью: высокий, дородный и краснолицый, с голубыми смелыми глазами под почти сросшимися на переносице густыми черными бровями.

Вошедшие низко поклонились, приветствуя номинальных монферратских правителей, но не успели они даже выпрямиться, как брат и сестра вскочили из-за стола, за которым сидели, и устремились к ним навстречу.

– Барбареско! – радостно вскричала Валерия, протягивая к ним руки.

– И Казелла!

– А еще пятьсот беглецов из Монферрато, гвельфов и гибеллинов, – добавил Барбареско, вразвалочку подходя к ней, – которых мы собрали в Пьемонте и Ломбардии, чтобы усилить армию непобедимого Беллариона и свести счеты с синьором Теодоро.

Они поцеловали ее руку, а затем – руку ее брата.

– Синьор маркиз! – горячо воскликнул Казелла, окинув одобрительным взглядом стройную фигуру юноши. – Вы так выросли, что вас не узнать. Мы ваши слуги, синьор, и ваша сестра может подтвердить это. Много лет мы трудились и страдали ради вас. Но наши испытания, так же как и ваши, синьор маркиз, подходят к концу. Теодоро обложен в своем логове, и мы прибыли, чтобы помочь вам выкурить его оттуда.

Прибытие подкреплений в столь трудный час было как нельзя кстати, и принцесса решила, что это добрый знак. Слугам были немедленно даны указания принести подогретое вино, и, пока гости потягивали обильно приправленный пряностями напиток, принцесса рассказывала им о недавних событиях.

Узнав о дезертирстве Беллариона и более чем половины армии, Барбареско и Казелла помрачнели, и от их былой восторженности не осталось и следа.

– Неужели Белларион оказался агентом Теодоро? – воскликнул нахмурившийся Барбареско.

– К сожалению, у нас имеются неопровержимые доказательства его вины, – с грустью в голосе ответила ему принцесса и рассказала о перехваченном Карманьолой письме. – Но что тут странного? – продолжала она, заметив его недоуменный взгляд. – Разве вы впервые слышите об этом?

– Нет, мадонна; я помню, что однажды – в ту ночь, когда погиб граф Спиньо, – я думал так же, как вы. Но еще до восхода солнца я уже знал, почему Белларион убил его.

– Вы? – прерывающимся от волнения голосом спросила принцесса, и кровь отхлынула от ее лица, так, что даже губы ее побелели. Она нервно рассмеялась: – Спиньо был нашим лучшим другом – моим и моего брата.

Барбареско медленно покачал головой, и Джанджакомо замер в напряженном ожидании.

– Увы, принцесса, Спиньо, которому мы все безоговорочно доверяли, являлся шпионом маркиза Теодоро.

– Что?

Ей показалось, что мир вокруг нее превратился в покачивающийся, клубящийся туман, сквозь который до нее, словно издалека, доносился монотонный голос Барбареско:

– Когда мы, глухой ночью, обнаружили мертвого Спиньо, в той комнате, куда мы заперли Беллариона, нам все стало ясно. Как он попал туда? Ведь Белларион, по нашему единодушному мнению, был агентом Теодоро, и, если бы Спиньо не освободил его, мы бы без всякого снисхождения расправились с ним уже на другой день. Своим поступком граф Спиньо изобличил себя в глазах Беллариона и был убит им. Для нас оставалось загадкой только одно: отчего между шпионами маркиза Теодоро возникло такое непонимание, – впрочем, мы скоро разобрались с этим недоразумением.

– Действительно, все это нетрудно объяснить, – затаив дыхание, произнесла Валерия, – но только в том случае, если у вас имеются веские доказательства вины Спиньо, а не одни предположения.

– Какие там предположения! – рассмеялся Казелла. – В ту ночь, когда мы поняли, что нам ничего не остается, как спасаться бегством, мы сперва решили заглянуть в дом, где остановился Спиньо, и нашли там письмо, которое должно было быть доставлено адресату в случае смерти или исчезновения графа. Внутри конверта мы обнаружили листок с нашими именами и указанием деятельности, которой занимался каждый из нас во время подготовки заговора против регента.

– Это письмо, – добавил Барбареско, – было заготовлено графом на случай возможного разоблачения, с тем, чтобы, угрожая им Теодоро, он мог бы вынудить нас воздержаться от применения к нему решительных мер. Ну и хитрец оказался ваш самый лучший и преданный друг граф Спиньо, и если бы не Белларион…

Он развел руками и рассмеялся.

– Но вы утверждали, мадонна, – вмешался Казелла, – что у вас имеется иное объяснение случившемуся, своего рода недостающее звено в цепи?

Но она словно не слышала его. Она сидела, уронив голову, и ее руки безжизненно лежали у нее на коленях.

– Значит, это правда. Все, что он говорил, было правдой! – словно обращаясь к себе самой, отрешенно произнесла она. – А я не верила ему и… О Боже! – неожиданно вскричала она. – С моего согласия его едва не задушили, и кроме того…

– Кроме того, – безжалостно оборвал ее брат, – вы вместе с этим хвастливым дураком Карманьолой заставили его покинуть армию и, вполне вероятно, настроили его против нас.

Как раз в этом момент Карманьола, с перепачканными чернилами пальцами и всклокоченными волосами, входил в зал, но, услышав слова Джанджакомо, замер на пороге и, придав себе надменно-величественный вид, поинтересовался:

– Что тут происходит?

Джанджакомо за всех ответил ему. Карманьола сначала покраснел, затем побледнел, но потом сумел взять себя в руки и не спеша приблизился к ним.

– Я ничего не знаю о том, что вы здесь обсуждаете, – снисходительно улыбнувшись, объяснил он. – И меня это не касается. Меня куда больше беспокоит то обстоятельство, что Белларион находился в переписке с Теодоро и обещал снять осаду Верчелли. Вина Беллариона подтверждается самим фактом его бегства и тем, что сейчас он наверняка замышляет погубить нас. Поэтому вам следовало бы взвесить ваши сильные слова, прежде чем адресовать их мне, спасшему вас от полного краха.

Его величественный вид произвел впечатление на всех, кроме Валерии.

– Не забывайте, Карманьола: только моя уверенность в том, что он всегда был агентом Теодоро, заставила меня прислушаться к вашим аргументам, – ответила она ему.

– А как же письмо? – с оттенком раздражения спросил Карманьола.

– Покажите же, ради Бога, это письмо! – густо пробасил Барбареско.

– Кто вы такой, чтобы выставлять требования, синьор? Я даже не знаю, как вас зовут.

Принцесса представила ему своих гостей.

– Это мои старые, верные друзья, синьор Карманьола; они прибыли сюда, чтобы послужить мне, и привели с собой столько людей, сколько смогли собрать. Позвольте мессеру Барбареско ознакомиться с письмом.

Карманьола с недовольным видом достал из висевшей у него на поясе кожаной сумочки письмо и вручил его Барбареско. Тот не спеша оглядел со всех сторон листок пергамента, развернул его и углубился в чтение, а Казелла подсматривал в текст через его плечо. Прочитав до конца письмо, Барбареско отложил его в сторону и с невыразимым удивлением посмотрел сперва на Карманьолу, а затем на принцессу Валерию и ее брата.

– О Боже, мессер Карманьола! У вас репутация бесстрашного бойца, и я не сомневаюсь в вашей честности. Но я склонен больше доверять вашей силе, чем вашему уму.

– Синьор!

– О да, нет ничего проще, чем выпятить грудь колесом и негодуя завопить. Но попробуйте хоть разок пошевелить своими мозгами, – сардонически ухмыляясь, сказал Барбареско. – Маркиз Теодоро, вероятно, очень хорошо знал, с кем имеет дело, когда подбросил вам эту штуковину, и, клянусь, не будь Белларион так проворен, она сыграла бы свою роковую роль. Ну что вы вытаращились на меня! Прочитайте-ка письмо еще разок. Спросите себя, почему указаны полные имена отправителя и получателя и почему в нем не содержится ни крупицы ценной информации, кроме той, что Белларион предал вас. И когда вы найдете ответ, может быть, вы зададитесь главным вопросом: правда ли то, что там написано?

– Такие же доводы приводил и Белларион! – вскричал юный маркиз.

– К которым мы, увы, не прислушались, – с горечью в голосе добавила принцесса.

– В его положении всякий попытался бы выкрутиться, – фыркнул Карманьола. – Вы забываете, что в письме Теодоро обещает щедро наградить его, если…

– К черту весь этот бред, болван! – не выдержав, оборвал его Барбареско.

– Болван, синьор? Это вы мне? Клянусь…

– Синьоры, синьоры! – принцесса успокаивающе положила свою руку на локоть Барбареско. – Это неприлично по отношению к синьору Карманьоле.

– Я знаю, знаю. Я убедительно прошу простить меня. Но мне никогда не удавалось относиться к дуракам снисходительно. Я…

– Синьор, вы оскорбляете меня каждым своим словом. Вы…

– Мессер Карманьола, – Валерия попыталась унять их, – неужели вы не видите, что он всего лишь использует вас в качестве мальчика для битья вместо меня? Это я в его глазах дура, поскольку я больше всех нас виновата в происшедшем. Но мессер Барбареско слишком вежлив, чтобы сказать это напрямую.

– Вежлив? – хмыкнул Карманьола. – Даже с большой натяжкой я не назвал бы вежливым этого невоспитанного грубияна. И вообще, с какой стати он так ведет себя?

– Я же говорила вам, что это наш верный друг и только его любовь ко мне и моему брату заставляет его горячиться. Хотя бы ради меня, будьте терпеливы с ним, синьор.

Карманьола приложил руку к сердцу и поклонился, всем своим видом показывая, что ради нее он готов вынести любые унижения.

– Как попало к вам это письмо? – спросил Барбареско.

Джанджакомо ответил ему, и Валерия укоризненно добавила:

– А мы даже не допросили посыльного, хотя Белларион настаивал на этом.

– Справедливо ли порицать меня за это, мадонна? – воскликнул Карманьола. – Что ценного он мог бы сообщить нам? Стоило ли тратить на него время?

– Почему бы и нет? Давайте займемся этим сейчас, – предложил Барбареско.

– Зачем?

– Ну-у, скажем, чтобы немного скрасить свой досуг. Все равно нам больше нечего делать.

– Синьор, вы, похоже, решили испытать мое терпение, – с трудом сдерживаясь, ответил ему Карманьола. – Если бы не присутствие здесь ее высочества… Ну хорошо, я велю доставить сюда этого малого.

Однако Валерия потребовала позвать также и всех капитанов, которые голосовали за вынесение смертного приговора Беллариону. Она сообщила им о том, что узнала сегодня от Барбареско, а когда стражники привели в зал посыльного, невысокого перепуганного паренька, сама взялась допросить его.

– Не бойся ничего, мальчик, – доверительно обратилась она к нему.

– Если ты будешь говорить правду и не станешь лгать, тебе вернут свободу.

Стоявший рядом с ней Карманьола склонился к ее плечу и негромко произнес:

– Не опрометчиво ли вы поступаете, мадонна?

– Опрометчиво или нет, но я дала слово, – не терпящим возражений тоном ответила она и вновь переключила свое внимание на посыльного.

– Когда тебе дали письмо, тебя наверняка снабдили еще и подробными указаниями, куда его доставить, верно?

– Да, синьора.

– Что это были за указания?

– Какой-то рыцарь взял меня с собой на бастион, где находились еще несколько рыцарей и солдат. Один из них указал рукой за крепостную стену и велел мне идти туда. Если меня остановят, сказал он, я должен был спросить синьора Беллариона.

– Тебе советовали идти осторожно, скрываясь?

– Нет, мадонна, как раз наоборот: не таясь, чтобы меня заметили. Я говорю чистую правду, мадонна.

– На какой стороне расположен тот бастион, куда привел тебя рыцарь?

– На южной, мадонна, возле южных ворот; клянусь Всевышним, я не лгу вам.

Принцесса подалась вперед, и не одна она выдала движением свое волнение.

– Тебе сказали, чьи солдаты занимают осадные линии в том направлении, в котором тебя послали, – или, быть может, ты сам знал об этом?

– Я знал только то, что там солдаты армии Беллариона. И еще мне сказали, чтобы я шел все время прямо, никуда не сворачивая.

– Что ты мелешь? – вырвалось у Уголино да Тенды.

– Я говорю правду, чистую правду! – в ужасе воскликнул паренек. – Пускай Господь поразит меня немотой, если я солгал!

– Успокойся! Успокойся! – увещевающе обратилась к нему принцесса.

– Не сомневайся: мы знаем, что ты говоришь правду. Продолжай в том же духе и ничего не бойся.

Может быть, ты слышал какое-то имя, которое упоминалось в связи с тем сектором осадных линий, куда тебе велели идти?