Текст книги "Белларион"

Она вновь взглянула на него, и на этот раз по ее лицу разлилась странная бледность, а в глазах, всего лишь секунду назад столь ласковых и зовущих, появился стальной блеск.

– О, так, значит, ты говоришь о благодарности.

– А о чем же еще?

– В самом деле, о чем? Благодарность – величайшая из добродетелей. И разве ты не обладаешь всем набором добродетелей, Белларион?

Ему показалось, что она смеется над ним. Они въехали под сень раскидистых деревьев близлежащего перелеска, защитившего их от порывов северного ветра, но, чтобы смягчить возникший между ними холодок, требовалось нечто совсем иное.

Глава IV. ПРЕДВОДИТЕЛЬ

В ту осень 1407 года Фачино Кане впервые за последние десять лет позволил себе ненадолго удалиться от исполнения хлопотных обязанностей наместника и посвятил весь свой досуг образованию Беллариона. Фачино был одной из тех деятельных натур, которые просто не способны найти удовлетворение в ничегонеделании, но здесь, в Аббиатеграссо, он откровенно наслаждался тишиной и покоем и не раз говаривал, что никогда не чувствовал себя счастливее, чем этой осенью.

– Чем плоха такая жизнь? – как-то раз заметил он, совершая вместе с Белларионом вечернюю прогулку в парке, где паслись благородные олени.

– А что в ней хорошего? – возразил Белларион. – Человек создан совсем для другого. Я постепенно начинаю приходить к мысли, что монастырское умиротворение сродни скуке пастбища для скота.

– Ты быстро учишься, – улыбнулся Фачино.

– Мне просто есть с чем сравнивать, – ответил Белларион. – Вам нравится отдыхать здесь, как уставшему человеку приятно лечь в кровать после трудного дня. Но вряд ли кому захочется проспать всю свою жизнь.

– Дорогой философ, тебе нужно сочинить целую книгу подобных высказываний, чтобы люди могли черпать в ней сведения о жизни и не скучать.

Однако Фачино недолго предстояло наслаждаться столь понравившимся ему бездействием. Почти ежедневно в Аббиатеграссо стали приходить слухи о волнениях и беспорядках в Милане, и однажды, незадолго до Рождества, когда обильный снегопад вынудил их просидеть все утро возле пылающего камина в огромном зале охотничьего дворца, Фачино высказался за скорое возвращение в город.

Одно упоминание об этом вывело из себя графиню Бьяндратскую, уютно устроившуюся в кресле из орехового дерева.

– Ты ведь обещал, что мы останемся здесь до весны, – обиженным тоном произнесла она.

– Откуда мне было знать, что герцогство так быстро станет разваливаться на части, – ответил он.

– Ну и что? Разве это твое герцогство? Хотя оно давно уже было бы твоим, стоило тебе только захотеть.

– Тебе не терпится стать герцогиней, верно? – улыбнулся Фачино. Его голос звучал ровно, однако в нем ощущался скрытый оттенок горечи. К этой теме они возвращались уже много раз, хотя в присутствии Беллариона она возникла впервые. – К сожалению, на пути к этому существуют препятствия, преодолеть которые мне не позволяет мое понятие чести. Хочешь, чтобы я перечислил их?

– Я помню все их наизусть, – она недовольно надула губы, полные и красные, свидетельствовавшие о сильных внутренних переживаниях. – Однако никакие препятствия не смутили ни Пандольфо, ни Буонтерцо, а ведь их происхождение ничуть не выше твоего.

– Давай оставим в стороне вопрос о моем происхождении, дорогая.

– Ты не любишь, когда тебе напоминают о нем, – со злорадством в голосе поддела его графиня.

Он повернулся к ней спиной и подошел к одному из высоких слюдяных окон, шаркая ногами по полу, густо усеянному сосновыми иголками и веточками вечнозеленых растений, которые заменяли в зимнее время традиционную камышовую подстилку. Секунду он молча стоял у окна и разглядывал неуютный зимний пейзаж.

– Снег как будто усиливается, – произнес он наконец.

– Он еще сильнее валит на холмах возле Бергамо, где правит Пандольфо… – не желала уступать она.

Он резко повернулся к ней.

– И еще не разошелся на равнине неподалеку от Пьяченцы, где тираном Оттоне Буонтерцо, – с сарказмом в голосе перебил он ее. – Если вы не возражаете, синьора, давайте сменим тему.

– Нет, я возражаю.

– А я настаиваю, – в его голосе появились стальные командирские нотки.

Графиня рассмеялась и поглубже закуталась в свое роскошное горностаевое манто.

– Ну конечно, твоя воля – закон. И как только тебе надоест деревенская скука, мы тотчас уедем отсюда.

Он озадаченно поглядел на нее и нахмурился.

– Послушай, Биче note 70Note70
  Биче – уменьшительное от имени Беатриче


[Закрыть], – медленно проговорил он, – я и не подозревал, что тебе так нравится в Аббиатеграссо. Я помню, как ты сопротивлялась всякий раз, когда мы отправлялись сюда, и наш последний отъезд три месяца назад не составил исключения.

– Что, однако, не мешало тебе чуть ли не силком тащить меня.

– Не уклоняйся от ответа, – приблизился он к ней. – С чего это ты вдруг почувствовала привязанность к этому месту? Почему ты не хочешь вернуться в Милан, к развлечениям дворцовой жизни?

– Если ты собираешься искать всему причины, то считай, что я теперь предпочитаю созерцательность суете. Да и во дворце нынче не так уж весело. Но я легко могу себе представить, каким бы стал двор, будь у тебя хоть крупица честолюбия. Окажись на твоем месте кто угодно: Буонтерцо, Пандольфо, дель Верме, Аппиано, – любой из них давно бы стал герцогом, сумей он только снискать такую любовь народа, какой пользуешься ты.

– Меня любят только потому, что считают верным и честным, Биче, – не теряя самообладания, ответил Фачино. – Но это мнение изменится в тот самый момент, когда я стану узурпатором и буду вынужден править железной рукой, и вскоре…

– Значит, до сих пор ты правил… – попыталась она перебить его, но он продолжал:

– …вскоре меня будут презирать так же, как Джанмарию; со всех сторон мне начнут угрожать войной, и герцогство станет одним большим полем битвы.

– Точно так же было в самом начале правления Джангалеаццо. Однако это не помешало возвыситься ему, и Миланскому государству тоже! Победоносные войны всегда способствуют расцвету нации.

– Безалаберность Джанмарии довела Милан до нищеты. Как можно сейчас выжать из горожан достаточно денег, чтобы нанять войска для защиты государства? Поверь мне, это единственная причина, по которой осмелели Пандольфо, Буонтерцо и им подобные. Ты стала графиней Бьяндратской и будь довольна своим положением. А я постараюсь выполнить свой долг по отношению к сыну человека, которому я обязан всем, что имею, включая и свой титул.

– Ты дождешься, что однажды к тебе подошлют наемного убийцу. Чем отплатил тебе Джанмария за твою преданность? Сколько раз он уже пытался выбить тебя из седла?

– Я не собираюсь ни перевоспитывать его, ни переделывать себя.

– А хочешь, я скажу тебе, кто ты? – она резко подалась вперед в своем кресле, и черты ее лица очерствели от презрения и с трудом сдерживаемого гнева.

– Пожалуйста, говори, если от этого тебе станет легче. Мнение женщины не сделает меня ни лучше, ни хуже, чем я есть.

– Ты дурак, Фачино!

– Благодари Бога, что мое терпение лишний раз подтверждает это.

С этими словами он повернулся к ней спиной и вышел вон из зала. Словно забыв обо всем, она осталась сидеть в своем кресле, сгорбившись и подперев лицо руками, я невидящим взором глядела на огонь.

– Белларион, – позвала она наконец.

Но никто не отозвался. Она обернулась и увидела, что его кресло пусто, а в зале нет никого, кроме нее. Она раздраженно пожала плечами и вновь повернулась к огню.

– Он тоже дурак, слепой дурак, – сообщила она языкам пламени, пляшущим на огромных поленьях.

Они вновь собрались все вместе уже за обедом.

– Мы сегодня же возвращаемся в Милан, синьора, – спокойно сказал ей Фачино. – Я попрошу тебя поторопиться со сборами.

– Как сегодня! – со страхом в голосе воскликнула она. – О, ты нарочно решил досадить мне, чтобы показать свое главенство. Ты…

Прерывая ее, он многозначительно поднял руку, показывая ей письмо

– длинный, плотно исписанный кусок пергамента. Он велел слугам оставить их и вкратце пересказал полученные им новости.

Габриэлло от имени герцога писал, что Милану угрожает серьезная опасность. Эсторре Висконти, незаконнорожденный сын Бернабо, и Джованни Карло, его внук, совершили нападение на Милан и сожгли предместье около Тичинских ворот. В городе вот-вот разразится голод, и жители готовы взбунтоваться.

В довершение ко всему Оттоне Буонтерцо собирает армию, намереваясь вторгнуться в герцогство и извлечь максимальную выгоду из смуты. Его, Фачино, умоляют немедленно вернуться и возглавить защиту Милана.

И ты, как верный слуга, готов броситься выручать своего господина. Ты заслужил, чтобы Буонтерцо еще раз, как и год назад, выпорол тебя. И если ему это удастся, то уж он-то не упустит своего шанса стать герцогом Миланским. Он настоящий мужчина, этот Буонтерцо.

– Он будет герцогом Миланским только через мой труп, Биче, – улыбнулся Фачино. – И если это все-таки случится, постарайся не упустить возможность стать герцогиней – выйди за него замуж. Будь уверена, он укажет тебе, какое место должна занимать супруга в доме.

Все в спешке пообедали и через час были готовы к отъезду. Они отправились налегке, в сопровождении лишь нескольких слуг да двух десятков улан; рота швейцарцев под командованием Вернера фон Штоффеля и весь их багаж должны были прибыть в город на другой день.

Но в последний момент Фачино, пребывавший в задумчивости с тех пор, как встал из-за стола, отозвал Беллариона в сторону.

– У меня есть к тебе поручение, мой мальчик, – сказал он и достал из-за пазухи сложенный вчетверо пергамент. – Возьми десяток всадников и скачи во весь дух в Геную к Бусико, наместнику французского короля. Ты вручишь это письмо лично ему в руки. Теперь слушай: в нем изложена моя просьба нанять тысячу французских кавалеристов. Я готов заплатить за это хорошие деньги, но он жадный малый и может запросить больше. Я наделяю тебя полномочиями удвоить сумму, указанную в письме, – на этот раз я не намерен рисковать, имея дело с Буонтерцо. Но не дай Бусико заподозрить, что мы в отчаянном положении, иначе он взвинтит цену до небес. Скажи, что мне нужны люди для карательной экспедиции против взбунтовавшихся миланских вассалов.

Они обнялись и расстались. Уже садясь в крытую карету, предназначенную для поездок в непогоду, графиня поинтересовалась:

– А где Белларион?

– Он не едет с нами, – ответил Фачино.

– Почему? .. Ты решил оставить его в Аббиатеграссо?

– Нет, для него есть другое дело. Я отправил его с поручением.

– Какое дело? Какое поручение? – встрепенулась она, и ее обычно сонные глаза ожили и округлились.

– Оно не представляет для него опасности, – отрывисто бросил Фачино и, чтобы избежать дальнейших расспросов, вонзил шпоры в бока своей лошади.

– Эй, там, поехали! – прокричал он, выезжая в голову их маленького каравана.

Когда они прибыли в Милан, уже сгущались сумерки, тысячи горожан, каким-то образом узнавшие о возвращении Фачино, собрались на главной площади приветствовать его. Никогда прежде Фачино не видел такого искреннего выражения восторга и признательности со стороны миланцев, доведенных до отчаянья упорными слухами, что даже он, Фачино, не выдержал и бросил их на произвол судьбы и маниакального Джанмарии с его приспешниками.

Фачино был единственной надеждой горожан, в большинстве своем гибеллинов, и его появление в тяжелую минуту, когда со всех сторон грозила опасность, вселило в их сердца радость и надежду, возможно, преувеличенные, но от этого не менее искренние.

Но, въезжая в Старый Бролетто, Фачино поднял голову и встретился взглядом с герцогом, угрюмо наблюдавшим за ним из одного из окон. А за его плечом он успел заметить мрачное лицо делла Торре.

Они пересекли двор Арренго и остановились во дворе святого Готардо, и Алипранди, не гибеллин, а гвельф, бросился к ним, чтобы взять поводья лошади Фачино.

Фачино, в свою очередь, поспешил к карете и помог графине выйти.

Ему показалось, что она опиралась на его руку сильнее обычного, и, когда она подняла к нему лицо, он увидал, что оно было мокрое от слез.

– Ты видел! Ты слышал! – приглушенным, но от этого ничуть не менее взволнованным тоном произнесла она. – И ты еще сомневаешься? Ты все колеблешься?

– Я не сомневаюсь и не колеблюсь, – ответил он. – Я знаю свой путь и не сворачиваю с него.

Она издала звук, похожий на всхлипывание.

– А те, в окне? Джанмария и остальные – ты заметил их?

– Да, но я не испугался. Им не хватит мужества воплотить свою ненависть в дела. И, кроме того, я нужен им.

– Ты думаешь, так будет всегда?

– Давай поговорим об этом, когда ситуация прояснится.

– Тогда может оказаться уже поздно. Сегодня твой звездный час, Фачино, неужели ты не видишь этого?

– Честно говоря, пока я не увидел ничего нового – ни на улицах, ни во дворце. Идем же, синьора.

И разъяренная графиня, беря его под руку, мысленно прокляла день, когда она вышла замуж за человека, по возрасту годящегося ей в отцы и оказавшегося, ко всему прочему, еще и глупцом.

Глава V. МИЛАНСКАЯ КОММУНАnote 71Note71
  Миланская коммуна – коммунами в средние века назывались в Западной Европе самоуправляющиеся города; этот тип общественно-административного устройства сложился в XI в., в процессе борьбы горожан с феодалами, но для XIV в. такой термин уже является анахронизмом, поскольку тогда коммуны полностью подчинились власти сюзерена, что, кстати, хорошо показано в романе. У Сабатини речь идет просто о городском муниципалитете


[Закрыть]

– Как они вопили, собачьи дети! – такими словами приветствовал герцог знаменитого кондотьера, который оказался единственным из военачальников его отца, поддержавшим его в трудную минуту и не повернувшим против него оружие. – А меня, когда я сегодня утром проезжал через город, донимали дурацкими жалобами. Они, похоже, забыли, что такое быть подданными. Но я проучу их, клянусь костями святого Амброджо. Однажды они увидят, на что способен миланский герцог.

Немало людей собралось в тот вечер в огромной комнате, известной как зал Галеаццо, и, когда проницательные глаза Фачино Кане обежали толпу, от них не укрылись перемены, произошедшие за немногие месяцы его отсутствия.

Рядом с герцогом находился делла Торре, вождь партии гвельфов, глава великого рода Торриани, который когда-то соперничал с Висконти за власть в Милане, а позади них Фачино видел одних гвельфов: Казати, Бильи, Алипранди, Бьяджи, Порри и других, с женами и дочерьми. Сегодня они чувствовали себя как дома, хотя еще пару лет назад не посмели бы приблизиться на милю к дворцу Висконти. Единственным гибеллином среди встречавших был Габриэлло Мария, сводный брат герцога; грациозность его фигуры, правильный овал лица и золотисто-рыжие волосы невольно заставляли вспомнить о Джангалеаццо, но, увы, помимо дружелюбия Габриэлло не унаследовал ни одной из черт своего отца, с которой можно было бы по-настоящему считаться..

Фачино почувствовал, как в нем закипает гнев, но сумел сдержаться.

– Люди хотят видеть во мне спасителя герцогства, – сказал он, улыбнувшись одними губами. – Разве плохо воздавать должное тем, кто способен послужить нам?

– Как вы смеете попрекать его высочество! – изумился делла Торре.

– Вы хвастаетесь своей властью? – прорычал герцог.

– Я счастлив, что в отличие от Буонтерцо могу воспользоваться ею в ваших интересах.

Графиня, стоявшая чуть позади Фачино, мысленно улыбнулась. Эти идиоты сумели раздразнить Фачино куда лучше, что это удавалось сделать ей самой.

Габриэлло, однако, поспешил разрядить накалившуюся обстановку:

– Мы искренне рады приветствовать вас, синьор граф; вы прибыли как нельзя кстати.

– Гм-м! – буркнул герцог и косо посмотрел на него.

Но Габриэлло продолжал все в той же вежливой и дружелюбной манере:

– Его высочество весьма признателен вам за то, что вы немедленно откликнулись на его просьбу приехать.

Голос Габриэлло, номинально являющегося одним из двух наместников Милана – вторым был сам Фачино, – перевешивал мнение самого герцога, когда речь шла о делах, касающихся управления государством. И Фачино, нисколько не желавший ввязываться сейчас в пререкания, с готовностью ухватился за руку помощи, которую Габриэлло протягивал ему.

– Я не мог поступить иначе, – сказал он, – поскольку в мои обязанности входит защищать и его высочество, и герцогство.

Однако позже, присутствуя вечером на совете, Фачино не мог скрыть своего раздражения происходящим. Неприкрытая ненависть делла Торре, мстительная, безотчетная ревность герцога, которую тот не смог обуздать даже в трудную минуту, безнадежная некомпетентность Габриэлло

– все это заставило Фачино почти согласиться с Беатриче, что с его стороны глупо было продолжать служить там, где давно можно было командовать.

Стычка произошла, когда обсуждались средства, необходимые для отражения нападения Буонтерцо. Габриэлло сообщил, что силы герцогства не превышают тысячи наемников кондотты note 72Note72
  Кондотта (ит.) – договор государства с наемным войском; у автора употреблено как обозначение отряда наемников


[Закрыть] самого Фачино, которыми командовал его капитан, Франческо Бузоне Карманьола, и примерно пятисот пехотинцев миланского ополчения.

Фачино заявил, что этих войск совершенно недостаточно, чтобы противостоять Буонтерцо, и им потребуется еще не менее тысячи человек.

– Тысяча человек! – в ужасе воскликнул Габриэлло, и остальные члены совета определенно разделили его чувства. – Но это будет стоить целого состояния…

– Я отправил посланника к Бусико, – перебил его Фачино, – и предложил ему пятнадцать флоринов за каждого олдата и пятьдесят за офицера. В случае необходимости сумма будет удвоена.

– Пятнадцать тысяч флоринов, а может статься, и все тридцать! Вы, наверное, сошли с ума. Это вдвое больше тех денег, что выделяет нам городская коммуна. Откуда взять недостающую половину? Даже жалованье его высочества не превышает двух с половиной тысяч флоринов в месяц.

– Коммуна должна наконец осознать, что над герцогством нависла смертельная опасность. Если Буонтерцо разграбит Милан, это будет стоить ей в пятьдесят раз дороже. И, как наместник, вы, синьор, обязаны объяснить это коммуне.

– Но они сочтут эту сумму чересчур завышенной для настоящих нужд.

– Докажите им, что они ошибаются.

– Как я смогу убедить их в том, в чем я сам не уверен? – раздраженно произнес Габриэлло. – Я сомневаюсь, что Буонтерцо выставит более тысячи человек.

– Так вы сомневаетесь! – вспылил Фачино и грохнул кулаком по столу, давая выход своему негодованию. – А я, по-вашему, должен рисковать собой и своей кондоттой только потому, что вы позволяете предположениям занять место фактов? Нет уж, увольте – я не собираюсь ставить свою репутацию на кон в вашей безрассудной игре.

– Ничто не угрожает вашей репутации, синьор граф, – попытался успокоить его Габриэлло.

– Но до коих пор так будет? Если меня ославят как недальновидного и беспечного командира, выводящего войска против значительно превосходящих сил противника, как вы думаете, где я найду людей в свою кондотту? Разве живущий войной наемник станет сражаться, зная, что наверняка погибнет? Вы, синьор, должны отдавать себе в этом отчет. В прошлом году я уже достаточно пострадал от Буонтерцо, когда оказался с шестью сотнями против его четырех тысяч. Я хорошо помню, как тогда вы, не потрудившись раздобыть достоверные сведения, тоже утверждали, что его силы невелики. Я не могу дважды совершать одну и ту же ошибку. В противном случае я навсегда останусь без кондотты.

Делла Торре тайком подтолкнул Джанмарию локтем в бок, и тот тихонько рассмеялся. Фачино резко повернулся на своем стуле к герцогу, и его лицо побледнело от гнева, когда он понял причину столь неуместного веселья. Бешено ревнуя к нему, этот дегенеративный принц только обрадовался бы такому исходу, невзирая на трагические последствия для него самого.

– Смейтесь, смейтесь, ваше высочество! Вам будет не до смеха, если это действительно произойдет. Конец моей карьеры кондотьера будет означать окончание вашего правления в Милане. Вы думаете, вас спасут вот эти? – он резко махнул рукой в сторону Габриэлло, делла Торре и Лонате. – Как бы не так! Кто пойдет в бой за Габриэлло? Всем известно, что его мать была лучшим солдатом, чем он, не сумевший удержать Пизу после ее смерти. А эти два хлыща, – разве они помогут вашему высочеству в трудную минуту?

Побледневший от ярости Джанмария вскочил на ноги.

– О Боже! Фачино, если бы вы осмелились высказать такое моему отцу, ваша голова торчала бы на башне Бролетто.

– И совершенно справедливо. Но я заслуживал бы худщего наказания, если бы промолчал сейчас. Давайте же говорить прямо, чтобы избавиться наконец от подозрений и опасных недомолвок.

Джанмария почувствовал себя буквально парализованным под суровым взглядом кондотьера. Фачино всегда умел взять верх над ним, и именно по этой причине он ненавидел его всем своим существом.

– Вы угрожаете, синьор граф? – делла Торре поспешил на выручку своему растерявшемуся господину. – Вы осмеливаетесь намекать его высочеству, что можете последовать примеру Буонтерцо? Если вы хотите откровенности, так говорите откровенно сами, чтобы его высочество знали, что у вас на уме.

– Да, да! – вскричал его высочество, обрадовавшись поддержке. – Выкладывайте все начистоту.

Фачино постарался взять себя в руки и с удивлением обнаружил, что от его гнева не осталось и следа: на смену ему пришло безграничное презрение к герцогу и его придворной камарилье note 73Note73
  Камарилья – группа влиятельных придворных, придворная клика


[Закрыть].

– Разве ваше высочество нуждается в подсказках этого остряка? Неужели мое сегодняшнее появление не доказывает мою лояльность вам?

– Но каким образом?

– Каким? – не спеша с ответом, Фачино окинул насмешливым взором членов совета. – Не будь я лоялен вашему высочеству, мне достаточно было бы распустить знамя с гербом собаки и проехать с ним по улицам города. Как вы думаете, где после этого оказалось бы знамя змеи?

Джанмария рухнул в кресло, издавая бессвязные горловые звуки, словно собака, у которой отнимают кость. Остальные, однако, вскочили на ноги, и делла Торре произнес слова, вертевшиеся на языке у каждого из них:

– Подданный, угрожающий своему господину, заслуживает смерти.

Но Фачино только непринужденно рассмеялся.

– Что ж, смелее, синьоры, – сделал он приглашающий жест. – Доставайте кинжалы; вас трое, а я не вооружен. – Он сделал паузу и пристально посмотрел в их угрюмые лица. – Вы колеблетесь; вам хорошо известно, что толпа разорвет вас на части, если вы осмелитесь поднять на меня руку. Пускай я горжусь своим влиянием и любовью народа, но я пользуюсь имеющейся у меня властью только для того, чтобы защищать права вашего высочества, а не нарушать их, и мне казалось, что его высочество должен по достоинству оценить это. Увы, ваши советники, успевшие воспользоваться моим отсутствием, чтобы настроить ваше высочество против меня, придерживаются иного мнения, и я оставляю вас с ними.

Он повернулся к ним спиной и с высоко поднятой головой вышел вон. За столом воцарилось молчание.

– Раздувшийся от гордости задира! – наконец проговорил делла Торре. – Он пытается взять нас за глотку с единственной целью – сохранить свою репутацию кондотьера, и предлагает спасти герцогство с помощью мер, которые могут повлечь за собой и его собственное крушение.

Но Габриэлло, несмотря на свою слабость и некомпетентность, отдавал себе отчет в том, что ссора с Фачино будет означать конец для них всех. Однако когда он заявил об этом, перепалка вспыхнула с новой силой, и на этот раз мессер Лонате и делла Торре вновь объединили свои усилия, возражая родному брату герцога.

– В конце концов мы обойдемся и без него, – сказал Лонате. – Ваше высочество сами могут нанять солдат у Бусико и одним ударом разделаться и с Фачино, и с Буонтерцо.

– Но кто возглавит их? – возразил Габриэлло. – Неужели вы считаете, что Бусико отдаст войска французского короля под начало человека, к которому он не испытывает абсолютного доверия? Фачино только что напомнил нам, что наемники не станут продаваться, чтобы умирать.

– Мы можем нанять самого Бусико, – предположил Лонате.

– Разве что ценой сапога короля Франции на нашем горле. Нет, только не это! – патетически воскликнул Габриэлло, и между ним и делла Торре завязался оживленный спор, в середине которого Джанмария, до того момента в угрюмом молчании грызший ногти, резко поднялся.

– Чума побери всех вас и вашу болтовню! Я сыт по горло и тем и другим. У меня есть занятия получше, чем сидеть и слушать ваш треп.

С этими словами он поспешно вышел из комнаты, намереваясь найти утешения в сомнительных развлечениях, которых постоянно требовала его мелочная и плоская натура.

В его отсутствие эта троица – слабак, хлыщ и интриган – продолжала обсуждать будущее миланского трона; наконец, сделав вывод, что сейчас не время ссориться с Фачино, было решено согласиться с его предложением об увеличении кондотты.

Габриэлло немедленно созвал совет коммуны и запросил максимальную сумму в тридцать тысяч флоринов в месяц для набора дополнительных войск. Разоренные трагичными событиями последних пяти лет, миланцы все еще ахали и охали, качали головами и воздевали руки к небу, когда спустя три дня в город въехал Белларион и с ним тысяча гасконских и бургундских всадников под командованием одного из капитанов Бусико, обходительного месье де ла Тур де Кадиллака.

Его прибытие воодушевило горожан, увидевших во французах гарантию своей безопасности, и надо ли говорить, с каким облегчением вздохнула вся коммуна, когда стало известно, что на их содержание потребуется всего лишь пятнадцать тысяч флоринов в месяц.

Фачино был откровенно удивлен, услышав эту новость от Беллариона.

– Ты, должно быть, застал этого французишку в необычайно хорошем настроении, раз он согласился дать тебе солдат на моих условиях, надо признаться, не очень-то уж привлекательных.

– Проторговавшись с ним два дня кряду, я так и не понял, бывает ли у него когда-либо хорошее настроение, – ответил Белларион. – Он начал с того, что рассмеялся над вашим предложением, охарактеризовав его как глупое и нахальное. Однако, когда я собрался уже уйти от него, он смягчился и попросил меня не спешить. Он признался, что может отпустить солдат со мной, но цена за каждого из них Должна быть поднята как минимум вдвое. Я ответил, что такая сумма не по карману Миланской коммуне, и он постепенно снизил цену до двадцати флоринов, при этом поклявшись всеми французскими святыми, что не уступит более ни сольдо note 74Note74
  Сольдо – от «солид», так называлась золотая монета франкских королей. В XIV в. солиды (в германских странах стали называться шиллингами) стали чеканить из серебра многие европейские государства


[Закрыть]. Я попросил его хорошенько подумать и отправился восвояси, поскольку час был уже поздний. Но утром я послал ему записку, в которой извещал его, что направляюсь набирать людей в швейцарские кантоны.

У Фачино от изумления отвисла челюсть.

– О Боже! Как ты мог так рисковать?

– Какой там риск! Я сразу раскусил этого Бусико – ему так хотелось получить деньги, что мы, как мне кажется, сумели бы договориться и о меньшей сумме, не будь она оговорена в вашем письме. Так что мне никуда не пришлось ехать, я подписал от вашего имени договор, и мы расстались друзьями с французским наместником, подарившим мне великолепные доспехи в знак своей признательности к Фачино Кане и его сыну.

Фачино от души расхохотался, одобрительно хлопнул его по плечу, обозвав при этом пронырой, и потащил за собой во дворец Раджоне в Новом Бролетто, где в тот час заседал совет коммуны, ожидая от них известий.

Белларион испытал некоторую робость, впервые оказавшись среди самых известных жителей Милана, собравшихся в огромном зале с тянущимися по бокам изящными сводчатыми галереями из черного и белого мрамора и прекрасными лоджиями, парапеты которых были увешаны щитами с гербами различных кварталов города.

Фачино, не тратя лишних слов, сразу перешел к делу, сильнее всего тревожившему сердца горожан в эту минуту. – Синьоры, – начал он, – я думаю, все вы будете рады узнать, что тысяча французских всадников сегодня прибыла в Милан, чтобы обеспечить нашу безопасность. Таким образом, вместе с ними в нашей армии насчитывается почти три тысячи солдат, которых мы сможем выставить против Буонтерцо. Но это еще не все, – невзирая на смущение Беллариона, Фачино вытолкнул его перед собой, привлекая к нему всеобщее внимание. – Мой приемный сын, заключая договор с месье Бусико, сумел сэкономить Миланской коммуне сумму в пятнадцать тысяч флоринов в месяц, что составит около пятидесяти тысяч флоринов в пересчете на время ведения всей кампании.

С этими словами он положил на стол совета запечатанный и подписанный пергамент для его изучения и одобрения.

Это были добрые вести, почти столь же хорошие, как известия о победе. Миланцы не стали скрывать своих чувств. Президент совета произнес краткую речь, выражая благодарность коммуны мессеру Беллариону, достойному сыну великого солдата, а затем, не ограничивая свое восхищение одними словами, совет проголосовал за выделение Беллариону пяти тысяч флоринов в качестве вознаграждения за охрану его интересов.

Президент пожал ему руку, а затем то же самое сделал наместник Милана, синьор Габриэлло Мария Висконти, окончательно смутив этим Беллариона.

Так, совершенно неожиданно для себя, Белларион оказался не только прославлен, но и богат.