Текст книги "Дом на краю темноты"

Глава двадцать пятая

Читая письмо папы, я чувствовала, будто проваливаюсь сквозь тысячи люков. Один за другим. Падение, еще падение, резкий спуск. И я никак не могу это остановить. С этим невозможно бороться.

– Вы врете, – мой голос искажен, будто я говорю под водой. – Вы мне врете.

Мама подходит ко мне.

– Нет, солнышко. Именно так все и было.

Она обвивает вокруг меня руки. Они кажутся мне щупальцами. Неземными. Холодными. Я пытаюсь ее оттолкнуть. Когда она не поддается, я извиваюсь и падаю на стул. Мои руки тянутся через стол, чтобы взять страницы с папиными словами. Я падаю на пол, и бумаги разлетаются вокруг меня.

– Это ложь, – говорю я. – Это все ложь.

И хоть я и повторяю это, я знаю в глубине души, что все не так. Папа никогда бы такое не придумал. Как и мама. Для этого нет никаких причин. А это значит, что я прочитала правду.

Я хочу кричать.

Я хочу проблеваться.

Я хочу взять ближайший острый предмет и вскрыть себе вены.

– Надо было сказать полиции, – говорю я, задыхаясь от горя. – Не надо было скрывать.

– Мы сделали то, что было лучше для тебя.

– Девочка умерла, мам! Она была только ребенком!

– Как и ты! – говорит мама. – Нашим ребенком! Если бы мы позвонили в полицию, твоя жизнь была бы разрушена.

– И я этого заслуживала, – говорю я.

– Нет, не заслуживала! – мама садится ко мне на пол и медленно подползает ближе, осторожно, будто к испуганному животному. – Ты милая, прекрасная и умная. Мы с твоим отцом это знали. Мы всегда это знали. И мы не позволили одной ошибке разрушить всю твою жизнь.

– Я убила человека!

От этих слов высвобождается поток эмоций, который я пыталась сдержать. Он вытекает из меня. В слезах. В соплях. В слюне, которая капает из моего рта.

– Ты не хотела, – говорит мама. – Я в этом уверена.

Я смотрю на нее заплаканными глазами.

– Мы должны сказать правду.

– Не должны, Мэгги. Мы должны лишь собрать твои вещи и уехать. Мы продадим этот дом и больше никогда не вернемся. На этот раз точно.

Я в ужасе смотрю на нее. Поверить не могу, что она все еще отказывается поступать правильно. Что после всех этих лет и всей этой лжи она все еще хочет притвориться, что ничего не было. Однажды они попытались это сделать, и это чуть не погубило нас.

Что-то ломается внутри меня. Удивительно, ведь я не думала, что какая-то часть меня осталась невредимой. Но мое сердце все еще оставалось нетронутым, оно только и ждало, когда мать разобьет его вдребезги. Я чувствую, как оно распадается – дрожь, которая заставляет мою грудь вздыматься.

– Убирайся, – говорю я.

– Мэгги, просто послушай.

Мама тянется ко мне, и я отползаю. Когда она снова это делает, я нападаю – моя открытая ладонь ударяет ее по щеке.

– Убирайся! – на этот раз кричу я, и слова эхом отскакивают от стены с колокольчиками. Я кричу до тех пор, пока лицо не становится огненно-красным, а во рту образуется пена.

– Убирайся! Убирайся из моего гребаного дома!

Мама застывает на полу с рукой на щеке. Слезы, которые сияют в ее глазах, говорят мне, что ее сердце тоже разбито.

Хорошо.

Теперь мы квиты.

– Если тебе не нужна твоя жизнь, то так тому и быть, – говорит она. – Но я отказываюсь смотреть на это. Твой папа – не единственный человек, который безоговорочно тебя любил. Я чувствую то же самое. Насчет всего.

Она встает, отряхивает одежду и выходит из кухни.

Я не шевелюсь до тех пор, пока звук захлопывающейся двери не долетает до кухни. К тому моменту я уже решила, что буду делать.

Я буду ждать.

Сейчас шеф Олкотт, наверное, допрашивает Дэйна о той ночи, когда умерла Петра. В отличие от меня, она поймет, что ничего не сходится. Что есть еще кое-что в этой истории. А потом она вернется сюда, вооружившись вопросами.

И я отвечу на все.

Раз мама ушла, я встаю и поднимаюсь по ступенькам кухни. Это нелегко. Шок сделал мои ноги тяжелыми, а тело вялым. На первом этаже лучше не становится. Большая комната, кажется, меняется с каждым шагом. Стены раскачиваются взад-вперед, словно от сильного ветра. Пол под моими ногами прогибается. Я спотыкаюсь, хотя пол на самом деле остается ровным. Да и стены, в общем-то, не раскачиваются.

Это я меняюсь.

Внутренний сдвиг, во время которого внезапно переворачивается все, что я думала, что знаю о себе.

Я пришла сюда, чтобы узнать правду. Теперь я знаю.

Я убийца.

К этому факту мне придется привыкнуть. Потому что прямо сейчас это осознание настолько тяжело, что я больше не могу стоять. В конце концов я ползу вверх по лестнице на второй этаж. Потом ползу по коридору. И даже тогда у меня так кружится голова, что я постоянно натыкаюсь на стену по дороге в спальню.

Там я бросаюсь на кровать, слишком измученная, чтобы двигаться. Я хочу спать очень долго. Дни и ночи напролет.

Может, вечность.

Перед тем как закрыть глаза, я смотрю на шкаф перед кроватью.

Я вспоминаю, как всего несколько часов назад хотела его разрушить. И вот он, все еще здесь, все еще стоит, и изнутри раздаются странные звуки.

От этого мое головокружение отступает настолько, что я с удивлением сажусь.

Двери шкафа медленно открываются, являя мне стоящего там человека.

Я хочу верить, что сплю. Что все это лишь ночной кошмар и я проснусь в любую секунду.

Но это не кошмар.

Это реальность, и мне никак ее не остановить.

Двери шкафа продолжают открываться, все больше показывая темную фигуру.

Мистер Тень.

Он существует.

Теперь я это знаю.

Он всегда существовал.

И все же фигура наконец-то выходит из шкафа, и я понимаю, что ошиблась. В комнату робко шагает совсем не мистер Тень.

Это мисс Медноглазая.

Она делает еще один шаг, и монеты падают с ее глаз. Вот только там нет монет. И никогда не было. Это лишь лунный свет из окна отсвечивает от очков.

И теперь, когда он исчез, я вижу, кто такая на самом деле мисс Медноглазая.

Марта Карвер.

– Привет, Мэгги, – говорит она. – Давно мы так с тобой не встречались.

Глава двадцать шестая

Марта застывает у подножия моей кровати, нависая надо мной, и на меня накатывает чувство дежавю.

Нет.

Это нечто большее.

Воспоминание.

Она стоит точно так же, только мы обе моложе. На двадцать пять лет моложе. Мне пять лет, и я дрожу под одеялом, притворяясь спящей, но тайком наблюдая за ней сквозь полуприкрытые веки.

Наблюдаю, как она наблюдает за мной, пока лунный свет снова вспыхивает на ее очках.

Еще хуже то, что это случалось не раз. Воспоминания продолжают наваливаться, одно за другим, как какое-то ужасное слайд-шоу, проецируемое на заднюю часть моих век.

Мисс Медноглазая снова пришла ко мне ночью.

И снова.

И снова.

Марта, должно быть, видит понимание в моих глазах, потому что говорит:

– Когда Кэти была жива, я почти каждую ночь приходила в ее комнату, просто смотрела, как она спит. Я так сильно ее любила, Мэгги. Так сильно. Я никогда не понимала, как сильно любят матери, пока сама не стала одной из них. Но потом я поняла. Любовь матери яростна.

Она снисходительно мне улыбается, а потом делает еще шажок ближе к кровати.

– Но потом мой муж все это забрал. Сначала Кэти, а потом и себя. И я не знала, что делать с этой яростной любовью. А потом приехала твоя семья. «У них маленькая девочка, – сказала мне Джейни Джун. – Маленькая прекрасная дочка». Когда я это услышала, то поняла, что должна сама тебя увидеть.

Она кивает головой в сторону шкафа – не только своего убежища, но и потайного хода в Бейнберри Холл. Она жила здесь достаточно долго, чтобы знать о его существовании. В отличие от моей семьи.

– Я возвращалась сюда каждую ночь, – говорит она. – Не для того, чтобы навредить тебе. У меня не было никакого желания причинять тебе вред, Мэгги. Я просто хотела посмотреть, как ты спишь, точно так же, как я делала это со своей дочкой. Так я чувствовала, что она на самом деле не умерла. Всего на несколько минут. Мне нужно, чтобы ты это поняла, Мэгги. Я никогда не хотела никому навредить.

Последнее воспоминание ударило меня, как пощечина. Марта стояла надо мной и смотрела. Только на этот раз мы не одни. Я слышу, как кто-то на цыпочках входит в комнату, чтобы проверить, как я.

Петра.

Она кричит, когда видит, как Марта идет на нее.

– Все не так, как ты думаешь, – говорит она.

Петра идет к кровати, пытаясь меня схватить. Но Марта не дает и хватает ее за руки.

– Что вы здесь делаете? – кричит Петра.

– Позволь мне объяснить.

– Вы все объясните полиции.

Петра вырывается из захвата Марты и выбегает из комнаты, направляясь вниз к единственному телефону в доме.

Марта бежит следом. Я слышу возню в коридоре. Ноги тяжело топали по половицам. Громкий стук о стену. В ужасе я соскальзываю с кровати и иду на звук. Марта и Петра спорят наверху лестницы. Марта держит Петру за плечи, трясет ее и говорит:

– Просто послушай меня. Пожалуйста, позволь мне объяснить.

Я бегу к ним, в ужасе крича и умоляя остановиться. Я хватаю Марту за правую руку. Она стряхивает ее и замахивается на меня, тыльной стороной ладони задевая мое лицо. Ее кольцо впивается в кожу под моим глазом – царапина длиной в дюйм, которая тут же начинает кровоточить.

Раздается еще один крик, и Петра падает вниз по лестнице.

Воспоминания заканчиваются, и я падаю обратно на кровать, не в силах удержаться. Вся моя энергия пропала. Кровать раскачивается, как лодка, которую сняли с якоря и бросили на милость волн. Когда Марта садится на край кровати, это происходит под таким углом, который невозможен в реальной жизни.

– Ты убила Петру, – шепчу я.

– Я не хотела, Мэгги. Это был несчастный случай. Все это был ужасный несчастный случай, – Марта тянется к моей руке и зажимает ее в своих. – После того, как это случилось, я не знала, что делать. Поэтому я сбежала. Я знала, что рано или поздно за мной придет полиция. Это был лишь вопрос времени. Я всю ту ночь ждала их и чувствовала почти что такой же страх, как когда я обнаружила тело моего мужа. Но потом произошло кое-что странное. Полиция так и не приехала. Тогда я и поняла, что твоя семья ничего им не сказала.

Она дотрагивается до моего лба, мокрого от пота. Все мое тело такое. Внезапная струйка пота, которая сбивает меня с толку, пока мой желудок не начинает сводить судорогой. Острая, жгучая боль, которая заставляет меня задыхаться.

– Ты съела пирог, – говорит Марта. – Хорошо. Это все упрощает.

Я пытаюсь кричать. Но ничего не выходит, кроме нескольких измученных вдохов.

– Тише, – продолжает Марта. – Не стоит бояться. Всего лишь пирог с парочкой волчьих ягод.

Я хватаюсь за живот и переворачиваюсь, как и вся комната вместе со мной. Марта остается рядом со мной, по-матерински потирая мою спину.

– Я так и не поняла, почему твои родители скрыли смерть Петры, – говорит она. – Даже после того, как вышла книга, я гадала, о чем они думали. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что они сочли виновной тебя, Мэгги.

Ее рука продолжает поглаживать мою спину. Интересно, так ли она гладила Кэти, когда той было плохо?

– Должна признать, я чувствовала облегчение. Прости Господи, но так и было. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что произошло. Бедная девочка. Она этого не заслуживала. И пару раз я даже думала сознаться. Просто прийти к Тесс Олкотт и рассказать правду. Но я не стала, потому что никто бы не понял, что это был несчастный случай. Никто бы этого не увидел. И меня бы наказали за случившееся. Но раз уж об этом зашло, разве меня не наказали уже достаточно?

Марта замолкает, как будто ждет, пока я соглашусь.

Я молчу.

– Я провела последние двадцать с лишним лет в полной уверенности, что я в безопасности, – говорит она. – Что Бог решил, что я достаточно настрадалась за одну жизнь. А потом вернулась ты. И нашла Петру. И я знала, что это только вопрос времени, когда правда наконец выйдет наружу.

Рука Марты останавливается на моей пояснице и остается там. Я напрягаюсь, боясь того, что сейчас произойдет.

– Я не могу этого допустить, Мэгги, – говорит она. – Я и так страдала. Гораздо больше, чем большинство. Я потеряла дочь и мужа в один и тот же день. Немногие люди в этом мире когда-либо познают такую боль. А я познала. Причем во всей красе. Прости меня, но я не буду больше страдать.

Одним резким, пугающим движением она переворачивает меня на спину. Я слишком слаба, чтобы бороться. Я просто тряпичная кукла в ее руках. Комната перестает крутиться настолько, что я замечаю подушку, прижатую к ее груди.

Марта прижимает подушку к моему лицу. Все резко потемнело. Мое дыхание, и без того тяжелое, почти пропадает полностью. Я хватаю ртом воздух, втягивая вместо него наволочку, ткань душит меня.

Она карабкается на меня сверху, увеличивая давление подушки. Я пытаюсь увернуться от нее, размахивая ногами. Но у меня не осталось сил. Волчьи ягоды украли их у меня. Большее, что я могу сделать – снова перевернуться на бок.

Это работает.

Марта теряет равновесие и падает с меня.

Я тоже падаю.

С кровати.

На пол.

Я делаю глубокий вдох благословенного воздуха, и адреналин бьет ключом, давая мне сил, чтобы начать ползти по полу. Я уже в дверях, когда Марта хватает меня за лодыжку и тянет обратно к кровати.

Я кричу и вытягиваю свободную ногу в безумном, отчаянном ударе. Моя нога ударяет Марту по лицу, и она тоже начинает кричать. Этот звук эхом отлетает от стен, когда я продолжаю бешено карабкаться по коридору.

Марта догоняет меня только на верхней ступеньке лестницы. Когда она снова цепляется за мою ногу, я ожидаю, что она продолжит тянуть меня в спальню. Вместо этого она поднимает ногу, переворачивая меня.

На какой-то момент весь дом переворачивается вверх дном.

Затем я на ступеньках.

Все еще переворачиваюсь.

А теперь кручусь.

А теперь отскакиваю.

Края ступенек врезаются мне в спину. Моя голова бьется о стену. Мои глаза распахиваются, чтобы увидеть размытые перила, проносящиеся мимо моего лица.

Когда все заканчивается, я лежу на спине у подножия лестницы. Высоко надо мной на верхней ступеньке лестницы стоит Марта, чуть наклонившись вперед, чтобы посмотреть, мертва ли я.

Я не мертва.

Но я правда думаю, что умираю.

Яркий свет образуется на вершине лестницы, ослепляя своей силой. Такой яркий, что я морщусь и зажмуриваюсь. Прищурившись, я вижу кого-то в этом сиянии – молодую девушку прямо за спиной Марты, нависшую над ее плечом.

Она похожа на Петру Дитмер.

Все еще шестнадцатилетняя и красивая, она сияет с улыбкой глубокого удовлетворения.

Этот свет пропадает в мгновение ока. Уж точно недостаточно долго, чтобы понять, действительно ли свечение было Петрой или просто уловкой моего отравленного разума.

Я знаю лишь то, что прямо перед тем, как свет меркнет, Марта Карвер бросается вперед, как будто ее столкнули. Она падает вниз по ступенькам, ее кости хрустят, как ветки. Когда она приземляется, раздается последний щелчок – громкий треск ее шеи, который я ощущаю всеми костями.

Ее тело покоится в футе от моего, голова изогнута, как резиновая игрушка.

Тогда-то я и понимаю, что она мертва.

А я нет.

И что все наконец-то закончилось.

Я поворачиваю голову, глядя наверх, мой взгляд мечется по лестнице, с который мы обе только что свалились.

И тогда я вижу, как кто-то стоит на верхней ступеньке.

Этот человек и толкнул Марту к ее смерти.

Это не Петра, как я сначала подумала.

Это ее мама.

Эльза Дитмер смотрит на меня, ее глаза дикие и взволнованные. Очевидно, что она точно знает, где она, что сделала и, после двадцати пяти длинных лет, что случилось с ее дочерью.

Эпилог

Вермонт прекрасен в октябре. Сплошное лазурное небо, огненные листья и запах древесного дыма в воздухе. По утрам я люблю потягивать кофе на крыльце Бейнберри Холл и наслаждаться всем этим.

Это моя первая осень в Вермонте. Скорее всего, она будет и последней.

В доме почти не осталось работы. С помощью Элли я провела остаток лета и большую часть осени за ремонтом дома. Мой первоначальный план был послан к чертям. Вместо Викторианского гламура, который я себе представляла, я остановилась на современном стиле. Открытые комнаты, полы с ламинатом и все белое. Это казалось самым лучшим вариантом. Некоторые дома не заслуживают того, чтобы их истории сохранились.

Пока неясно, за сколько будет продан Бейнберри Холл, когда его внесут в список. Этот дом снова по всем новостям, и это не всегда хорошо в мире недвижимости.

Несмотря на то что повсюду распространилась информация о лживости Книги, и все это чтобы скрыть мои деяния, как считали мои родители, слухи о том, что в Бейнберри Холл водятся привидения, продолжаются. Люди также продолжают верить, что мой папа был прав, и Кертис Карвер не убивал свою дочь, а потом и себя. Вообще-то, все больше и больше растет подозрение, что это все сделала Марта, хотя улики на нее не указывают.

Все это привело к появлению упырей, которые частенько приезжали. Дело дошло до того, что шефу Олкотт пришлось снова поставить полицейскую машину у главных ворот. Я каждый вечер приношу полицейским кофе.

Но я больше не чувствую здесь опасности. Помогло и то, что я восстановила разрушенную часть стены, хотя только Дитмеры и Марта Карвер пробирались сюда таким образом. Я также замуровала потайной ход и установила самую современную систему домашней безопасности. Больше никаких бумажек, торчащих в дверях.

Что же касается шкафа, то я с радостью приложилась к нему кувалдой, наслаждаясь треском дерева, раздававшимся при каждом ударе. И все же я больше не сплю в этой комнате, а переехала в старую родительскую спальню.

Оказывается, Марта Карвер была не единственным человеком, который пробирался через этот шкаф, чтобы навещать меня ночью. Эльза Дитмер тоже так делала. Будучи лишь частично в сознании во время беседы с шефом Олкотт, она туманным окольным путем подтвердила, что входила в мою спальню по меньшей мере дважды, когда я была ребенком.

Только я звала ее совсем по-другому.

Мистер Тень.

Не призрак, а суеверная женщина, знавшая историю Бейнберри Холл, которая приходила по ночам, чтобы шепотом предупредить о том, что почти сбылось.

Ты тут умрешь.

Но теперь Эльза и ее дочь уехали. Альцгеймер миссис Дитмер, должно быть, стал хуже, и Ханна не справлялась, поэтому Эльзу поместили в лечебницу неподалеку от Манчестера. Ханна поехала с ней и сняла там однокомнатную квартиру, чтобы быть рядом.

До того как они уехали, моя мама извинилась перед Ханной, пока та без остановки курила и слушала. Когда мама закончила, Ханна просто сказала:

– Вы нанесли моей семье двадцать пять лет страданий. Это не исправит ни одно извинение.

Тогда я видела ее в последний раз, хотя до ее отъезда я замечала, как из Бейнберри Холл пропадает все больше и больше вещей, включая плюшевого мишку Петры, Бастера. Кроме него, все, что исчезло из дома, оказалось в интернет-магазинах. Благодаря возобновившемуся интересу к Бейнберри Холл и книге, многие вещи были проданы в пять раз дороже, чем их нормальная стоимость.

Дэйн тоже уехал.

Я зашла к нему в коттедж вскоре после того, как мы оба выписались из больницы. К его чести, он выслушал то, что я хотела сказать, позволив мне провести добрых десять минут на пороге его дома, пока я бормотала свои извинения.

Когда я закончила, он ничего не сказал. Он просто развернулся и закрыл дверь.

Спустя неделю он съехал.

Мне кажется очень ироничным то, что здесь осталась только я. Я, которая вообще не должна была возвращаться. Но меня удерживает здесь не только работа по дому. Я хочу остаться в Бартлби, пока не будут решены все юридические вопросы.

Это произойдет на следующей неделе, когда мою маму осудят за участие в сокрытии смерти Петры Дитмер.

Оказывается, то, что она сказала мне на кухне, было неправдой. Она могла помешать мне разрушить мою жизнь, признавшись в убийстве Петры Дитмер, что она и попыталась сделать сразу же после того, как оставила меня одну в Бейнберри Холл. Пока Марта Карвер потирала мне спину и рассказывала, как она случайно убила Петру, моя мама разговаривала с шефом Олкотт.

Выслушав ее рассказ, шеф полиции поехала ко мне домой, чтобы допросить и меня. Вместо этого она обнаружила Эльзу Дитмер, снова потерявшуюся в тумане болезни Альцгеймера в гостиной, а мы с Мартой растянулись перед лестницей.

Марта была мертва.

Я почти что последовала ее примеру.

После того как мне промыли желудок, восстановили кровообращение и перевязали сломанное запястье, я все рассказала шефу Олкотт. Я даже не утаила часть о том, что видела Петру Дитмер прямо в тот момент, когда Эльза столкнула Марту с лестницы, хотя все согласны, что у меня были галлюцинации.

Надеюсь, что нет.

Мне бы хотелось думать, что это дух Петры помог ее матери спасти мою жизнь.

Как только шеф Олкотт все поняла, пришло время официального признания моей мамы. В июле она признала себя виновной по одному пункту обвинения в сокрытии трупа. Теперь ее наказание решит судья. Хотя она и может получить до трех лет, ее адвокаты считают, что она в принципе сможет избежать тюремного заключения.

Когда я спрашиваю маму, не боится ли она попасть в тюрьму, она отвечает, что нет.

– Хотя мы считали, что поступали правильно, это не так, – сказала она мне вчера по телефону. – Я отсижу столько, сколько прикажет судья. Мне важно лишь то, что ты меня простила.

Так и есть.

Я простила ее, как только услышала, что она призналась в том, что мы обе считали моим преступлением. Я бы, конечно, не позволила ей пройти через это. Если бы я убила Петру, я бы призналась. Но тот факт, что мама была готова так собой пожертвовать, ясно давал понять, что я в ней ошибалась. Она не была монстром. Как и папа. Они просто два человека, попавших в невероятную ситуацию, которые были напуганы тем, что могло случиться с их дочерью.

Это не оправдывает того, что они сделали.

Но точно объясняет.

Как оказалось, все было ради меня. А насчет того, кто же это, я все еще пытаюсь это выяснить.

То, что наши отношения с мамой стали лучше, чем когда-либо – еще одна ирония. Она любит шутить, что надвигающийся тюремный срок – это все, что нужно, чтобы поладить. И все же я не могу не думать о том, что могло бы быть. Столько лет было потрачено впустую на сокрытие и ложь. А теперь мы можем только наверстать упущенное. Жаль только, что я не могу сделать то же самое с папой. Но я надеюсь, что он знает, где бы он сейчас ни был, что он тоже прощен.

В последние месяцы мама и Карл часто бывали в Бартлби из-за ее уголовного дела. И хотя теперь она вполне согласна провести день в Бейнберри Холл, она отказывается оставаться на ночь. Они с Карлом всегда снимают номер в «Двух соснах», что, по крайней мере на мой взгляд, хуже тюрьмы.

Когда их нет в городе, я ночами брожу по Бейнберри Холлу, размышляя обо всем, что произошло в этих стенах. Иногда я просто сижу и жду появления Петры. В отличие от всех остальных, я не думаю, что она была галлюцинацией, вызванной ядовитыми ягодами и приближающейся смертью.

Я верю, что она была реальна, и я бы хотела увидеть ее снова перед отъездом.

Я хочу ей сказать, что мне жаль, и поблагодарить ее за мое спасение.

Может, она и так это знает. Может, она наконец нашла покой.

Прямо сейчас я в кабинете на третьем этаже, стою у папиного письменного стола. Теперь здесь стоит только его старая пишущая машинка. Я провела несколько вечеров перед ней, мои пальцы спотыкались о клавиши, будто обсуждая, должна ли я на самом деле нажимать на них.

Сегодня вечером я решаю, что время пришло. То, что в моем интерьере нет никаких следов истории Бейнберри Холл, еще не означает, что я не буду ее рассказывать. На самом деле тот же издатель, который выпустил книгу много лет назад, уже связался со мной по поводу написания продолжения.

И сначала я отказалась, несмотря на предложенный внушительный аванс. Я дизайнер, а не писатель. Но теперь я думаю согласиться на их предложение. Не ради денег, хотя они помогут нам с Элли еще много лет развивать бизнес.

Я хочу это сделать, потому что мне кажется, что этого бы хотел папа.

В конце концов, я его дочь.

Поэтому сегодня я сижу перед пишущей машинкой, играюсь с клавишами и пишу то, что может быть, а может и не быть первым предложением того, что может стать, а может и не стать новой версией Книги.

У каждого дома есть своя история и свой секрет.