Текст книги "Неприятности – мое ремесло"

2

Каролина-стрит находится на самой окраине приморского городка. Конец ее упирается в заброшенную железнодорожную ветку междугородного сообщения, за которой тянутся японские овощефермы. Последний квартал состоит всего из двух домишек, так что я спрятался за первым, который стоял на углу, рядом с заросшим сорняками участком. У передней стены желтая лантана сражалась с жимолостью.

Дальше виднелись два или три выжженных участка с торчащими кое-где из обугленной травы куцыми стебельками, а за ними обветшалое, цвета глины бунгало, обнесенное забором из проволочной сетки. Перед ним и остановился «десото».

Хлопнула дверца. Доктор Шарп выволок из машины пса в наморднике, протащил через калитку и дальше по дорожке. У двери я его не видел – мешала толстая бочковидная пальма. Я сдал назад, развернулся за угловым домом, проехал три квартала и свернул на параллельную Каролина-стрит улицу. Эта тоже заканчивалась возле насыпи. В буйно разросшемся бурьяне ржавели рельсы. Грунтовая дорога за переездом вела назад, к Каролина-стрит.

Дорога шла под уклон, и город скрылся за насыпью. Проехав примерно три квартала, я остановился, вышел и, сделав несколько шагов по склону, выглянул из-за насыпи.

До бунгало с проволочным забором было полквартала. «Десото» все еще стоял перед домом. Глухой лай овчарки звучал особенно громко в послеполуденном воздухе. Я лежал в бурьяне, смотрел и ждал.

Примерно четверть часа ничего не происходило, если не считать, что пес продолжал лаять. Потом лай стал вдруг отрывистым и резким. Кто-то закричал. Кто-то взвизгнул.

Я выскочил из бурьяна, перелетел через насыпь и что было сил помчался к домику за проволочной оградой. Уже подбегая, я услышал глухое, сердитое ворчание собаки и торопливый, сбивчивый женский голос, не столько испуганный, сколько злой.

Клочок лужайки за калиткой зарос пыреем и одуванчиками. С пальмы свисал обрывок картона – все, что осталось от какого-то знака. Корни пальмы протянулись через дорожку и даже заползли на ступеньки.

Я пробежал через калитку, поднялся по трем деревянным ступенькам на просевшее крыльцо и постучал в дверь.

Собака еще рычала, но визгливый голос стих. На мой стук никто не ответил.

Я повернул ручку, открыл дверь и вошел. В воздухе стоял тяжелый запах хлороформа. Посередине комнаты, на сбитом коврике, лежал на спине, раскинув руки и ноги, доктор Шарп. Из раны на шее толчками вытекала кровь, собиравшаяся вокруг головы в густую, с глянцевым отливом лужу. Пес, припав на передние лапы и распластав уши, пятился от нее. На шее у него болтались куски намордника. Шерсть на спине поднялась дыбом, в глубине глотки клокотал угрожающий рык.

Тошнотворные волны хлороформа распространял комок ваты на полу кладовки с разбитой дверью позади пса. Симпатичная темноволосая женщина в клетчатом домашнем платье направила на собаку большой автоматический пистолет, однако стрелять не спешила. Оглянувшись на меня через плечо, она начала поворачиваться. Пес наблюдал за ней прищуренными, в темных полукружьях глазами. Я достал «люгер» и держал его в опущенной руке.

Что-то скрипнуло; из-за вращающейся двери в задней части комнаты появился высокий черноглазый парень с двуствольным обрезом и навел дробовик на меня.

– Эй, ты! Брось пушку! – сердито приказал он.

Я только открыл рот, но не успел ничего сказать. Его палец напрягся на спусковом крючке, и мой пистолет выстрелил – без какого-либо моего в этом участия. Пуля ударила в приклад и выбила дробовик из рук парня. Ружье грохнулось на пол, пес отпрыгнул футов на семь и принял прежнюю позу.

Черноглазый, на лице которого проступило выражение полного замешательства, поднял руки.

Ситуация складывалась в мою пользу.

– И вы тоже, леди. Опустите свою.

Она облизнула губы, опустила пистолет и отступила от распростертого на полу тела.

– Черт, ты только не стреляй в него, – сказал парень. – Я с ним сам справлюсь.

Я моргнул – дошло не сразу. Чудак боялся, что я пристрелю собачку. О себе он не беспокоился. Я немного опустил «люгер».

– Что тут случилось?

– Этот… попытался усыпить ее хлороформом. Усыпить овчарку!

– Ясно. Если у вас есть телефон, вызовите «скорую». С такой дыркой в шее Шарп долго не протянет.

– А я подумала, вы из полиции, – пробормотала дамочка.

Я промолчал. Она прошла вдоль стены к заваленному мятыми газетами креслу у окна и протянула руку к телефону. Я посмотрел на ветеринара: кровь перестала течь из раны, лицо было белее белого, – видеть такое мне еще не приходилось.

– «Скорая» уже не нужна, – сказал я женщине. – Звоните сразу в полицию.

Парень в комбинезоне опустил руки и, наклонившись к овчарке, попытался ее успокоить:

– Тихо, старичок, тихо. Здесь все твои друзья. Успокойся, Фосс…

Пес заворчал и вильнул хвостом. Парень продолжал что-то ему нашептывать. Пес перестал рычать, шерсть на загривке улеглась. Женщина у окна отодвинула телефон.

– Уже едут. Думаешь, сможешь все уладить, Джерри?

– Конечно, – ответил черноглазый, не сводя глаз с собаки.

Фосс опустился на пол, открыл пасть и высунул язык. С языка стекала слюна. Розовая, смешанная с кровью. И шерсть на морде, возле рта, тоже была запачкана кровью.

3

– Молодец, Фосс. Молодец, старичок, – приговаривал парень в комбинезоне. – Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Пес сопел и не шевелился. Парень выпрямился, подошел поближе и потянул овчарку за ухо. Фосс чуть наклонил голову, но возражать не стал. Черноглазый погладил его по голове, расстегнул, а потом и снял изжеванный намордник. Он встал, держа в руке конец порванной цепи, и пес тоже встал, а потом послушно проследовал за новым хозяином через вращающуюся дверь в заднюю комнату.

Я отступил в сторонку, чтобы не оказаться на линии огня, если у Джерри где-то еще припрятано оружие. Было в его лице что-то такое, что меня беспокоило. Как будто я видел его раньше, но уже давно – или, может быть, на фотографии в газете.

Я взглянул на женщину. Симпатичная брюнетка лет тридцати с небольшим. Дешевое платье из ситчика плохо сочеталось с тонкими выгнутыми бровями и длинными ухоженными руками.

– Что тут случилось? – спросил я небрежно, показывая, что меня это не очень-то и интересует.

Голос ее прозвучал отрывисто и резко, словно она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать:

– Мы прожили здесь неделю. Сняли домик уже с обстановкой. Я была в кухне, Джерри во дворе. Потом перед домом остановилась машина, и этот коротышка ворвался сюда с таким видом, словно сам здесь живет. Дверь, наверно, осталась незапертой. Я выглянула и увидела, как он заталкивает собаку в кладовку. А потом почувствовала запах хлороформа. Тут и началось. Я схватила пистолет и позвала из окна Джерри. Только сюда вернулась, как и вы вломились. И кстати, кто вы?

– Значит, все уже закончилось? И он что, грыз Шарпа на полу?

– Да… если только его зовут Шарп.

– А вы с Джерри с ним раньше не встречались?

– Никогда его не видела. Ни его, ни пса. Но Джерри любит собак.

– Здесь вам лучше кое-что поправить. Джерри знал, что собаку зовут Фосс.

Взгляд ее стал жестким, губы упрямо сжались.

– Вы, должно быть, ошиблись, – сказала она знойным голосом. – И я спросила, кто вы такой, мистер.

– А кто такой Джерри? – спросил я. – Похоже, я его где-то видел. Может, на фотографии в объявлении о розыске. Откуда у него обрез? Вы и его копам предъявите?

Брюнетка закусила губу, потом вдруг встала и подошла к дробовику. Мешать я не стал, только смотрел, чтобы держала палец подальше от спускового крючка. Она запихнула ружье под ворох газет и повернулась ко мне:

– Ладно, что вам нужно?

– Собака краденая. Девушка, ее хозяйка, исчезла, – объяснил я. – Меня наняли ее найти. Люди, которые, по словам Шарпа, сдали ему пса, похоже, и есть вы с Джерри. Фамилия Фосс. Уехали куда-то на восток. Вы не слышали о некой Изабель Снейр?

Брюнетка проронила «нет» и уперлась взглядом мне в подбородок.

Из задней комнаты, вытирая лицо рукавом синей рубашки, вышел парень в комбинезоне. Другого оружия у него не появилось. На меня он едва посмотрел.

– Я мог бы помочь вам объясниться с полицией, если бы вы рассказали, что знаете об этой девчонке, Снейр.

Дамочка смотрела на меня, поджав губы. Парень в комбинезоне улыбнулся, мягко, уверенно, словно держал на руках все карты. Где-то взвизгнули покрышки – кто-то мчался, срезая углы.

– Ладно, расслабьтесь, – быстро сказал я. – Шарп струхнул. Привез собаку туда, где ее и взял. Должно быть, решил, что в доме никого нет. Хлороформ, конечно, не самая хорошая идея, но бедняга был весь на нервах.

Парочка не издала ни звука. Они просто молча смотрели на меня.

– Ладно. – Я отступил в угол комнаты. – Думаю, вы оба в бегах. Если те, кто сюда едет, не полиция, я начинаю стрелять. И имейте в виду – я серьезно.

– Делай как знаешь, советчик хренов, – тихо сказала женщина.

Машина с ревом промчалась вдоль квартала и резко остановилась перед домом. Я бросил взгляд в окно, увидел красную мигалку над ветровым стеклом и буквы «П» и «У» – полицейское управление – на дверце. Два мордоворота в штатском вывалили из машины, прошли, грохнув калиткой, во двор и поднялись по ступенькам.

Тяжелый кулак ударил в дверь.

– Открыто! – крикнул я.

Дверь распахнулась, и копы ворвались в комнату с пистолетами наголо. И замерли перед тем, что увидели на полу. Пушки уставились на меня и Джерри. В меня целился краснорожий громила в мешковатом сером костюме.

– Руки! Быстро! И брось пушку! – заорал он командным голосом.

Я поднял руки, однако «люгер» не выпустил.

– Спокойно. Его не застрелили – пес загрыз. Я частный сыщик из Сан-Анджело. Здесь по делу.

– Неужели? – Фараон надвинулся на меня, ткнул дулом в живот. – Может, и так, приятель. Потом разберемся. – Он протянул руку, забрал мой пистолет и, держа меня на мушке, поднес к носу. – Стрелял, да? Отлично! Повернись.

– Послушайте…

– Повернись, приятель.

Я медленно повернулся. И как только сделал это, он сунул пистолет в карман и потянулся к бедру.

Жест этот должен был бы насторожить меня, но не насторожил. Возможно, я услышал свист дубинки. И уж наверняка почувствовал удар. Под ногами вдруг разверзлась темная бездна. И я падал в нее… падал… падал…

4

Когда я пришел в себя, комната была полна дыма. Дым висел в воздухе тонкими полосами, как занавеска из бус. Два окна на дальней стене были вроде бы открыты, но дым не двигался. Комнату я никогда прежде не видел.

Я полежал немного, раздумывая, открыл рот и завопил что было сил:

– Пожар!

Потом откинулся на спину и захохотал. То, что получилось, мне не понравилось – тупой, идиотский гогот.

Звук быстрых шагов… в двери повернулся ключ… дверь открылась. Мужчина в коротком белом халате пристально посмотрел на меня.

Я чуть повернул голову:

– Это не в счет, друг. Вырвалось.

Он нахмурился. Лицо у него было маленькое и жесткое, с крохотными глазками. Встречаться с ним прежде мне не доводилось.

– Может, по смирительной рубашке соскучился? – ухмыльнулся он.

– Я в порядке, друг. В порядке. Собираюсь немного вздремнуть.

– Так-то лучше, – проворчал он.

Дверь захлопнулась, ключ повернулся, шаги удалились.

Я лежал и смотрел на дым. Теперь я уже понял, что никакого дыма нет и что уже ночь, потому что в фарфоровой лампе, свисавшей с потолка на трех цепочках, горел свет. По краю лампы шли цветные выступы, попеременно оранжевые и синие. У меня на глазах они вдруг открылись, словно маленькие иллюминаторы, и из них высунулись головки, маленькие, как у кукол, но живые. На одной была белая морская фуражка, другая, растрепанная, принадлежала какой-то блондинке, третья – худому парню с перекошенной бабочкой на шее. Парень как заведенный твердил:

– Вы, сэр, какой бифштекс желаете, с кровью или средней прожарки?

Я схватил край грубоватой простыни и вытер пот с лица. Сел. Спустил ноги на пол. Ноги были босые. На мне была фланелевая пижама. Ноги, когда я их опустил, ничего не почувствовали. Потом стало чуть покалывать. А потом в них как будто впились десятки иголок и булавок.

Я ощутил под ногами пол. Ухватился за край кровати, поднялся и пошел. Чей-то голос, возможно мой собственный, приговаривал:

– У тебя белая горячка… у тебя белая горячка… у тебя белая горячка…

На маленьком столике между двумя окнами я увидел бутылку виски и повернул к ней. «Джонни Уокер», наполовину пуста. Я поднял бутылку, приложился к горлышку, отхлебнул и поставил на место.

Вкус у виски оказался какой-то странный. Размышляя над этим фактом, я увидел в углу раковину и даже успел добраться до нее раньше, чем меня вывернуло.

Я забрался на кровать и снова лег. Сил, после того как меня прочистило, почти не осталось, зато комната выглядела чуть более реалистичной и чуть менее фантастичной. Я уже видел решетки на окнах и тяжелое деревянное кресло. Другой мебели не было, если не считать белого столика с отравленным виски.

Кровать была больничная, с двумя кожаными петлями по бокам примерно в том месте, где у лежащего человека запястья. Я понял, что попал в какую-то тюремную палату.

Потом у меня вдруг заболела левая рука. Я закатал рукав и обнаружил на предплечье с полдюжины точек от уколов и вокруг каждой черный или синий кружок.

Похоже, меня так накачали наркотиками, что начались галлюцинации. Только так можно было объяснить и человеческие головы в лампе, и дым в комнате. Отравленным виски, скорее всего, «лечили» кого-то другого.

Я снова встал и начал ходить. Через некоторое время выпил чуточку воды из-под крана. Проглотил. Удержал. Выпил еще. Примерно через полчаса я уже был готов с кем-нибудь поговорить.

Шкафчик оказался запертым на ключ, а стул слишком тяжел. Я сорвал белье с постели, сдвинул матрас. Под ним была проволочная сетка, закрепленная с обеих сторон тяжелыми спиральными пружинами, каждая по девять дюймов в длину. Понадобилось полчаса времени и куда больше мучений, чтобы отцепить одну из них.

Я немного передохнул, выпил еще немного холодной воды, встал у стены за дверью и завопил:

– Пожар! Пожар!

Ждать пришлось недолго. Кто-то пробежал по коридору. В дверь воткнули ключ. Щелкнул замок. Тот же парень с жестким взглядом и в коротком белом халате влетел в палату и уставился на кровать.

Я врезал ему по скуле пружиной, а когда он начал падать, добавил еще по затылку. Потом схватил за горло. Парень сопротивлялся. Я приложился к его физиономии коленом. Получилось больно.

Было ли больно ему, он не сказал. Я забрал у него из кармана дубинку, вынул ключ и запер дверь изнутри. На кольце были и еще ключи. Один из них подошел к шкафчику. В нем висела моя одежда.

Одевался я медленно, с трудом двигая неловкими пальцами и то и дело зевая. Парень на полу не шевелился.

Я вышел и запер комнату.

5

Я прошел по широкому тихому коридору с паркетным полом и узкой дорожкой посередине; дальше белые дубовые перила с широкими изгибами вели в холл. Тяжелые старомодные двери были закрыты. За ними – ни звука. Я осторожно, на цыпочках прокрался к ним.

В вестибюль, откуда открывалась входная дверь, вели внутренние стеклянные двери. Я подбирался к ним, когда зазвонил телефон. За полуоткрытой дверью, откуда в полутемный холл падал свет, ответил мужской голос. Я вернулся, заглянул за дверь и увидел за столом мужчину, который разговаривал по телефону. Подождав, пока он закончит, я вошел.

У него был бледный костистый череп, поперек которого пролегала полоска жиденьких, будто приклеившихся к коже каштановых завитков, и болезненное, вытянутое, не знакомое с улыбкой лицо. Глаза метнулись ко мне. Рука скакнула к кнопке на столе.

Я ухмыльнулся и прорычал:

– Не надо. Мне терять нечего. – Я показал ему дубинку.

Он неумело, будто замороженная рыба, улыбнулся. Длинные бледные руки трепетали над столом словно больные бабочки. Одна начала сползать к выдвижному ящику.

– Вы были очень больны, сэр, – сообщил он, едва шевеля языком. – Очень больны. Я бы не советовал…

Я ткнул дубинкой в проказливую ручонку, и она словно втянулась сама в себя, как слизень на горячем камне.

– Не болен, приятель. Меня тут наширяли какой-то дурью. А теперь я хочу выйти. И дайте мне нормального виски.

Он задвигал пальцами по столу:

– Я доктор Сандстренд. И это частная клиника, а не тюрьма.

– Виски! – прохрипел я. – Устроили частную психушку. Чудный рэкет. Виски!

– В медицинском шкафчике, – выдохнул он.

– Уберите руки за голову.

Он убрал.

Я обошел стол с дальней стороны, открыл ящик, к которому подбиралась его рука, и достал автоматический пистолет. Потом убрал дубинку и подошел к медицинскому шкафчику на стене. На полке стояли три стакана и бутылка виски емкостью в пинту. Я взял два стакана. Налил в оба.

– Вы первый.

– Я… я не пью. Совершенно не пью, – пробормотал доктор, по-прежнему держа руки за спиной.

Я снова достал дубинку. Он торопливо протянул руку, схватил стаканчик и выпил. Ничего страшного не случилось. Я принюхался к выпивке, опрокинул. Сработало. Я выпил еще и опустил бутылку в карман.

– Ладно, док. Кто меня сюда упрятал? Поживее. Я тороплюсь.

– Кто… полиция, разумеется.

– Какая полиция?

Он поник, плечи опустились. Похоже, ему было не по себе.

– Под жалобой в качестве свидетеля подписался некто Гэлбрейт. Все совершенно законно, уверяю вас. Он полицейский.

– С каких это пор полицейский выступает свидетелем в деле по заключению в психлечебницу? – (Сандстренд промолчал.) – Кто напичкал меня наркотиками?

– Не знаю. Полагаю, это продолжалось какое-то время… довольно долго.

Я потрогал подбородок:

– Все два дня. Лучше б они меня пристрелили – дешевле б обошлось. Пока, надзиратель.

– Если вы выйдете, – пропищал он, – вас сразу же арестуют.

– Ну не за то же, что я просто вышел.

Когда я закрывал дверь, он еще держал руки за головой.

Кроме замка, дверь закрывалась на задвижку и цепочку. Остановить меня никто не пытался. Я пересек старомодную веранду, прошел по широкой, обсаженной цветами дорожке. На дереве запел пересмешник. От улицы участок отделял белый деревянный забор. Дом стоял на углу Двадцать девятой и Дескансо.

Я прошел четыре квартала на восток, до автобусной остановки, и стал ждать автобус. Никто не поднял тревогу, меня не искали патрульные машины. Подошел автобус. Я доехал до центра, зашел в турецкие бани, принял паровую ванну, контрастный душ, растерся, побрился и допил виски.

Лишь после этого я смог поесть, а поев, отправился в незнакомый отель, где зарегистрировался под придуманным именем. Было полдвенадцатого. Местная газетенка, которую я прочитал, взяв еще виски, сообщала, что некий доктор Ричард Шарп, найденный мертвым в пустом меблированном доме на Каролина-стрит, все еще не дает полицейским спокойной жизни. У них нет никаких предположений относительно личности убийцы.

Дата на газете указывала на то, что из моей жизни изъято сорок восемь часов – без моего ведома и согласия.

Я лег спать, уснул, видел кошмары и просыпался в холодном поту. То были последние абстинентные симптомы. Утром я встал здоровым человеком.

6

Шеф полиции Фулвайдер походил на разжиревшего, кряжистого боксера-тяжеловеса с беспокойно бегающими глазками и рыжими волосами почти розового оттенка. Подстрижены они были коротко, и между розовыми щетинками проглядывал розовый же череп. Носил он светло-коричневый фланелевый костюм с накладными карманами и швами внахлестку, скроенный так, как по силам не каждому портному.

Поздоровавшись со мной за руку, шеф Фулвайдер повернул стул и положил ногу на ногу, продемонстрировав мне французские фильдеперсовые носки по три или четыре доллара за пару и красно-коричневые английские броги ручной работы по цене от пятнадцати до восемнадцати монет, да и то с учетом скидок по случаю Депрессии.

Может, подумал я, у него супруга с деньгами.

– А, Кармади, – сказал он, гоняя мою визитку по стеклу. – С двумя «а», да? К нам по работе?

– Есть небольшая неприятность. При желании вы можете легко все уладить.

Он выпятил грудь, помахал розовой лапой и сбавил тон:

– У нас здесь неприятности случаются нечасто. Городок наш небольшой, но очень, очень чистый. Я смотрю в западное окно и вижу Тихий океан. Чище его нет ничего. На севере – бульвар Аргуэльо и холмы. На востоке – прекрасный деловой квартал, мечта любого городка, а за ним – настоящий рай из ухоженных жилых домов и цветущих садов. На юге – если бы у меня было южное окно – я бы увидел великолепнейшую бухточку, подобную которой не найти в мире.

– Неприятности я принес с собой, – сказал я. – То есть часть их. Остальные приковыляли сами еще раньше. В большом городе сбежала из дому девушка, Изабель Снейр, и ее собаку видели здесь. Пса я нашел, но его последние хозяева оказались уж больно несговорчивые.

– Неужели? – рассеянно спросил шеф. Брови его поползли на лоб. Я так и не понял, кто кого дурачит, я его или он меня. – Ключик не повернешь, а? Ты как-никак помоложе.

Я встал, повернул ключ, снова сел и достал сигаретку. За это время шеф успел выставить на стол бутылку вполне приличного размера и два стакана да еще сыпанул горсть кардамоновых зерен.

Выпили. Пожевали зернышек. Посмотрели друг на друга.

– Вот теперь можешь рассказать, – сказал шеф. – Теперь я готов.

– Про Фермера Сейнта слыхали?

– Слыхал ли я про Фермера Сейнта? – Фулвайдер грохнул кулаком по столу; зернышки запрыгали. – Да за его поимку обещана награда в тысячу долларов. Это ж тот, что банки берет, так?

Я кивнул – хорошо бы понять, что у него на уме, но при этом и себя не выдать.

– Работает вдвоем с сестрой. Ее зовут Диана. Одеваются попроще, косят под деревенских и громят государственные банки в небольших городках. Потому его и прозвали Фермером Сейнтом. За сестричку тоже обещают тысячу.

– Да, на этих я бы с удовольствием браслеты нацепил, – твердо молвил шеф.

– Так почему ж не нацепили? – спросил я.

До потолка Фулвайдер не подскочил, но пасть раззявил так, что я испугался, как бы челюсть не отвалилась. Зенки вылупились, как яйца из скорлупы. По жирной складке в уголке рта поползла струйка слюны. Потом он захлопнул рот – решительно, как кочегар паровозную топку.

Если это было сыграно, то сыграно отлично.

– Повтори-ка, что ты там сказал, – прошептал он.

Я развернул газету, ту самую, что принес с собой, и ткнул пальцем в колонку:

– Посмотрите хотя бы на убийство этого Шарпа. Ваша местная газета явно халтурит. Здесь сказано, что в полицию позвонил неизвестный и что ваши парни обнаружили труп в пустом доме. Чушь собачья. Я сам там был. И Фермер Сейнт с сестрой тоже там были. И ваши парни были там в одно с нами время.

– Измена! – завопил вдруг шеф. – В управлении предатели!

Физиономия его сделалась серой, как липучка для мух. Он налил еще виски. Рука его дрожала.

Щелкать кардамоновые зернышки пришлось мне.

Фулвайдер опрокинул свою порцию первым и потянулся к кнопке селектора. Прозвучало имя какого-то Гэлбрейта. Я встал и повернул ключ в двери.

Ждать пришлось не слишком долго, но вполне достаточно, чтобы шеф пропустил еще два стаканчика. Цвет лица у него заметно улучшился.

Наконец дверь открылась, и в кабинет неторопливо вплыл тот самый красномордый верзила, что вырубил меня в доме на Каролина-стрит. В зубах трубка, руки в карманах. Притворив плечом дверь, он небрежно привалился к ней.

– Привет, сержант, – сказал я.

Он взглянул на меня так, словно с удовольствием попинал бы мою физиономию, да так, чтобы ему не надо было при этом никуда спешить.

– Жетон! – заорал шеф. – Жетон на стол! Ты уволен!

Гэлбрейт лениво подвалил к столу, наклонился и оперся на локоть, так что лицо его оказалось в футе от носа шефа.

– Что еще за шутки? – пробасил он.

– Шутки? У тебя в руках был Фермер Сейнт, а ты его упустил! Ты да этот туповатый Дункан. Вы позволили ему тыкать вам в брюхо обрезом, а потом дали уйти. Все, хватит. Уволен! В нашем городе шансов на работу у тебя не больше, чем у устрицы в банке. Жетон на стол!

– Фермер Сейнт? Это кто еще такой? – спросил Гэлбрейт, на которого крики шефа не произвели ни малейшего впечатления, и выпустил ему в лицо струю дыма.

– Не знает, а! – пожаловался Фулвайдер. – Он ничего не знает. И вот с таким материалом мне приходится работать.

– В каком смысле «работать»? – осведомился небрежно Гэлбрейт.

Толстяк-шеф подскочил, словно его в нос ужалила пчела, сложил пальцы в мясистый кулачище и нанес подчиненному сокрушительный удар в челюсть. Голова последнего сдвинулась примерно на полдюйма.

– Не надо, – сказал Гэлбрейт, – а то надорветесь, и что тогда будет с управлением? – Он взглянул мельком на меня и снова посмотрел на Фулвайдера. – Может, мне ему рассказать?

Шеф тоже посмотрел на меня – видно, хотел убедиться, что шоу идет как надо. Я сидел с открытым ртом и туповатым выражением на лице – как деревенский паренек на уроке латыни.

– Да уж, расскажи, – проворчал шеф, сжимая и разжимая кулачище.

Гэлбрейт перекинул ножищу через угол стола, выбил трубку, пододвинул бутылку и плеснул себе в стаканчик шефа. Выпив, он вытер губы и ухмыльнулся. Рот у него был такой ширины, что дантист мог бы засунуть в него обе руки по локоть.

– Когда мы с Дунканом туда ворвались, – начал он спокойно, – ты валялся на полу в отключке, а над тобой стоял тот долговязый с дубинкой. Девка сидела возле окна, на ворохе газет. Долговязый начинает нести какую-то хрень, и тут пес подает голос. Мы с Дунканом оборачиваемся, а девка достает из-под газет обрез двенадцатого калибра и предъявляет нам. Нам ничего не оставалось, кроме как быть послушными мальчиками. Она бы не промазала, а мы могли бы. Тут парень достает из кармана еще пушку, они нас связывают и запирают в кладовке, где столько хлороформа, что и веревки не нужны. Потом мы услышали, как они уезжают на двух машинах. Когда мы выбрались, в домике оставался только мертвяк. Газетам пришлось подать такую вот версию. Новых ниточек мы пока не нашли. Ну что, с твоей историей увязывается?

– Неплохо, – сказал я. – Насколько я помню, полицию женщина вызвала сама. По телефону. Но я мог и ошибаться. Все остальное вполне увязывается с тем, что я помню до того, как меня стукнули по голове.

Гэлбрейт наградил меня угрюмым взглядом. Шеф принялся рассматривать большой палец.

– Очнулся в какой-то частной лечебнице для наркоманов и запойных на Двадцать девятой улице. Делами там заправляет некий Сандстренд. Дурью меня накачали до такой степени, что я мог бы вообразить себя любимым даймом Рокфеллера и кружиться на ребре.

– Сандстренд… – пробормотал Гэлбрейт. – Этот Сандстренд – как блоха в штанах, давно нам покоя не дает. Может, нам навестить его да поговорить начистоту, а, шеф?

– Кармади туда наверняка Фермер Сейнт упрятал, – провозгласил Фулвайдер. – Так что связь наверняка должна быть. Да, иди. И возьми с собой Кармади. Хочешь?

Шеф посмотрел на меня.

– А то! – отозвался я.

Гэлбрейт взглянул на бутылку.

– За Сейнта и его сестричку объявлено вознаграждение. По штуке за каждого. Если мы их возьмем, как делить будем?

– Меня в расчет не принимайте, – сказал я. – У меня твердая ставка плюс накладные расходы.

Гэлбрейт снова усмехнулся и покачался на каблуках. Дружелюбие из него так и сочилось.

– Лады. Поедем на твоей тачке, она у нас внизу, в гараже. Забрали по звонку какого-то япошки. Прокатимся вдвоем, ты да я.

– Может, возьмешь еще кого-нибудь, а, Гэл? – с сомнением спросил Фулвайдер.

– Обойдемся. Нас двоих вполне хватит. Малыш он крепкий, иначе б здесь не разгуливал.

– Ну и ладно, – удовлетворенно добавил шеф. – Тогда еще по одной…

И все-таки он нервничал – забыл про кардамон.