Текст книги "Двойные неприятности"

Драм испытывает неудовлетворенность

Вашингтон, 2 ч. 15 мин., воскресенье, 20 декабря

Передав Рекса Маркера с рук на руки человеку, присланному шерифом округа, в Национальном аэропорту Вашингтона в час тридцать ночи в воскресенье, я взял такси и поехал ясной холодной ночью по слякотным улицам. Меня вдруг обуяло чувство неудовлетворенности, словно я что-то упустил из виду. Начиная с понедельника я был свидетелем череды насилий. Забили до смерти невинного человека, водителя такси. Да я и сам подвергся насилию – меня били кастетом. Я обнаружил труп совершенно незнакомого мне человека в доме, купленном на профсоюзные денежки – такую сумму мне за всю жизнь не собрать. Порядочный человек, Дэн Моуди, оказался на волосок от смерти. Я не смог предотвратить похищение известного гражданина, имя которого печаталось в справочнике «Кто есть кто» чаще, чем я обращался к властям за продлением разрешения на ношение оружия. И я почти завел роман с хорошенькой брюнеткой, о которой мечтал не один год, но все эти случаи насилия были отвратительны и обескураживающи.

Вот с таким ощущением неудовлетворенности я ехал сейчас по Кэнал-роуд домой, в Джорджтаун.

Я вошел в квартиру, бросил дорожную сумку нераспакованной на пол гостиной и отправился на кухню, чтобы приготовить себе изрядную порцию выпивки. Я опорожнил бокал слишком поспешно, всего за несколько минут, которые обычно уходят на то, чтобы выкурить сигарету. Затем, так и не разобрав сумку, я выключил свет и направился в спальню. Расшнуровал и разул ботинки, снял галстук, пиджак и рубашку, подумав, решил, что звонить Хоуп уже слишком поздно, и растянулся на постели. Вдруг я почувствовал запах духов. Потом услышал сонный вздох, и кожаное кресло напротив кровати скрипнуло. Я включил лампу на ночном столике.

Хоуп Дерлет спала, свернувшись калачиком, в черном кожаном кресле. Она потянулась, и, когда я приблизился к ней, ее веки затрепетали. Очки Хоуп в синей оправе лежали на трюмо рядом с креслом, а подушкой ей служило сложенное в несколько раз ее пальто спортивного стиля из верблюжьей шерсти. На ней был темно-серый, почти черный костюм. Ее губы раскрылись в нежной сонной улыбке.

– Ты вернулся, – сказала она. – Ты дома. Сколько времени?

– Думаю, около половины третьего.

Улыбка ее стала еще шире.

– А почему ты не посмотрел на свои часы?

«Потому что был слишком занят, любуясь тобой», – подумал я, но ей я этого не сказал. Я взглянул на свои часы:

– Двадцать пять минут третьего.

– Сенатор сказал мне, что ты должен вернуться сегодня ночью. Поэтому я и пришла сюда. Я была такой дурочкой во Фронт-Ройале, Чет. Когда я увидела тебя с Эриком Торгесеном, то подумала, что ты меня предал, что ты заодно с Аббамонте. Прости меня.

– Кстати, как это тебе удалось ускользнуть от тупицы охранника?

Хоуп рассмеялась:

– Единственным охранником была старая домохозяйка с причудами, которая при ближайшем знакомстве оказалась довольно милой.

Хоуп все еще сидела в кресле. А я все еще сидел на краю кровати. Внезапно я почувствовал неловкость и встал:

– Хочешь выпить? В награду за взлом и незаконное проникновение в чужое жилище.

– Да, но что-нибудь не слишком крепкое, пожалуйста.

Я тогда понял, что и Хоуп тоже испытывает неловкость, и хотя ее глаза улыбались, в их глубине таилось что-то еще.

Страх? Беспокойство? Ее что-то явно тревожило.

Я отправился в кухню и приготовил нам выпивку. Хоуп не пошла за мной. Когда я вернулся с бокалами, в спальне уже горел верхний свет. Хоуп стояла спиной к трюмо, держась руками за край его подставки. Ее грудь топорщилась под жакетом. Мы молча подняли бокалы и пару минут сосредоточенно глядели в них.

Потом я подошел и обнял ее, а она обхватила мои плечи:

– Я так рада, что ты вернулся, Чет. Я так рада!

– И я рад, что вернулся. И именно сейчас. Тебе здорово досталось во Фронт-Ройале?

– Вот уж нет. Они... Чарли... я не хочу говорить об этом. Не сейчас. – Она отступила от меня. – Смешно, но я пришла сюда именно для того, чтобы поговорить об этом. У меня есть что тебе рассказать. Я... но мне почему-то вдруг расхотелось говорить об этом. Наверное, мне следовало бы сейчас находиться с Чарли, но...

– А где он?

– Дома. Он не спасовал. О, думаю, он в безопасности. За нашей квартирой следят полицейские двадцать четыре часа в сутки. Мне удалось смыться. Но Чарли... он такой апатичный. Если бы он только знал... знал...

– Эй, не бери в голову!

– Что он должен был умереть. Во Фронт-Ройале есть один полицейский по имени Линдсей. Он сказал Чарли, что они могут доказать: это я убила Таунсенда Хольта. Но самое ужасное состоит в том, что Чарли ему поверил.

Ей явно не хотелось говорить об этом, но, заговорив, она уже выложила все помимо собственной воли.

– Наши родители умерли, когда я была совсем маленькой. Чарли заменил мне отца, и он... всегда опасался, что какой-нибудь мужчина... Линдсей сказал ему, что у меня был романчик с Таунсендом Хольтом, и мы с ним повздорили и... ну а поскольку я там действительно была и Хольт тоже, Чарли да и все остальные вполне могли этому поверить. На самом же деле Хольт позвонил мне и велел приехать во Фронт-Ройал. Сказал, что мне предстоит кое-что застенографировать, но, когда я приехала туда, он был мертв. Уже мертв.

– Ты видела там Чарли?

– Нет. Не видела. И он не убивал Таунсенда Хольта!

– Я не говорил, что это сделал он.

– Я... извини. Думаю, мне не помешало бы выпить еще.

Я принес бутылку, и Хоуп протянула мне свой бокал, а потом взяла его обеими руками, как это делают дети, и стала пить.

– Мне только что пришло в голову, – сказал я, – а вдруг Линдсей сам убил Хольта? Может, поэтому ему нужно было выбить из кого-нибудь признание, и как можно скорее? А может, он прикрывает кого-то еще? Сенатор сказал, что они с Хольтом сотрудничали очень тесно, но... – Я покачал головой.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Хоуп.

– Представим на минуту, что Чарли отправился туда, чтобы заполучить дневник для Аббамонте. Тогда Линдсей оказывается абсолютно ни к чему не причастным, потому что, если бы Аббамонте приказал Линдсею доставить ему злополучный дневник, отпала бы всякая надобность посылать туда Чарли. А это значит, что кто-то должен был быть причастен к убийству, – если не Чарли, то кто-то другой.

– Нелс Торгесен?

Я снова отрицательно покачал головой:

– Эрик втянул отца в сумасбродную авантюру. Возможно, это дело его рук. Весьма вероятно, что Эрик отправился за дневником, но застал там опередившего его Хольта и убил его. Кроме всего прочего, Эрику важно было устранить отца со своего пути, поэтому Чарли смог обыскать дом. Они оба работали на Аббамонте и...

– А почему Эрик не мог справиться с этой задачей один? Я хочу сказать, добыть дневник для Аббамонте.

– Да потому, что содержащаяся в дневнике информация способна навредить Нелсу Торгесену, равно как и многим другим, а Аббамонте, вероятно, не слишком-то доверял Эрику – уж во всяком случае, не до такой степени, чтобы поверить, что сын сможет изобличить собственного отца. Поэтому-то Аббамонте и послал твоего брата, но кто-то другой опередил Чарли, схватился с Хольтом и убил его. И вот тогда на арену событий выходит Линдсей. Кто бы ни был этот другой, Линдсей считает, что он работает на Аббамонте и что ему нужна его защита.

– Но ты ходишь по кругу. Чарли тоже работал на Аббамонте, а Линдсей почему-то старался силой выбить у Чарли признание.

– Конечно, но Линдсей с воскресенья наделал немало ошибок. Он решил, что тот другой парень, назовем его "X", был более важен для Аббамонте, нежели Чарли. Ему приходилось действовать быстро, и он сделал неверный шаг. Именно Чарли под его давлением оказался тем, кто сможет затянуть петлю на шее Аббамонте за убийство Хольта. Для Аббамонте было крайне нежелательно, чтобы Чарли попал за решетку. Наоборот. Потому что, хотя Линдсей и думал, что этот "X" работает вместе с Аббамонте, сам он по уши завяз в дерьме, а они – нет. "X", должно быть, оказался тем, кого Аббамонте вовсе не хотел прикрывать, тем, за чьим провалом Аббамонте с удовольствием бы понаблюдал, и, наконец, тем, кто должен был добраться до дневника Нелса Торгесена. Кто-то вроде... – Я залпом осушил свой бокал, – Майка Сэнда.

– Ты хочешь сказать, что Хольта убил Майк Сэнд?

– Именно. – Я думал об этом, и с каждым разом эта мысль мне нравилась все больше и больше.

– Послушай. Линдсей остается на обочине всех событий. Его связь с Аббамонте может оказаться всего лишь случайными услугами Эрику Торгесену. Откуда ему было знать, что Аббамонте оттеснил Майка Сэнда в сторону и взял управление «Братством» в свои руки? Поэтому конечно же, полагая, что Аббамонте работает на Сэнда, он и бросился защищать Сэнда. Вот почему он навалился на Чарли.

– Я больше не хочу обсуждать эту тему, – сказала Хоуп, покачав головой и чуть улыбнувшись.

Я едва услышал ее слова. Я ощущал тот самый подъем, который возникает у меня всегда, когда я оказываюсь на грани раскрытия дела. Я закурил и продолжил развивать свою мысль:

– И представь, когда Линдсей получил новый приказ в четверг, когда в городе появился Шелл Скотт, представь...

Она взяла сигарету, которую я курил, затянулась и бросила в свой стакан с виски. Не многим девушкам удавалось сделать подобное безнаказанно, но Хоуп взглянула на меня в упор; ее темные глаза задорно смеялись, горели и сводили меня с ума одновременно.

– Я пришла сюда, – сказала она, – потому что мне захотелось хотя бы на одну-единственную ночь оказаться подальше от всего – от этого ужаса и насилия и от Чарли, и мне пришлось... мне пришлось подцепить частного детектива. В следующий раз, возможно, я... мне следовало бы подцепить торговца. Я надену свой лучший костюм по его совету, а ты... ты... – Голос у нее дрогнул. Она отвернулась и бросилась к трюмо, схватила свои очки в синей оправе и нацепила их на нос. – Ты стоишь тут и несешь всякий вздор, а уже почти три часа, и если тебе чего-то хочется, Честер Драм, ты должен подойти и попросить, если, конечно, ты хочешь того, чего не видать никому другому, того, что принадлежит только тебе... Или я ухожу отсюда!

И Хоуп бросилась вон из спальни. Но не на улицу, а всего лишь в темную гостиную, и уселась там на диван.

Я видел в зеркале свое лицо с блуждавшей на нем глуповатой ухмылкой.

– Ну и лопух же я! – сказал я тихонько и поспешил отправиться в гостиную.

Я опустился рядом с Хоуп на диван. Она при этом немного отодвинулась. Потом снял ее очки в синей оправе, обхватил ее лицо ладонями и поцеловал ее в губы. Дальше все происходило само собой, потому что мы оба ждали этого момента с того самого дня, когда оказались вдвоем в ее квартире, но внезапное появление Чарли нарушило наш прекрасный тет-а-тет. Она была игрива, словно котенок, и разок оттолкнула меня, однако не слишком решительно.

– Ты меня еще ни о чем не попросил, – сказала она, а потом поспешно добавила: – Но полагаю, мужчины считают свой дом своей крепостью, и ты...

– Так кто же из нас несет вздор?

Я взял ее на руки и отнес в спальню, по пути локтем нажав на выключатель и потушив верхний свет. Остался только ночник, и я не стал его гасить.

Под ее темным облегающим жакетом оказалась бледно-голубая блузка, обтягивающая гордо торчащие груди. Она отделилась от тела с треском статического электричества. Кожа Хоуп, оттеняемая черным лифчиком, походила на слоновую кость. Я коснулся ее белой шеи и почувствовал бешено бьющийся пульс, потом Хоуп приникла ко мне, и уже ее сердце колотилось о мои ребра. Под темной юбкой у нее была нижняя юбка и черные кружевные панталончики, такие же прочные и надежные в данной ситуации, как паутина во время урагана.

– Женщина викторианской эпохи, – пробормотала Хоуп. – Одежда слой за слоем.

Но ее голос сделался прерывистым, и она умолкла, потому что вся ее «многослойная» одежда уже лежала на коврике, а потом она прижалась ко мне, я заключил ее упругое, нежное тело в объятия, и мы погрузились в волшебный мир блаженства.

Когда я проснулся, за окном едва занималась заря. Хоуп не было рядом. Потом я услышал шум воды в ванной. Довольно скоро он прекратился, и появилась обернутая банной простыней Хоуп.

– Ты уже проснулся? – спросила она.

– Нет. Вероятно, мне все еще снится сон.

– И о чем же он?

Это был легкий вопрос.

– О тебе.

Хоуп подошла к кровати. Ее тело источало тепло и свежесть.

Волосы блестели. Я ухватился за кончик простыни и потянул.

Она размоталась, и Хоуп упала на кровать рядом со мной. Ее кожа была розовой после душа, влажные волосы разметались по подушке.

– У меня такое ощущение, словно я знакома с тобой миллион лет, – сказала она. – И в то же время словно мы с тобой только что встретились. Я... мне это нравится.

Мне это тоже нравилось. Когда я побрился и принял душ, на улице было уже совсем светло.

А после того, как мы оделись, Хоуп стеснялась, как девственница во время первого свидания. Когда мы поели, я сказал непринужденно:

– Это было хорошо. Ты станешь кому-нибудь отличной женой.

Ее щеки зарделись, и она чуть заметно улыбнулась.

– Прости за навязчивость, но, если я правильно поняла, Честер Драм не собирается жениться?

– Я женился однажды. Ничего хорошего из этого не вышло.

Мы некоторое время молчали, потом я спросил:

– Почему Чарли уверен, что его собираются убрать?

Хоуп сразу стала серьезной.

– Я... О господи, Чет! Я провела целую ночь, не думая об этом кошмаре. За что и изъявляю вам, милостивый государь, признательность. – Она взяла из пачки сигарету. – Полагаю, по двум причинам, – медленно заговорила она. – Первая тебе уже известна. Если его вызовут на комиссию, он заявит, что Линдсей во Фронт-Ройале силой выколачивал из него признания в том, чего он не совершал. Поэтому, если всплывут факты, свидетельствующие о связях Линдсея с «Братством»...

– Возможно, Чарли уже получил повестку?

– Нет еще. Но сенатор Хартселл беседовал с нами. Думаю, сенатор слегка опасается, что Чарли откажется давать показания комиссии. А в этом случае он только причинит вред комиссии.

– Ты сказала, что причин две.

Хоуп встала и взволнованно пошла к окну. Стоя спиной ко мне, она сказала:

– Когда я пришла сюда, то еще не знала, стоит ли тебе рассказывать об этом. И я до сих пор пребываю в нерешительности. Дальнобойщикам нужен союз. Чарли вспоминает, как обстояли дела в тридцатые годы, до того как возникло «Братство».

– Но им нужен хороший профсоюз! Который защищал бы их интересы, Хоуп.

– Да, конечно, но я... ну да ладно. Будучи диспетчером таксопарка, Чарли приобрел друзей в полиции штата Вирджиния.

Ну, в ту ночь, когда Хэнка Кэмбриа забили насмерть в такси, там был обнаружен некий багаж.

– Я знаю. Копы конфисковали его вместе с такси. Там были бумаги отца Алексис Сэнд. А они подобны динамиту. Но, по крайней мере, они в целости и сохранности у полицейских.

– Вот к чему я и клоню. Теперь этот багаж у Чарли. Он получил его от своих друзей из полиции.

– У Чарли! Аббамонте убьет кого угодно, чтобы заполучить эти документы.

Хоуп повернулась ко мне, в ее глазах был страх.

– О, какой же он дурак! – воскликнула она. – Какой дурак! Чарли был напуган, думал, что эти бумаги помогут ему избавиться от неприятностей. И он позвонил Аббамонте.

– И рассказал ему о бумагах?

– Боюсь, что так.

– И когда это было?

– Вчера.

– И что сказал Аббамонте?

– Не знаю.

Я принес пальто Хоуп из спальни, прихватив свое со стула, на который бросил его вчера в гостиной, и сказал себе: «Спокойно, все будет в порядке».

– Твоя машина здесь? Моя осталась у штаб-квартиры «Братства».

– Нет. Я приехала на такси.

Я вызвал по телефону такси. Пятнадцать минут спустя, без четверти девять, мы поехали домой к Дерлетам.

Воскресным утром серые холодные улицы были почти пустынны. Я расплатился с таксистом и услышал доносящийся откуда-то издалека колокольный звон, навевающий тоску. Я взял Хоуп под руку, и мы стали вместе подниматься по лестнице.

Полицейский в форме за дверью ее квартиры коснулся при виде Хоуп козырька и вопросительно взглянул на меня. Я показал ему свое удостоверение.

Хоуп впустила меня в квартиру и вошла сама. Чарли вышел из спальни в пижаме и банном халате.

– Одевайтесь, – сказал я. – Мы собираемся выписать ордер на ваш арест и запереть вас у шерифа округа под надежной охраной. Это ваш единственный шанс.

– Самому лезть в петлю? Кажется, я тебя предупреждал, чтобы ты держался подальше от моей сестры.

– Умоляю тебя, Чарли, – сказала Хоуп. – Послушайся его.

– Еще чего! – В его глазах была горечь, на висках вздулись вены. – Где ты шлялась всю ночь?! И это моя сестра! После всего, что я сделал для тебя? Моя маленькая сестричка так со мной обошлась!

– Кончай, Чарли, – сказал я.

– Как она тебе, Драм? Могу представить...

Я ударил его. От удара Чарли развернуло на сто восемьдесят градусов, а потом он упал на колени. Хоуп шагнула было к нему, но потом остановилась. Гневно глядя на нас снизу вверх, Чарли поднялся и нетвердой походкой направился в спальню.

Хоуп хотела пойти за ним, но он тотчас же вернулся, держа в руке пистолет 45-го калибра.

– Я даю тебе шанс, – сказал он. – Убирайся отсюда и из моей жизни! И из ее жизни тоже!

– Ты телевизионных шоу насмотрелся. Давай спускай курок! Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет!

– Кого ты назвал дураком?! – заорал Чарли хриплым голосом.

– Ты ведешь себя как самый настоящий дурак. Зачем тебе пистолет? За дверью стоит полицейский, Чарли. Или ты и его хочешь пристрелить заодно?

– Держись от меня подальше!

Он стал отступать, пока не уперся в подоконник... Дальше пятиться ему было некуда. И тогда Хоуп подбежала и встала между нами.

– Ты сошел с ума! – закричала она. – Ты сошел с ума, если и впрямь собираешься стрелять.

Чарли вытер левой рукой пот с лица. Хоуп схватила его правую руку, и пистолет выстрелил.

Дальше события развивались стремительно. Чарли отшатнулся назад, ударившись задом о подоконник, и с ужасом взирал на Хоуп, которая вскрикнула и, схватившись за плечо, упала на колени, а в дверях появился полицейский с револьвером в руке, громко вопросив:

– Что тут происходит?

Я взял пистолет из руки Чарли. Он послушно его отдал, глядя на Хоуп и без конца повторяя:

– О Господи Иисусе, Хоуп! Боже мой, что я наделал?!

Я опустился на колени рядом с Хоуп. У нее в глазах были слезы, но она пыталась улыбаться.

– Ничего, – сказала она. – Ничего, правда. Он не хотел этого. Он не хотел.

Я осторожно высвободил ее руку из рукава темного жакета.

Он был пробит пулей и влажен от крови. Красная отметина – след от пули длиной в три дюйма – красовалась на ее предплечье. Кровь лилась ручьем, являя страшное зрелище, но было ясно, что пуля всего лишь задела ее.

Я перевязал ей руку своим носовым платком. А Хоуп все повторяла и повторяла, что с ней все в порядке. Полицейский сказал, что нам всем предстоит отправиться в центр города.

Глядя, как я перевязывал рану его сестры, Чарли не выдержал и вдруг разразился слезами. Отчаянные рыдания сотрясали его тело. Аббамонте всячески запугивал его, но так и не смог сломить, все усилия сенатора не увенчались успехом, да и мои собственные доводы были им грубо отвергнуты. А сейчас, когда я перевязывал нанесенную им сестре рану, Чарли внезапно опустился на колени рядом с Хоуп, обхватил руками ее голову и зарыдал. Постепенно рыдания перешли во всхлипы, и тогда он взмолился:

– Прости меня... Богом клянусь... я этого не хотел...

– Я знаю, ты не хотел, Чарли, – тихо сказала Хоуп. – Я понимаю, это была случайность.

Он поднялся с колен – слезы бежали по его щекам – и шумно высморкался.

– Очкарик с Ровером позвонили в понедельник ночью, – сказал он. – Им нужен был тягач. У них на парквей возникли непредвиденные обстоятельства. Что касается меня, то я годами числился должником Аббамонте. Я задолжал ему пару тысяч. Хоуп... училась в бизнес-колледже... ей нужна была одежда... она должна была выглядеть прилично, и я... ну а поскольку я был ему должен, он стал давить на меня, и я достал им тягач.

– Но ведь в то время они работали на Хольта, разве нет? – уточнил я.

– Конечно. Ну и что? Аббамонте тогда еще не вышел в дамки. Хольт, Майк Сэнд, Аббамонте – тогда для Очкарика и Ровера все они были равны. Хольт вычислил, что миссис Сэнд спешит на восток, чтобы помочь мужу. Он узнал это от негодяя по имени Ру Минк с побережья и решил, что если вотрется к ней в доверие, то им с Весельчаком Джеком Рейгеном удастся приструнить Сэнда и Аббамонте. Поэтому он и инсценировал это похищение, вот только оно отрикошетило в него самого. – Из горла Чарли вырвался хриплый смех. – Ты появился там раньше его, Драм. Тогда-то Аббамонте и принял решение насчет него, – продолжал Чарли. – «Если Хольт принадлежит к лагерю Весельчака Джека, – рассудил мистер Абба, – то он и сам в состоянии сделать кое-какие телодвижения, чтобы захватить власть в свои руки». Он попытался принудить к сотрудничеству Нелса Торгесена, но Торгесен все еще жил прежними представлениями, продолжая считать мистера Аббу всего лишь жирным, потным бухгалтером, который ко всему прочему еще и на руку был нечист – занимался ростовщичеством, чтобы держать ребят в руках. Однако у него был этот дневник, а мистер Абба хотел его заполучить. Поэтому он послал меня во Фронт-Ройал, а когда я туда прибыл, то обнаружил Хольта лежащим на полу с размозженной головой. – Неожиданно Чарли перевел взгляд на полицейского. – Это не я! Богом клянусь, я этого не делал!

Полицейский пожал плечами:

– Я даже не понимаю, о чем вы говорите, мистер. – Он встретился со мной взглядом. – Мне позвонить в город?

– Позвоните шерифу. Скажите, что мы привезем Чарли Дерлета под его присмотр.

Я посмотрел на Чарли. Он, помедлив, кивнул.

– С бумагами доктора Фроста? – спросил я.

Чарли отвел взгляд. Потом взглянул на Хоуп – она ему улыбалась.

– С бумагами, – сказал он.

И тогда Хоуп подошла к нему и поцеловала в щеку.

Пока Чарли одевался, полицейский позвонил окружному шерифу. Потом я позвонил сенатору Хартселлу домой и сообщил, что Чарли Дерлет готов дать показания комиссии и передать некоторые или все бумаги доктора Фроста. Сенатор пришел в совершенный восторг и сказал, что ордер на арест Чарли Дерлета будет поджидать нас у шерифа.

Чарли вышел из спальни с тощим синим портфелем в руках.

– Вот они, – сказал он, но портфель мне не отдал.

Чарли передал его Хоуп. Просто жест, но этот жест символизировал решение, которое он принял.

В девять пятьдесят мы все спустились вниз и вышли на улицу, где нас поджидала полицейская патрульная машина.

Серый четырехдверный седан как раз сворачивал на обочину на противоположной стороне улицы. Тротуар был пустынным, воздух – холодным, небо – суровым и зловещим. Чарли в сопровождении полицейского шел к патрульному автомобилю, мы с Хоуп следовали за ними. Хоуп держала меня за руку, зажав синий портфель под мышкой.

Из седана на противоположной стороне улицы вышли трое.

Посмотрели на нас и побежали.

– Эй! – закричал полицейский, протягивая руку к пистолету в поясной кобуре.

Первый бегущий к нам был в очках и шляпе, низко надвинутой на лоб и скрывавшей его лицо. На бегу он сунул руку под плащ. Затем обе его руки сомкнулись на короткоствольном пистолете-пулемете Томпсона. На тихой воскресной улице прогремела автоматная очередь. Пули с визгом проносились в воздухе и врезались в металл патрульной машины.

Первая пуля сразила полицейского, он развернулся на триста шестьдесят градусов и, тяжело оседая, рухнул на бок. Хоуп закричала. Я нырнул к полицейскому и выхватил у него из кобуры револьвер. Очередная автоматная очередь прошила холодный воздух.

– Прячься за машиной! – заорал я Хоуп.

Чарли засел за задним бампером патрульной машины. Когда застрекотала очередная пулеметная очередь, он скорчился и пошатнулся, словно кто-то ударил его кувалдой в живот.

Вскрикнув, Хоуп побежала к нему, все еще держа портфель под мышкой.

Очкарик нагнал ее быстрее меня. Дулом автомата он нанес ей ощутимый удар в висок. Хоуп стала валиться прямо на него, и тогда он, обхватив ее обеими руками и как бы прикрываясь ею, нацелил автомат на меня и спустил курок.

Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Обойма была пуста. Но поскольку Очкарик по-прежнему держал Хоуп перед собой, я не мог воспользоваться пистолетом и пристрелить его.

Я двинулся к нему. Он стал отступать на дорогу, таща Хоуп с собой.

С противоположной стороны улицы прогремели пистолетные выстрелы. Пули градом сыпались на патрульную машину, и я нырнул за бампер, но быстро поднялся и сделал три выстрела. Посреди улицы стоял Дылда с револьвером в руке. Еще один тип, чуть пониже, наклонился к открытой дверце седана.

Вероятно, вернулся туда за оружием. Они не ожидали такого поворота событий. Хотели застать Чарли в постели. Одна из моих пуль задела того незнакомого мне типа у машины, и он растянулся на асфальте. Дылда, который оказался Ровером, медленно отступал к седану вместе с Очкариком и Хоуп.

Если я буду стрелять, могу угодить в Хоуп. Если побегу за ними, Ровер может срезать меня из револьвера. Я укрылся за патрульным автомобилем. Полицейский застонал. А тем временем Ровер, Очкарик и Хоуп уже находились в сером седане.

Я побежал.

И тут вдруг услышал, как с шумом распахнулось окно в одном из жилых домов на противоположной стороне улицы и голос что-то кричавшего мужчины. Парень, в которого я попал, оказался Морти. Он приподнялся на колени и наставил на меня пистолет, но тут же рухнул ничком. Пуля ушла в асфальт.

Машина тронулась с места, накренившись. Я прыгнул на нее, уперся ногами в задний бампер, а туловище перебросил на крышку багажника. Сквозь заднее стекло я видел лицо Хоуп в каких-нибудь трех дюймах от меня. Рядом с ней сидел Ровер и тоже смотрел на меня. Он что-то сказал. Машина стала набирать скорость и вихлять из стороны в сторону. Мне не за что было ухватиться, и я почувствовал, что соскальзываю. Когда они на полной скорости свернули за угол, я неожиданно оказался в воздухе, стремительно летя вперед и вниз, а мгновение спустя больно ударился всем телом об асфальт. Я скатился на обочину и лежал там, с трудом переводя дыхание, словно только что пробежал за три минуты целую милю.

Кто-то помог мне подняться на ноги. Какие-то незнакомые лица то попадали в мое поле зрения, то вдруг исчезали: наплывали какие-то голоса, сперва тихие, потом невыносимо громкие, а потом снова тихие. Я пошел назад к патрульной машине. Полицейский с трудом дотащился до машины и влез в нее, а теперь что-то хрипел в свой коротковолновый микрофон. Его правая рука беспомощно повисла – пуля попала ему в плечо.

Я подошел к Чарли. Он лежал на спине в луже крови, в его широко раскрытых глазах отражалось серое небо. Пули из автомата Очкарика вспороли ему живот, автоматная очередь как бы разрезала пополам тело Чарли по горизонтали. Он был мертв.

Я встал и нетвердой походкой направился к Морти. Он открыл глаза и посмотрел на меня.

– Куда они поехали? – спросил я.

Морти попытался выдавить из себя пару непечатных слов, но с его губ не слетело ни звука.

– Куда они поехали?

Его глаза медленно закрылись и лицо расслабилось. У него были длинные, загибающиеся вверх ресницы, которым могла бы позавидовать любая девушка.

Полицейские прибыли в двух автомобилях, предназначенных для разгона демонстраций.

Морти умер по пути в больницу.

Меня тоже отвезли в больницу. У меня были ушибы и кровоподтеки на плечах и груди, но переломов не обнаружилось, а я без конца повторял, что чувствую себя нормально. Меня не отпускали битый час, а когда отпустили, патруль доставил меня в – полицейский участок. Мне стали задавать вопросы.

Никаких наездов, никакого давления – я был пай-мальчиком, о чем свидетельствовало мое удостоверение. Но меня продолжали расспрашивать об одном и том же, а я отвечал, снова и снова повторяя:

– Вы не понимаете. Они увезли с собой Хоуп!

В два часа за мной приехал сенатор. Он отвез меня домой и подождал, пока я менял свой порванный в лоскутки костюм.

Он охал и ахал при виде моих синяков и кровоподтеков. Я повторял, что со мной все в порядке. Затем мы поехали в его кабинет в здании сената.

Баллинджер доставил из Фронт-Ройала мой «магнум» 44-го калибра в наплечной кобуре, я пристегнул ее и направился к двери.

– Черт тебя подери, куда это ты собрался?

– Не знаю. Они увезли с собой Хоуп. Я должен их найти!

– Садись. Вот сюда.

Сенатор протянул мне бокал, в котором оказалось неразбавленное виски. Я выпил его до дна. Он налил мне еще. И я выпил вторую порцию. Сенатор сказал, что в штаб-квартире «Братства» по воскресеньям находится только один сторож. Ехать туда нет смысла. Они звонили по домашним номерам Аббамонте и Майка Сэнда. Их тоже не застали. Позвонили Баллинджеру, но в доме Торгесена во Фронт-Ройале никого не было в течение последних двадцати четырех часов.

Мы углубились в изучение мелкомасштабной карты Тайдуотера, штат Мэриленд.

– Где-то здесь, – сказал Хартселл, указывая пальцем место на карте. – Школа квакеров, общинная церковь в полумиле, потом ряд бунгало на пляже, пустующих в это время года, затем песчаные дюны и колючий кустарник, затем Хэйкокский аэропорт, затем местность, опять-таки поросшая колючим кустарником в это время года.

Флаг на высоком флагштоке, противоциклонное заграждение и заброшенный гараж...

– Наверняка они отвезли ее туда, – сказал я. – Они убили Чарли, а бумаги оказались у Хоуп. Возможно, они решили, что она сможет им кое-что рассказать, а кроме того... Алексис Сэнд! – неожиданно воскликнул я и схватил трубку телефона, стоявшего на столе сенатора. Я позвонил в «Статлер», но в апартаментах Сэнда не отвечали. – А как насчет конных полицейских штата Мэриленд? – спросил я у сенатора.

– Только скажи. Если у нас есть хоть одна-единственная зацепка, доказывающая, что Хоуп Дерлет отвезли именно туда, конная милиция штата будет нам помогать. При тщательном прочесывании, возможно, они смогут найти это место. – Сенатор нахмурился и взял сигару. – Но позволь мне кое-что сказать и не бросайся перегрызть мне горло. В какой-то степени я даже рад, что у тебя таких доказательств пока нет. Я хочу, чтобы они провели свою сходку, Чет. Я хочу, чтобы они все перегрызлись – Сэнд, и Аббамонте, и Рейген с побережья, если он приедет, – все они. Потому что, возможно, кто-то из них расколется. И, мой мальчик, если это сработает, считай, они у нас в кармане.

– Но Хоуп у них в руках!

На это сенатору нечего было сказать. Я посмотрел на карту, закурил сигарету, но тут же загасил ее и свернул карту трубочкой, говоря:

– Ничего, если я сам поеду на поиски? Хочу сказать, мне бы не хотелось, чтобы это сборище передралось слишком рано вам в угоду.