Текст книги "Шансы есть…"

Линкольн

Линкольн был уже на полпути в Чилмарк, когда у него зажужжал мобильник – вероятно, Тедди или Мики хотят узнать, что с ним. Однако номер оказался местным, а когда он принял вызов, голос был женским.

– Мистер Мозер? Это Беверли. Послушайте, я тут подумала после вашего ухода. Вам надо поговорить с Джо Гроббином.

– Это кто?

– Вообще-то мой свекор, однако еще и бывший начальник полиции в Оук-Блаффс. Но в семидесятых он еще работал на острове. В общем, я ему позвонила, и он сказал, что не прочь с вами встретиться.

– Он помнит, как пропала Джейси?

– Не знаю, но когда он вышел на пенсию, у него много старых папок осталось. Все никак не могу убедить его привести их в порядок. Они же могут стать основой для довольно-таки интересных воспоминаний. Ну вы понимаете – глупости, которые творили тут местные? Или, может, серия таких вот уютных детективчиков? Вроде Александра Макколла Смита?

Казалось, она ждет, чтобы он высказал свое мнение насчет ее замысла. Очевидно, этого самого Макколла Смита он должен знать. Что вообще значит “серия уютных детективчиков”?

– В общем, так или иначе хоть что-то по этому поводу он вам сказать сможет. Служил здесь полицейским всю свою жизнь. У него масса отличных сюжетов.

Линкольн не сдержал улыбки. Быть может, оттого что женщина работает в газете, никак не может выбросить из головы, что он рассказал ей просто сюжет: “красивая девушка бесследно пропала, и о ней больше никогда не слыхали”.

– Он живет в комплексе для престарелых в Виньярд-Хейвен – вдруг вам захочется к нему заглянуть.

– Может, и загляну – завтра, – ответил он, хотя такого намерения у него не было. Хоть он и явился в “Виньярд газетт” с определенной целью, ему неожиданно стало легче от того, что он ничего не обнаружил. А когда рассказал Беверли о Джейси, почувствовал себя глуповато, словно и в шестьдесят шесть в нем не угасли чувства к девушке, с которой он даже на свидания не ходил. Он. Линкольн Мозер. Счастливо женатый человек с шестью детьми и растущей ватагой внуков. А также хронической болью в пояснице. Нужно держаться первоначального плана. Прикинуть, что надо сделать с домом в Чилмарке, и выставить его на продажу. Насладиться общением с друзьями. Вернуться домой.

– В том-то и дело, – сказала Беверли. – Завтра он уезжает с острова – у него серьезная операция в Бостоне. А вы же здесь всего несколько дней, так?

– Вы правда считаете, что он может что-то знать?

– Не исключено?

Завершив разговор, Линкольн спросил себя, почему столь многие женщины к этому склонны – превращать утверждения в вопросы. Надо будет не забыть поинтересоваться у Аниты. Той, как и дочерям их, всегда нравилось объяснять, что во всем несуразном в женщинах на самом деле виноваты мужчины.

Как и большинство зданий на острове, дома, составлявшие “Деревню Тизбёри”, были обшиты серым гонтом. Комплекс лежал вдали от дороги, угнездившись среди виргинских сосен, и смотрелся приятнее и ухоженнее, чем почти все жилье для малоимущих, субсидируемое правительством, но функцию таких мест скрыть невозможно. Если все в жизни шло так, как надеялся, в таких местах не оказываешься.

Квартира Джо Гроббина располагалась на втором этаже, и сам он, должно быть, увидел, как Линкольн заезжает на парковку внизу, потому что открыл дверь, не успел гость закончить свой трехчастный стук. Крупный мужчина, грудь колесом, седина отливает пушечным металлом, и с боков густые волосы очень коротко подстрижены. “Белые боковины”, – подумал Линкольн, припомнив старое данбарское выражение. Как у шин – но выпускают ли такие до сих пор? Они с Гроббином оказались примерно сверстниками, но у старого полицейского лицо нездорового серого оттенка и все в глубоких морщинах после, как заподозрил Линкольн, целой жизни курения и питья, так что выглядел он лет на десять старше. Несмотря на тепло на улице, одет он был во фланелевую рубашку с длинными рукавом.

– Вы, должно быть, мистер Мозер, – произнес он, делая шаг в сторону, чтобы Линкольн смог пройти. Невзирая на свое явно скверное здоровье, выглядел он человеком, все еще способным постоять за себя в барной драке – при условии, что длиться та будет не дольше одного раунда.

Квартира его – маленькая и стандартная, две комнаты – оказалась вовсе не такой, какой ожидал Линкольн. Когда приходится ужиматься, почти все старики с трудом отказываются от своих нелегко доставшихся пожитков. Всё из своего бывшего дома покрупней они обычно втискивают в новое гораздо меньшее жилье, отчего там становится невозможно перемещаться, ни с чем не сталкиваясь. А вот у Гроббина квартира напоминала монашескую келью, как будто в начале жизни он принял обет нестяжания и до сих пор его держался. Плоский телевизор неизвестной марки притулился в дальнем углу комнаты на дешевой подставке из фибролита, где также стоял DVD-плеер, но ни кабельной коробки, ни сервера для видео по запросу. Больше никаких устройств тоже нигде не виднелось. Шаткая книжная этажерка на четыре полки содержала пару десятков томов, в большинстве своем – явно библиотечных. В виде буквы Г перед телевизором расположились диван, приставной столик и кресло с откидной спинкой. Стены украшены черно-белыми снимками островной живности: зуйки на пляже, чайка, сидящая на вершине поленницы, выводок диких индюшек, пересекающих велодорожку, вытянутый клин черных гусей на фоне серого неба.

– Снимала моя невестка Беверли, – произнес бывший полицейский, заметив, что Линкольн их разглядывает.

– Хорошо у нее получается.

– Вот этот парняга – из Катамы. – Он показал на фотографию ястреба, величественно восседающего на телефонном проводе, зримо провисшем под его тяжестью. – Я видел, как птиц двести усаживается на один провод, крыло к крылу, как обычно у них бывает. А вот когда он там? Ни единой насколько хватает глаз.

– Животных любите?

Тот кивнул.

– Как почти все легавые, предпочитаю их людям. Ни одно ни разу мне не соврало. Присядьте, будьте добры, а я пока эту папку найду.

Присесть куда? Кресло явно было обычным местом Гроббина, поэтому в него не стоит. С другой стороны, диван – судя по виду, на нем спят – нес на себе отпечаток тяжелого тела, а на одном подлокотнике покоилась отнюдь не декоративная подушка. Не в силах разрешить головоломку, Линкольн пристроился на другом подлокотнике дивана, откуда открывался ничем не загороженный вид спальни, которую хозяин превратил в свой кабинет. У дальней стены стоял металлический письменный стол, на нем – древний компьютер с, если Линкольн не ошибся, внешним дисководом. А дискеты еще выпускают? Вдоль другой стены – шеренга конторских шкафчиков под рамками с фотографиями полицейских в мундирах. Ни одного гражданского.

– Семьдесят первый, говорите? – бросил через плечо Гроббин.

– Точно, – ответил Линкольн, хотя, разумеется, ничего ему вообще не говорил.

– Май семьдесят первого, – донеслось до него бормотание старика. – Вот оно. – Оставив ящик выдвинутым, бывший полицейский вернулся в большую комнату и швырнул на журнальный столик манильскую папку. Ярлык на ней гласил: ПРОПАВШАЯ ДЕВУШКА. Никакой другой информации, даже имени Джейси, что показалось Линкольну странным, пока он не вдумался. В больших городах девушки пропадают каждую неделю. Насколько ему известно, Джейси может оказаться одной из горсточки людей, пропавших здесь за весь прошлый век.

– Беверли говорила, вы на пенсии?

– Вчера два года как, не то чтоб я считал.

– Вам разрешают забирать дела домой?

– Оригиналы – нет. Только фотокопии. И свои заметки.

– Ну, я ценю, что вы уделили время на встречу со мной.

– Чего-чего, а времени у меня хоть отбавляй, – ответил тот, похоже сознавая парадокс такого заявления. Дни старика могут быть и сочтены, но вот часы этих оставшихся дней заполнить отнюдь не легче.

Линкольну пришло в голову, что Беверли могла убедить его зайти к свекру в надежде, что это отвлечет Гроббина от раздумий о завтрашней операции, а может, и переключит на что-то вполне конкретное. Если так, то он, возможно, впустую тратит время.

– Если б не моя невестка, – сказал старик, словно читал мысли, – я бы, может, из квартиры вообще не выходил. Она возит меня за продуктами. Время от времени мы с ней ходим кофе пить. В церковь по воскресеньям. Вы человек верующий, мистер Мозер?

– Линкольн, прошу вас. И нет, вообще-то не очень. – Он был рад, что этого не слышит Вава.

– Я тоже. Но в церковь ходить мне нравится. Само ощущение, наверное.

– А вы не водите?

– Вожу, только нынче нечасто. Машина у меня еще есть, да вот давление скачет вверх-вниз. В основном вверх, но бывает, что рушится с обрыва, и тогда я отключаюсь. Очень бы, к черту, не хотелось в этот миг оказаться за баранкой. С моей-то удачей еще пацанчика какого собью. Кофе хотите?

– Нет, мне нормально.

– Без хлопот. Мне Беверли купила этот “Кьюриг”.

Линкольн кивнул:

– Мы отцу моему в прошлом году такую купили.

– А ему сколько?

– Чуть за девяносто.

– Молодец какой. А чем занимался?

– Был совладельцем маленького медного рудника в Аризоне.

– Уверены, что не хотите кофе? – переспросил старик. – Я под кофеином лучше соображаю.

– Ладно, пожалуй, – согласился Линкольн.

– Мне эти порции на одну чашку нравятся, – произнес из кухни Гроббин. – Одно жалко – с капсулами ничего нельзя сделать, только в мусорку. На свалке их, должно быть, уже миллионы.

– Я, кажется, даже не знаю, где тут свалка.

– Это потому, что ее здесь нет, – ответил Гроббин. – Раньше была, много лет назад. А теперь весь наш мусор волокут на большую землю. Кому-то другому на голову. Чем старше становлюсь, тем больше про такое вот думаю. А там людям, которые нас даже не знают, приходится наше говно разгребать.

– Сомневаюсь, что они это делают за так, – сказал Линкольн, просто разговор поддержать. Пока на кухне шипел и булькал “Кьюриг”, так и подмывало заглянуть в подозрительно тонкую папку, но он сдержался.

– Нет, уверен, что не за так, но все же. Я где-то читал, что посреди Тихого океана целая воронка из мусора. И океанские течения тащат ее прямо к нам. Швырнешь такую капсулу за борт у побережья Орегона, а другую – где-нибудь в Японском море, и обе они окажутся в одном месте. Сотня миль капсул от “Кьюрига”, пластиковых пакетов и всевозможной дряни болтается там на волнах – и ни души вокруг. Никто не заподозрит нас с вами в преступлении. Вашего старика вообще беспокоят такие штуки – какой мир мы оставим в наследство нашим детям?

На это Линкольну пришлось улыбнуться.

– Подозреваю, что мой отец не сомневается, что мир будет существовать после того, как он его покинет.

Гроббин вернулся в большую комнату с двумя дымящимися кружками, и Линкольн сказал:

– Я слышал, завтра у вас операция.

– Есть такая мысль. Собираются прочистить парочку забившихся артерий. Шунт поставят. Мне говорили, уложимся в миллион долларов. Если бы дело только во мне было, я б их нахер послал.

– Гм-мм, – проговорил Линкольн. – Но дело же и так в вас.

– Ага, но не только во мне. Дело никогда не только в нас, Линкольн.

Это была, если он только не ошибся, еще одна отсылка к невестке, которая играла какую-то чрезмерную роль в жизни Гроббина. Здесь он явно жил один, значит, жены нет. Умерла – или же они в разводе? И где сын, который женат на Беверли? Почему нет никаких фотографий, любовно свидетельствующих об их существовании?

Нацепив готовые очки из аптечной лавки, Гроббин взял и открыл папку, где, как Линкольн теперь увидел, лежало всего два предмета: вырезка из “Виньярд газетт”, которую он сегодня уже читал, и какие-то рукописные заметки, к ней подколотые. Это игра его воображения или там в самом деле накорябано “Троер”?

– Ладно, минуточку – память освежу, – произнес Гроббин. Он слегка отодвинулся, чтоб Линкольн не сумел разглядеть, что там написано.

Тот прихлебывал кофе, пока старик читал и мрачнел. Закрыв наконец папку, пристукнул папкой по колену и произнес:

– Джастин Кэллоуэй. Это ведь девушка, о которой мы говорим?

– Джейси. Да.

Гроббин перевел на Линкольна глаза-буравчики так, что тому стало не по себе.

– Так вы мне утверждаете, что эта Джейси так и не появилась?

Линкольн кивнул.

– И родне своей не позвонила?

– Насколько мне известно, нет.

Старик ничего не ответил, и Линкольн ощутил, что нужно продолжить.

– Они развелись вскоре после того, как она пропала. У ее отца как раз тогда начались какие-то неприятности с законом.

– Что за неприятности?

– Какое-то “беловоротничковое” преступление. Подмывает сказать, инсайдерская торговля. Думаю, в итоге он сел.

Гроббин теперь смотрел в окно, явно глубоко задумавшись.

– Тут говорится, что был жених. С ним она тоже больше не связывалась?

– Нет, насколько я знаю.

Гроббин задумчиво потер щетинистый подбородок, и Линкольн увидел, как по его серому лбу отчетливо скользнула мысль: “Значит, умерла”.

– Ну а раз вы сейчас здесь, возникает очевидный вопрос, Линкольн. У вас-то каков интерес ко всему этому делу после стольких лет?

– Джейси и я с Тедди и Миком были в колледже лучшими друзьями.

– И где же это было?

– Минерва. В Коннектикуте.

– Ох, да я знаю, где находится Минерва, Линкольн. Я спрашиваю – почему сейчас?

– Наверное, мы так ее и не забыли, а она… исчезла. В смысле, мы все разошлись по своим дорожкам после окончания колледжа. Встречаться в обозримом будущем мы не рассчитывали. Но, думаю, воображали, что навсегда останемся в жизни друг у друга.

– И как?

– С парнями-то? Ну да. Может, правда, не так близко, как собирались. Я переехал на Запад. Только Мик остался в Новой Англии. (Или вернулся сюда после амнистии, но упоминать про это не стоит.) Иногда мы теряли связь, от силы на год-другой, но потом кто-нибудь возникал откуда ни возьмись. А теперь есть электронная почта.

– И часто она всплывает в разговорах, так? Эта Джейси?

– Иногда, – ответил Линкольн. – Нечасто. А здесь, на острове, наверное, все и вспомнилось.

Казалось, Гроббин все это обдумывает, словно какую-то алгебраическую задачу, где есть и цифры, и буквы. Лицо у него сделалось чуть менее дружелюбным.

– Вы женаты, Линкольн?

– Да.

– Счастливо?

– Простите?

– Жену свою любите? Простой вопрос.

– Да, – ответил Линкольн, хотя старика это не касалось.

– Вы богаты?

– В каком отношении?

– В денежном, Линкольн. В том смысле, какой все люди имеют в виду под словом “богатый”.

Линкольн поежился, удивляясь, насколько легко старому полицейскому удалось заставить его оправдываться.

– До две тысячи восьмого у нас было больше, – ответил он, надеясь, что хотя бы улыбку из собеседника выжать сумеет, но ему это совсем не удалось. – А почему вы спрашиваете?

– У меня дружок в Минерве учился. Недешевое это дело.

– Я там учился по стипендии. Как и мои друзья.

– А девушка – нет?

– Не-а, она была из Гринвича. – Он чуть не добавил “Коннектикут”, но гладить старика против шерсти лишний раз не хотелось.

– У вас дети есть?

– Да.

– Внуки?

– Угу.

– Так. Значит, в жизни все удалось, что скажете? Колледж Минерва принес какие-то дивиденды, а?

– Наверное, и так можно сказать.

Хотя, возможно, не в том смысле, какой в это вкладывал Гроббин. Они там не научились никаким тайным рукопожатиям, не вступили ни в какие секретные братства. Занятия по большей части были хороши. Преподаватели – знающи и вполне дружелюбны. Некоторые – вроде профессора Форда, о котором они давеча разговаривали с Тедди, – бросали им настоящий вызов, меняли саму их траекторию тем, что учили мыслить более критически. Вообще, конечно, можно было б утверждать, что в этом и есть дивиденды гуманитарного образования, хотя Линкольн сомневался, их ли Гроббин имел в виду. Он все еще не отлипал от денег – того, о чем думает большинство, слыша слово “богатый”.

– Ничего, если я у вас кое-что спрошу? – проговорил Линкольн.

– Не возражаю.

– Мне чем-то удалось вас разозлить, мистер Гроббин?

– Не вам, Линкольн. Вот этому. – Он все еще постукивал углом папки о колено. – Вот это самое меня злит нешуточно. Девушка пропала? И так и не объявилась? По мне, так тут у кого-то, к черту, руки дырявые. И мне поэтому интересно, не у меня ли. Что? Я разве что-то смешное сказал?

Так и есть. Линкольн улыбался.

– Нет, просто… вы настоящим полицейским были, в самом деле.

– Все верно, Линкольн, им я и был. – Но теперь и Гроббин ухмылялся, пусть даже несколько смущенно. – Клятые врачи мне больше не дают курить. Мне ни пить нельзя, ни красное мясо есть. А раз я теперь на пенсии, у меня бывает по три-четыре недели кряду, когда просто некого допрашивать. И тут вы такой – явились и напомнили мне о моих промахах.

– Едва ли это входило в мои намерения.

– Я знаю, – уступил старик. – Все вон те дела… – Он ткнул большим пальцем через плечо, показывая на ряд металлических шкафчиков. – Беверли хочет, чтоб я с нею сел и всё перебрал. Аннотировал самые интересные случаи. “Мясо на кости нарастить”, как она выражается. Но не понимает она одного, Линкольн, – в тех папках почти сплошь и есть избитое мясо на сломанных костях.

– Да?

– И вот в чем вся штука. Если бы вы и смогли докопаться до сути, узнать правду о том, что произошло сорок четыре года назад, именно это вы бы и отыскали. Битое мясо. Сломанные кости.

– Что вы мне пытаетесь сказать, мистер Гроббин?

– Я говорю вам – поезжайте домой, Линкольн. Качайте внучков на коленях. Жизнь удалась. Будьте счастливы.

Линкольн кивнул на папку, которую Гроббин положил на журнальный столик:

– И вы ничего мне сообщить оттуда не можете? Кроме того, что печатали в газете?

Гроббин вновь неохотно раскрыл папку.

– Ладно, вот что я помню. Съездил я тогда к вам. Парни из штата попросили проверить. Конечно, вас там уже не было. А дом на лопату заперт.

– Обычно постояльцев у нас почти не бывало до Четвертого июля.

Гроббин теперь пристально в него всматривался.

– Поблизости никаких соседей.

– Только Троеры ниже по склону. Их самих там в то время не было, но был их сын. Мейсон.

– Ага, я с ним побеседовал.

Значит, Линкольн не ошибся. Он действительно заметил там фамилию “Троер”.

– Вот как?

Гроббин снял очки и положил их вместе с папкой на столик.

– Я понял, что в те выходные случились какие-то неприятности?

– Он заглянул к нам без приглашения.

– И что произошло?

– Мы пили пиво на террасе.

– И все? Только пиво?

Линкольн пожал плечами:

– Это был семьдесят первый. Может, траву по кругу передавали.

– И никакого кокса?

– Конечно, никакого кокса. В общем, в какой-то миг Троер и Джейси оказались одни в кухне, и он попытался с ней слишком близко подружиться. Их застал наш Мики. И скверно отнесся к тому, что увидел.

Гроббин кивнул.

– Чертовски скверно, я бы сказал. Когда я с ним разговаривал, у него оба глаза были подбиты и челюсть зафиксирована. Сказал, что это ему ваш друг неожиданно двинул.

– Когда это произошло, я был на террасе, но, зная Мики, вряд ли они много беседовали.

– Вспыльчивый, значит, этот ваш друг? От нуля до шестидесяти миль за три целых и две десятых секунды? Такой вот парень?

– Вообще-то почти все время он тише воды ниже травы.

– Почти все время.

– Джейси бы он плохого ни за что не сделал, если вы на это намекаете.

Гроббин пожал плечами.

– Вы с ним лучше знакомы.

– Как бы ни было, – продолжал Линкольн, – в воскресенье больше ничего не случилось. Не понимаю, какое это имеет значение – мы же все во вторник уехали с острова.

Снова надев очки, старик опять взял в руки папку.

– Но тут говорится, что уехали вы не одновременно. Как так?

– Джейси проснулась раньше и тихонько ушла, пока мы все еще спали. Оставила нам записку, что ненавидит прощаться. В общем, суть в том, что она уехала с острова, так? Кто-то из Пароходной администрации ее опознал?

– Я б не назвал это идентификацией с положительным результатом. Скорее “ну, вроде”. Когда я с этой дамой разговаривал, она не казалась чересчур уверенной.

– Утверждаете, что Джейси отсюда так и не уехала?

– Нет, я просто говорю, что исключать этого вовсе нельзя.

– А вы сами как считаете?

– Ну, раз уж на то пошло, в штате были порядком уверены, что она уехала на каком-то утреннем пароме. Даже не знаю, с чего бы, раз у них всего одна эта свидетельница, но, должно быть, имелась и какая-то дополнительная информация, которой они с нами, местными, не поделились.

– То есть возможно, что с ней что-то могло произойти тут?

– А еще возможно, что ее похитили инопланетяне, – ответил Гроббин. – Смотрите на это так, Линкольн. Она либо жива, либо мертва. Если она мертва, если ее кто-то убил, что стало с трупом? Потому что для меня загвоздка в этом.

“Равно как и для мертвой девушки”, – подумал Линкольн.

– Ладно, вот сценарий. Вы убийца.

– Я? – У Линкольна сложилось отчетливое впечатление, что его хозяин не считает подобное предположение таким уж нелепым.

– Гипотетически, Линкольн. Мы тут включаем воображение. Вы на пароме и засекаете эту симпатичную хиппушку. У нас начало семидесятых, поэтому ходит она без лифчика. Вы за нею наблюдаете все время, пока паром не швартуется в Вудз-Хоуле. Она сходит на берег вместе с другими пассажирами без машин, а вы спускаетесь в трюм за своей, убеждая себя забыть про девушку. Просто какая-то хиппушка. Но когда вы съезжаете с парома, она вот, на Фэлмет-роуд, – стоит, вытянув руку. Вы подъезжаете. Предлагаете подвезти. Она садится. Вы разговариваете. Может, спрашиваете у нее, что хиппушки имеют против лифчиков. Это все вообще к чему? Считаете себя остроумным, но она к вашему вопросу относится всерьез. Рассказывает вам, что все дело тут в свободе, и это вас злит. Свобода. Может, вы только из Вьета вернулись. Женились по малолетству. Пару детенышей завели, не успели ничего и назад отыграть. Кто вообще, бля, свободен? Вы-то уж точно нет. Работаете на острове – садовничаете, а может, чистите бассейны у богатеев. В общем, работаете там, но, черт бы драл, жить на этом острове вам не по карману. Нет, живете вы в Нью-Бедфорде, потому что такие, как вы, там и живут. Летом зарабатываете прилично, но с пикапом на пароме кататься туда-сюда недешево. Поэтому вы работаете по восемь-десять дней подряд, спите у кого-нибудь на кушетке, если получается. На два-три дня возвращаетесь домой проведать жену и детенышей, чтоб они вам рассказали про всякую херню, которой им хочется, а вам она не по карману. Если бы кто-нибудь попросил вас описать свою жизнь, первое же слово, какое пришло б вам в голову, уж точно, к черту, не было бы “свободный”. Таким дурацким словом скорее будет пользоваться привилегированная хиппушка, которая сжигает лифчики.

Линкольн хотел было сказать старику, что он сильно промахнулся мимо базы – он и понятия не имел, какой была Джейси. Просто сочинял ее на ходу – в его сценарии, вероятно, поселились все хиппушки, секс с которыми ему так никогда и не перепал. Однако в сюжете, который он сплетал, все-таки было что-то убедительное – ничем не прикрашенная детальность. И некоторые подробности оказывались точны. Во всяком случае, лифчик надевать Джейси бы не стала.

– Какое-то время, – продолжал Гроббин, – вы держитесь пристойно. Выбора ж нет. Движение плотное, бампер к бамперу, пока не переезжаете за клятый мост. Закончились длинные выходные, поэтому с Кейпа все стремятся уехать разом. Но движение постепенно редеет. Вы что-то говорите, что-то предлагаете. А может, просто трогаете ее. Как бы то ни было, она психует. Велит вам остановиться, высадить ее, к чертовой матери. Как будто от вас вдруг завоняло или она к вам присмотрелась и поняла, что ей не нравится то, что видит. Может, она снова это слово употребила – “свобода”, и требует ее теперь для себя. Как будто она тут главная. Как будто просто может выбирать, а вам полагается делать то, что она велит. И это после того, как вы были любезны и предложили ее подвезти, а денег за горючку спрашивать с нее не стали, а могли бы, ведь горючку свободно не раздают просто так. В общем, если она считает, будто командует тут она, вам есть что возразить. Тут все совсем не так. Когда вы ей это объясняете, все становится плохо, а потом и еще хуже. Происходит все очень быстро. Может, хиппушка пытается выбраться из кабины. В то время она бы, возможно, не пристегивалась, поэтому когда вы даете по тормозам, она головой влепляется в торпеду или ветровое стекло. А может, вы ее чем-нибудь ударили. Не имеет значения. Вдруг в кабине вашего пикапа мертвая девушка. Ну вот вы и допрыгались. Просто взяли – и допрыгались. В мозгах у вас полыхает, но вы приводите мысли в порядок – ну или пытаетесь. Первым делом нужно съехать с оживленного шоссе. Найти какой-нибудь старый проселок, потом грунтовку, на которую можно свернуть. Отыскать уединенное местечко. Затащить ее в заросли.

– Мрачное же у вас воображение, мистер Гроббин, – произнес Линкольн, хотя на самом деле сюжет обладал некоторым поразительным сходством с тем, что он сам себе рассказывал в редакции “Виньярд газетт”, где роль мерзавца играл Мейсон Троер.

– Ну, может, и мрачное, но я все это вот к чему, Линкольн. Тело девушки легко обнаружить. Если она там просто в зарослях валяется, на нее наткнется какой-нибудь турист-походник. У вас в кузове пикапа лопата? Вы закопали ее в мягком грунте? Неважно, результат тот же. Животные отроют ее после первого же сильного дождя. Как бы то ни было, полиция примерно за две минуты свяжет этот труп с девушкой, пропавшей на День памяти.

– Так вы, значит, утверждаете, что ваш сценарий мы можем исключить? – После всего этого мрачного зернистого реализма? Да ну?

– Нет, но тут загвоздки. Мне кажется – близкие к непреодолимым.

– Значит… она жива?

Гроббин грустно покачал головой:

– С этим тоже загвоздки, Линкольн. Если она жива, нужно задаться вопросом, почему за все эти годы ни разу не позвонила родителям, жениху или кому-то из друзей. Если она есть где-то на свете, неужели ни разу не столкнулась ни с кем из знакомых? Как так вышло, что она ни разу не подавала заявлений на кредитную карту, паспорт или жилищную ссуду? Почему не влюбилась и не вышла замуж, не родила детей, не развелась? Не попала в акты гражданского состояния, как это бывает с живыми людьми?

Линкольн глубоко вздохнул.

– Сначала вы говорите, что она не может быть мертва, а теперь – что не может быть жива.

– Я не утверждаю, что не может быть так или эдак. Я просто говорю, что как бы оно ни обернулось, у нас не сходится. Я не знаю, что с нею произошло, Линкольн. А знаю вот что: вам, парни, сильно повезло.

– Нам повезло?

– Мотив. Средства. Возможность. Если не считать того, что к вам заглянул тот сосед, все те выходные она была одна с вами и вашими друзьями. В то время, расследуй я это дело, я бы решил, что это кто-то из вас. Один из вас это совершил, а двое других помогают замести следы. Или все втроем совершили это. Если б я там был, я бы подумал, что все выходные вы пытались отговорить ее выходить замуж за этого ее жениха – и все безуспешно. Возможно, она объясняет вам, как все в жизни устроено, – такое, чему не учат в колледже Минерва в Коннектикуте. У этого парня, за которого она выходит, есть деньги и перспективы. А у вас нет. А вам такое слышать не по нутру. Вы все это не так прикидывали – скорее, что любая девушка, которая поедет с тремя парнями на долгие выходные, должно быть, желает немного поразвлечься перед тем, как связать себя узами брака. Или, возможно, ваш друг Мики решает, что ему нужна награда за то, что он ее спас в кухне. Или, возможно, он разыгрывает карту жалости – напоминает ей, что едет на войну и домой может вернуться покойником. И она должна его хотя бы на прощанье осчастливить, верно? Ну какая девушка откажется выполнить такую просьбу? А вот она отказывается – и тут верх берет его горячность.

– Да только тогда случилось вовсе не это, – сказал Линкольн.

Гроббин не обратил внимания, как будто собеседник его и рта не раскрывал.

– Поначалу вы паникуете, потому что… мертвая девушка. Но потом успокаиваетесь и начинаете мыслить рассудительно. Решаете все держаться вместе. Ждете до темноты, чтобы ее закопать. Повторяете, что скажете полиции. Время у вас есть, пока ее не объявят в розыск. Вы сами? Вы отправляетесь на Запад, как и собирались, с той другой девушкой. Ваши друзья…

Линкольну пришлось его перебить.

– Мистер Гроббин, – сказал он. – Прошу вас, послушайте меня. Ничего этого не было.

– А я и не говорю, что было, Линкольн. Я говорю, что думал бы так в семьдесят первом. И еще вам кое-что скажу. Я б нанял экскаватор и перепахал весь этот ваш участок в Чилмарке до последнего квадратного дюйма. Рылся бы, пока окончательно не убедился, что уж где-где на всей планете, а там этой девушки нет точно.

Наконец он отшвырнул папку обратно на журнальный столик, как будто все это время использовал ее как реквизит, и целую минуту оба сидели и просто смотрели на нее. Наконец Линкольн робко произнес:

– Вы говорите так, будто до сих пор верите, что там все так и было.

– Нет, Линкольн, не верю.

Хоть и с облегчением от услышанного, но он все же уточнил:

– Это почему?

– Потому что, если вы и впрямь имели какое-то отношение к исчезновению той девушки сорок четыре года назад, вы бы не пришли в “Газетт” сегодня ничего разнюхивать. Не стали б рассказывать Беверли всю эту историю. И уж точно не явились бы задавать легавому на пенсии вопросы, ответы на которые и так знаете. Нет, я бы решил, что вы по преимуществу вне подозрений.

По преимуществу. Линкольн поглубже вдохнул и неуклюже поднялся на ноги – его как будто допрашивали, орудуя резиновым шлангом. Что тут удивляться, если люди признаются в преступлениях, каких не совершали.

У дверей, когда они пожимали руки, Линкольну пришло в голову спросить напоследок еще одно.

– Так а Троер еще что-нибудь сказал, когда вы с ним беседовали?

– Вообще-то предложил арестовать вашего друга Мики за нападение. По крайней мере, мне показалось, что он пытается сказать именно это. Вся челюсть в крепеже – его трудновато было понять.

– А вы тогда впервые с ним встретились? Спрашиваю, потому что знаю – за все эти годы у него не раз бывали стычки с законом.

– Нет, мы с Мейсоном знакомы давненько. На самом деле “Кубок острова” вместе выигрывали.

– “Кубок острова”?

– По футболу. Виньярд против Нантакета.

– Играли в одной команде?

Тот кивнул.

– Но… Троеры же были летней публикой.

– Так и есть. Жили они в Уэллзли, по-моему. На предпоследнем курсе Мейсон впутался в какие-то неприятности. Девчонка от него залетела, что ли, поговаривали. А на последнем, в общем, родители отправили его жить в одну семью на острове. – Вот теперь Гроббину стало отчего-то неловко. – Мейсона нынешняя ребятня бы назвала настоящим гондоном. Но он не убийца, если вы об этом думаете.

– Простите, мистер Гроббин, но вы говорите почти как та женщина из паромного буфета. Без особой уверенности.