Текст книги "Перси Джексон и лабиринт смерти"

Глава двенадцатая
Меня ждут вечные каникулы

Я очнулся с таким ощущением, словно по-прежнему горю. Кожу жгло. Во рту было сухо, как в пустыне.

Я увидел над собой голубое небо и деревья. Услышал журчание фонтана, ощутил аромат можжевельника, кедра и множества других душистых растений. А еще я услышал рокот волн, мягко набегающих на каменистый берег. Может, я умер? Нет, не может быть. Я бывал в стране мертвых, голубого неба там нет.

Я попытался сесть. Мышцы были как растаявшие.

– Лежи смирно, – сказал девичий голос. – Ты еще слишком слаб, чтобы вставать.

Она положила мне на лоб прохладную тряпицу. Перед носом у меня появилась бронзовая ложка, и в рот мне потекла влага. Питье увлажнило гортань и оставило во рту теплый привкус шоколада. Нектар, напиток богов. Потом надо мной появилось лицо девушки.

У нее были миндалевидные глаза и медово-золотистые волосы, заплетенные в косу, переброшенную через плечо. Лет ей было… пятнадцать? Шестнадцать? Трудно сказать. Одно из тех лиц, которые как будто не имеют возраста. Девушка запела, и моя боль куда-то делась. Девушка творила магию. Я чувствовал, как ее пение проникает сквозь кожу, исцеляя и залечивая ожоги.

– Ты кто? – прохрипел я.

– Тс-с, мой отважный! – сказала она. – Отдыхай и лечись. Здесь тебя никто не тронет. Я Калипсо.

В следующий раз я очнулся в пещере, но бывал я в пещерах куда хуже этой. На потолке переливались гроздья кристаллов: белых, фиолетовых и зеленых, – как будто я очутился внутри разрезанной пополам арузы, что продают в сувенирных лавках. Я лежал в удобной постели, с перьевыми подушками и белыми хлопчатобумажными простынями. Пещера была разделена на комнаты белыми шелковыми занавесками. У стены стояли большой ткацкий станок и арфа. У другой стены – шкаф, плотно набитый банками с вареньем. С потолка свисали пучки сухих трав: розмарин, тимьян, и куча всего другого. Пожалуй, моя мама, и то всего бы не перечислила.

В стену пещеры был встроен очаг, над огнем булькал котелок. Пахло очень вкусно: тушеной говядиной.

Я сел, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в голове. Посмотрел на свои руки, в полной уверенности, что они все будут в жутких шрамах – но нет, руки были в порядке. Ну, может, чуть розовей обычного, а так все нормально. На мне была белая хлопчатобумажная футболка и штаны на завязках, не мои. Ноги у меня были босые. На миг меня охватила паника: а куда делся Анаклузмос?! – но я пощупал карман, и ручка была на месте, где и всегда.

И не только ручка: собачий свисток из стигийского льда тоже очутился на прежнем месте. Он каким-то образом последовал за мной. Нельзя сказать, чтобы меня это не встревожило.

Я не без труда встал на ноги. Каменный пол был ледяным на ощупь. Обернувшись, я увидел перед собой полированное бронзовое зеркало.

– Владыка Посейдон! – пробормотал я. Вид у меня был такой, как будто я похудел килограмм на десять, и килограммы эти были у меня не лишние. Волосы выглядели как крысиное гнездо. Концы у них обгорели, как борода Гефеста. Если бы я увидел такую рожу у попрошайки на светофоре, я бы запер двери машины и закрыл окна.

Я отвернулся от зеркала. Вход в пещеру был слева от меня. Я побрел навстречу дневному свету.

Перед входом была зеленая лужайка. По левую руку – кедровая роща, по правую – огромный сад с клумбами. На лужайке журчали четыре фонтана, извергающие воду из флейт каменных сатиров. Впереди лужайка уходила вниз, к каменистому пляжу. Озерные волны плескались о камни. Я сразу понял, что это озеро, потому что… ну, просто понял. Вода пресная. Не морская. На волнах играли солнечные зайчики, небо было ярко-голубое. Просто рай какой-то. Я забеспокоился. После того, как несколько лет имеешь дело со всякой мифологией, поневоле привыкаешь к мысли, что рай – то самое место, где тебя скорее всего убьют.

Девушка с медово-золотистой косой, назвавшаяся Калипсо, стояла на берегу и с кем-то разговаривала. Собеседника ее мне было плохо видно из-за сверкания солнечных лучей в волнах, но мне показалось, что они спорят. Я попытался вспомнить, что я знаю о Калипсо из древних мифов. Имя-то мне слышать доводилось, но… подробностей я не помнил. Кто она: чудовище? Может, она заманивает героев в ловушку и убивает? Но, если она злая, почему я все еще жив?

Я пошел в ее сторону – медленно, потому что ноги еще плохо слушались. Когда трава сменилась камешками, я посмотрел себе под ноги, чтобы не потерять равновесие, а когда снова поднял взгляд, девушка была одна. На ней было белое греческое платье без рукавов, с низким круглым вырезом, вышитым золотом. Она вытерла глаза, как будто только что плакала.

– Ага, – сказала она, пытаясь улыбнуться, – проснулся наконец, засоня!

– Ты с кем сейчас разговаривала?

Голос у меня был как у лягушки, которую ненадолго запихнули в микроволновку.

– Да так… посланец, – ответила она. – Ты как себя чувствуешь?

– А сколько времени я пролежал без сознания?

– Времени… – задумчиво повторила Калипсо. – Со временем у меня тут сложно… Не знаю, Перси. Честно.

– Ты знаешь мое имя?

– Ты разговариваешь во сне.

Я покраснел.

– Ага. Я уже… э-э… мне это уже говорили.

– Да. Кто такая Аннабет?

– Ну, это… Подруга. Мы с ней были вместе, когда… постой, а как я сюда попал? И где я?

Калипсо протянула руку и зарылась пальцами в мои обгоревшие волосы. Я нервно попятился.

– Извини, – сказала она. – Я просто привыкла ухаживать за тобой. А что касается того, как ты сюда попал – с неба упал. И плюхнулся в воду, вон там.

Она указала на другой конец пляжа.

– Даже не знаю, как ты выжил. Похоже, вода смягчила падение. Что касается того, где ты – ты на Огигии.

– А гора Сент-Хеленс отсюда далеко? – спросил я: с географией у меня всегда было плохо.

Калипсо рассмеялась. Негромко и сдержанно, как будто она находила меня чрезвычайно забавным, но не хотела меня смущать.

– Отсюда все далеко, мой отважный, – произнесла она. – Огигия – это мой остров-призрак. Он существует сам по себе, везде и нигде. Здесь ты можешь в безопасности ждать исцеления. Ничего не бойся.

– А как же мои друзья?..

– Аннабет, – сказала она. – И Гровер с Тайсоном?

– Да! – ответил я. – Мне надо вернуться к ним. Они в опасности!

Она коснулась моей щеки, и на этот раз я не отстранился.

– Сперва отдохни. Что толку от тебя твоим друзьям, пока ты не исцелишься?

И как только она это сказала, я осознал, насколько я устал.

– А ты… ты не злая колдунья, а?

Она жеманно улыбнулась.

– С чего ты взял?

– Ну, я как-то раз встречался с Цирцеей, ее остров тоже был довольно приятный. Если не считать того, что она любила превращать мужчин в морских свинок.

Калипсо снова рассмеялась этим своим сдержанным смехом.

– В морскую свинку я тебя превращать не стану, честное слово.

– А во что-нибудь другое?

– Я не злая колдунья, – ответила Калипсо. – И я тебе не враг, мой отважный. Теперь отдыхай. Вон, у тебя глаза сами закрываются.

Она была права. Колени у меня подогнулись, и я бы рухнул носом на камни, если бы Калипсо не подхватила меня. Волосы у нее пахли корицей. Она была очень сильная – а может, это я был такой слабый и тощий. Она отвела меня к мягкой скамье у фонтана и уложила на нее.

– Отдыхай! – велела она. И я уснул под журчанье фонтанов, среди аромата корицы и можжевельника.

Когда я проснулся в следующий раз, была ночь, но я не был уверен, та ли эта ночь или другая, много ночей спустя. Я лежал в кровати в пещере, но я встал, закутался в одежду и пошлепал наружу. Ярко сияли звезды – тысячи звезд, как бывает только далеко за городом. Я узнал все созвездия, которые показывала мне Аннабет: и Козерога, и Пегаса, и Стрельца… А вон там, близ южного горизонта, сияло новое созвездие: Охотницы, в память нашей подруги, что погибла прошлой зимой.

– Перси, что ты там увидел?

Я перевел взгляд на землю. Как ни восхитительны были звезды, Калипсо была вдвое ярче. Ну, в смысле, я встречался с самой богиней любви, Афродитой, и никогда не сказал бы этого вслух, а не то она меня испепелит, но, на мой вкус, Калипсо была куда красивее, потому что она выглядела совершенно естественно, словно вообще не старалась быть красивой и даже не думала об этом. Она просто… была. Со своей золотистой косой, в белом платье, она как будто сияла в лунном свете. В руках она держала крохотное растеньице с хрупкими серебристыми цветочками.

– Я просто смотрел на…

Я поймал себя на том, что пялюсь на ее лицо.

– Э-э… забыл.

Она негромко рассмеялась.

– Ну, раз уж ты встал, помоги мне их посадить.

Она протянула мне растеньице – внизу у него был комок земли, переплетенной корешками. Цветочки слабо светились у меня в руках. Калипсо взяла лопатку, повела меня на край цветника и принялась копать.

– Оно называется «Лунное кружево», – объяснила Калипсо. – Его можно сажать только ночью.

Я смотрел на лепестки, перемигивающиеся серебристым светом.

– А для чего оно?

– Для чего? – переспросила Калипсо и задумалась. – Да ни для чего, наверное. Оно живет, оно светится, оно красивое. Что еще от него требуется?

– Наверное, ничего, – сказал я.

Она взяла растеньице, и наши руки встретились. Пальцы у нее были теплые. Она посадила лунное кружево и отступила назад, любуясь своей работой.

– Люблю я свой садик!

– Да, сад офигенный, – согласился я. Ну, в смысле, я вообще-то садоводством не особо увлекаюсь, но у Калипсо были беседки, увитые розами шести разных цветов, и решетки, оплетенные жимолостью, и ряды виноградных лоз, увешанных красными и пурпурными гроздьями, при виде которых Дионис обзавидовался бы.

– Там, дома, – произнес я, – мама всегда мечтала о саде.

– Отчего же она его не посадила?

– Ну, мы же на Манхеттене живем. В квартире.

– На Манхеттене? В квартире?

Я уставился на нее.

– Ты не понимаешь, о чем я говорю, да?

– Боюсь, что нет. Я не покидала Огигии уже… очень давно.

– Ну, на Манхеттене большой город, там сады разводить негде.

Калипсо нахмурилась.

– Как жаль! Гермес меня навещает время от времени. Он мне рассказывает, что мир вовне сильно изменился. Но я как-то не думала, что он изменился настолько сильно, что уже и сада не разведешь.

– А почему ты не покидала своего острова?

Она потупилась.

– Это мне в наказание.

– За что? Что ты такого натворила?

– Я? Ничего. Но зато, боюсь, мой отец много всего натворил. Его зовут Атлас.

От этого имени по спине у меня пробежала дрожь. Прошлой зимой я встречался с титаном Атласом, и встреча эта была не очень-то приятной. Он пытался убить почти всех, кто мне дорог.

– Ну, все равно, – неуверенно сказал я, – нечестно же наказывать тебя за то, что сделал твой отец. Я знал другую дочь Атласа. Ее звали Зоя. Она была одна из самых храбрых людей, кого я встречал в своей жизни.

Калипсо долго смотрела на меня. Взгляд у нее был печальный.

– В чем дело? – спросил я.

– Ты… ты уже исцелился, мой отважный? Как ты думаешь, скоро ли ты сможешь меня покинуть?

– Чего? – переспросил я. – Не знаю…

Я подвигал ногами. Они по-прежнему плохо слушались. И голова у меня уже кружилась оттого, что я столько времени провел на ногах.

– А ты хочешь, чтобы я ушел?

– Я… – она осеклась. – Утром увидимся. Спокойной ночи.

И убежала в сторону пляжа. Я так растерялся, что ничего не сделал: просто стоял и смотрел ей вслед, пока она не исчезла во тьме.

Не скажу точно, сколько времени прошло. Как и говорила Калипсо, у нее на острове было трудно следить за временем. Я знал, что мне надо уходить. В лучшем случае друзья обо мне тревожатся. А в худшем им может грозить серьезная опасность. Я даже не знал, выбралась Аннабет из вулкана или нет. Я несколько раз пытался воспользоваться эмпатической связью с Гроувером, но не мог установить контакт. Очень противно было не знать, все ли с ними в порядке.

С другой стороны, я на самом деле был очень слаб. Я не мог проводить на ногах больше нескольких часов подряд. Что бы я ни сделал там, в горе Сент-Хеленс, это высосало меня, как никогда в жизни.

Я не чувствовал себя каким-то узником или пленником. Я помнил гостиницу-казино «Лотос» в Лас-Вегасе, где меня до того затянуло в дивный мир игр, что я едва не забыл обо всем, что было мне дорого. Но остров Огигия был совсем не такой. Я все время думал об Аннабет, о Гроувере, о Тайсоне. Я отлично помнил, почему мне надо уходить. Я просто… просто не мог уйти. И потом, там была сама Калипсо.

Она почти никогда не говорила о себе, но от этого мне только сильнее хотелось узнать о ней побольше. Я сидел на лужайке, попивая нектар, и старался смотреть на цветы, на облака, на отражения в озере, но на самом деле я смотрел на Калипсо: как она работает в саду, как она зачесывает волосы через плечо, и на ту прядку, которая падала ей на лицо каждый раз, как она опускалась на колени, возясь на грядках. Иногда она протягивала руку, и из леса вылетали птицы и садились на нее: попугаи, голуби, горлинки. Она здоровалась с ними, расспрашивала, как дела в гнезде, они что-то щебетали в ответ и весело улетали прочь. Глаза у Калипсо сияли. Она смотрела на меня, и мы улыбались друг другу, но она почти сразу снова делалась печальной и отводила взгляд. Я не понимал, что ее беспокоит.

Однажды вечером мы вместе ужинали на берегу. Незримые слуги накрыли стол с тушеной говядиной и яблочным сидром. Может, звучит не так круто, но это потому, что вы этого не пробовали. Поначалу, когда я только попал на остров, я даже не замечал ее невидимых слуг, но мало-помалу я обнаружил, что постели заправляются сами собой, еда готовится сама по себе, и чьи-то незримые руки стирают и развешивают одежду.

Ну так вот, мы с Калипсо сидели за ужином. Она выглядела очень красивой в свете свечей. Я ей рассказывал про Нью-Йорк, про Лагерь полукровок, а потом рассказал ей, как однажды Гроувер слопал яблоко, которым мы играли в сокс. Она хохотала, улыбалась своей чудесной улыбкой, и наконец наши глаза встретились. Она тут же опустила взгляд.

– Ну вот, опять, – сказал я.

– Что – опять?

– Ты все время отстраняешься, как будто стараешься не допустить, чтобы тебе было хорошо.

Она не отрывала глаз от своего стакана с сидром.

– Я же тебе говорила, Перси: я наказана. Можно сказать – проклята.

– Как это? Объясни. Я хочу тебе помочь.

– Не говори так. Пожалуйста, не надо.

– Объясни, в чем состоит наказание.

Она накрыла недоеденное мясо салфеткой, и незримый слуга тут же унес тарелку прочь.

– Перси, этот остров, Огигия, – мой дом, моя родина. И в то же время – моя тюрьма. Я тут… наверно, можно сказать «под домашним арестом». Я никогда не увижу этого твоего Манхеттена. Или других мест. Я тут одна.

– Потому что твой отец – Атлас.

Она кивнула.

– Боги не доверяют своим врагам. И правильно делают. Мне не на что жаловаться. Многие тюрьмы куда хуже моей.

– Но это же нечестно! – сказал я. – Если вы родня – это еще не значит, что ты на его стороне. Вот его другая дочь, которую я знал – Зоя Ночная Тень, – она сражалась против него. И она не сидела в тюрьме.

– Видишь ли, Перси, – мягко проговорила Калипсо, – я ведь была на его стороне в первой войне. Он – мой отец.

– Что-о? Но ведь титаны – плохие!

– В самом деле? Что, все? Всегда-всегда? – Она поджала губы. – Вот скажи мне, Перси. Я не хочу с тобой спорить. Но скажи: ты на стороне богов потому, что они хорошие, или потому, что они тебе родня?

Я не ответил. Она была права. Прошлой зимой, после того, как мы с Аннабет спасли Олимп, боги устроили диспут, убить нас или нет. Это было не очень-то хорошо с их стороны. Но я все равно был на их стороне, потому что Посейдон – мой папа.

– Может быть, я была не права тогда, во время войны, – сказала Калипсо. – И, честно говоря, боги поступили со мной не так уж плохо. Они навещают меня время от времени. Приносят мне весточки о большом мире. Но они могут уйти отсюда. А я нет.

– И друзей у тебя нет? – спросил я. – Ну, то есть… почему бы кому-нибудь еще не поселиться здесь, с тобой? Тут ведь очень славно.

По щеке у нее поползла слезинка.

– Я… я обещала себе, что не стану об этом говорить. Но…

Ее прервал гулкий рокот где-то над озером. На горизонте появилось зарево. Оно разгоралось все ярче и ярче, и наконец я увидел огненный столп, движущийся по воде в нашу сторону.

Я встал и потянулся за мечом.

– Это что такое?

Калипсо вздохнула.

– Это гости.

Когда огненный столп дошел до берега, Калипсо встала и отвесила ему торжественный поклон. Пламя рассеялось, и мы увидели перед собой высокого мужчину в сером комбинезоне, с металлической шиной на ноге, с бородой и волосами, в которых то и дело вспыхивал огонь.

– Владыка Гефест, – произнесла Калипсо, – какая редкая честь!

Огненный бог хмыкнул.

– Калипсо! Такая же красавица, как всегда. Извини, дорогая, мне надо перекинуться парой слов с нашим юным Перси Джексоном.

Гефест неуклюже уселся за стол и заказал себе пепси. Невидимый слуга принес ему банку, открыл ее слишком резко и забрызгал богу всю рабочую одежду газировкой. Гефест взревел, выругался и отшвырнул банку.

– Тупые эти слуги! – буркнул он. – Хорошие автоматоны, вот что ей нужно. Они таких номеров не выкидывают!

– Гефест, – спросил я, – что там происходит? Как Аннабет?

– Нормально, – ответил он. – Очень толковая девочка. Нашла путь обратно, рассказала мне все, что было. С ума сходит от беспокойства, знаешь ли.

– А вы ей не сказали, что со мной все в порядке?

– Это не мое дело – говорить об этом, – отрезал Гефест. – Все уверены, что ты погиб. Мне надо было убедиться, что ты намерен вернуться, прежде чем я стану рассказывать, где ты.

– Что вы имеете в виду? – спросил я. – Конечно же, я намерен вернуться!

Гефест смерил меня недоверчивым взглядом. И выудил что-то из кармана – металлический кругляш размером с айпад. Бог нажал на кнопочку, и кругляш развернулся в миниатюрный бронзовый телевизор. На экране были новости: гора Сент-Хеленс с огромным шлейфом дыма и пепла, тянущимся по небу.

«По-прежнему присутствует опасность новых извержений, – говорил диктор. – Власти в качестве предосторожности сочли нужным эвакуировать почти полмиллиона человек. Тем временем выпадения пепла отмечались даже на озере Тахо и в Ванкувере. Весь район горы Сент-Хеленс в радиусе ста миль закрыт для посещения. Несмотря на то, что о погибших ничего не сообщается, отмечены случаи мелких травм и заболеваний, таких как…»

Гефест выключил телевизор.

– Ты устроил вполне серьезное извержение.

Я смотрел на темный бронзовый экранчик. Полмиллиона людей эвакуировано? Травмы. Заболевания. Что же я натворил?

– Тельхины рассеялись, – сообщил мне бог. – Некоторые испарились. Некоторые наверняка сбежали. Не думаю, что они в ближайшее время сумеют воспользоваться моей кузницей. С другой стороны, и я тоже. Взрыв заставил Тифона заворочаться во сне. Поживем – увидим…

– Но ведь я же не мог его выпустить? Ну, то есть, я ведь не настолько могуществен?

Бог хмыкнул.

– Не настолько могуществен, да? Так я тебе и поверил. Ты сын Потрясателя Земли, парень. Ты сам не ведаешь своей силы.

Меньше всего мне хотелось от него услышать именно это. Там, в горе, я не владел собой. Я выпустил на волю столько энергии, что сам едва не испарился. Я расточил всю свою жизненную силу. И вот я обнаруживаю, что едва не погубил весь северо-запад США и чуть не пробудил самое ужасное чудовище, когда-либо заточенное богами. Может быть, я слишком опасен. Может быть, моим друзьям безопаснее считать, что я умер.

– А что с Гроувером и Тайсоном? – спросил я.

Гефест покачал головой.

– Боюсь, о них ничего не известно. Наверно, они достались Лабиринту.

– И что же мне теперь делать?

Гефест поморщился.

– Не спрашивай советов у старого калеки, парень. Я тебе одно скажу. Ты встречался с моей женой?

– Афродитой?

– С ней самой. Она баба коварная, парень. Берегись любви. Она свернет тебе мозги и заставит путать верх с низом и добро со злом.

Я вспомнил свою встречу с Афродитой, прошлой зимой, в пустыне, на заднем сиденье белого «Кадиллака». Она говорила мне, что испытывает ко мне особый интерес, и сделает так, чтобы все, что связано с романтическими отношениями, давалось мне особенно трудно – просто оттого, что я ей нравлюсь.

– Это часть ее плана? – спросил я. – Она нарочно забросила меня сюда?

– Возможно. С ней наверняка не скажешь. Но если ты решишься оставить это место – я не говорю, что это хорошо или плохо, – то я обещал вам ответить на ваш вопрос, если вы исполните мое поручение. Я обещал показать вам путь к Дедалу. Так вот, штука в чем. Нить Ариадны тут ни при чем. Серьезно. Нет, нить-то в самом деле работает. Войско титанов за ней и охотится. Но лучший путь через Лабиринт… Тезею помогала царевна. А она была самая обычная смертная. Ни капли божественной крови. Но она была умна и умела видеть, парень. Очень ясно видела. Очень отчетливо. Так я что сказать-то хочу – по-моему, ты знаешь, как ориентироваться в Лабиринте.

И до меня наконец дошло. Как же я сразу-то не сообразил? Гера была права. Ответ с самого начала был при мне!

– Ну да, – сказал я. – Ну да, я это знаю.

– Так что уходить отсюда или нет – это уж тебе решать.

– Ну…

Мне хотелось ответить – да, конечно. Конечно, я уйду. Но слова застряли у меня в глотке. Я поймал себя на том, что смотрю на озеро, и внезапно обнаружил, что уйти отсюда труднее, чем кажется.

– Ты не решай пока, – посоветовал Гефест. – Подожди до утра. Утро вечера мудренее.

– А Дедал нам вообще поможет? – спросил я. – Ну, в смысле, если он даст Луке средство ориентироваться в Лабиринте, то нам конец. Я видел во сне, как… как Дедал убил своего племянника. Он разгневался, исполнился горечи, и…

– Нелегко быть блестящим изобретателем, – пророкотал Гефест. – Всегда одинокий. Всегда непонятый. Нетрудно исполниться горечи, наделать ужасных ошибок. С людьми работать куда труднее, чем с машинами. И, когда человек поломался, его уже не починишь.

Гефест смахнул со своей рабочей одежды последние капли пепси.

– Дедал начал довольно неплохо. Он помог царевне Ариадне и Тезею, потому что ему стало их жаль. Попытался сделать доброе дело. И из-за этого вся жизнь у него пошла наперекосяк. Разве это справедливо?

Бог пожал плечами.

– Не знаю, согласится ли Дедал вам помочь, но не суди человека, пока не постоишь у его горна и не помашешь его молотом, понял?

– Ну, я… я попробую.

Гефест встал.

– До свидания, парень. Ты молодец, тельхинов уничтожил. Я тебя за это не забуду.

Это «до свидания» звучало больше как «прощай». Потом бог взметнулся огненным столпом, и столп пошел по воде, возвращаясь в большой мир.

Несколько часов я бродил по берегу. Когда я, наконец, вернулся обратно на лужайку, было уже поздно, часа четыре или пять утра, но Калипсо по-прежнему возилась в саду, ухаживая за цветами при свете звезд. Лунное кружево лучилось серебром, и прочие растения тоже отзывались на магию, светясь алым, и желтым, и голубым.

– Он велел тебе возвращаться, – предположила Калипсо.

– Ну, вообще-то нет. Он предложил мне выбор.

Она встретилась со мной глазами.

– Я обещала не предлагать.

– Что не предлагать?

– Тебе остаться здесь.

– Остаться… – повторил я. – В смысле, навсегда?

– На этом острове ты станешь бессмертным, – тихо сказала она. – Никогда не состаришься и не умрешь. Ты мог бы предоставить сражаться другим, Перси Джексон. Мог бы избежать судьбы, предначертанной в пророчестве.

Я ошеломленно уставился на нее.

– Просто взять и остаться?

Она кивнула.

– Просто взять и остаться.

– А… а как же мои друзья?

Калипсо встала и взяла меня за руку. От ее прикосновения по всему телу разошлась теплая волна.

– Перси, ты спрашивал меня о моем проклятии. Я не хотела тебе говорить. Так вот: на самом деле боги время от времени посылают мне гостя. Примерно раз в тысячу лет они делают так, что на мои берега выбрасывает героя, который нуждается в моей помощи. Я забочусь о нем, становлюсь ему другом, но выбор богов не случаен. Богини Судьбы каждый раз делают так, что герой, которого они мне посылают…

Голос у нее задрожал, и она вынуждена была умолкнуть.

Я крепче стиснул ее руку.

– Ну что? Что я такого сделал, что ты так печальна?

– Они каждый раз посылают того, кто никак не может остаться, – прошептала она. – Кто никак не может принять мою дружбу и гостеприимство иначе как на краткий срок. Они посылают мне героя, которому я не… в которого я не могу не влюбиться.

Ночь была тиха, слышалось лишь журчанье фонтанов да плеск волн о берег. До меня далеко не сразу дошло, о чем она говорит.

– В меня? – спросил я.

– Видел бы ты свое лицо! – Она спрятала улыбку, хотя в глазах у нее по-прежнему стояли слезы. – В тебя, конечно.

– Так ты поэтому все время отстраняешься?

– Я так старалась! Но ничего не могу с собой поделать. Мойры так жестоки! Они послали мне тебя, мой отважный, зная, что ты разобьешь мне сердце.

– Но… я же просто… ну, в смысле, это же просто я!

– И этого довольно, – заверила меня Калипсо. – Я обещала себе, что не стану даже говорить об этом. Я отпущу тебя, даже не предложив. Но я не могу. Наверное, Судьбы знали и об этом тоже. Ты мог бы остаться со мной, Перси. Боюсь, это единственное, чем ты можешь мне помочь.

Я посмотрел на горизонт. Небо светлело, на нем появились первые розовые полоски зари. Я мог бы остаться тут навсегда – просто взять и исчезнуть с земли. Жить с Калипсо и ее невидимыми слугами, делающими все, что мне нужно. Мы могли бы сажать цветы в саду, беседовать с певчими птицами, бродить по берегу под безоблачно-голубыми небесами. Никакой тебе войны. Никаких пророчеств. И не надо вставать ни на чью сторону.

– Не могу, – сказал я ей.

Она печально опустила взгляд.

– Я бы ни за что не сделал ничего, что тебя огорчит, – произнес я, – но я нужен своим друзьям. Теперь я знаю, как им помочь. Мне необходимо вернуться.

Она сорвала в саду цветок – побег серебристого лунного кружева. Его сияние потускнело, когда взошло солнце. «Утро вечера мудренее», сказал Гефест. Калипсо затолкала цветок в кармашек моей футболки.

Она встала на цыпочки и поцеловала меня в лоб, будто благословила.

– Ну что ж, ступай на берег, мой герой. Отправим тебя в путь.

Плот представлял собой трехметровый квадрат из бревен, с шестом вместо мачты и простым белым холщовым парусом. Он выглядел не особенно пригодным для путешествия по морю – или даже по озеру.

– Он отвезет тебя, куда пожелаешь, – заверила меня Калипсо. – Он вполне надежен.

Я взял ее за руку, но ее рука безвольно выскользнула из моей.

– Может, я еще сумею тебя навестить, – проговорил я.

Она покачала головой.

– Никому из людей не суждено найти Огигию дважды, Перси. После того, как ты уйдешь, я тебя больше не увижу.

– Но…

– Ступай, ладно? – голос у нее сорвался. – Судьбы жестоки, Перси. Но ты помни меня, хорошо?

И на ее губах появилась тень былой улыбки.

– Посади для меня сад на Манхеттене, договорились?

– Посажу, честное слово!

Я ступил на плот. И он тотчас поплыл прочь от берега.

Удаляясь от острова, я осознал, что Судьбы и впрямь жестоки. Они послали Калипсо того, в кого она не могла не влюбиться. Но это работало в обе стороны. Я до конца жизни не перестану думать о ней. Она всегда будет моим главным «а вот если бы…».

Не прошло и нескольких минут, как остров Огигия затерялся в тумане. Я одиноко плыл по воде в сторону восхода.

Потом я сказал плоту, что делать. Я назвал единственное место, которое мог придумать – я нуждался в утешении и в друзьях.

– В Лагерь полукровок, – сказал я. – Неси меня домой!