Текст книги "Перси Джексон и лабиринт смерти"

Глава двадцатая
Мой день рождения принимает мрачный оборот

Остаток лета прошел как-то странно: все было нормально. Мы занимались обычными повседневными делами: стрельбой из лука, скалолазанием, ездой на пегасах. Играли в захват флага (хотя от Зевсова Кулака все старались держаться подальше). Вечерами пели у костра, устраивали гонки на колесницах, делали пакости соседним домикам. Я много времени проводил с Тайсоном, играл с Миссис О’Лири, но она все равно выла по ночам, тоскуя по старому хозяину. С Аннабет мы старались держаться на расстоянии. Мне было приятно с ней общаться, но в то же время это было как-то болезненно. Но и без нее мне тоже было плохо.

Мне хотелось поговорить с ней о Кроносе, но теперь этого нельзя было сделать, не упоминая Луку. А о Луке говорить было нельзя. Аннабет затыкала мне рот всякий раз, как всплывало его имя.

Миновал июнь. Четвертого июля, в День независимости, мы устроили на пляже фейерверк. Август выдался таким жарким, что клубника в поле запекалась прямо на кустах. Наконец наступил день отъезда из лагеря. После завтрака на моей кровати появилось стандартное извещение, что, если я еще буду здесь после полудня, меня сожрут гарпии-уборщицы.

В десять часов я стоял на вершине Холма Полукровок и ждал машину, которая должна была отвезти меня в город. Миссис О’Лири я договорился оставить в лагере: Хирон обещал, что за ней присмотрят. Мы с Тайсоном должны были по очереди навещать ее в течение года.

Я надеялся, что Аннабет поедет на Манхеттен вместе со мной, но она просто пришла меня проводить. Она сказала, что договорилась побыть в лагере подольше. Она будет ухаживать за Хироном, пока у него нога не заживет, и продолжать заниматься ноутбуком Дедала, в котором она непрерывно копалась предыдущие два месяца. А потом она вернется к отцу в Сан-Франциско.

– Там есть частная школа, я буду туда ходить, – сказала Аннабет. – Наверно, мне там не понравится, но…

Она пожала плечами.

– Ага, ну, это, позвони тогда, ладно?

– Конечно, – кивнула она, не очень искренне. – И я буду смотреть, не появится ли…

Ну вот, опять! Лука. Она даже имени его не могла произнести, не открыв огромный ящик боли, тревоги и гнева.

– Аннабет, – спросил я, – а что там было в конце пророчества?

Она устремила взгляд на дальний лес и ничего не ответила.

– «Ты во тьму бесконечных тоннелей войдешь… – начал вспоминать я. – Мертвеца, подлеца и потерю найдешь». Ну, мертвых там было предостаточно. А подлец – это, похоже, Этан Накамура, который нас в конце концов предал. Ну, а потеря – это бог Пан, чей дух мы пробудили.

Аннабет замотала головой, словно хотела, чтобы я замолчал.

– «Царь призраков смерть иль победу несет», – упорно продолжал я. – И «царь призраков» – это не Минос, как я думал. Это Нико. Он встал на нашу сторону, и этим нас спас. Ну, а «Смертный бой дитя Афины ждет» – тут речь о Дедале.

– Перси…

– «Кончина героя заклятье развеет». Ну, теперь понятно. Дедал умер, чтобы разрушить Лабиринт. А вот последняя строчка…

– «Утратишь любовь с тем, что смерти страшнее».

В глазах у Аннабет стояли слезы.

– Вот тебе последняя строчка, Перси! Ну что, доволен теперь?

Солнце вдруг сделалось холоднее, чем было только что.

– А-а, – сказал я. – Значит, Лука…

– Перси, я же не знала, о чем это пророчество! Я… я не знала, а вдруг…

Она беспомощно запнулась.

– Мы с Лукой… он же много лет был единственным, кому я действительно была небезразлична. И я подумала…

Но прежде, чем она договорила, рядом с нами появилась полоска света, как будто кто-то отдернул висящую в воздухе золотую занавеску.

– Тебе не за что извиняться, дорогая!

На холме стояла высокая женщина в белом платье, с темной косой, переброшенной через плечо.

– Гера! – сказала Аннабет.

Богиня улыбнулась.

– Ты нашла ответ. Я знала, что ты это сделаешь. Ваш поход окончился удачно.

– Удачно?! – воскликнула Аннабет. – Луки больше нет. Дедал умер. Пан умер. Что же тут уда…

– Наша семья в безопасности, – заявила Гера. – А те, другие – не стало их, ну, оно и к лучшему. Я тобой горжусь.

Я стиснул кулаки. Мне просто не верилось, что она говорит такое.

– Это ведь вы заплатили Гериону за то, чтобы он нас пропустил через ранчо, верно?

Гера пожала плечами. Ее платье замерцало всеми цветами радуги.

– Я хотела вам чем-нибудь помочь.

– А на Нико вам было плевать! Вы были бы только рады видеть, как его отдадут титанам!

– Да ладно тебе! – Гера небрежно повела рукой. – Сын Аида сам сказал: никому он не нужен. Он не наш.

– Прав был Гефест, – проворчал я. – Вы заботитесь только о своей идеальной семье, а настоящие живые люди вам по фиг. И боги тоже.

Ее глаза грозно блеснули.

– Берегись, сын Посейдона! В Лабиринте я заботилась о тебе куда больше, чем ты думаешь. Я была рядом с тобой, когда ты сражался с Герионом. Это я направила твою стрелу. Я послала тебя на остров Калипсо. Я открыла путь в гору титанов. Аннабет, дорогая, ну ведь ты-то понимаешь, как сильно я вам помогала! Я бы не отказалась от жертвоприношения за свои труды.

Аннабет стояла неподвижно, как статуя. Она могла бы сказать «спасибо». Могла бы пообещать бросить кусочек жареного мяса в жаровню для Геры, и забыть все это, как страшный сон. Но Аннабет упрямо стиснула зубы. Она выглядела точь-в-точь как тогда, когда она говорила со сфинксом – как будто она не согласна принять самый простой ответ, даже если это сулит ей серьезные неприятности. Я понял, что это – одна из тех черт, которые мне сильнее всего нравятся в Аннабет.

– Перси прав.

Она повернулась к богине спиной.

– Вы сами – не наша, владычица Гера. Так что спасибо, конечно… но нет, спасибо.

Оскал Геры был страшнее, чем у любой эмпусы. Ее фигура засветилась.

– Ты пожалеешь об этом оскорблении, Аннабет! Очень сильно пожалеешь.

Я отвернулся: богиня приняла свой подлинный божественный облик и исчезла во вспышке света.

На холме снова воцарился покой. На сосне дракон Пелей дремал под золотым руном, так, будто ничего и не случилось.

– Извини, – сказала мне Аннабет. – Мне… мне пора назад. Потом свяжемся.

– Слушай, Аннабет…

Я подумал о горе Сент-Хеленс, об острове Калипсо, о Луке и Рейчел Элизабет Дэр, и о том, как вдруг все сделалось сложно. Мне хотелось сказать Аннабет, что мне на самом деле вовсе не хочется быть так далеко от нее.

Но тут Аргус забибикал с дороги, и я упустил свой шанс.

– Иди уже, – произнесла Аннабет. – Береги себя, рыбьи мозги!

И побежала вниз с холма. Я провожал ее взглядом, пока она не добежала до домиков. Она ни разу не оглянулась.

Через два дня у меня был день рождения. Я никогда никому об этом не говорил, потому что день рождения всегда приходился на время сразу после возвращения из лагеря, и никто из моих лагерных друзей обычно прийти не мог, а смертных друзей у меня не так уж много. К тому же тот факт, что я сделался на год старше, не казался таким уж праздником с тех пор, как я узнал о великом пророчестве: что, когда мне исполнится шестнадцать, я то ли уничтожу, то ли спасу мир. В этот день мне исполнилось уже пятнадцать. Время было на исходе.

Мама устроила небольшую вечеринку у нас дома. На вечеринку пришел Пол Блофис, но это было ничего: Хирон с помощью Тумана убедил всех в школе Гуд, что я не имею никакого отношения ко взрыву в оркестровой. Теперь Пол и остальные свидетели были уверены, что чирлидерша Келли сошла с ума и взорвала в помещении зажигательную бомбу, а я – просто ни в чем не повинный свидетель событий, который ударился в панику и сбежал. Так что мне разрешили приступить к занятиям в школе Гуд. В общем, если я не хочу отступить от традиции и все-таки вылететь и из этой школы, как каждый год, придется еще постараться.

Тайсон тоже пришел ко мне на день рождения. Мама для него нарочно испекла два лишних синих кекса. Пока Тайсон помогал маме надувать шарики, Пол Блофис попросил меня помочь ему на кухне.

Когда мы разливали пунш, он сказал:

– Я слышал, мама записала тебя учиться вождению на эту осень.

– Ага. Круто. Жду не дождусь.

Если серьезно, то я с детства мечтал получить, наконец, права. Но сейчас мне было как-то не до этого. И Пол это заметил. Как ни странно, временами он чем-то напоминал мне Хирона: вот этой способностью посмотреть на тебя и понять, о чем ты думаешь. Наверно, это такая особая учительская аура.

– У тебя было тяжелое лето, – проговорил он. – Насколько я понимаю, ты потерял кого-то близкого, да? И… и у тебя проблемы с девушкой?

Я уставился на него.

– А вы откуда знаете? Что, мама…

Он вскинул руки.

– Твоя мама мне ни слова не говорила. И я не собираюсь ничего выспрашивать. Я просто вижу, что в тебе, Перси, есть нечто необычное. С тобой что-то происходит, и я не могу понять, что именно. Но мне тоже когда-то было пятнадцать, и я просто по твоему лицу вижу, что… В общем, что тебе пришлось нелегко.

Я кивнул. Я обещал маме, что расскажу Полу о том, кто я такой на самом деле, но сейчас время было не самое подходящее. Рано пока.

– Я потерял двоих товарищей из того лагеря, куда я езжу, – сказал я. – Не то, чтобы близких друзей, но…

– Сочувствую.

– Угу. Ну, и насчет девушки тоже…

– Держи! – Пол протянул мне пунш. – За твой пятнадцатый день рождения. И за то, чтобы следующий год был лучше предыдущего.

Мы чокнулись бумажными стаканчиками и выпили.

– Перси, мне довольно неловко нагружать тебя еще одной лишней проблемой, – произнес Пол. – Но я хотел тебя кое о чем спросить.

– Да?

– Это тоже насчет девушки.

Я нахмурился.

– То есть?

– Насчет твоей мамы, – сказал Пол. – Я подумываю сделать ей предложение.

Я чуть не выронил стаканчик.

– Это в смысле… жениться на ней?

– Ну, в целом – да. Ты не против?

– Вы спрашиваете у меня разрешения?

Пол почесал бородку.

– Ну, не то, чтобы разрешения, но все-таки она твоя мать. И я знаю, что у тебя непростая жизнь. Мне было бы неловко сделать это, не поговорив сначала с тобой, как мужчина с мужчиной.

– Как мужчина с мужчиной… – повторил я. Это звучало непривычно. Я подумал о Поле и моей маме: о том, что она чаще улыбается и смеется, когда он рядом, о том, как Пол из кожи вон лез, чтобы устроить меня в школу… И помимо своей воли сказал:

– Знаете, Пол, по-моему, это классная идея. Валяйте.

Он расплылся в улыбке.

– За твое здоровье, Перси! Ну что, присоединимся к тусовке?

Я как раз собирался задувать свечки, когда в дверь позвонили.

Мама нахмурилась.

– Кто бы это мог быть?

Это было странно: внизу на входе сидел вахтер, но он нам не позвонил, не предупредил… Мама открыла дверь – и ахнула.

Это был мой папа. На нем были шорты-бермуды, рубашка-гавайка и сланцы, как он обычно ходит. Черная борода аккуратно подстрижена, глаза цвета морской волны весело поблескивают. На голове у него была потрепанная бейсболка, украшенная рыболовными блеснами, с надписью «СЧАСТЛИВАЯ РЫБАЦКАЯ КЕПКА НЕПТУНА».

– Пос… – мама осеклась. Она покраснела до корней волос. – Ну… здравствуй.

– Привет, Салли, – сказал Посейдон. – Ты такая же красивая, как и всегда. Можно войти?

Мать издала слабый писк: то ли «Да», то ли «Помогите!», Посейдон счел, что это было «да», и вошел.

Пол обводил нас взглядом, пытаясь по выражению наших лиц понять, что происходит. Наконец он шагнул вперед.

– Привет. Я – Пол Блофис.

Посейдон вскинул брови и пожал ему руку.

– Как-как, вы сказали? «Blowfish»? Как «рыба-собака»?

– Н-нет. Не «фиш». «Фис».

– А-а, понятно, – кивнул Посейдон. – Жаль. Рыб-собак я люблю. А я – Посейдон.

– Посейдон? Какое интересное имя.

– Да, самому нравится. У меня много других имен, но я предпочитаю именно «Посейдон».

– Как у бога моря.

– Ну, типа того, да.

– Ну ладно! – вмешалась мама. – Э-э… мы так рады, что ты зашел! Пол, это отец Перси.

– А-а.

Пол кивнул, хотя было непохоже, чтобы он особенно обрадовался.

– Понятно.

Посейдон улыбнулся мне.

– Рад тебя видеть, мой мальчик! И Тайсон тоже здесь! Здравствуй, сынок!

– Папочка!

Тайсон пролетел через комнату и сгреб Посейдона в охапку, едва не сшибив с него бейсболку.

Пол разинул рот и уставился на маму.

– А Тайсон – он…

– Не мой! – заверила его мама. – Это долгая история.

– Я просто не мог пропустить день, когда Перси исполнится пятнадцать, – сказал Посейдон. – Будь это Спарта, Перси с этого дня считался бы взрослым мужчиной!

– Это правда, – произнес Пол. – Я когда-то преподавал историю Древнего мира.

Глаза у Посейдона лукаво сверкнули.

– Да-а, это про меня. Древняя история, да. Салли, Пол, Тайсон – вы не будете против, если я позаимствую Перси буквально на секундочку?

Он обнял меня за плечи и увел на кухню.

Когда мы остались одни, он перестал улыбаться.

– Ты в порядке, мальчик мой?

– Ага. Все нормально. Ну, наверное.

– Я наслышан о твоих подвигах, – сказал Посейдон. – Но я хотел услышать все от тебя, из первых рук. Рассказывай.

И я принялся рассказывать. Это несколько нервировало, потому что Посейдон слушал очень внимательно. Он не сводил с меня глаз. Выражение его лица оставалось неизменным все время, что я рассказывал. Когда я закончил, он медленно кивнул.

– Значит, Кронос действительно вернулся. Вскоре начнется настоящая война.

– А что с Лукой? – спросил я. – Он действительно погиб?

– Не знаю, Перси. Все это весьма неприятно.

– Но у него же тело смертное. Нельзя ли его просто уничтожить?

Посейдон помрачнел.

– Смертное-то смертное. Но Лука был не простой смертный, мой мальчик. Не знаю, как именно его готовили к тому, чтобы принять душу титана, но убить его будет не так-то просто. И все же, боюсь, его придется убить, чтобы вернуть Кроноса обратно в бездну. Надо будет над этим поразмыслить. К несчастью, у меня есть другие проблемы, мои собственные.

Я вспомнил то, что говорил мне Тайсон в начале лета.

– Древние морские боги?

– Именно. Я вступил в войну первым, Перси. На самом деле, я не могу задерживаться надолго. Уже сейчас океан воюет сам с собою. Я с трудом сдерживаю ураганы и тайфуны, чтобы они не разорили ваш мир на суше, такие грозные битвы там кипят.

– Можно мне с тобой? – спросил я. – Можно я буду помогать?

Посейдон улыбнулся, вокруг глаз у него разбежались морщинки.

– Рано еще, мальчик мой. Я чувствую, что ты еще понадобишься здесь. Да, кстати!

Он достал из кармана морского ежа и вложил его мне в руку.

– Вот тебе подарок на день рождения! Потрать его с умом.

– Потратить? Морского ежа?!

– Ну да. Не зря же их еще зовут «песчаными долларами». В мое время на одного морского ежа можно было купить кучу всякой всячины. Думаю, и до сих пор можно, если разменять его в нужных обстоятельствах.

– В каких обстоятельствах?

– В подходящее время, – пояснил Посейдон. – Думаю, ты разберешься.

Я сжал морского ежа в кулаке, но было еще кое-что, что не давало мне покоя.

– Пап, – сказал я, – когда я был в Лабиринте, я встретил там Антея. Он сказал… в общем, он говорил, будто он твой любимый сын. Он украшал свою арену черепами, и…

– И посвящал их мне, – закончил Посейдон. – И у тебя в голове не укладывается, как может кто-то творить такие ужасы во имя меня.

Я неловко кивнул.

Посейдон положил обветренную руку мне на плечо.

– Перси, низшие существа творят во имя богов немало ужасного. Это не значит, что мы, боги, это одобряем. То, что делают наши сыновья и дочери от нашего имени… ну, обычно это куда больше говорит о них самих, чем о нас. А мой любимый сын – ты, Перси.

Он улыбнулся, и в этот момент просто сидеть с ним на кухне было самым лучшим подарком на день рождения, какой я получал в своей жизни. А потом мама окликнула из комнаты:

– Перси! Свечки оплывают!

– Ладно, иди, – велел Посейдон. – И еще, Перси, – последнее, что тебе следует знать. Тот инцидент в горе Сент-Хеленс…

Сначала я подумал, что это он о том, как Аннабет меня поцеловала, и покраснел, но тут же сообразил, что он говорит о куда более серьезных вещах.

– Извержения продолжаются, – сказал он. – Тифон зашевелился. Вполне вероятно, что вскоре – через несколько месяцев, самое большее – через год, он вырвется из уз.

– Прости, – проговорил я. – Я не хотел…

Посейдон вскинул руку.

– Это не твоя вина, Перси. Это случилось бы рано или поздно, раз Кронос пробуждает древних чудовищ. Но знай: если Тифон зашевелился… это не будет похоже ни на что из того, с чем ты имел дело прежде. Когда он появился впервые, всех сил Олимпа едва хватило на то, чтобы его одолеть. А когда он пробудится снова, он явится сюда, в Нью-Йорк. Он устремится прямиком к Олимпу.

Да-да, именно этой приятной новости мне и не хватало на день рождения! Но Посейдон похлопал меня по спине так, будто все было в порядке.

– Ну, мне пора. Иди, кушай тортик!

И с этими словами он взял и обернулся туманом, и вылетел в окно с порывом теплого морского ветра.

Мне пришлось немало потрудиться, убеждая Пола, что Посейдон ушел по пожарной лестнице, но, поскольку человек не может просто взять и растаять в воздухе, Полу ничего не оставалось, как мне поверить.

Мы до отвала наелись синего торта и мороженого. Потом мы играли во всякие дурацкие игры, вроде шарад и «Монополии». Шарады Тайсону не давались. Он все время говорил вслух ответ, который ему полагалось изображать. Зато оказалось, что он здорово играет в «Монополию». Он вышиб меня из игры с первых пяти ходов и принялся разорять маму и Пола. Я оставил их играть и ушел к себе в комнату.

Я поставил на подзеркальник недоеденный кусок торта. Потом снял свое ожерелье из Лагеря полукровок и положил его на подоконник. На ожерелье было уже три бусины – по одной за каждое лето, проведенное в лагере. Трезубец, золотое руно, и последняя: запутанный узор, символизирующий Битву за Лабиринт, как стали называть ее ребята в лагере. Интересно, какой будет бусина на следующий год, и доживу ли я до того, чтобы ее получить? И доживет ли до следующего лета сам лагерь?

Я посмотрел на телефон, стоящий рядом с кроватью. Может, позвонить Рейчел Элизабет Дэр? Мама спрашивала меня, не хочу ли я пригласить на день рождения кого-нибудь еще, и я подумал про Рейчел – но звонить ей не стал. Сам не знаю, почему. Эта мысль нервировала меня ничуть не меньше, чем дверь в Лабиринт.

Я похлопал себя по карманам и выложил все, что в них было: Анаклузмос, бумажный носовой платок, ключи от квартиры. Потом я похлопал по карману на футболке и нащупал какой-то комочек. Я только теперь сообразил, что на мне – та самая белая футболка, которую Калипсо дала мне на Огигии. Я достал тряпочку, развернул ее и обнаружил отросток лунного кружева. Это был крохотный росток, за два месяца он совсем завял, но от него все еще слабо пахло зачарованным садом. Мне сделалось грустно.

Я вспомнил последнюю просьбу Калипсо: «Посади для меня сад на Манхеттене, ладно?» Я открыл окно и вылез на пожарную лестницу.

Мама держала там ящик для цветов. По весне она обычно высаживала в него цветочную рассаду, но теперь в ящике была только земля, ожидающая новых растений. Ночь была ясная. Над Восемьдесят второй улицей висела полная луна. Я бережно посадил высохший побег в землю и полил его нектаром из своей лагерной фляжки.

Поначалу ничего не происходило.

Но потом у меня на глазах из земли высунулся крохотный серебристый росток – новорожденное лунное кружево, светящееся теплой летней ночью.

– Красивое растение, – сказал чей-то голос.

Я вздрогнул. На пожарной лестнице рядом со мной стоял Нико ди Анджело. Он просто взял и возник.

– Извини, – произнес он. – Я не хотел тебя пугать.

– Да н-нет… все нормально… То есть… А что ты тут делаешь?

За последние два месяца он подрос на пару сантиметров. Волосы у него торчали лохматой черной копной. На нем была черная футболка, черные джинсы, и новенькое серебряное кольцо в виде черепа. На боку у Нико висел его меч стигийского железа.

– Да я тут кое-что выяснил, – ответил он. – Подумал, что тебе будет интересно это узнать. Дедалу таки назначили кару.

– Ты его видел?

Нико кивнул.

– Минос хотел варить его в сырном фондю до скончания веков, но мой отец был другого мнения. Дедал будет вечно строить путепроводы и развязки на Полях Асфоделей. Это позволит избавиться от пробок. По правде говоря, старик, по-моему, вполне доволен. Он по-прежнему будет строить. Творить. А по выходным ему позволяют видеться с сыном и Пердиксом.

– Это здорово.

Нико постучал по своему серебряному кольцу.

– Но на самом деле я пришел не за этим. Я кое-что выяснил. И хочу сделать тебе предложение.

– Что именно?

– Способ, как одолеть Луку, – сказал он. – Если я не ошибаюсь, это единственный способ, который дает тебе хоть какие-то шансы.

Я тяжело вздохнул.

– Ладно. Я слушаю.

Нико заглянул ко мне в комнату и нахмурил брови.

– А это что? Синий деньрожденческий торт?

Он, похоже, хотел есть. И, кажется, немножко завидовал. Интересно, бедняга хоть раз справлял свой день рождения? Или бывал на чьих-нибудь днях рождения?

– Заходи, – пригласил я. – У меня тут торт и мороженое. Кажется, нам есть о чем поговорить.