Текст книги "Поединок Разумов"

– Это я знаю, – сказал Макинтайр.

– А говорите, они выдохнутся через полгода или через год. Сейчас-то как быть? Через полгода мы помрем с голоду.

Инженер потер подбородок.

– Да, мешкать нельзя. Равновесие в природе летит к чертям.

– Мешкать нельзя – это мягко сказано. Надо что-то делать немедля. – Гелсен закурил сигарету, уже тридцать пятую за этот день. – По крайней мере, я могу теперь заявить: «Говорил я вам!» Да вот беда – не утешает. Я так же виноват, как все прочие ослы – машинопоклонники.

Макинтайр не слушал. Он думал о страж-птицах.

– Вот, к примеру, в Австралии мор на кроликов.

– Всюду растет смертность, – сказал Гелсен. – Голод. Наводнения. Нет возможности валить деревья. Врачи не могут… что вы сказали про Австралию?

– Кролики мрут, – повторил Макинтайр. – В Австралии их почти не осталось.

– Почему? Что еще стряслось?

– Там объявился какой-то микроб, который поражает одних кроликов. Кажется, его переносят москиты…

– Действуйте, – сказал Гелсен. – Изобретите что-нибудь. Срочно свяжитесь по телефону с инженерами других концернов. Да поживее. Может, все вместе что-нибудь придумаете.

– Есть, – сказал Макинтайр, схватил бумагу, перо и бросился к телефону.

– Ну, что я говорил? – воскликнул сержант Селтрикс и, ухмыляясь, поглядел на капитана. – Говорил я вам, что все ученые – психи?

– Я кажется, не спорил, – заметил капитан.

– А все ж таки сомневались.

– Зато теперь не сомневаюсь. Ладно, ступай. У тебя работы невпроворот.

– Знаю. – Селтрикс вытащил револьвер, проверил, в порядке ли, и вновь сунул в кобуру. – Все наши парни вернулись, капитан?

– Все? – Капитан невесело засмеялся. – Да в нашем отделе теперь в полтора раза больше народу. Столько убийств еще никогда не бывало.

– Ясно, – сказал Селтрикс. – Страж-птицам недосуг, они нянчатся с грузовиками и не дают паукам жрать мух.

Он пошел было к дверям, но обернулся и на прощанье выпалил:

– Верно вам говорю, капитан, все машины – дуры безмозглые.

Капитан кивнул.

Тысячи страж-птиц пытались помешать несчетным миллионам убийств – безнадежная затея! Но страж-птицы не знали, что такое надежда. Не наделенные сознанием, они не радовались успехам и не страшились неудач. Они терпеливо делали свое дело, исправно отзываясь на каждый полученный сигнал.

Они не могли поспеть всюду сразу, но в этом и не было нужды.

Люди быстро поняли, что может не понравиться страж-птицам, и старались ничего такого не делать. Иначе попросту опасно. Эти птицы чересчур быстры и чутки – оглянуться не успеешь, а она уже тебя настигла.

Теперь они поблажки не давали. В их первоначальной программе заложено было требование: если другие средства не помогут, убийцу надо убить.

Чего ради щадить убийцу?

Это обернулось самым неожиданным образом. Страж-птицы обнаружили, что за время их работы число убийств и насилий над личностью стало расти в геометрической прогрессии. Это было верно постольку, поскольку их определение убийства непрестанно расширялось и охватывало все больше разнообразнейших явлений. Но для страж-птиц этот рост означал лишь, что прежние их методы несостоятельны. Простая логика. Если способ А не действует, испробуй способ В. Страж-птицы стали разить насмерть.

Чикагские бойни закрылись, и скот в хлевах издыхал с голоду, потому что фермеры Среднего Запада не могли косить траву на сено и собирать урожай.

Никто с самого начала не объяснил страж-птицам, что вся жизнь на Земле опирается на строго уравновешенную систему убийств.

Голодная смерть страж-птиц не касалась, ведь она наступала оттого, что какие-то действия не совершились.

А их интересовали только действия, которые совершаются.

Охотники сидели по домам, свирепо глядя на парящие в небе серебряные точки: руки чесались сбить их метким выстрелом! Но стрелять не пытались. Страж-птицы мигом чуяли намерения возможного убийцы и карали, не мешкая.

У берегов Сан-Педро и Глостера праздно покачивались на приколе рыбачьи лодки. Ведь рыбы – живые существа.

Фермеры плевались и сыпали проклятиями и умирали в напрасных попытках сжать хлеб. Злаки – живые, их надо защищать. И картофель, с точки зрения страж-птицы, – живое существо, ничуть не хуже других. Гибель полевой былинки равноценна убийству президента – с точки зрения страж-птицы.

Ну и, разумеется, некоторые машины тоже живые. Вполне логично, ведь страж-птицы – машины, и притом живые.

Помилуй вас боже, если вы вздумали плохо обращаться со своим радиоприемником. Выключить приемник – значит его убить. Ясно же: голос его умолкает, лампы меркнут, и он становится холодным.

Страж-птицы старались охранять и других своих подопечных. Волков казнили за покушения на кроликов. Кроликов истребляли за попытки грызть зелень. Плющ сжигали за то, что он старался удавить дерево. Покарали бабочку, которая пыталась нанести розе оскорбление действием.

Но за всеми преступлениями проследить не удавалось – страж-птиц не хватало. Даже миллиард их не справился бы с непомерной задачей, которую поставили себе тысячи.

И вот над страной бушует смертоносная сила, десять тысяч молний бессмысленно и слепо разят и убивают по тысяче раз на дню.

Молнии, которые предчувствуют каждый твой шаг и карают твои помыслы.

– Прошу вас, джентльмены! – взмолился представитель президента. – Нам нельзя терять время.

Семеро предпринимателей разом замолчали.

– Пока наше совещание официально не открыто, я хотел бы кое-что сказать, – заявил председатель компании Монро. – Мы не считаем себя ответственными за теперешнее катастрофическое положение. Проект выдвинуло правительство, пускай оно и несет всю моральную и материальную ответственность.

Гелсен пожал плечами. Трудно поверить, что всего несколько недель назад эти самые люди жаждали славы спасителей мира. Теперь, когда спасение не удалось, они хотят одного: свалить с себя ответственность!

– Прошу вас об этом не беспокоиться, – заговорил представитель президента. – Нам нельзя терять время. Ваши инженеры отлично поработали. Я горжусь вашей готовностью сотрудничать и помогать в критический час. Итак, вам предоставляются все права и возможности – план намечен, проводите его в жизнь!

– Одну минуту! – сказал Гелсен.

– У нас каждая минута на счету.

– Этот план не годится.

– По-вашему, он невыполним?

– Еще как выполним. Только, боюсь, лекарство окажется еще злей, чем болезнь.

Шестеро фабрикантов свирепо уставились на Гелсена, видно было, что они рады бы его придушить. Но он не смутился.

– Неужели мы ничему не научились? – спросил он. – Неужели вы не понимаете: человечество должно само решать свои задачи, а не передоверять это машинам.

– Мистер Гелсен, – прервал председатель компании Монро, – я с удовольствием послушал бы, как вы философствуете, но, к несчастью, пока что людей убивают. Урожай гибнет. Местами в стране уже начинается голод. Со страж-птицей надо покончить – и немедленно!

– С убийствами тоже надо покончить. Помнится, все мы на этом сошлись. Только способ выбрали негодный!

– А что вы предлагаете? – спросил представитель президента.

Гелсен перевел дух. Призвал на помощь все свое мужество. И сказал:

– Подождем, пока страж-птицы сами выйдут из строя.

Взрыв возмущения был ему ответом. Представитель президента с трудом водворил тишину.

– Пускай эта история будет нам уроком, – уговаривал Гелсен. – Давайте признаемся: мы ошиблись, нельзя механизмами лечить недуги человечества. Попробуем начать сызнова. Машины нужны, спору нет, но в судьи, учителя и наставники они нам не годятся.

– Это просто смешно, – сухо сказал представитель. – Вы переутомились, мистер Гелсен. Постарайтесь взять себя в руки. – Он откашлялся. – Распоряжение президента обязывает всех вас осуществить предложенный вами план. – Он пронзил взглядом Гелсена. – Отказ равносилен государственной измене.

– Я сделаю все, что в моих силах, – сказал Гелсен.

– Прекрасно. Через неделю конвейеры должны давать продукцию.

Гелсен вышел на улицу один. Его опять одолевали сомнения. Прав ли он? Может, ему просто мерещится? И конечно, он не сумел толком объяснить, что его тревожит.

А сам-то он это понимает?

Гелсен вполголоса выругался. Почему он никогда не бывает хоть в чем-нибудь уверен? Неужели ему не на что опереться?

Он заторопился в аэропорт: надо скорее на фабрику…

Теперь страж-птица действовала уже не так стремительно и точно. От почти непрерывной нагрузки многие тончайшие части ее механизма износились и разгладились. Но она мужественно отозвалась на новый сигнал.

Паук напал на муху. Страж-птица устремилась на выручку.

И тотчас ощутила, что над нею появилось нечто неизвестное. Страж-птица повернула навстречу.

Раздался треск, по крылу страж-птицы скользнул электрический разряд. Она ответила гневным ударом: сейчас врага поразит шок.

У нападающего оказалась прочная изоляция. Он снова метнул молнию. На этот раз током пробило крыло насквозь. Страж-птица бросилась в сторону, но враг настигал ее, извергая электрические разряды. Страж-птица рухнула вниз, но успела послать весть собратьям. Всем, всем, всем! Новая опасность для жизни, самая грозная, самая убийственная!

По всей стране страж-птицы приняли сообщение. Их мозг заработал в поисках ответа.

– Ну вот, шеф, сегодня сбили пятьдесят штук, – сказал Макинтайр, входя в кабинет Гелсена.

– Великолепно, – отозвался Гелсен, не поднимая глаз.

– Не так уж великолепно. – Инженер опустился на стул. – Ох и устал же я! Вчера было сбито семьдесят две.

– Знаю, – сказал Гелсен.

Стол его был завален десятками исков, он в отчаянии пересылал их правительству.

– Думаю, они скоро наверстают, – пообещал Макинтайр. – Эти Ястребы отлично приспособлены для охоты на страж-птиц. Они сильнее, проворнее, лучше защищены. А быстро мы начали их выпускать.

– Да уж…

– Но и страж-птицы тоже недурны, – прибавил Макинтайр. – Они учатся находить укрытие. Хитрят, изворачиваются, пробуют фигуры высшего пилотажа. Понимаете, каждая, которую сбивают, успевает что-то подсказать остальным.

Гелсен молчал.

– Но все, что могут страж-птицы, Ястребы могут еще лучше, – весело продолжал Макинтайр. – В них заложено обучающее устройство специально для охоты. Они более гибки, чем страж-птицы. И учатся быстрее.

Гелсен хмуро поднялся, потянулся и отошел к окну. Небо было пусто. Гелсен посмотрел в окно и вдруг понял: с колебаниями покончено. Прав ли он, нет ли, но решение принято.

– Послушайте, – спросил он, все еще глядя в небо, – а на кого будут охотиться Ястребы, когда они перебьют всех страж-птиц?

– То есть как? – растерялся Макинтайр. – Ну… так ведь…

– Вы бы для безопасности сконструировали что-нибудь для охоты на Ястреба. На всякий случай, знаете ли.

– А вы думаете…

– Я знаю одно: Ястреб – механизм самоуправляющийся. Так же как и страж-птица. В свое время доказывали, что, если управлять страж-птицей на расстоянии, она будет слишком медлительна. Заботились только об одном: получить эту самую страж-птицу, да поскорее. Никаких сдерживающих центров не предусмотрели.

– Может, мы теперь что-нибудь придумаем, – неуверенно сказал Макинтайр.

– Вы взяли и выпустили в воздух машину-агрессора. Машину-убийцу. Перед этим была машина против убийц. Следующую игрушку вам волей-неволей придется сделать еще более самостоятельной – так?

Макинтайр молчал.

– Я вас не виню, – сказал Гелсен. – Это моя вина. Все мы в ответе, все до единого.

За окном в небе пронеслось что-то блестящее.

– Вот что получается, – сказал Гелсен. – А все потому, что мы поручаем машине дело, за которое должны отвечать сами.

Высоко в небе Ястреб атаковал страж-птицу. Бронированная машина-убийца за несколько дней многому научилась. У нее было одно-единственное назначение: убивать. Сейчас оно было направлено против совершенно определенного вида живых существ, металлических, как и сам Ястреб.

Но только что Ястреб сделал открытие: есть еще и другие разновидности живых существ…

Их тоже следует убивать.

Три смерти Бена Бакстера

Эдвин Джеймс, Главный программист, сидел на трехногом табурете перед Вычислителем возможностей. Это был тщедушный человечек с причудливым, некрасивым лицом. Большая контрольная доска, светившаяся над его головой, казалось, и вовсе пригнетала маленькую фигурку к земле.

Мерное гудение машины и неторопливый танец огоньков на панели навевали чувство уверенности и спокойствия, и хоть Джеймс знал, как это обманчиво, он невольно поддался его баюкающему действию. Но едва он забылся, как огоньки на панели образовали новый узор.

Джеймс рывком выпрямился и провел рукой по лицу. Из прорези в панели выползла бумажная лента. Главный программист оборвал ленту и впился в нее глазами. Потом хмуро покачал головой и заспешил вон из комнаты.

Пятнадцать минут спустя он входил в конференц-зал. Там его уже ждали, рассевшись вокруг длинного стола, приглашенные на экстренное заседание.

В этом году появился у них новый коллега – Роджер Битти, высокий угловатый мужчина с пышной каштановой шевелюрой, уже слегка редеющей на макушке. Видно, он еще чувствовал себя здесь не очень уютно. С серьезным и сосредоточенным видом Битти уткнулся в «Руководство по процедуре» и нет-нет да и прикладывался к своей кислородной подушке.

Остальные члены совета были старые знакомые Джеймса. Лан Ил, подвижный, маленький, морщинистый и какой-то неистребимо живучий, с азартом говорил что-то рослому белокурому доктору Свегу. Прелестная, холеная мисс Чандрагор, как всегда, азартно сражалась в шахматы со смуглокожим Аауи.

Джеймс включил встроенный в стену кислородный прибор, и собравшиеся отложили свои подушки.

– Простите, что заставил вас ждать, – сказал Джеймс, – я только сейчас получил последний прогноз.

Он вытащил из кармана записную книжку.

– На прошлом заседании мы остановили свой выбор на Возможной линии развития ЗБЗСС, отправляющейся от тысяча восемьсот тридцать второго года. Нас интересовала жизнь Альберта Левински. В Главной исторической линии Левински умирает в тысяча девятьсот тридцать пятом году, попав в автомобильную катастрофу. Но поскольку мы переключились на Возможную линию ЗБЗСС, Левински избежал катастрофы, дожил до шестидесяти двух дет и успешно завершил свою миссию. Следствием этого в наше время явится заселение Антарктики.

– А как насчет побочных следствий? – спросила Джанна Чандрагор.

– Они изложены в записке, которую я раздам вам позднее. Короче говоря, ЗБЗСС близко соприкасается с Исторической магистралью (рабочее название). Все значительные события в ней сохранены. Но есть, конечно, и факты, не предусмотренные прогнозом. Такие, как открытие нефтяного месторождения в Патагонии, эпидемия гриппа в Канзасе и загрязнение атмосферы над Мексико-Сити.

– Все ли пострадавшие удовлетворены? – поинтересовался Лан Ил.

– Да. Уже приступили к заселению Антарктики.

Главный программист развернул ленту, которую извлек из Вычислителя возможностей.

– Но сейчас перед нами трудная задача. Согласно предсказанию, Историческая магистраль сулит нам большие осложнения, и у нас нет подходящих Возможных линий, на которые мы могли бы переключиться.

Члены совета начали перешептываться.

– Разрешите обрисовать вам положение, – сказал Джеймс. Он подошел к стене и спустил вниз длинную карту. – Критический момент приходится на двенадцатое апреля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, и вопрос упирается в человека по имени Бен Бакстер. Итак, вот каковы обстоятельства.

Всякое событие по самой своей природе может кончиться по-разному, и любой его исход имеет свою преемственность в истории. В иных пространственно-временных мирах Испания могла бы потерпеть поражение при Лепанто, Нормандия – при Гастингсе, Англия – при Ватерлоо.

Предположим, что Испания потерпела поражение при Лепанто…

Испания была разбита наголову. И непобедимая турецкая морская держава очистила Средиземное море от европейских судов. Десять лет спустя турецкий флот захватил Неаполь и этим проложил путь мавританскому вторжению в Австрию…

Разумеется, все в другом времени и пространстве.

Подобные умозрительные построения стали реальной возможностью после открытия временной селекции и соответственных перемещений в прошлом. Уже в 2103 году Освальд Мейнер и его группа теоретически доказали возможность переключения исторических магистралей на побочные линии. Конечно, в известных пределах.

Например, мы не можем переключиться на далекое прошлое и сделать так, чтобы, скажем, Вильгельм Нормандский проиграл битву при Гастингсе. История Англии после этого пошла бы по иному пути, чего допустить мы не имеем права. Переключение возможно только на смежные линии.

Эта теоретическая возможность стала практической необходимостью в 2213 году, когда вычислитель Сайкса-Рэйберна предсказал вероятность полной стерилизации земной атмосферы в результате накопления радиоактивных побочных продуктов. Процесс этот можно было остановить только в прошлом, когда началось загрязнение атмосферы.

Первое переключение было произведено с помощью новоизобретенного селектора Адамса-Хольта-Мартенса. Планирующий совет избрал линию, предусматривающую раннюю смерть Базиля Юшо (а также полный отказ от его теорий о вреде радиации). Таким образом удалось в большой мере избежать последующего загрязнения атмосферы – правда, ценой жизни семидесяти трех потомков Юшо, для которых не удалось подыскать переключенных родителей в смежном историческом ряду. После этого путь назад был уже невозможен. Переключение приобрело роль, которую в медицине играет профилактика.

Но и у переключения были свои границы. Мог наступить момент, когда ни одна доступная линия уже не способна была удовлетворять нужным требованиям, когда всякое будущее становилось неблагоприятным.

И, когда это случилось, планирующий совет перешел к более решительным действиям.

– Так вот что нас ожидает, – продолжал Эдвин Джеймс. – И этот исход неизбежен, если мы ничего не предпримем.

– Вы хотите сказать, мистер программист, – отозвался Лан Ил, – что Американский континент может плохо кончить?

– К сожалению, да.

Программист налил себе воды и перевернул страницу в записной книжке.

– Итак, исходный объект – некто Бен Бакстер, умерший двенадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Ему следовало бы прожить по крайней мере еще десяток лет, чтобы оказать необходимое воздействие на рассматриваемые события. За это время Бен Бакстер купит у правительства Йеллоустонский парк. Он сохранит его и заведет там правильное лесопользование. Коммерчески это предприятие блестяще себя оправдает. Бакстер приобретет и другие обширные земельные угодия в Северной и Южной Америке. Наследники Бакстера на ближайшие двести лет станут королями древесины, им будут принадлежать огромные лесные массивы. Их стараниями – вплоть до нашего времени – на Американском материке сохранятся большие лесные районы. Если же Бакстер умрет…

И Джеймс безнадежно махнул рукой.

– Со смертью Бакстера леса будут истреблены задолго до того, как правительства осознают, что отсюда воспоследствует. А потом наступит Великая засуха… третьего года, которой не смогут противостоять сохранившиеся в мире лесные зоны. И наконец, придет наше время, когда в связи с истреблением лесов естественный цикл углерод – углекислый газ – кислород окажется нарушенным, когда все окислительные процессы прекратятся, а нам в удел останутся только кислородные подушки как единственное средство сохранения жизни.

– Мы опять сажаем леса, – вставил Аауи.

– Да, но, пока они вырастут, пройдут сотни лет, даже если применять стимуляторы. А тем временем равновесие может нарушиться еще больше. Вот что значит для нас Бен Бакстер. В его руках воздух, которым мы дышим.

– Что ж, – заметил доктор Свег, – магистраль, в которой Бакстер умирает, явно не годится. Но ведь возможны и другие линии развития.

– Их много, – ответил Джеймс. – Но, как всегда, большинство отпадает. Вместе с Главной у нас остаются на выбор три. К сожалению, каждая из них предусматривает смерть Бена Бакстера двенадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года.

Программист вытер взмокший лоб.

– Говоря точнее, Бен Бакстер умирает двенадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, во второй половине дня, в результате делового свидания с человеком по имени Нед Бринн.

Роджер Битти, новый член совета, нервно откашлялся.

– И это событие встречается во всех трех вариантах?

– Вот именно! И в каждом Бакстер умирает по вине Бринна.

Доктор Свег тяжело поднялся с места.

– До сих пор совет не вмешивался в существующие линии развития. Но данный случай требует вмешательства! – сказал он.

Члены совета одобрительно закивали.

– Давайте же рассмотрим вопрос по существу, – предложил Аауи. – Нельзя ли, поскольку этого требуют интересы миллионов людей, совсем выключить Неда Бринна?

– Невозможно, – ответил программист. – Бринн и сам играет важную роль в будущем. Он добился на бирже преимущественного права на приобретение чуть ли не ста квадратных миль леса. Но для этого ему и требуется финансовая поддержка Бакстера. Вот если бы можно было помешать этой встрече Бринна с Бакстером…

– Каким же образом? – спросил Битти.

– А уж как вам будет угодно. Угрозы, убеждения, подкуп, похищение – любое средство, исключая убийство. В нашем распоряжении три мира. Сумей мы задержать Бринна хотя бы в одном из них, это решило бы задачу.

– Какой же метод предпочтительнее? – спросил Аауи.

– Давайте испробуем разные, в каждом мире свой, – предложила мисс Чандрагор. – Это даст нам больше шансов. Но кто же займется этим – мы сами?

– Что ж, нам и карты в руки, – ответил Эдвин Джеймс. – Тем более что мы лучше других знаем, что поставлено на карту. Тут требуется искусство маневрирования. Каждая группа будет действовать самостоятельно. Да и можно ли контролировать друг друга, находясь в разных временных рядах?

– В таком случае, – подытожил доктор Свег, – пусть каждая группа исходит из того, что другие потерпели поражение.

– Да так оно, пожалуй, и будет, – невесело улыбнулся Джеймс. – Давайте разделимся на группы и договоримся о методах работы.

1

Утром 12 апреля 1959 года Нед Бринн проснулся, умылся и оделся. Ровно в час тридцать пополудни ему предстояло встретиться с Беном Бакстером, главой компании «Бакстер». Вся будущность Бринна зависела от этого свидания. Если бы заручиться поддержкой гигантских бакстеровских предприятий, да еще и на сходных условиях…

Бринн был статный, красивый тридцатишестилетний брюнет. В его обдуманно-приветливом взгляде сквозила недюжинная гордость, а крепко стиснутые губы выдавали непроходимое упрямство. В движениях проглядывала уверенность человека, неотступно следящего за собой и умеющего видеть себя со стороны.

Бринн уже собрался выходить. Он зажал под мышкой трость и сунул в карман «Американских пэров» Сомерсета. Никогда не выходил он из дому без этого надежного провожатого.

Напоследок он приколол к отвороту пиджака золотой значок в виде восходящего солнца – эмблему его звания. Бринн был уже камергер второго разряда и немало этим гордился. Многие считали, что он еще молод для столь высокого звания. Однако все сходились на том, что Бринн не по возрасту ревностно относится к своим правам и обязанностям.

Он запер квартиру и направился к лифту. Здесь уже стояла кучка жильцов, в большинстве – простые обыватели, но были среди них и два шталмейстера. Когда лифт подошел, все расступились перед Бринном.

– Славный денек, сэр камергер, – приветствовал его бой, нажимая на кнопку лифта.

Бринн склонил голову ровно на дюйм, как и подобает в разговоре с простым смертным. Он неотступно думал о Бакстере. И все же краешком глаза приметил в кабине лифта высокого, ладно скроенного мужчину с золотистой кожей и широко расставленными глазами. Бринн еще подивился, что могло привести этого человека в их прозаический многоквартирный дом. Почти все жильцы были ему знакомы по ежедневным встречам, но скромное положение этих людей позволяло ему не узнавать их.

Когда лифт спустился в вестибюль, Бринн уже и думать забыл о незнакомце. У него выдался хлопотливый день. Он предвидел трудности в разговоре с Бакстером и хотел заранее все взвесить. Выйдя на улицу в пасмурное, серенькое апрельское утро, он решил позавтракать в кафе «Принц Чарльз».

Часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого.

– Ну-с, что скажете? – спросил Аауи.

– Похоже, с ним каши не сваришь! – сказал Роджер Битти.

Он дышал всей грудью, наслаждаясь свежим, чистым воздухом. Какая неслыханная роскошь – наглотаться кислорода! В их время даже у самых богатых закрывали на ночь кран кислородного баллона.

Оба следовали за Бринном на расстоянии полуквартала. Его высокая, энергично вышагивающая фигура выделялась даже в утренней нью-йоркской толчее.

– Заметили, как он уставился на вас в лифте? – спросил Битти.

– Заметил, – ухмыльнулся Аауи. – Думаете, чует сердце?

– Насчет его чуткости не поручусь. Жаль, что времени у нас в обрез.

Аауи пожал плечами.

– Это был наиболее удобный вариант. Другой приходился на одиннадцать лет раньше. И мы все равно дожидались бы этого дня, чтобы перейти к прямым действиям.

– По крайней мере узнали бы, что он за птица. Такого, пожалуй, не запугаешь.

– Похоже, что так. Но ведь мы сами избрали этот метод.

Они по-прежнему шли за Бринном, наблюдая, как толпа расступается перед ним, а он идет вперед, не глядя ни вправо, ни влево. И тут-то и началось.

Углубившись в себя, Бринн налетел на осанистого румяного толстяка; пурпурный с серебром медальон крестоносца первого ранга украшал его грудь.

– Куда лезете, не разбирая дороги? – пролаял крестоносец.

Бринн уже видел, с кем имеет дело. Проглотив оскорбление, он сказал:

– Простите, сэр!

Но крестоносец не склонен был прощать.

– Взяли моду соваться под ноги старшим!

– Я нечаянно, – сказал Бринн, побагровев от сдерживаемой злобы.

Вокруг них собрался народ. Окружив плотным кольцом обоих разодетых джентльменов, зрители подталкивали друг друга и посмеивались с довольным видом.

– Советую другой раз смотреть по сторонам! – надсаживался толстяк-крестоносец. – Шатается по улицам, как помешанный. Вашу братию надо еще не так учить вежливости.

– Сэр! – ответствовал Бринн, стараясь сохранить спокойствие. – Если вам угодно получить удовлетворение, я с удовольствием встречусь с вами в любом месте, с оружием, какое вы соблаговолите выбрать…

– Мне? Встретиться с вами? – Казалось, крестоносец ушам своим не верит.

– Мой ранг дозволяет это, сэр!

– Ваш ранг? Да вы на пять разрядов ниже меня, дубина! Молчать, а не то я прикажу своим слугам – они тоже не вам чета, – пусть поучат вас вежливости. А теперь прочь с дороги!

И крестоносец, оттолкнув Бринна, горделиво прошествовал дальше.

– Трус! – бросил ему вслед Бринн, лицо у него пошло красными пятнами. Но он сказал это тихо, как отметил кто-то в толпе. Зажав в руке трость, Бринн повернулся к смельчаку, но толпа уже расходилась, посмеиваясь.

– Разве здесь еще разрешены поединки? – удивился Битти.

– А как же! – кивнул Аауи. – Они ссылаются на прецедент тысяча восемьсот четвертого года, когда Аарон Бэрр убил на дуэли Александра Гамильтона.

– Пора приниматься за дело! – напомнил Битти. – Вот только обидно, что мы плохо снаряжены.

– Мы взяли с собой все, что могли захватить. Придется этим ограничиться.

В кафе «Принц Чарльз» Бринн сел за один из дальних столиков. У него дрожали руки; усилием воли он унял дрожь. Будь он проклят, этот крестоносец первого ранга! Чванный задира и хвастун! От дуэли он, конечно, уклонился. Спрятался за преимущество своего звания.

В душе у Бринна нарастал гнев, зловещий, черный. Убить бы этого человека и плевать на все последствия! Плевать на весь свет! Он никому не позволит над собой издеваться…

Спокойнее, говорил он себе. После драки кулаками не машут. Надо подумать о Бене Бакстере и о предстоящем важнейшем свидании. Посмотрев на часы, он увидел, что скоро одиннадцать. Через два с половиной часа он должен быть в конторе у Бакстера и…

– Чего изволите, сэр? – спросил официант.

– Горячего шоколаду, тостов и яйца пашот.

– Не угодно ли картофеля фри?

– Если бы мне нужен был ваш картофель, я бы так и сказал! – напустился на него Бринн.

Официант побледнел, сглотнул и, прошептав: «Да, сэр, простите, сэр!» – поспешил убраться.

Этого еще не хватало, подумал Бринн. Я уже и на прислугу кричу. Надо взять себя в руки.

– Нед Бринн!

Бринн вздрогнул и огляделся. Он ясно слышал, как кто-то шепотом произнес его имя. Но рядом на расстоянии двадцати футов никого не было видно.

– Бринн!

– Это еще что? – недовольно буркнул Бринн. – Кто со мной говорит?

– Ты нервничаешь, Бринн, ты не владеешь собой. Тебе необходимы отдых и перемена обстановки.

На лице у Бринна даже под загаром проступила бледность. Он внимательно огляделся. В кафе почти никого не было. Только три пожилые дамы сидели ближе к выходу да двое мужчин за ними были, видно, заняты серьезным разговором.

– Ступай домой, Бринн, и отдохни как следует. Отключись, пока есть возможность.

– У меня важное деловое свидание, – отвечал Бринн дрожащим голосом.

– Дела важнее душевного здоровья? – иронически спросил голос.

– Кто со мной говорит?

– С чего ты взял, что кто-то с тобой говорит?

– Неужто я говорю сам с собой?

– А это тебе видней!

– Ваш заказ, сэр! – подлетел к нему официант.

– Что? – заорал на него Бринн.

Официант испуганно отпрянул. Часть шоколада пролилась на блюдце.

– Сэр? – спросил он срывающимся голосом.

– Что вы тут шмыгаете, болван!

Официант вытаращил глаза на Бринна, поставил поднос и убежал. Бринн подозрительно поглядел ему вслед.

– Ты не в таком состоянии, чтобы с кем-то встречаться, – настаивал голос. – Ступай домой, прими что-нибудь, постарайся уснуть и прийти в себя.

– Но что случилось, почему?

– Твой рассудок в опасности! Голос, который ты слышишь, – последняя судорожная попытка твоего разума сохранить равновесие. Это серьезное предостережение, Бринн! Прислушайся к нему!

– Неправда! – воскликнул Бринн. – Я здоров! Я совершенно…

– Прошу прощения, – раздался голос у самого его плеча.

Бринн вскинулся, готовый дать отпор этой новой попытке нарушить его уединение. Над ним навис синий полицейский мундир. На плечах белели эполеты лейтенанта-нобиля.

Бринн проглотил подступивший к горлу комок.

– Что-нибудь случилось, лейтенант?

– Сэр, официант и хозяин кафе уверяют, что вы говорите сами с собой и угрожаете насилием.

– Чушь какая! – огрызнулся Бринн.

– Это верно! Верно! Ты сходишь с ума! – взвизгнул голос у него в голове.

Бринн уставился на грузную фигуру полицейского: он, конечно, тоже слышал голос. Но лейтенант-нобиль никак не прореагировал. Он все так же строго взирал на Бринна.

– Враки! – сказал Бринн, уверенно отвергая показания какого-то лакея.