Текст книги "Поединок Разумов"

Страх в ночи

Просыпаясь, она услышала свой крик и поняла, что кричала, наверное, уже долгие секунды. В комнате было холодно, но все ее тело покрывал пот; он скатывался по лицу и плечам на ночную рубашку. Простыня под ней промокла от пота.

Она сразу задрожала.

– С тобой все в порядке? – спросил муж.

Несколько секунд она молчала, не в силах ответить. Крепко обхватив поджатые колени, она пыталась унять дрожь. Муж темной глыбой лежал рядом, эдакий длинный черный цилиндр на фоне слабо белевшей во тьме простыни. Посмотрев на него, она снова задрожала.

– Тебе поможет, если я включу свет? – спросил он.

– Нет! – резко произнесла она. – Не шевелись… пожалуйста!

В темноте раздавалось лишь тиканье часов, равномерное, но какое-то зловещее.

– Опять?

– Да, – сказала она. – То же самое. Ради Бога, не прикасайся ко мне!

Он приблизился, изогнувшись под простыней, и она вновь сильно задрожала.

– Сон, – осторожно начал он, – сон был про… я прав?..

Он деликатно не договорил и пошевелился, осторожно, чтобы ее не напугать.

Но она снова овладела собой. Руки ее разжались, ладони плотно прижались к простыне.

– Да, – сказала она. – Снова змеи. Они по мне ползали. Большие и маленькие, сотни змей. Они заполнили всю комнату, а через дверь и окна позли все новые, вываливались из переполненного шкафа…

– Успокойся, – сказал он. – Ты уверена, что хочешь об этом говорить?

Она промолчала.

– Теперь хочешь, чтобы я включил свет? – мягко спросил он.

– Не сейчас, – сказала она, помедлив. – Я еще не набралась храбрости.

– Да-да, – понимающе произнес он. – А другая часть сна…

– Да.

– Послушай, может, тебе не стоит об этом говорить?

– Нет, давай поговорим. – Она попыталась засмеяться, но закашлялась. – А то ты подумаешь, что я начинаю к этому привыкать. Сколько ночей оно уже тянется?

Сон всегда начинался с маленькой змейки, медленно ползущей по ее руке и поглядывающей на нее злобными красными глазками. Она стряхивала ее и садилась на постели. Тут по одеялу начинала скользить вторая, все быстрее и быстрее. Она стряхивала и эту, быстро вылезала из постели и становилась на пол. Тут другая змея оказывалась у нее под ногами, еще одна сворачивалась в волосах, а потом через открывшуюся дверь ползли все новые и новые, тогда она бросалась на постель и с воплями тянулась к мужу.

Но во сне мужа рядом с ней не оказывалось. Вместо него на постели лежала огромная змея, этакий длинный черный цилиндр на фоне слабо белевшей во тьме простыни. И она понимала это, лишь когда обвивала ее руками.

– А теперь включи свет, – велела она.

Когда комнату залил свет, она вся напряглась, готовая выскочить из постели, если…

Но все-таки это оказался ее муж.

– Господи боже, – выдохнула она и полностью расслабилась, распластавшись по матрасу.

– Удивлена? – спросил муж, криво улыбнувшись.

– Каждый раз, – сказала она, – каждый раз я уверена, что тебя не окажется рядом. А вместо тебя – змея.

Она коснулась его руки, чтобы убедиться.

– Видишь, насколько все это глупо? – мягко и успокаивающе произнес он. – Если бы ты только смогла забыть… Тебе нужна лишь уверенность во мне – и кошмары пройдут.

– Знаю, – ответила она, вглядываясь в детали обстановки. Маленький телефонный столик с беспорядочной кучей записок и исчерканных бумажек выглядел необыкновенно ободряюще. Старыми друзьями были и поцарапанное бюро из красного дерева, и маленький радиоприемник, и газета на полу. А каким обычным казалось изумрудно-зеленое платье, небрежно переброшенное через спинку стула!

– Доктор сказал тебе то же самое. Когда мы поссорились, ты ассоциировала меня со всем, что идет не так, со всем, что причиняет тебе боль. И теперь, когда все наладилось, ты ведешь себя по-прежнему.

– Не сознательно, – сказала она. – Клянусь, не сознательно.

– Нет, все по-прежнему, – настаивал он. – Помнишь, как я хотел развода? Как говорил, что никогда тебя не любил? Помнишь, как ты меня ненавидела, но в то же время не давала уйти? – Он перевел дыхание. – Ты ненавидела Элен и меня. И это не прошло даром. Внутри нашего примирения так и осталась ненависть.

– Не думаю, что когда-либо ненавидела тебя, – сказала она. – Только Элен… эту тощую мелкую обезьяну!

– Нельзя дурно говорить о тех, кого уже не волнует мирская суета, – пробормотал он.

– Да, – задумчиво сказала она. – Наверное, это я довела ее до того срыва. Но не могу сказать, что жалею. Думаешь, меня посещает ее призрак?

– Не надо себя винить, – сказал он. – Она была чувственной, нервной, артистической женщиной. Невротический тип.

– Но теперь, когда Элен больше нет, у меня все прошло, я все преодолела. – Она улыбнулась ему, и морщинки тревоги у нее на лбу разгладились. – Я просто без ума от тебя, – прошептала она, перебирая пальцами его светло-русые волосы. – И никогда тебя не отпущу.

– Только попробуй, – улыбнулся он в ответ. – Я никуда не хочу уходить.

– Просто помоги мне.

– Всем, чем смогу. – Он подался вперед и легонько поцеловал ее в щеку. – Но, дорогая, если ты не избавишься от этих кошмаров – в которых я главный злодей, – мне придется…

– Молчи, молчи, – быстро произнесла она. – Я и думать об этом не хочу. Ведь наши плохие времена прошли.

Он кивнул.

– Однако ты прав, – сказала она. – Наверное, нужно попробовать обратиться к другому психиатру. Долго я так не выдержу. Все эти сны, ночь за ночью.

– И они становятся все хуже и хуже, – напомнил он, нахмурившись. – Сперва они были время от времени, теперь уже каждую ночь. А скоро, если ты ничего не предпримешь, будет уже…

– Хорошо, – сказала она. – Не надо об этом.

– Приходится. Я очень беспокоюсь. Если эта змеиная мания будет продолжаться, в одну из ночей ты вонзишь в меня спящего нож.

– Никогда. Но не будем об этом. Я хочу обо всем позабыть. Не думаю, что это случится снова. А ты?

– Надеюсь, что нет.

Она выключила свет, потом поцеловала мужа и закрыла глаза.

Через несколько минут она повернулась на бок. Через полчаса снова перекатилась на спину, пробормотала что-то неразборчивое и расслабилась. Еще через двадцать минут пожала плечом и больше уже не шевелилась.

Ее муж лежал рядом темной глыбой, опираясь на локоть. Он размышлял в темноте, прислушиваясь к ее дыханию и тиканью часов. Потом улегся на спину.

Он медленно развязал завязки своей пижамы, потянул за шнур и вытащил его на целый фут. Потом откинул одеяло и неторопливо придвинулся к ней, прислушиваясь к ее дыханию. Положил шнур ей на руку. Медленно, по сантиметру за несколько секунд, провел шнуром по ее руке.

Наконец она застонала.

Опека

В Бирме на той неделе разобьется самолет, но меня это не коснется здесь, в Нью-Йорке. Да и фиггов я не боюсь, раз у меня заперты двери всех шкафов.

Вся загвоздка теперь в том, чтобы не политурить. Мне нельзя политурить. Ни под каким видом! И, как вы сами понимаете, меня это беспокоит. Ко всему прочему я еще, кажется, схватил жестокую простуду.

Вся эта канитель началась со мной вечером 9 ноября. Я шел по Бродвею, направляясь в кафетерий Бейкера. На губах у меня блуждала легкая улыбка – след сданного несколько часов назад труднейшего экзамена по физике. В кармане позвякивало пять монет, три ключа и спичечная коробка.

Для полноты картины добавлю, что ветер дул с северо-запада со скоростью пять миль в час. Венера находилась в стадии восхождения. Луна – между второй четвертью и полнолунием. А уж выводы извольте сделать сами!

Я дошел до угла Девяносто восьмой улицы и хотел перейти на ту сторону. Но едва ступил на мостовую, как кто-то закричал:

– Грузовик! Берегись грузовика!

Растерянно озираясь, я попятился назад. И – ничего не увидел. А спустя целую секунду из-за угла на двух колесах вывернулся грузовик и, не обращая внимания на красный цвет, загрохотал по Бродвею.

Если бы не это предупреждение, он бы меня сшиб.

Не правда ли, вы не впервые слышите нечто подобное? Насчет таинственного голоса, запретившего тете Минни входить в лифт, который тут же брякнулся в подвал. Или, быть может, остерегшего дядю Тома плыть на «Титанике». Такие истории обычно на том и кончаются.

Хорошо бы моя так кончилась!

– Спасибо, друг! – сказал я и огляделся. Но никого не увидел.

– Вы все еще меня слышите? – осведомился голос.

– Разумеется, слышу!

Я сделал полный оборот и подозрительно воззрился на закрытые окна над моей головой.

– Но где же вы, черт возьми, прячетесь?

– Грониш, – отвечал голос. – Это ли не искомый случай? Индекс преломления. Существо иллюзорное. Знает Тень. Напал ли я на того, кто мне нужен?

– Вы, должно быть, невидимка?

– Вот именно.

– Но кто же вы все-таки?

– Сверхпопечительный дерг.

– Что такое?

– Я… но, пожалуйста, открывайте рот пошире! Дайте соображу. Я – дух прошедшего Рождества. Обитатель Черной Лагуны. Невеста Франкенштейна. Я…

– Позвольте, – прервал я его. – Что вы имеете в виду? Может быть, вы привидение или гость с другой планеты?

– Вот-вот, – сказал голос. – На то похоже.

Итак, мне все стало ясно. Каждый дурак понял бы, что со мной говорит существо с другой планеты. На земле он невидим, но изощренные чувства позволили ему обнаружить надвигающуюся опасность, о чем он меня и предупредил.

Словом, обычный, повседневный сверхъестественный случай.

Прибавив шагу, я устремился вперед по Бродвею.

– Что случилось? – спросил невидимка-дерг.

– Ничего не случилось, – отвечал я, – если не считать того, что я стою посреди улицы и разговариваю с пришельцем из отдаленнейших миров. Похоже, что я один вас и слышу?

– Естественно.

– О господи! А знаете ли вы, куда меня могут завести такие штучки?

– Подтекст ваших рассуждений мне недостаточно ясен.

– В психовытрезвитель. В приют для умалишенных. В отделение для буйных. Иначе говоря, в желтый дом. Вот куда сажают людей, говорящих с невидимыми чужесветными гостями. Спокойной ночи, приятель! Спасибо, что предупредили!

В голове у меня был полнейший кавардак, и я повернул на восток в надежде, что мой невидимый друг пойдет дальше по Бродвею.

– Не желаете со мной говорить? – допытывался дерг.

Я покачал головой – безобидный жест, за который людей не хватают на улице, – и продолжал идти вперед.

– Но вы должны! – воскликнул дерг уже с ноткой бешенства в голосе. – Настоящий контакт чрезвычайно труден и редко удается. В кои-то веки посчастливится переправить тревожный сигнал, да и то перед самой опасностью. И связь тут же затухает.

Так вот чем объясняются предчувствия тети Минни! Что до меня, то я по-прежнему ничего такого не чувствовал.

– Подобные условия повторяются раз в сто лет, – сокрушался дерг.

Какие условия? Пять монет и три ключа, позвякивающие в кармане во время восхождения Венеры? Полагаю, что в этом стоило бы разобраться, но, уж во всяком случае, не мне. С этой сверхъестественной музыкой никогда ничего не докажешь. Достаточно бедолаг вяжет сетки для смирительных рубашек, обойдутся и без меня.

– Оставьте меня в покое! – бросил я на ходу. И, перехватив косой взгляд полисмена, ухмыльнулся ему с видом сорванца-мальчишки и заторопился дальше.

– Я понимаю ваши затруднения, – не отставал дерг. – Но такой контакт будет вам как нельзя более полезен. Я хочу защитить вас от миллиона опасностей, угрожающих человеческому существованию.

Я промолчал.

– Ну что ж, – сказал дерг. – Заставить вас не в моих силах. Предложу свои услуги кому-нибудь другому. До свидания, друг!

Я любезно кивнул на прощание.

– Последнее остережение! – крикнул дерг. – Завтра избегайте садиться в метро между двенадцатью и четвертью второго! Прощайте!

– Угу! А почему, собственно?

– Завтра на станции Кольцо Колумба толпа, высыпав из магазина, столкнет под поезд зазевавшегося пассажира. Вас, если вы подвернетесь!

– Так завтра кого-то убьют? – заинтересовался я. – Вы уверены?

– Не сомневаюсь.

– Вы и вообще разбираетесь в этих делах?

– Я воспринимаю все опасности, поскольку они направлены в вашу сторону и расположены во времени. У меня единственное желание – защитить вас.

– Послушайте, – прошептал я, – а не могли бы вы подождать с ответом до завтрашнего вечера?

– И вы мне позволите взять вас под опеку? – воспрянул дерг.

– Я отвечу вам завтра. По прочтении вечерних газет.

Такая заметка действительно появилась. Я прочитал ее в своей меблированной комнате. Толпа смяла человека, он потерял равновесие и упал под налетевший поезд. Это заставило меня задуматься в ожидании разговора с невидимкой. Его желание взять меня под свою опеку казалось искренним. Но я отнюдь не был уверен, что и мне этого хочется. Когда часом позже дерг со мной соединился, эта перспектива уже совсем меня не привлекала, о чем я не замедлил ему сообщить.

– Вы мне не верите? – спросил он.

– Я предпочитаю вести нормальную жизнь.

– Сперва надо ее сохранить, – напомнил он. – Вчерашний грузовик…

– Это был исключительный случай, такое бывает раз в жизни.

– Так ведь в жизни и умирают только раз, – торжественно заявил дерг. – Достаточно вспомнить метро.

– Метро не считается. Я сегодня не собирался выезжать.

– Но у вас не было оснований не выезжать. А ведь это и есть самое главное. Точно так же как нет оснований не принять душ в течение ближайшего часа.

– А почему бы и нет?

– Некая мисс Флинн, живущая дальше по коридору, только что принимала душ и оставила на розовом плиточном полу в ванной полурастаявший розовый обмылок. Вы поскользнетесь и вывихнете руку.

– Но это не смертельно?

– Нет. Это не идет в сравнение с тем случаем, когда некий трясущийся старый джентльмен уронит с крыши тяжелый цветочный горшок.

– А когда это случится? – спросил я.

– Вас это, кажется, не интересует.

– Очень интересует. Когда же? И где?

– Вы отдадитесь под мою опеку?

– Скажите только, на что это вам?

– Для собственного удовлетворения. У сверхпопечительного дерга нет большей радости, чем помочь живому существу избежать опасности.

– А больше вам ничего не понадобится? Скажем, такой малости, как моя душа или мировое господство?

– Ничего решительно! Получать вознаграждение за опеку нам ни к чему, тут важен эмоциональный эффект. Все, что мне нужно в жизни и что нужно всякому дергу, – это охранять кого-то от опасности, которой тот не видит, тогда как мы видим ее слишком ясно. – И дерг умолк. А потом добавил негромко: – Мы не рассчитываем даже на благодарность.

Это решило дело. Мог ли я предвидеть, что отсюда воспоследует? Мог ли я знать, что благодаря его помощи окажусь в положении, когда мне уже нельзя будет политурить!

– А как же цветочный горшок? – спросил я.

– Он будет сброшен на углу Десятой улицы и бульвара Мак-Адамса завтра в восемь тридцать утра.

– Десятая, угол Мак-Адамса? Что-то я не припомню… Где же это?

– В Джерси-Сити, – ответил он не задумываясь.

– В жизни не бывал в Джерси-Сити! Не стоило меня предупреждать.

– Я не знаю, куда вы собираетесь или не собираетесь ехать, – возразил дерг. – Я только предвижу опасность, где бы она вам ни угрожала.

– Что же мне теперь делать?

– Все, что угодно. Ведите обычную нормальную жизнь.

– Нормальную жизнь? Ха!

Поначалу все шло неплохо. Я посещал лекции в Колумбийском университете, выполнял домашние задания, ходил в кино, бегал на свидания, играл в настольный теннис и шахматы – словом, жил, как раньше, и никому не рассказывал, что состою под опекой сверхпопечительного дерга.

Раз, а когда и два на дню ко мне являлся дерг. Придет и скажет: «На Вест-Эндской авеню между 66-й и 67-й улицами расшаталась решетка. Не становитесь на нее».

И я, разумеется, не становился. А кто-то становился. Я часто видел потом такие заметки в газетах.

Постепенно я втянулся и даже проникся ощущением уверенности. Некий дух денно и нощно ради меня хлопочет, и единственное, что ему нужно, – это защитить меня от всяких бед. Потусторонний телохранитель! Эта мысль внушала мне крайнюю самонадеянность.

Мои отношения с внешним миром складывались как нельзя лучше.

А между тем мой дерг стал не в меру ретив. Он открывал все новые опасности, в большинстве своем и отдаленно не касавшиеся моей жизни в Нью-Йорке, – опасности, которых мне следовало избегать в Мексико-Сити, Торонто, Омахе и Папете.

Наконец я спросил, не собирается ли он извещать меня обо всех предполагаемых опасностях на земном шаре.

– Нет, только о тех немногих, которые могут или могли бы угрожать вам.

– Как? И в Мексико-Сити? И в Папете? А почему бы не ограничиться местной хроникой? Скажем, Большим Нью-Йорком?

– Такие понятия, как местная хроника, ничего мне не говорят, – ответствовал старый упрямец. – Мои восприятия ориентированы не в пространстве, а во времени. А ведь я обязан охранять вас от всяких зол!

Меня даже тронула его забота. Ну что тут можно было поделать!

Приходилось отсеивать из его донесений опасности, ожидающие жителей Хобокена, Таиланда, Канзас-Сити, Ангор-Ватта (падающая статуя), Парижа и Сарасоты. Так добирался я до местных событий. Но и тут опускал почти все опасности, сторожившие меня в Квинсе, Бронксе, Бруклине, на Стэтэн-Айленде, и сосредоточивался на Манхэттене. Иногда они заслуживали внимания. Мой дерг спасал меня от таких сюрпризов, как огромный затор на Катедрал-парквэй, как малолетние карманники или пожар.

Однако усердие его все возрастало. Дело у нас началось с одного-двух докладов в день. Но уже через месяц он стал остерегать меня раз по пять-шесть на дню. И наконец его остережения в местном, национальном и международном масштабе потекли непрерывным потоком.

Мне угрожало слишком много опасностей, вопреки рассудку и сверх всякого вероятия.

Так, в самый обычный день:

Испорченные продукты в кафетерии Бейкера. Не ходите туда сегодня!

На амстердамском автобусе номер 132 неисправные тормоза. Не садитесь в него!

В магазине готового платья Меллена протекает газовая труба. Возможен взрыв. Отдайте гладить костюм в другое место.

Между Риверсайд-драйв и Сентрал-парк-вест бродит бешеная собака. Возьмите такси.

Вскоре я бо́льшую часть дня только и делал, что чего-то не делал и куда-то не ходил. Опасности подстерегали меня чуть ли не под каждым фонарным столбом.

Я заподозрил, что дерг раздувает свои отчеты. Это было единственное возможное объяснение. В конце концов, я еще до знакомства с ним достиг зрелых лет, отлично обходясь без посторонней помощи. Почему же опасностей стало так много?

Вечером я задал ему этот вопрос.

– Все мои сообщения абсолютно правдивы, – заявил он, по-видимому слегка задетый. – А если не верите, включите завтра свет в вашей аудитории при кафедре психологии…

– Зачем, собственно?

– Повреждена проводка.

– Я не сомневаюсь в ваших предсказаниях. Но только замечаю, что до вашего появления жизнь не представляла такой опасности.

– Конечно нет. Но должны же вы понимать, что раз вы пользуетесь преимуществами опеки, то должны мириться и с ее отрицательными сторонами.

– Какие же это отрицательные стороны?

Дерг заколебался.

– Всякая опека вызывает необходимость дальнейшей опеки. По-моему, это азбучная истина.

– Значит, снова-здорово? – спросил я ошеломленно.

– До встречи со мной вы были как все и подвергались только риску, вытекавшему из ваших житейских обстоятельств. С моим же появлением изменилась окружающая вас среда, а стало быть, и ваше положение в ней.

– Изменилась? Но почему же?

– Да хотя бы потому, что в ней присутствую я. До некоторой степени вы теперь причастны и к моей среде, как я причастен к вашей. Известно также, что, избегая одной опасности, открываешь дверь другой.

– Вы хотите сказать, – спросил я, выделяя каждое слово, – что с вашей помощью опасность возросла?

– Это было неизбежно, – вздохнул он.

Нечего и говорить, с каким удовольствием я удавил бы его в эту минуту, не будь он невидим и неощущаем. Во мне бушевали оскорбленные чувства; с гневом говорил я себе, что меня обвел, заманил в западню неземной мошенник.

– Отлично, – сказал я, взяв себя в руки. – Спасибо за все. Встретимся на Марсе или где там еще ваша хижина.

– Так вы отказываетесь от дальнейшей опеки?

– Угадали! Прошу выходя не хлопать дверью.

– Но что случилось? – Дерг был, видимо, искренне озадачен. – В вашей жизни возросли опасности – это верно, но что из того? Честь и слава тому, кто смотрит в лицо опасности и выходит из нее победителем. Чем серьезнее опасность, тем радостнее сознание, что вы ее избежали.

Тут только я понял, до чего он мне чужой, этот чужесветный гость!

– Только не для меня, – сказал я. – Брысь!

– Опасности увеличились, – доказывал свое дерг, – но моя способность справляться с ними перекрывает их с лихвой. Для меня удовольствие с ними бороться. Так что на вашу долю остается чистый барыш.

Я покачал головой:

– Я знаю, что меня ждет. Опасностей будет все больше.

– Как сказать! Что до несчастных случаев, тут вы достигли потолка.

– Что это значит?

– Это значит, что количественно им уже некуда расти.

– Прекрасно! А теперь будьте добры убраться к черту!

– Но ведь я вам как раз объяснил…

– Ну конечно: расти они не будут. Как только вы оставите меня в покое, я вернусь в свою обычную среду, не правда ли? И к своим обычным опасностям?

– Вполне возможно, – согласился дерг. – Если, конечно, вы доживете.

– Так и быть, рискну!

С минуту дерг хранил молчание. И наконец сказал:

– Сейчас вы не можете себе это позволить. Завтра… Завтра…

– Прошу вас не рассказывать. Я и сам сумею избежать несчастного случая.

– Я говорю не о несчастном случае.

– А о чем же?

– Уж и не знаю, как вам объяснить. – В тоне его чувствовалась растерянность. – Я говорил вам, что вы можете не опасаться количественных изменений. Но не упомянул об изменениях качественных.

– Что вы плетете? – накинулся я на него.

– Я только стараюсь довести до вас, что за вами охотится гампер.

– Это еще что за невидаль?

– Гампер – существо из моей среды. Должно быть, его привлекла ваша возросшая способность уклоняться от опасности, которой вы обязаны моей опеке.

– К дьяволу гампера – и вас вместе с ним!

– Если он к вам сунется, попробуйте прогнать его с помощью омелы. Иногда помогает железо в соединении с медью. А также…

Я бросился на кровать и сунул голову под подушку. Дерг понял намек. Спустя минуту я почувствовал, что он исчез.

Какой же я, однако, идиот! За всеми нами, обитателями Земли, водится эта слабость: хватаем, что ни дай, независимо от того, нужно нам или не нужно.

Вот так и наживаешь себе неприятности!

Но дерг убрался, и я избавился от величайшей неприятности. Некоторое время тихо-скромно посижу у себя в углу, пусть все постепенно приходит в норму. И может быть, уже через несколько недель…

В воздухе послышалось какое-то жужжание.

Я с маху сел на кровати. В одном углу комнаты подозрительно сгустились сумерки, и в лицо мне повеяло холодом. Жужжание между тем нарастало – и это было не жужжание, а смех, тихий и монотонный.

К счастью, никому не пришлось чертить для меня магический круг.

– Дерг! – завопил я. – Выручай!

Он оказался тут как тут.

– Омела! – крикнул он. – Гоните его омелой!

– А где, к чертям собачьим, взять теперь омелу?

– Тогда железо с медью!

Я бросился к столу, схватил медное пресс-папье и стал оглядываться в поисках железа. Кто-то вырвал у меня пресс-папье. Я подхватил его на лету. Потом увидел свою авторучку и поднес к пресс-папье острие пера.

Темнота рассеялась. Холод исчез.

По-видимому, я кое-как выбрался.

– Видите, вам нужна моя опека, – торжествовал дерг какой-нибудь час спустя.

– Как будто да, – подтвердил я скучным голосом.

– Вам еще много чего потребуется, – продолжал дерг. – Цветы борца, амаранта, чеснок, могильная плесень…

– Но ведь гампер убрался вон.

– Да, но остались трейлеры. И вам нужны средства против липпов, фиггов и мелжрайзера.

Под его диктовку я составил список трав, отваров и прочих снадобий. Я не стал его расспрашивать об этом звене между сверхъестественным и сверхнормальным. Моя любознательность была полностью удовлетворена.

Привидения и лемуры? Или чужесветные твари? Одно другого стоит, сказал он, и я уловил его мысль. Обычно им до нас дела нет. Наши восприятия, да и самое наше существование протекают в разных плоскостях. Пока человек по глупости не привлечет к себе их внимания.

И вот я угодил в эту игру. Одни хотели меня извести, другие защитить, но никто не питал ко мне добрых чувств, включая самого дерга. Я интересовал их как пешка в этой игре, если правильно понял ее условия.

И в это положение я попал по собственной вине. К моим услугам была мудрость расы, веками накопленная человеком, – неодолимое расовое предубеждение против всякой чертовщины, инстинктивный страх перед нездешним миром. Ибо приключение мое повторялось уже тысячи раз. Нам снова и снова рассказывают, как человек наобум вторгается в неведомое и накликает на себя духов. Он сам напрашивается на их внимание, а ничего опаснее быть не может.

Итак, я был обречен дергу, а дерг – мне. Правда, лишь до вчерашнего дня. Сегодня я уже снова сам по себе.

На несколько дней все как будто успокоилось. С фиггами я справлялся тем простым способом, что держал шкафы на запоре. С липпами приходилось труднее, но жабий глаз более или менее удерживал их в узде. А что до мелжрайзера, то его следует остерегаться только в полнолуние.

– Вам грозит опасность, – сказал мне дерг не далее как позавчера.

– Опять? – отозвался я зевком.

– Нас преследует трэнг.

– Нас?..

– Да, и меня, ибо даже дерги подвержены риску и опасности.

– И этот трэнг действительно опасен?

– Очень!

– Что же мне делать? Завесить дверь змеиной шкурой? Или начертить на ней пятиугольник?

– Ни то ни другое, – сказал дерг. – Трэнг требует негативных мер, с ним надо воздерживаться от некоторых действий.

На мне висело столько ограничений, что одним больше, одним меньше – ничего уже не значило.

– Что же мне делать?

– Не политурьте, – сказал он.

– Не политурить? – Я наморщил брови. – Как это понимать?

– Ну, вы знаете. Это постоянно делается.

– Должно быть, мне это известно под другим названием. Объясните.

– Хорошо. Политурить – это значит… – Но тут он осекся.

– Что?..

– Он здесь! Это трэнг!

Я вдавился в стену. Мне показалось, что я вижу легкое кружение пыли в комнате, но, возможно, у меня пошаливали нервы.

– Дерг! – позвал я. – Где вы? Что же мне делать?

И тут я услышал крик и щелканье смыкающихся челюстей.

– Он меня заполучил! – взвизгнул дерг.

– Что же мне делать? – снова завопил я.

А затем противный скрежет что-то перемалывающих зубов. И слабый, задыхающийся голос дерга: «Не политурьте!»

А затем тишина.

И вот я сижу тихо-смирно. В Бирме на той неделе разобьется самолет, но меня это не коснется здесь, в Нью-Йорке. Да и фиггам до меня не добраться, я держу на запоре дверцы моих шкафов.

Вся загвоздка в этом «политурить». Мне нельзя политурить. Ни под каким видом! Если я не буду политурить, все успокоится и эта свора переберется еще куда-нибудь, в другое место. Так должно быть. Надо только переждать.

На беду свою, я не знаю, что такое политурить. Это постоянно делается, сказал дерг. Вот я и избегаю по возможности что-либо делать.

Я кое-как поспал, и ничего не случилось – значит, это не политурить. Я вышел на улицу, купил провизию, заплатил что следует, приготовил обед и съел. И это тоже не политурить. Написал этот отчет. И это не политура.

Я еще выберусь из этой мути.

Попробую немножко поспать. Я, кажется, схватил простуду. Приходится чихнуть…