Текст книги "Поединок Разумов"

Человекоминимум

«У каждого своя песня, своя музыка, – так рассуждал Антон Персеверал. – У прелестной девушки – нежные рулады, у бравого звездоплавателя – звон фанфар. Мудрые старцы из Межпланетного Совета, пожалуй, наводят на мысль о богатом наборе деревянных духовых инструментов. Есть гении, живущие в невыразимой красоты и сложности контрапункте, а есть планетарный мусор, чье прозябание сравнимо лишь с плачем гобоя на фоне неумолчного грохота басового барабана».

Вот такие думы обуревали Персеверала, когда он держал в слабых пальцах бритвенное лезвие и разглядывал синеватые вены на запястье.

Если у каждого своя музыка, то ему досталась бездарно сочиненная и убого исполненная симфония ошибок.

А ведь его появление на свет сопровождалось хоть и тихим, но радостным пением горнов. Под приглушенный рокот тамбуринов юный Антон отважно пошел в школу. За проявленные способности он был поощрен переводом в небольшой ремесленный класс, где вместе с ним училось всего-навсего пятьсот детей и где ему полагалась толика персонального внимания. Будущее рисовалось в радужных красках.

Но если ты прирожденный неудачник, это рано или поздно обязательно скажется.

Его преследовали мелкие катастрофы с опрокинутыми чернильницами, потерянными учебниками и перепутанными тетрадями. Вещи имели гадкое свойство ломаться в его пальцах, а то и ломать пальцы ему. И будто мало было этих бед, он переболел всеми детскими хворями, в том числе протокорью, алжирской свинкой, импетиго, зеленой лихорадкой и лихорадкой оранжевой.

Неприятности эти никак не отражались на природных задатках Антона, но одних умственных способностей маловато для выживания в перенаселенном конкурентном мире. Нужна еще приличная доля везения, а этим качеством Персеверал оказался начисто обделен. Мальчика вернули в обычный класс с десятью тысячами учеников, где его проблемы многократно умножились и до небес вырос риск подцепить ворох болезней.

И вот этому долговязому, худому, добродушному, трудолюбивому очкарику врачи в юном возрасте поставили диагноз «предрасположен к несчастным случаям». А по каким причинам, об этом результаты обследований скромно умалчивали.

Антон попал в число несчастливцев, чья жизнь трудна до невозможности.

По джунглям человеческого бытия большинство людей пробираются с ловкостью охотящийся пантеры. Но Персеверала в этих джунглях на каждом шагу подстерегали силки, капканы и иные ловчие снасти. А еще неприметные обрывы, непреодолимые реки, ядовитые грибы и свирепые хищники. Для него не существовало безопасных тропинок. Все пути вели к катастрофе.

Юный Персеверал героически отучился в колледже вопреки своему замечательному умению сломать ногу на винтовой лестнице, вывихнуть лодыжку, сорвавшись с бордюрного камня, порвать связки локтевого сустава вращающейся дверью, разбить очки при столкновении со стеклянной перегородкой… Подобным событиям, столь же нелепым, сколь и печальным, несть числа, и все они подтверждали его предрасположенность к несчастным случаям. Но Антон мужественно преодолел соблазн укрыться от жизни в пучинах ипохондрии и не оставил попыток приспособиться к окружающей среде.

Окончив колледж, он крепко взял себя в руки и решил во что бы то ни стало настроиться на мелодию надежды, заложенную в него суровым отцом и ласковой матерью.

Под бой барабанов и трепет струн Персеверал ступил на остров Манхэттен, чтобы выковать свое счастье. Он изо всех сил боролся с проклятой предрасположенностью и старался в любых передрягах оставаться несгибаемым оптимистом.

Но предрасположенность вцепилась в него мертвой хваткой. Утратили бодрость и внятность благородные аккорды, величественная симфония деградировала до оперы-буфф. Персеверал снова и снова лишался работы, оставляя за собой сломанные диктопишмашинки, залитые чернилами контракты, потерянные регистрационные карточки и перепутанные формуляры. Эти увольнения сопровождались мучительным крещендо треснувших в давке на эскалаторе ребер, вывернутых на решетчатых настилах голеностопных суставов, расколотых о незамеченные архитектурные выступы очков и целым ворохом инфекционных заболеваний, в том числе гепатитом J, марсианской ОРВИ, венерианской ОРВИ, сонной немочью и хихикающей лихорадкой.

Но по-прежнему Персеверал сопротивлялся нежному зову ипохондрии. Он мечтал о космосе; мечтал вместе с искателями приключений, обладателями стальных подбородков, отодвигать границу освоенного человечеством пространства; мечтал о новых поселениях на далеких планетах, о бескрайних девственных территориях. Там, вдали от Земли с ее чахоточными пластиковыми трущобами, человек способен по-настоящему обрести себя.

Он обратился в Комиссию по изучению и заселению планет – и получил отказ. С великой грустью расставшись с мечтой о космосе, перепробовал множество земных профессий. Ходил на сеансы психоанализа, гипнотической суггестии, гипнотической гиперсуггестии и преодоления контрсуггестии – и все напрасно.

Как и у каждой симфонии, у каждого человека есть свой финал. В тридцатичетырехлетнем возрасте Персеверал полностью утратил веру в себя – через три дня после того, как потерял работу, которую искал два месяца. Для него это прозвучало как последний аккорд цимбал – судьба со всем ехидством подвела итог тому, чего, пожалуй, не стоило и начинать.

Он мрачно забрал расчетный чек на скромную сумму, пожал осторожно протянутую руку бывшего начальника и спустился на эскалаторе в вестибюль. А подсознание уже рисовало смутные суицидальные образы: колеса огромных грузовиков, газовые конфорки, высокие здания и быстрые реки.

Эскалатор доставил его в мраморный вестибюль, где под зорким оком полицейских, экипированных для подавления беспорядков, толпы граждан ждали разрешения выйти на улицы делового центра. Стоя в очереди, Персеверал праздно наблюдал, как мечется под критической риской стрелка датчика плотности населения. Оказавшись наконец снаружи, он влился в густой людской поток, который двигался в направлении его жилого комплекса.

Антона не оставляли самоубийственное мысли, и они уже не метались беспорядочно, а приобретали четкие формы. Обдумывая способы и средства, он не заметил, как добрался до дома. Там отделился от толпы и юркнул в свой подъезд.

Преодолев скопища детей в коридорах, он добрался до предоставленной ему городскими властями комнатушки. Вошел, запер дверь, вынул из бритвенного набора лезвие. А потом лежал на кровати, уперевшись ногами в стенку, и разглядывал синеватые вены на запястье.

Сумеет ли он покончить с собой? Сделает ли это ловко и быстро, без колебаний, без сожалений? Или запорет и это дело, и его, вопящего, привезут в больницу, где будут демонстрировать неудачливого суицидника ухмыляющимся интернам?

И вдруг он заметил, как под дверью проскользнул желтый бумажный прямоугольник. Письмо прибыло точнехонько в тот момент, когда Антон уже был готов принять роковое решение, и эта мелодраматическая внезапность показалась ему крайне подозрительной. Но все же он отложил лезвие и поднял конверт.

Адресантом значилась Комиссия по изучению и освоению планет, гигантская организация, контролировавшая любые передвижения землян в космическом пространстве. Дрожащими пальцами вскрыв конверт, Персеверал прочитал:

Н-Й, Манхэттен 212, район 43825, жилкомплекс 1993, мистеру Антону Персевералу.

Дорогой мистер Персеверал!

Три года назад Вы обратились к нам, изъявив желание занять любую вакансию за пределами Земли. К сожалению, тогда мы вынуждены были ответить отказом. Но сейчас я счастлив сообщить, что для Вас открыта вакансия, и, как мне кажется, она полностью соответствует Вашим способностям и профессиональным навыкам. Смею надеяться, что Вы не откажетесь получить эту работу, – между прочим, с жалованьем 20 000 долларов в год и всеми государственными льготами и надбавками, а также с исключительной перспективой карьерного роста. Не соблаговолите ли встретиться со мной и обсудить это предложение?

С наилучшими пожеланиями,

Уильям Хаскелл, заместитель директора по кадрам.

Персеверал аккуратно сложил лист и вернул в конверт. Вспыхнувшая было радость угасла, сменившись дурным предчувствием.

Это какими же способностями и навыками он обладает, чтобы ему платить двадцать тысяч в год плюс бонусы? Может, его перепутали с другим Антоном Персевералом?

Нет, маловероятно. Комиссия не ошибается. Но если предположить, что там знают о его злосчастном прошлом, для чего он мог им понадобиться? Что он умеет, с чем не справится, причем гораздо лучше, любой мужчина, женщина или ребенок?

Антон сунул конверт в карман и вернул лезвие в набор для бритья. Самоубийство может и подождать. Сначала нужно выяснить, чего хочет этот Хаскелл.

В здании Комиссии по изучению и освоению планет Персеверала немедленно пропустили в личный кабинет Уильяма Хаскелла. Замдиректора по кадрам оказался крупным, светловолосым, с невыразительным лицом; излучаемое им радушие лишь укрепило подозрения Антона.

– Садитесь, садитесь, мистер Персеверал, – сказал Хаскелл. – Сигарету? Чего-нибудь горячительного? Как же я рад, что вы откликнулись на мое приглашение!

– Уверены, что я тот, кто вам нужен? – спросил Персеверал.

Хаскелл раскрыл лежащую перед ним папку:

– Давайте посмотрим. Антон Персеверал. Возраст: тридцать четыре. Родители: Грегори Джеймс Персеверал и Анита Сваанс Персеверал, Лейктаун, Нью-Джерси. Правильно?

– Да, – кивнул Антон. – У вас есть для меня работа?

– Совершенно верно.

– И что же это за работа, нельзя ли узнать?

– А мы здесь как раз для этого! – лучезарно улыбнулся Хаскелл. – Должность, которую я вам хочу предложить, мистер Персеверал, значится в нашей тарифной сетке как «инопланетный исследователь».

– Что-что? – переспросил Персеверал.

– Внеземной, или инопланетный, исследователь, – ответил Хаскелл. – Вам же известно, что исследователи – это люди, первыми высаживающиеся на чужие планеты, пионеры, добывающие для нас необходимые сведения. Дрейки и Магелланы нашей эпохи. Надеюсь, вы согласитесь со мной: для вас это превосходный шанс.

Антон вскочил, побагровев от гнева:

– Если розыгрыш закончен, я ухожу.

– Уходите? Но почему?

– Я – внеземной исследователь?! – Антон сопроводил вопрос горьким смехом. – Оставьте эти глупые шутки. Я читаю газеты; я знаю, что собой представляют исследователи.

– И что же они собой представляют?

– Это сливки земного населения, – сказал Антон. – Самые лучшие мозги в самых лучших телах. Люди с молниеносной реакцией, способные решать любые проблемы, не теряться в любых ситуациях, приспосабливаться к любой окружающей среде. Скажете, это не так?

– Видите ли, – ответил Хаскелл, – так было на первом этапе освоения космоса. И мы общественного спокойствия ради не стали разрушать стереотип. Описанный вами тип исследователя уже безнадежно устарел. Для таких людей у нас предостаточно других профессий, но не исследование планет.

– Неужели ваши супермены не способны переквалифицироваться? – спросил с едва заметной улыбкой Антон.

– Конечно способны, – ответил Хаскелл. – Уверяю вас, здесь нет никакого парадокса. Послужные списки наших исследователей из первого поколения выше всяческих похвал. Эти люди не пропадут на планете, где есть хотя бы мизерный шанс на выживание. Упорство и твердость воли помогут им справиться с любыми трудностями. Очутившись во враждебной среде, они мобилизуют все свои ресурсы и одержат победу. Судьбы наших пионеров освоения космоса будут вечным примером жизнестойкости и приспособляемости Homo sapiens.

– Так почему же вы перестали в них нуждаться?

– Потому что на Земле у нас теперь другие проблемы. На первых порах освоение космоса представляло собой авантюру, научный эксперимент, меру самозащиты, символ. Но этот этап в прошлом. Демографический рост приобрел взрывной характер. Относительно малолюдные страны, такие как Бразилия, Новая Гвинея и Австралия, приняли миллионы избыточного населения и моментально оказались переполнены. Когда в главных городах планеты перенаселенность достигла критической черты, начались пресловутые бунты выходного дня. И катастрофические процессы, подстегиваемые успехами гериатрии и резким снижением детской смертности, продолжают набирать силу.

Да, сущий бардак, – почесал в затылке Хаскелл. – Но этические проблемы, связанные с ростом населения, в мою компетенцию не входят. Нас, сотрудников Комиссии, интересует лишь одно: срочное приобретение новых территорий. Нам нужны планеты, причем не такие, как Марс или Венера, а способные в обозримом будущем достичь самообеспечения. Миры, на которые мы переселим миллионы людей, пока политики и ученые пытаются выправить ситуацию на Земле. Открывать эти планеты для колонизации мы вынуждены в дикой спешке, а это означает интенсификацию первичных исследований.

– Все это для меня не новость, – сказал Антон, – но я по-прежнему не понимаю, почему вы дали отставку оптимальному типу исследователя.

– Разве не очевидно? Мы ищем места, где смогут поселиться и выжить самые обычные люди. А нашего оптимального исследователя обычным человеком никак не назовешь. Совсем напротив, это уже практически новое звено в нашей эволюционной цепи. Не ему судить об условиях выживания для обывателей. Знаете, в космосе встречаются блеклые, скучные, дождливые планетки. На таком мирке среднестатистический колонист спятит от тоски. У нашего же оптимального первопроходца рассудок слишком крепок, чтобы на него хотя бы в малейшей степени повлияло однообразие климата. Других людей инопланетные микробы будут уничтожать тысячами, он же отделается легким временным недомоганием. Неведомая опасность поставит колонию на грань катастрофы, а он найдет способ избежать встречи с этой опасностью. Повседневная борьба с подобными бедами – не для него. Они его просто-напросто не коснутся.

– Кажется, начинаю понимать, – сказал Антон.

– Так что самый лучший способ, – продолжал Хаскелл, – завоевывать эти планеты поэтапно. Сначала разведчик-одиночка, затем стационарная экспедиция, далее – пробная колония, состоящая в основном из психологов и социологов; потом группа аналитиков, которая осмыслит собранные сведения, и так далее. Но на все эти процедуры никогда не хватает времени или денег. Колонии нам нужны уже сейчас, а не через полвека.

Мистер Хаскелл сделал паузу и посмотрел на Персеверала в упор:

– Теперь вы понимаете: нам необходимо как можно скорее узнать, способна ли группа ничем не выдающихся людей благополучно существовать на вновь открытой планете. Вот почему мы предъявляем к нашим исследователям совершенно новые требования.

Антон кивнул:

– Заурядные первопроходцы для заурядных последователей. И все же остается один нюанс…

– Какой же?

– Не знаю, насколько вы знакомы с моей биографией…

– Отлично знаком, – заверил его Хаскелл.

– А раз так, вы не могли не отметить определенную тенденцию… Я, можно сказать, притягиваю несчастья. Если честно, даже здесь, на Земле, мне очень и очень непросто выживать.

– Я в курсе, – с душевной улыбкой сообщил мистер Хаскелл.

– И как же, по-вашему, я справлюсь на чужой планете? Какой вам прок от меня?

Мистер Хаскелл слегка смутился:

– Сказав «заурядные первопроходцы для заурядных последователей», вы неверно сформулировали нашу задачу. Все не так просто. Колония – это тысячи, а нередко и миллионы людей, чьи потенциалы выживания значительно разнятся. Закон и гуманизм требуют предоставить каждому из них шанс на победу в борьбе. И прежде чем эти люди покинут Землю, они должны поверить, что этот шанс у них есть. Мы обязаны убедить и закон, и самих себя, и переселенцев в том, что даже самый слабый из них не является заведомой жертвой.

– Продолжайте, – сказал Антон.

– А потому, – заговорил быстрее Хаскелл, – несколько лет назад мы изменили принцип отбора исследователей, перейдя от критерия «человекомаксимум» к критерию «человекоминимум».

Какое-то время Антон молчал, переваривая услышанное.

– Так вот зачем я вам понадобился… Там, где удастся выжить мне, выживет любой.

– Это более или менее соответствует нашему представлению о проблеме, – подтвердил Хаскелл с сердечной улыбкой. – Некоторые исследователи, обладавшие минимальным потенциалом выживания, справились неплохо.

– А остальные?

– Конечно же, эта работа сопряжена с риском, – признал Хаскелл. – Помимо опасностей, которые могут встретиться на планете, есть и другие, обусловленные самой природой эксперимента. И я не вправе даже предупредить вас о них, поскольку это лишило бы нас единственного способа контролировать проверку минимальных возможностей выживания. Поэтому просто скажу: они существуют.

– Не слишком веселая перспектива, – хмыкнул Антон.

– Пожалуй что так. Но подумайте о награде, которая ждет победителя! Ведь вы, без преувеличения, станете отцом-основателем колонии! Как эксперту, вам не будет цены! И что не менее важно, вы избавитесь от вредных для психики сомнений относительно вашего места в мироздании.

Антон неохотно кивнул:

– Объясните мне вот что. Ваша телеграмма прибыла в самый критический момент. Это выглядит довольно…

– Да, это было подстроено, – подтвердил его догадку Хаскелл. – Как выяснилось, нужные нам люди наиболее восприимчивы, когда достигают определенного психологического состояния. Мы ведем пристальное наблюдение за теми, кто соответствует нашим требованиям, и, дождавшись удобного момента, делаем предложение.

– Опоздай вы на час, был бы конфуз, – сказал Антон.

– Обращаться к вам на день раньше было бы бесполезно. – Хаскелл встал из-за стола. – Надеюсь, мистер Персеверал, вы не откажетесь пообедать со мной? Обсудим детали за бутылочкой вина.

– Ладно, – согласился Антон. – Но я еще не давал никаких обещаний.

– Разумеется. – И Хаскелл с улыбкой отворил перед ним дверь.

За обедом Антон напряженно размышлял. Работа исследователя, несмотря на весь риск, выглядела привлекательно. В конце концов, она не более опасна, чем самоубийство, да вдобавок неплохо оплачивается. Если он победит, награда будет огромная. А цена поражения – не выше той, которую он был готов заплатить за свое фиаско на Земле.

Да, итог прожитых тридцати четырех лет плачевен. Редкие проблески дееспособности омрачены сильнейшей подверженностью болезням, несчастным случаям и катастрофическим ошибкам. Но ведь Земля перенаселена и завалена мусором, на ней царят смятение и хаос. Быть может, предрасположенность к бедам – не врожденные дефекты Персеверала, а продукт невыносимых внешних условий?

Согласившись на предложение Хаскелла, Антон получит новую окружающую среду. Там он будет один-одинешенек; там он сможет полагаться только на себя, но и отвечать придется лишь перед самим собой. Да, это чудовищный риск. Но что может быть опаснее, чем поблескивающее в твоей руке бритвенное лезвие?

Это будет самое сложное испытание в жизни, окончательный экзамен. Предстоит бороться, лезть вон из кожи, чтобы преодолеть фатальные тенденции. Но в этот раз Антон отдаст борьбе все силы, всю волю до последней капли.

В те недели, что были отведены на подготовку, Антон набирался решимости: ел ее и пил, чистил ею зубы и мыл ею руки, впитывал ее во сне и заколачивал в мозг наяву, и переплетал ее с нервами, и мечтал о ней, и медитировал на ней, и эти его мантры, наподобие буддийских, уже непрестанно зудели в черепе, управляя всеми помыслами и поступками.

И вот настал день, когда он подписал контракт. Ему предстояло провести год на перспективной планете в Восточной Звездной Гряде. Хаскелл пожелал ему удачи и пообещал держать светоскоростную радиосвязь. Вместе со своими запасами Антон погрузился на борт дозорного корабля «Королева Глазго», и приключение началось.

Полет продлился не один месяц, и все это время Персеверал с одержимостью фанатика обдумывал свой выбор. В невесомости он вел себя со всей осторожностью, рассчитывал каждое движение, семь раз отмерял, прежде чем отрезать. Этот постоянный самоконтроль существенно замедлял его движения, но со временем вошел в привычку. Мало-помалу формировались новые рефлексы, стремясь заменить прежние динамические стереотипы.

Но этот процесс имел нерегулярный характер. Вопреки всем предосторожностям Персеверал получил от бортовой системы очистки пустяковое кожное раздражение, сломал при ударе о переборку одни из десяти очков, а мигрени, прострелы, ссаженные костяшки пальцев рук и ушибы пальцев ног и вовсе не поддавались учету. Но все же он чувствовал, что дело идет на лад; мало-помалу его характер твердел.

И наконец в иллюминаторе появился мир, которому люди дали имя Тета.

Из корабля Антон вместе со своим хозяйством переместился на травянистую, лесистую возвышенность поблизости от горного хребта. Специалисты, изучавшие аэрофотоснимки, сочли этот участок наиболее подходящим. Тут и вода, и древесина, и местные фрукты, и рудные полезные ископаемые – идеальная территория для колонии.

Корабельное начальство пожелало Персевералу удачи и вернулось на борт. Он дождался, когда корабль исчезнет в облачной толще, и принялся за работу.

Первым делом включил робота. Это была высокая блестящая черная многофункциональная машина стандартного типа, предназначенная для помощи исследователям и поселенцам. Ни петь, ни стихи декламировать, ни даже просто говорить, ни хотя бы в карты играть она не умела – все это делали более дорогие модели. На вопросы робот отвечал лишь качанием головы вверх-вниз и вправо-влево, и Антона пугала мысль, что в столь скучном обществе предстоит провести целый год. Но робот распознавал вербальные команды довольно высокой сложности и выполнял тяжелую работу, а в проблемных ситуациях демонстрировал изрядную предприимчивость.

С помощью робота Антон разбил лагерь на плато, не забывая при этом зорко оглядывать горизонт. Аэрофотосъемка не выявила никаких признаков инопланетной цивилизации, но чем черт не шутит. К тому же никто пока не удосужился изучить животный мир Теты.

Антон работал медленно и аккуратно, а рядом трудился молчаливый робот. К вечеру временный лагерь был готов. Исследователь включил радарную охранную систему и отправился спать.

Едва зашло солнце, его разбудил пронзительный звон тревожной сигнализации. Антон торопливо оделся и выскочил из палатки. Воздух полнился гневным гулом, как будто приближалась туча саранчи.

– Принеси два лучемета, – приказал он роботу. – И поторопись. Еще бинокль захвати.

Робот кивнул и удалился враскачку. Антон медленно поворачивался, дрожа от холода в сером рассветном сумраке, и пытался определить, с какой стороны идет звук. Он обвел взглядом влажную от росы равнину, зеленую кромку леса, вздымающиеся за ним утесы. Никакого движения. И вдруг он заметил пятно на фоне восходящего солнца – нечто похожее на низкое темное облако. Оно двигалось в направлении лагеря, причем очень быстро, даром что против ветра.

Вернулся робот с лучеметами.

Антон взял один, а роботу велел держать второй на боевом взводе и ждать приказ на открытие огня. Робот кивнул; его глазные ячейки тускло блеснули, повернувшись к светилу.

Когда туча приблизилась, Антон понял: это гигантская стая птиц. С помощью бинокля определил, что они величиной с земного ястреба. Но их хаотичные метания напоминали полет летучей мыши. Птицы были прекрасно вооружены: массивные когти, длинные клювы, а в клювах – острые зубы. С такой смертоносной оснасткой они могли быть только хищниками.

С громким гулом птицы описали над лагерем круг. А затем, распахнув крылья и растопырив когти, принялись пикировать со всех направлений. Антон приказал роботу стрелять.

Спиной к спине человек и машина встретили бешено атакующих птиц огнем лучеметов. В кровавом ливне, в клубах перьев погибали полчища «ястребов». Два стрелка успешно удерживали хищную стаю на безопасной дистанции; им даже удалось ее отогнать.

И вдруг отказал лучемет Антона.

Но ведь он заряжен до отказа, а батарея рассчитана на семьдесят пять часов непрерывной работы! Как он мог сломаться?

Несколько мгновений Антон стоял столбом и тупо давил на спуск. А затем бросил оружие и кинулся в складскую палатку, оставив робота отбиваться в одиночку.

Антон схватил два запасных лучемета и выбежал наружу. Когда вернулся на позицию, увидел, что и у робота вышло из строя оружие. Тот стоял в гуще птиц и бешено махал ручищами, разбрызгивая во все стороны масло из сочленений. Вот он опасно накренился, и Антон увидел, что несколько птиц избежали ударов и уселись на плечах, чтобы долбить клювами фасеточные глаза и кинестетическую антенну.

Антон вскинул оба лучемета – и давай поливать огнем плотный рой. Одно устройство отказало почти мгновенно. Стреляя из второго, он молился, чтобы хватило заряда батареи.

Наконец стая, обескураженная потерями, взмыла и с визгом и клекотом умчалась по широкой дуге. Чудом уцелевшие Персеверал и робот стояли по колено в перьях и обугленных тушках.

Антон осмотрел четыре лучемета, три из которых так сильно его подвели. Багровый от возмущения, он призвал все кары небесные на головы разгильдяев, которые должны были проверить снаряжение исследователя. А когда выдохся, потребовал от Хаскелла извинений и объяснений.

– Так это же одно из средств проверки, – ответил Хаскелл.

– Что-что?

– Я ведь предупреждал, когда мы вас готовили. Проверяется минимальный потенциал выживания. Минимальный, помните? Нам нужно знать, что ждет на этой планете колонию с широким спектром приспособляемости. И потому мы ищем низший знаменатель.

– Все это мне известно. Но лучеметы…

– Мистер Персеверал, создание колонии, даже на базе абсолютного минимума, – фантастически дорогое предприятие. Наших поселенцев мы снабжаем самым новым, самым лучшим оружием и снаряжением, но мы не в состоянии заменить вещи, выработавшие свой ресурс или по какой-либо иной причине вышедшие из строя. Колонисты вынуждены пользоваться невосполняемыми запасами. Оборудование изнашивается и ломается, продовольствие портится или теряет пищевую ценность…

– И все это вы всучили мне? – спросил Антон.

– Естественно. Надлежащей проверки ради мы вас снабдили минимумом необходимого для выживания. И это единственный способ предугадать, каково придется колонистам на Тете.

– Так нечестно! Исследователям всегда достается самое лучшее!

– Нет! – отрезал Хаскелл. – Самое лучшее доставалось исследователям прежнего поколения, человекооптимуму. А сейчас мы тестируем слабейший потенциал, и это относится как к личности, так и к экипировке. Я же вас предупреждал о риске.

– Да, предупреждали, – согласился Антон. – Но… Ладно. У вас еще припасены для меня какие-нибудь мелкие сюрпризы?

– Пожалуй что нет, – ответил Хаскелл после короткой паузы. – Вы и ваше имущество соответствуете минимальному уровню выживания, и этим все сказано.

Персевералу ответ показался уклончивым, но Хаскелл поспешил прекратить сеанс связи, и Антон вернулся в царство хаоса, в которое превратился его лагерь.

Человек и робот переместили лагерь в лес, чтобы уберечь его от новых налетов. При этом Антон обнаружил, что добрая половина веревок пришла в негодность, сгорело несколько электроприборов, а по ткани палаток расползается плесень. Он тщательно все починил, по обыкновению ссадив при этом костяшки пальцев и содрав кожу на ладонях. И тут вырубился генератор.

Три дня бился над ним Антон, пытаясь обнаружить дефект с помощью прилагавшейся к машине инструкции – на немецком языке, к тому же отвратительно напечатанной. Наконец он чисто случайно обнаружил, что это инструкция к другой модели. В бешенстве Антон отвесил генератору такого пинка, что едва не сломал палец на правой ноге.

Он взял себя в руки и провозился еще четыре дня, выявляя разницу между неисправной моделью и моделью, описанной в инструкции, и генератор снова заработал.

Тем временем птицы выяснили, что можно пробираться сквозь кроны деревьев в лагерь, хватать еду и улетать, не дожидаясь, когда окажутся на мушке лучемета. Их набеги стоили Антону одних очков и нехорошей раны на шее. Он не пожалел времени, сплел сети и с помощью робота растянул их между ветвями над лагерем.

Это отвадило птиц. Наконец-то у Антона появилась возможность проверить запасы продовольствия – и обнаружить, что часть обезвоженных продуктов представляет собой заводской брак, а часть пала жертвой гадкого грибка, распространяемого по воздуху. Если немедленно не принять меры, то долгую тетанскую зиму не пережить.

Он провел серию экспериментов с местными фруктами, овощами и злаками. Кое-что оказалось неядовитым и питательным. Добавив эти находки в свой рацион, Антон заработал красочную аллергическую сыпь. Скрупулезная инвентаризация медресурсов дала желанный результат – он вылечился и опытным путем обнаружил содержащие аллерген растения. Но в тот момент, когда Персеверал уже был готов приступить к их изучению, в палатку ввалился робот, перемешал образцы и разлил незаменимые химикалии.

Пришлось продолжать натурные эксперименты на себе, рискуя рецидивом аллергии. В конце концов Антон исключил одну ягоду и два овоща из списка пригодных в пищу даров природы.

Зато съедобные фрукты оказались очень вкусными, а из туземных злаков выпекался отменный хлеб. Антон собрал семена и поздней тетанской весной поручил роботу пахоту и сев.

Пока помощник без устали трудился на целине, Персеверал занимался исследовательской деятельностью. На гладких скальных обнажениях он обнаружил выцарапанные символы – предположительно цифры – и даже мелкие пиктограммы, в которых угадывались деревья, облака и горы. Похоже, на Тете жили разумные существа, решил он. Вполне вероятно, они и сейчас обитают в разных уголках планеты, но разыскивать их недосуг.

Проверяя свои поля, Персеверал обнаружил, что робот, вопреки заложенной в него программе, слишком заглубил семена. Антон был вынужден вновь засеять пашни, на этот раз собственноручно.

Он построил из дерева хижину, сгнившие складские палатки заменил сараями. Понемногу Персеверал готовился пережить зиму. И постепенно крепло подозрение, что с роботом творится неладное.

Большая черная многофункциональная машина по-прежнему выполняла его поручения. Но ее движения становились все более рваными, и она все хуже рассчитывала усилия. То раздавит в ладони тяжелую банку, то сломает что-нибудь из сельхозинвентаря. Персеверал запрограммировал робота на прополку, а тот, выдергивая сорняки, топтал широченными ступнями взошедшие злаки. При заготовке дров он почти всегда ломал топорище. Войдет – так хлопнет дверью, что содрогнется хижина, а иной раз и дверь сорвется с петель.

Износ робота очень сильно тревожил Персеверала. Починить невозможно – такие машины ремонтируют только на заводе-производителе, где есть необходимые инструменты, детали и знания. Контракт позволяет отказаться от робота, но тогда Персеверал останется совершенно один.