Текст книги "Покорение Южного полюса. Гонка лидеров"

 
От гибельной, неведомой болезни…
…десны гнить внезапно начинали.
И рты страдальцев гниль переполняла
И бедных мореходов отравляла.
Тяжелый смрад, что исходил от гнили,
Грозил нам неизбежным зараженьем[18]18
  Перевод Ольги Овчаренко. Прим. ред.


[Закрыть].
 

Если цингу не лечить, она всегда ведет к летальному исходу. Когда «Бельжика» отправлялась на юг, действие витаминов оставалось неясным, и причина цинги, таким образом, неизвестной. Но свежие продукты все-таки считались проверенным средством несмотря на то, что ортодоксальная медицина окружила данную тему искусственными и не совсем адекватными теориями. Доктор Кук, учитывая свой арктический опыт, игнорировал эти теории и возлагал надежды на тюленье мясо с кровью. В своих предположениях он существенно опережал состояние медицины того времени и во многом оказался прав. Лед вокруг «Бельжики» был просто усеян тюленями и пингвинами. Поэтому команда смогла сделать значительные запасы. Шкуры использовали для изготовления одежды, жир – для восполнения потери энергии. Кук хотел, чтобы мясо стало основным продуктом питания в профилактике цинги. Де Жерлаш посчитал это критикой предложенного им выбора продуктов и обиделся. В качестве компромисса он позволил время от времени готовить мясо тюленей и пингвинов для тех, кто хотел этого. Большинство как раз и не хотело, поэтому экспедиция продолжала жить на консервированной пище. Неизбежным следствием стала цинга с опухшими конечностями, побледневшими деснами, выпадающими зубами, глубокой депрессией и психическими отклонениями.

От цинги погиб Данко. Он умер 5 июня, заболев во время зимовки. Питая какую-то иррациональную антипатию к тюленям и пингвинам, он говорил, что лучше умрет, чем будет их есть. Данко похоронили без всяких церемоний, попросту опустив в полынью. Оставшихся в живых пугали мысли о человеке, плавающем прямо у них под ногами, а жуткие стоны льда не давали покоя ни днем, ни ночью.

20 июня, в канун дня зимнего солнцестояния, когда солнца не было видно уже целый месяц, Амундсен, окруженный болезнями, темнотой, депрессией и психическим нездоровьем, написал:

Завтра солнце заканчивает свои скитания на севере и начинает возвращаться. Я, естественно, буду рад увидеть его снова, но я… не скучал по нему ни секунды. Наоборот, всего это я ждал очень долго. Отправиться сюда меня побудил не детский импульс, нет. Это была зрелая мысль. Я ни о чем не сожалею и надеюсь, что у меня достаточно здоровья и сил для того, чтобы продолжить начатое дело.

Амундсен смотрел на сложившуюся ситуацию как на школу полярных исследований, в которой он получал уроки на будущее. Пока все остальные проходили сквозь круги своего личного маленького ада, он бесстрастно записывал то, чему учился. В самые худшие моменты, даже когда «Бельжика-» могла быть с минуты на минуту раздавлена льдом, команда готовилась покинуть корабль, а перспективы казались исключительно неблагоприятными, – он не переставал учиться. Он всегда учился.

Как доктор в поисках клинической объективности, он намеренно держал дистанцию в общении, видя в своих спутниках лишь учебные примеры и преследуя только цели профессиональной подготовки. В начале июля, в полярную ночь, от цинги в той или иной степени страдали все. Де Жерлаш и Леконт казались особенно плохи, и даже Кук стал мрачным и удрученным. Возможно, это был самый тяжелый момент экспедиции. Но Амундсена в эти дни в основном заботили дефекты его одежды из волчьего меха и феноменальная догадка о том, что все психические отклонения, которые он наблюдал у себя, – лишь следствия цинги.

Леконт был убежден, что умирает. Де Жерлаш становился угрюмым и замкнутым. Матросы – все более апатичными. Спас экспедицию доктор Кук. Вначале он поверил сам, что для выживания необходимо принимать мясо пингвинов как лекарство, если трудно рассматривать его в качестве еды. А затем смог убедить в этом своих пациентов. Дольше всего пришлось уговаривать де Жерлаша. Он упорно не желал слышать о каких-либо иных антицинготных средствах, кроме сока лайма, потому что его использовали в британском военно-морском флоте. «Что устраивает британский военно-морской флот, – говорил он, – устроит и меня». Но в конце концов доктору удалось его убедить, и де Жерлаш быстро поправился. Теперь цинга начала отступать, все постепенно выздоравливали – физически. Цену психического излечения команды никто назвать не мог.

Тем не менее атмосфера на судне не всегда была мрачной. Случались и смешные моменты. К примеру, Леконт выпускал в меру непристойный журнал под названием «Юг без женщин». Кстати, здесь вполне уместно затронуть эту запретную тему. Вынужденное сексуальное воздержание всегда было закономерным следствием полярных экспедиций, и проницательный Леконт стал одним из тех немногих людей, кто озвучил эту проблему. Все участники экспедиции реагировали по-разному. Амундсен, например, в приписанном ему журналом «Юг без женщин» комментарии якобы сказал: «Да, сэр, мне тут нравится», в то время как остальные всячески выражали свою неудовлетворенность. Леконт почувствовал присущие Амундсену аскетизм, женоненавистничество, возможно, даже склонность к монашескому образу жизни, которые были частью его характера.

23 июля солнце вернулось. Оно беспощадно высветило мертвенно-бледную кожу, всклокоченные волосы и обострившиеся черты лиц людей, постаревших за эти несколько месяцев на много лет. Амундсен поседел. Его характер изменился. Первая полярная ночь в Антарктике, перенесенная человеком, собрала свою дань.

В каком-то смысле Кук и Амундсен перенесли эту пытку лучше остальных. У них были общие интересы, которые помогли сохранить им психическое здоровье и душевное равновесие. Оба увлекались полярным снаряжением и всю зиму много работали над тем, чтобы улучшить уже имеющееся. Это увлечение сблизило их и вместе с тем отдалило от остальных участников экспедиции.

Вершиной их совместной деятельности стала оригинальная новая палатка конструкции Кука, имевшая аэродинамическую форму для лучшего сопротивления ветру и существенно опередившая свое время. Тестирование нового снаряжения дало в конце июля повод для новых путешествий. Кук и Амундсен в компании с Леконтом решили взять сани и отправиться к айсбергу, видневшемуся на горизонте. Как гордо написал в своем дневнике Амундсен, это был «первый санный переход по паковому льду Антарктики».

После него Амундсен произвел для себя исчерпывающий анализ того, чему научился. Продукты, спальные мешки, палатка, сани, еда – все подверглось тщательной оценке. Лишь одна вещь его устраивала: на паковом льду лыжи оказались лучшим видом транспорта. Он шел на лыжах, испытывая их и соревнуясь с Куком, выбравшим для передвижения снегоступы. Кук буквально при каждом шаге сталкивался с трудностями, а Амундсен нет. Лыжи были быстрее и, распределяя вес тела, позволяли пересекать тонкий лед, не проламывая его.

Амундсен оказался весьма проницателен в рассуждениях о своих спутниках. Это объясняет многие нюансы его поведения по отношению к людям и тот принцип, руководствуясь которым он позднее подбирал себе соратников:

Какое удовольствие отправиться в экспедицию в той компании, которая у нас сложилась! Леконт: невысокий, жизнерадостный, остроумный, никогда не теряющий надежды. Кук: уравновешенный, хладнокровный, бесконечно терпеливый. Помимо прочего, будучи чрезвычайно практичным полярником, он дает возможность научиться множеству мелочей. После общения с эскимосами Северной Гренландии и глубокого изучения всего, что связано с жизнью в полярных условиях, он, без сомнения, больше понимает в этих вопросах, чем большинство его коллег… Он может дать любой совет. И советует деликатно, тактично, без суеты и шума…

Когда солнце поднялось выше и к людям вернулась надежда, де Жерлаш начал собирать долгие формальные заседания для обсуждения планов на приближающийся сезон. В ноябре на одном из таких совещаний Амундсен в первый раз услышал о конфиденциальном соглашении де Жерлаша с Бельгийским географическим обществом, по условиям которого командование в случае необходимости переходит от капитана только к бельгийским офицерам независимо от их звания. Это означало, что третий помощник Мелаэртс, несмотря на свое более низкое положение в корабельной иерархии по отношению к Амундсену, принял бы на себя командование судном вместо него.

Де Жерлаш сказал, что был вынужден согласиться с этим требованием под политическим и финансовым давлением. Амундсен счел это оскорбительной дискриминацией. Они поссорились и обменялись желчными записками.

Я последовал за Вами, отказавшись от оплаты [писал Амундсен]. Это был вопрос не денег, но чести. Эту честь Вы оскорбили, отрицая имеющиеся у меня права.

После этого Амундсен подал рапорт об отставке:

Для меня Бельгийская антарктическая экспедиция больше не существует [заявил он де Жерлашу]. Я вижу в «Бельжике» обычное судно, застрявшее во льдах. Моя обязанность – помочь горстке людей, находящихся на его борту. По этой причине, капитан, я продолжу выполнять свои обязанности, словно ничего не произошло, пытаясь делать все от меня зависящее как от человека…

К этому моменту они находились в ледяном плену уже девять месяцев, без всякой надежды дрейфуя по морю Беллинсгаузена на уровне 70° южной широты. Лед по-прежнему крепко удерживал «Бельжику» – не было видно никаких признаков возможного освобождения. Думать еще об одной зимовке в Антарктике представлялось слишком ужасным. Естественно, терпение у всех было на исходе. Уже три матроса сошли с ума. Кук считал, что психическое состояние де Жерлаша и Арктовски вызывает серьезное опасение. Рождество и Новый год прошли мрачно. Нарастали апатия и безразличие.

И снова, во второй раз, экспедицию спас доктор Кук. Примерно в миле от корабля находилось разводье[19]19
  Пространство чистой незамерзшей воды между льдами. Прим. ред.


[Закрыть], которое так и не замерзло в течение всей зимы. Кук предложил прорубить к нему канал, чтобы корабль мог выйти в разводье и, когда паковый лед придет в движение, попытаться вырваться из него. Это стало настоящей искрой, реальной целью, вдохновившей его спутников и пробудившей их от «летаргического сна». Попытка прорыва означала возможность действия вместо пассивного ожидания своей участи-.

11 января 1899 года они начали пилить и взрывать лед. Это было нелегко, то и дело случались неудачи, неожиданности и разочарования. В какой-то момент люди пали духом и приготовились покинуть корабль, погрузив провизию на сани, чтобы уйти по льду в сторону земли.

Но в два часа ночи 15 февраля 1899 года канал, запертый давлением льда, внезапно невероятным образом открылся. На «Бельжике» снова раздался звук двигателей. После целого года ледового плена оно возрождалось к жизни. Ожившее судно двинулось к разводью. Тем не менее еще месяц оно оставалось взаперти неподалеку от морской глади. И вот 14 марта «Бельжика» обрела полную свободу, хотя под конец лед все-таки сыграл с ней в кошки-мышки. Уже почти выйдя на чистую воду и чувствуя себя в безопасности, «Бельжика» внезапно оказалась перед айсбергом. Амундсен так описывает этот эпизод:

Если бы мы не пошли вперед, то непременно пропали бы… инженер поднялся на мостик с сообщением, что он не в состоянии поддерживать такое высокое давление. Он и сам видел всю серьезность положения. Не было нужды просить его прибавить. Затем в мгновение ока он снова оказался внизу, и машина заработала так, как никогда раньше – и никогда потом. Мы пробивались вперед, дюйм за дюймом, фут за футом, метр за метром. И спаслись. В критический момент лед ослаб… Теперь мы быстро плыли на север. Лед становился все реже и реже, двигаться вперед уже не составляло труда. В полдень мы вошли в огромное разводье. В два часа дня оставили паковый лед позади. Так закончилась первая в истории человечества зимовка в Антарктике.

27 марта «Бельжика», давно считавшаяся погибшей, вошла в Пунта-Аренас[20]20
  Чилийский порт на берегу Магелланова пролива. Прим. ред.


[Закрыть]. За время ее отсутствия начались Испано-американская и Англо-бурская войны; первое судно с турбинным двигателем «Турбиния» преодолело барьер скорости в сорок узлов; был изобретен способ получения сжатого воздуха; Маркони впервые удалось передать звук на большое расстояние– без проводов. Это была первая полярная экспедиция, столкнувшаяся с современными темпами перемен.

В Пунта-Аренас путешествие завершилось. На второй сезон, так оптимистично обсуждавшийся в ледяной тюрьме, не оказалось ни денег, ни сил.

Де Жерлаш и Леконт повели «Бельжику» домой. Амундсен, все еще храня обиду на капитана, отказался от дальнейшего совместного плавания. Он вернулся в Норвегию на почтовом судне, сопровождая потерявшего рассудок Толлефсена, одного из норвежских моряков, который стал жертвой первой полярной ночи в Антарктике.

Пятьдесят лет спустя Добровольски, тот самый энтузиаст, появившийся на борту «Бельжики» в Остенде, подвел итоги экспедиции де Жерлаша, который не только руководил первой зимовкой в Антарктике, но и открыл многомильный участок континентального архипелага. Его экспедиция привезла с собой метеорологические наблюдения за полный год исследований… положив начало антарктической климатологии; обнаружила первые свидетельства кольцевой области низкого давления, окружающей антициклон Антарктического континента; собрала первую коллекцию [антарктических] океанических организмов… И, наконец, это плавание стало первой школой гениального исследователя Руаля Амундсена – настоящего Наполеона в завоевании полярных территорий.

Глава 7
Первый опыт командования Амундсена

Чтобы воздать должное результатам экспедиции и оценить мужество экипажа «Бельжики», потребовалось время. Члены команды не были обласканы славой. Возвращение Амундсена в Норвегию в конце мая 1899 года прошло тихо и незаметно.

Де Жерлаш, Кук и Леконт написали книги об этой экспедиции. Но Амундсен не написал ни слова для печати, что весьма характерно для него как для человека, которому не требовались деньги. Ведь иногда этого бывает достаточно, чтобы отказаться от публикации своих впечатлений. Кроме того, для него эта первая антарктическая полярная ночь была частным опытом, одним из этапов профессионального обучения. Он хотел двигаться дальше как можно скорее. И первым шагом стало письмо Фритьофу Нансену:

Только что вернувшись из бельгийской антарктической экспедиции, я счел возможным спросить, не будет ли господин профессор заинтересован услышать что-нибудь о ней. Если Ваш ответ будет положительным, я с удовольствием передам себя в Ваше распоряжение.

К тому моменту Нансена считали непререкаемым оракулом во всех сферах полярной тематики. У себя на родине он пользовался автократической властью такого уровня, который возможен только в малых странах. Поэтому любой неофит, претендовавший на признание общества, должен был обязательно получить его благословение. Именно к этому и стремился сейчас Амундсен. Таким стал его первый шаг к собственной экспедиции.

Со времени своего перехода через Гренландию Нансен убедился в том, что Южный полюс ждет покорения норвежскими лыжниками. Он вынашивал идею экспедиции, которую хотел возглавить лично. По этой причине любой человек, вернувшийся из Антарктики, был для него желанным гостем. Просьба попала на благодатную почву. И в сентябре Амундсен снова– написал Нансену: «Позволю себе еще раз поблагодарить Вас за дружеский прием, который Вы оказали мне после моего возвращения… из Антарктики».

Амундсен достиг своей цели – и в целом получил расположение Нансена к себе. Но извлечь из этого конкретную пользу можно было только после выполнения некоторых обязанностей.

Первая из них – военная служба. Амундсен торопился из Пунта-Аренас на родину для прохождения обязательного курса переподготовки. Он получил отсрочку, отправляясь в экспедицию де Жерлаша, хотя был всего лишь скромным капралом. Возможно, именно поэтому он считал делом чести не опоздать к началу курса.

Сразу после окончания переподготовки Амундсен снова вышел в море, чтобы как можно быстрее набрать количество часов, необходимых для получения капитанского сертификата. Он записался в команду барка «Оскар» – семейного судна, на котором уже плавал раньше. «Оскар» как раз стоял в испанской Картахене. Для поддержания своей физической формы Амундсен решил отправиться туда на велосипеде. В те времена велосипедные поездки на такие расстояния были довольно необычны, но 9 сентября он все же покинул Христианию, чтобы, крутя педали, пересечь Европейский континент. Компанию ему составил брат Лео, работавший в фирме по перевозке виноматериалов из французской провинции Коньяк.

«Оскар» направлялся в Пенсаколу – морской порт во Флориде, который специализировался на поставках древесины. Плавание под парусами занимало два месяца. Главным событием этого рейса, по мнению Амундсена, стала дегустация сырого дельфиньего мяса. Необходимо было заблаговременно убедиться в его съедобности – полезная информация для выживания в случае кораблекрушения.

В Пенсаколе Амундсен приобрел большое количество карии. Эта твердая, прочная и эластичная древесина использовалась в Норвегии для производства лыж с 1880-х годов. Амундсен надеялся, что однажды она пригодится для саней и лыж при подготовке к его собственной экспедиции, – и доставил всю партию Густаву в Христианию.

В ходе плавания Амундсен все свободное время посвящал серьезному изучению полярной литературы. Он заполнил две тетради цитатами из недавно вышедшей книги Фредерика Джексона «Тысяча дней в Арктике», которая представляла собой подробный отчет об экспедиции Джексона и Хаммерсворта к Земле Франца-Иосифа в 1894–1897 годах. Это была самая свежая из доступных работ.

В апреле 1900 года он вернулся в Норвегию, проведя необходимое время в море и завершив тем самым свое морское обучение. Он чувствовал себя готовым – почти готовым – к собственной первой самостоятельной экспедиции.

Руаль с детства страстно мечтал покорить Северо-Западный проход. Прошло уже полвека с момента открытия Франклином этого прохода. Но до сих пор никто так и не преодолел его от начала до конца на одном и том же судне. Амундсен собирался стать первым человеком, сделавшим это, и тем самым достичь одной из великих исторических целей в области полярных исследований.

Руаль по-прежнему собирался реализовать свои школьные амбиции, но уже избавился от юношеских заблуждений. Он больше не горел желанием стать мучеником или героем. Все подобные намерения полностью сокрушила «Бельжика». Героизм свойствен переходному возрасту по определению, что нередко приводит молодых людей к безрассудному самопожертвованию и провалам. Ни к тому, ни к другому Руаль не чувствовал склонности. Он хотел рациональных результатов, победы, но не любой ценой. Он убедился, что ни одна точка на карте мира не стоит человеческой жизни. Требовалась тщательнейшая подготовка – он собирался извлечь уроки из прошлого на все сто процентов. Он намеревался избежать ошибок предшественников. Уж если и совершать промахи, то свои собственные.

Одной из невыполненных целей «Бельжики» оставался поиск Южного магнитного полюса. На борту корабля много говорили о земном магнетизме вообще и Северном магнитном полюсе в частности. Только этот полюс всего однажды был покорен сэром Джеймсом Кларком Россом в 1831 году. Некоторые из находившихся на «Бельжике» ученых считали, что он все еще остается на том же месте, другие предполагали, что нет. Так Амундсен узнал, что мнения о подвижности магнитных полюсов весьма противоречивы. Существовал только один способ выяснить истину: самому добраться до Северного магнитного полюса и сравнить его положение с тем, которое зафиксировал Росс. Именно так, по словам Амундсена, сказанным им в Норвежском географическом обществе, «на семидесяти двух градусах южной широты меня впервые посетила мысль о том, чтобы попасть на Северный магнитный полюс и исследовать его окрестности».

Стать человеком, который докажет и продемонстрирует движение или же – напротив – статичность магнитных полюсов Земли, бесспорно, большое достижение. Но Амундсен был исследователем, а не ученым. Он хотел считаться первым и прокладывать путь всем идущим за ним, а не двигаться в чужом кильватере.

Но существовал один важный закон, который он четко усвоил с помощью де Жерлаша и Нансена: любые исследования всегда должны быть облачены в научные одежды. Амундсен знал, что прохождение Северо-Западным морским путем не имеет большого научного значения. Для придания солидности своей будущей экспедиции ему требовался серьезный научный контекст, который мог дать Северный магнитный полюс, расположенный в одном из проливов Северо-Западного прохода. Таким образом, можно было прекрасно совместить обе цели.

Амундсен методично приступил к работе. После возвращения из Антарктики он собирал всю опубликованную литературу по данной теме и упорствовал в этом, пока не наткнулся на редкую книгу – отчет сэра Джеймса Кларка Росса о покорении им Северного магнитного полюса. Позднее Амундсен подтвердил, что именно эта книга впервые дала ему некоторое понимание проекта, связанного с исследованием магнитного полюса. Такое вполне возможно, ведь Росс был кристально честен в своих книгах, и поэтому они действительно могли вдохновить впечатлительного человека.

Тщательно изучив тему с исторических позиций, Амундсен приступил к анализу современных взглядов. Первым в списке важных для него собеседников значился доктор Аксель Стин, заместитель директора Метеорологического института, расположенного в Христиании.

Чувствуя, что для серьезного ученого исследование Северо-Западного прохода могло показаться легкомысленным, Амундсен сконцентрировался на магнитном полюсе. Стин с энтузиазмом одобрил такую идею. Но добавил, что для проведения необходимых измерений нужно пройти специальное обучение. И лучше всего это сделать в немецкой морской обсерватории в Гамбурге, директор которой, профессор Георг Ноймайер, считался крупным специалистом по земному магнетизму. Помимо всего прочего, это могло бы дать Амундсену иностранный диплом. А в Норвегии иметь иностранный диплом тогда было очень престижно.

Итак, в конце 1900 года Амундсен отправился к Ноймайеру – без предупреждения, но с рекомендательным письмом от Стина.

Я оказался перед пожилым джентльменом с длинными седыми волосами… Я спросил, вызвало бы серьезный резонанс более точное изучение положения Северного магнитного полюса, и он ответил: «Точное определение Северного магнитного полюса имеет непреходящую ценность для науки». Если у меня и были какие-то сомнения по поводу реализации задуманного предприятия, они мгновенно испарились после такого ответа. Тем более что это было мнение, вероятно, наиболее авторитетного современного специалиста по земному магнетизму.

Ноймайер взял Амундсена под свое крыло, стремясь к тому, чтобы он получил основательные знания по технике проведения магнитных наблюдений и необходимых полевых вычислений. Перед отъездом из Гамбурга Амундсен заметил, что отработал «250 часов за 40 дней, или в среднем 6,3 часа в день».

Теперь он чувствовал, что получил нужную техническую подготовку. Но все планы были чистыми фантазиями, пока их не одобрил Нансен. Амундсен договорился о встрече с ним, чтобы изложить свои намерения.

Надо сказать, что Нансена и Амундсена никогда не связывали теплые или приятельские отношения. Они уважали друг друга, но этим все и ограничивалось. Их характеры были совершенно несовместимы. Неудивительно, что Амундсен чувствовал себя очень неуверенно перед встречей, которая определяла его будущее. Нансен вообще был человеком потрясающего достоинства и удивительной сдержанности. На Земле Франца-Иосифа он делил один спальный мешок с Хьялмаром Йохансеном, при этом сохраняя с ним сугубо формальные отношения. После шести месяцев общения он позволил в их общении более фамильярное обращение на «ты», продолжая при этом настаивать на употреблении фамилии. Никому не было позволено звать Нансена просто Фритьофом.

Но волновался Амундсен совершенно напрасно. Нансена заинтриговала идея экспедиции к Северному магнитному полюсу. Он одобрил идею предприятия. Как сказал однажды Амундсен, с этого момента он осознал, что его экспедиция становится реальностью.

Невзирая на добросовестность приготовлений, Амундсен все же чувствовал себя не вполне готовым. Он сказал Нансену, что перед плаванием хотел бы получить больше опыта по управлению малыми судами в арктических льдах. И немедленно после этой судьбоносной встречи отправился в Тромсё.

Тромсё – старый порт китобоев и охотников за тюленями, расположенный на севере Норвегии, за Полярным кругом, на берегу моря, – всегда обладал собственным характером и неповторимой атмосферой. Деревянные дома, прижавшиеся друг к другу на каменистом острове между скал и фьордов продуваемого всеми ветрами архипелага… Лес раскачиваемых полярными ветрами приземистых мачт множества коренастых деревянных кораблей, которые навсегда пропахли рыбой и тюленьим жиром… Здесь собирались охотники на тюленей из Северной Норвегии – особая порода независимых, обветренных, просоленных людей, привыкших к трудностям. Великолепных корабелов и специалистов по навигации во льдах, настоящих морских охотников. Таким было Заполярье, и именно в эту школу арктических– знаний обратился Амундсен, приступив к работе со своей обычной целеустремленностью.

Жители Северной Норвегии всегда отличались особой клановостью. Даже к соотечественникам из-за Полярного круга они испытывали некоторое недоверие. А уж человек с юга казался для них абсолютным чужаком. В те дни, когда горы не позволяли беспрепятственно передвигаться по суше, когда единственные пути сообщения были морскими, когда письмо из Тромсё в Христианию шло неделю или даже больше, а 700 миль между ними становились барьером и во времени, и в пространстве, – изоляция населения Северной Норвегии была очень велика, а клановость – труднопреодолима. Амундсену предстояло войти в общество людей, которые по роду своей деятельности не привыкли ничем очаровываться и всегда с недоверием относились ко всему внешнему и показному. Поэтому один из первых людей, перезимовавших в Антарктике, не произвел на них большого впечатления. Вины Амундсена в этом не было. Он ясно дал понять, что приехал учиться, выказывая при этом глубокое уважение к опыту и возрасту своих учителей. Он быстро познакомился с большинством арктических шкиперов в Тромсё. «А заводить другие знакомства, – говорил он впоследствии своему брату Густаву, – у меня не было ни времени, ни возможностей». Рассказывают, что как-то его стали поддразнивать за то, что он терпеливо сносит болтовню одного старого зануды, на что Амундсен ответил: «Нет никого настолько глупого, кто не может сказать хоть что-то разумное».

Первоначально Амундсен намеревался в качестве пассажира одного из зверобойных судов отправиться в плавание к восточному побережью Гренландии, где ледовые условия были особенно трудными и поэтому крайне полезными для изучения. Но мест было мало и стоили они дорого. «Учитывая, что в следующем году мне все равно потребуется корабль, – писал он Густаву 14 января 1901 года вскоре после прибытия в Тромсё, – я считаю, что благоразумнее попробовать купить его сейчас. Поэтому уже начал переговоры».

Амундсен с легкостью мог потратить наследство на приобретение судна. Его деньги были вложены в акции и недвижимость. Густав старательно управлял активами брата. Руаль попросил как можно скорее продать их, чтобы совершить покупку сразу же, как только он определится с выбором.

Густав сомневался в благоразумности сделки, но давно прекратил попытки понять, чтó на уме у его брата. В то время у самого Густава, работавшего бухгалтером, возникли определенные финансовые трудности, но по отношению к средствам брата он действовал скрупулезно и честно. Он передал Руалю необходимую сумму в 10 тысяч крон, и тот купил корабль.

В честь жены своего бывшего владельца судно называлось «Йоа» – старинное норвежское женское имя, распространенное в Западной Норвегии. Амундсен не стал его менять. «Йоа» к тому времени исполнилось двадцать девять лет – он был ровесником Амундсена и представлял собой годный к плаванию прочный деревянный шлюп наиболее распространенного в тех краях типа с квадратной кормой, уверенно ходивший вдоль побережья. Его использовали для промысла сельди – и это чувствовалось во всем. Водоизмещение казалось смехотворным – каких-то сорок семь тонн. Он был слишком мал для всего необходимого в полярной экспедиции.

Но Амундсен думал по-другому, доверяя небольшим размерам. Он уже встречался с узкими проливами и мелководьем, а потому считал, что корабль с небольшой осадкой безопаснее. Крупные суда то и дело попадали в беду, пытаясь пробиться через лед, а он беспрепятственно прокладывал себе путь между льдинами. «Что нельзя сделать с большим кораблем и грубой силой, – говорил Амундсен, – я попытаюсь осуществить с помощью небольшого корабля и терпения».

Амундсен уже понял, что в Арктике опасно иметь дело с большими числами. Если бы у Франклина было 8, а не 128 спутников, они, вероятнее всего, выжили бы. В тех широтах земля не способна прокормить большое количество людей, и Амундсен в своих планах учитывал это. Он намеревался жить как эскимосы и спать при необходимости в иглу. В своей лекции, прочитанной в Норвежском географическом обществе, Амундсен отметил, что «жить как уроженцы тех мест», на первый взгляд, необычно, но он был не первым, кто поступал подобным образом, попадая в те районы,

поскольку один из путешественников «Компании Гудзонова залива» доктор Рае со своими людьми провел целую зиму на северном побережье Америки и обнаружил [что иглу – это] отличный способ зимовки.

Доктор Джон Рае был родом с Оркнейских островов и работал в Канадской Арктике с 1834 по 1854 год. Он стал пионером эпохи малых экспедиций и в своих путешествиях всегда жил в тех же условиях, что и местное население. «Добавлено на карту суши, береговой линии и рек 1135 сухопутных миль, – писал он, суммируя свои достижения, – с затратами примерно 2,15 фунта стерлингов за милю». При этом Рае потерял в своих экспедициях всего несколько человек. Его успех, достигнутый столь малыми средствами, был живым укором сложным, затратным и порой по-настоящему катастрофическим экспедициям военно-морского флота, которые преобладали в британских полярных исследованиях вплоть до Первой мировой войны. Поскольку его методы отличались от «официальных», соотечественники смеялись над Джоном Рае и всячески игнорировали его. А иностранцы тем временем у него учились. Об уважении Амундсена к опыту своих предшественников свидетельствует тот факт, что он не просто воспринял лежащие на поверхности результаты и достижения этих экспедиций, но и самым тщательным образом изучил истоки их идей. Он собирался организовать собственную небольшую экспедицию и использовать при этом все самое лучшее из эскимосского опыта.