Текст книги "Прощание Франсуа Вийона"

К герцогу Бурбонскому обращена остроумная «Баллада-послание» Франсуа с просьбой о денежной ссуде. Написана она после того, как поэт, рассорившись с Орлеанским герцогом, отправился за помощью к своему прямому сеньору (семья Вийона происходила из Бурбоннэ). Тон этого «прошения», независимый, если не сказать дерзкий, поражает и, быть может, именно это явилось причиной того, что молодой Иоанн II Бурбонский, словно в насмешку, пожаловал поэту 6 экю. Вийону пришлось уехать ни с чем и из Мулена. Даже такую, по сути, символическую, помощь меценаты опальному поэту оказывать не торопились и неизвестно, на что же жил в эти годы Вийон. Много ли могла дать профессия «бедного разносчика из Ренна»? Да и совместная работа с кокийярами одаривала не столько деньгами, сколько опасностями и тревогами. «Выручали» на некоторое время тюрьмы. Известно, что Вийон в это время несколько раз сидел в темницах различных феодалов.

Оба поэта не протестуют против существующих социальных и политических порядков, а жалеют, что не находят себе достойного места в обществе и мире. Они не оппозиционеры, а просто писали о том, что было на самом деле. Никогда не спорили с официозом. Говорят, что у них якобы нет патриотизма, но их просто не интересовала политика!

Вийон во всех своих злоключениях обвинял судьбу и планету Сатурн.

Бренность земного бытия, неумолимая власть смерти – вот одни из постоянных тем литературных произведений и разговоров в быту. В 1424 г., во время голода и чумы, в Париже на кладбище Невинно убиенных младенцев была представлена «Пляска смерти», получившая вскоре громадную популярность во всей Европе. Вместе с пессимизмом наблюдается и бешеная жажда наслаждений.

Но тот же Вийон видит истинные причины этих «преступлений»:

Нужда заставляет людей ошибаться,

Голод выгоняет волка из леса…

Как ни один из его предшественников и современников глубоко затрагивает Вийон тему социального неравенства. Пороки находит преимущественно у богатых, причем, если в «Лэ» он лишь смеется над кем-нибудь, то в «Большом Завещании» становится уже совершенно беспощадным. Приведем ставший уже по сути хрестоматийным пример с «тремя бедными маленькими сиротками», которым «нечем даже стыд прикрыть». На деле же речь идет о богатых ростовщиках Жираре Госсуэне, Жане Марсо и Колэне Лоране (Лэ, XXV; Большое Завещание, CXVII-CXX). Здесь мы видим особо любимый Вийоном метод «понимай наоборот». Если скажем, Жана Лу он именует «честный купец», можно не сомневаться, что в действительности он прохвост и жулик. Клеман Маро в связи с этим даже воскликнул в негодовании: Peu de Villons en bon scavoir / Trop de Villons pour decevoir («Немного в Вийоне хорошей учености, чересчур много в Вийоне обмана»).

Но в то же время на его глазах возникала могучая, единая Франция, и в королевской власти бродяга-поэт видел не только врага-угнетателя, но и опору.

Вийон переосмысливает средневековое понимание страдания: оно не очищает, а учит, что, с его точки зрения, и важнее. Регламентированной морали старого общества поэт противопоставляет потребности, права личности.

Все эти описания соотнесены с человеком, с его физическими нуждами: человек во плоти, его тело – герой «Завещания». Тело ест, пьет, любит, корчится в предсмертных муках. Чаще всего это не гармонично спокойное человеческое тело, каким его изображали современники Вийона – художники итальянского Кваттроченто, это может быть и тело старое, исковерканное, безобразное (даже выставляющее напоказ свое безобразие в сравнении с былой красотой, как в «Жалобах прекрасной оружейницы»), оно подвижно, изменчиво: судорожно дергается от любви или боли. В поэзии Вийона пересмотр средневековых взглядов и поэтических форм коснулся и сферы любви.

Мысль о единичном человеке, индивидуальной судьбе проходит через все «Завещание».

Но человек Вийона находится в конфликте с обществом. И это не просто конфликт бедняка с богатым, но в некотором роде конфликт отдельной личности и общества, ибо горькая жизнь Вийона и

окружающих его горемык подсказывала ему мысль, что человек одинок среди людей (строфа XXIII):

 
Один, без крова, без родни, —
Не веришь? На меня взгляни!
Смотри, как всеми я покинут!
 

Поэт подчеркивает, что он человек рядовой («не ангел, но и не злодей»), и исповедь его обыденна, и прегрешения вполне обычны и страдания – это страдания тысяч людей.

 
Мне горько. Не страшусь я смерти,
Когда бы знать наверняка,
Что людям счастье дам, поверьте,
Не дрогнула б моя рука!
Но вспять не потечет река,
Будь я живой или в могиле, —
Что жизнь простого бедняка?
Одна пытлинка в вихре пыли.
 

При чтении «Завещания» нельзя освободиться от ощущения присутствия исповедующегося, ибо это не плавный рассказ, а взволнованная исповедь. Вийон прерывает повествование обращениями к воображаемому собеседнику, спрашивает, сам же отвечает, спорит, саркастически шутит, шлет яростные проклятия, от патетики переходит к буффонаде, от шутовского цинизма – к крику отчаяния. В каждом стихе ощущается биение жизни, сотрясающая поэта страсть («…а сердце рвется на куски»).

Вийон, конечно, писал о себе, но в изображении поэта человек утрачивал связь со средой, веру в благоприятствующий ему богоданный строй мироздания.

Христианская предполагаемая гармония земной юдоли и загробного существования у поэта тоже нарушалась. Человек Вийона не хочет умерщвлять тело во имя спасения души.

Жизнь телесная – непосредственный предмет поэзии Вийона.

В спешке творчество великого барда В. Высоцкого, как мне кажется, упростили, сделав акцент на гражданственности и социальности его поэзии и оставив в тени образность, лиризм и т. п. Согласитесь, многими Высоцкий воспринимается больше, как гражданин, нежели как поэт. А ведь был

именно Поэт – только звучащий так, как требовало время.

Оба поэта могут быть названы маргиналами.

Кто такой маргинал?

Маргинал – человек, находящийся на границе различных социальных групп, систем, культур и испытывающий влияние их противоречащих друг другу норм, ценностей, и т. д.

(Википедия)

В настоящее время к терминам «маргинальное», «маргинальность» и другим производным сложилось несколько подходов (в социологии, социальной психологии, культурологии, политологии, экономике) и это означает, что данные понятия носят достаточно универсальный и междисциплинарный характер.

Впервые употребил понятие «маргинальность» в своём эссе «Человеческая миграция и маргинальный человек» (1928 г.) Роберт Эзра Парк.

Именно его культурологическое определение с точки зрения данной темы представляется одним из ключевых: «Маргинальная группа людей – группа, отвергающая определённые ценности и традиции той культуры, в которой эта группа находится, и утверждающая свою собственную систему норм и ценностей». Следует также добавить, что само понятие маргинальности означает «пограничную» ситуацию на границе двух различных, конфликтующих между собой культур, порождающую также феномен пограничного, маргинального человека.

Причины появления этого феномена различны.

Это, прежде всего, связано со спецификой цивилизационного развития Европы в данный период. XV век знаменует начало нового этапа развития Европы. Им многие исследователи сейчас завершают собственно средние века, другие связывают с ним начало складывания такого феномена, как абсолютизм.

Окончательно новая конфигурация цивилизации, рождение «Европы» и уход в прошлое аморфного «христианского мира» проявятся в семнадцатом столетии.

Традиционная культура необратимо переходит в посттрадиционную. Это все, безусловно, свидетельствовало о наступлении нового этапа развития европейского континента. В конечном итоге это выльется в особый вариант европейского развития – капитализм. Время XV – XVII вв., которое ныне имеет как бы два наименования – позднее средневековье или раннее новое время – период сосуществования двух тенденций – ухода старого и формирования нового в общественном развитии. Безусловно, превалирует первая тенденция. Она исчерпает себя именно к XVII в.

Для определения маргинального положения личности использовались термины «чужой», «другой», «иной», «аутсайдер», «маргинал», «чужая одушевленность».

В психологии человека проявляются дезорганизованность, ошеломленность, беспокойство, внутреннее напряжение, разочарованность, отчаяние, ощущение «неприступной стены», разрушение «жизненной организации», психическая дезорганизация, представление о бессмысленности существования, агрессивность.

Это четко видно и на примере взаимодействия «вертикальных» культур (эпох), когда конфликтуют не «чужие», а «свои».

Соответственно, основными критериями статуса маргинала являются внешность, запах, физические аномалии, отсутствие «души», сверхъестественные способности (к оборотничеству, магии, колдовству), «неправильные» поведение и язык.

По сути, маргинальность – третья культура, особое социокультурное состояние, а не просто некая переходная форма, подсознание культуры.

Одновременно с выделением некоей зоны «бескультурья» и «деградации» процесс маргинализации затрагивает и все общество. Маргинализация культуры как опускание на некое историческое «дно» и «раздевание» культуры до биологического во многом было результатом чрезмерно широкого распространения свободомыслия. Дробь культуры, в числителе которой всегда должно находится социальное, а биологическое в знаменателе, как бы переворачивается. Это находит выражение в различных «пороках», поразивших общество – разврат, насилие, войны, апология секса, гедонизм, нецензурная и криминальная лексика, в той или степени присутствующая во всех слоях, критика религии, коррупция, кумовщина, рост преступности на всех этажах, циничная «философия» и др.

Маргиналы не борются со «старым» или «новым», они просто отворачиваются от него. Естественно, что главная «обида» у них на современную модель. Общество их занятия (убийство, воровство, прелюбодейство и др.) объявляет аморальными и юридически незаконными, противоречащими Заповедям, но маргиналы романтизируют их.

Париж привлекал жителей окрестных деревень, а также выходцев из других провинций и стран. Значительную часть населения Парижа составляли переселенцы из окрестных посёлков и деревень.

Именно в это время в группы нового типа впервые начинают оформляться преступники. Если в средние века, особенно к концу их, основной опасностью со стороны низов общества были выступления крестьян, достигшие своего апогея в таких движениях, как восстание Уота Тайлера 1381 г. или позднее Крестьянская война в Германии XVI в., то теперь центром протестного движения и преступлений все чаще становится город. В эти акции втягивается все большее количество простонародья, и они начинают носить регулярный характер, окончательно превращаясь в одну из «профессий». В средние века это именовалось среди преступников «ремеслом», теперь же приобретало все признаки и функции профессионального занятия, средства обеспечить себе жизнь. Начинают складываться такие понятия, как «преступник» и «преступление». Количество информации, что называется, «из первых рук», т. е. из юридических источников, резко возрастает, хотя основная масса преступников так и остается «безмолвствующей», не стремясь афишировать свои занятия и взгляды на них.

Были и популярные преступники, например, упомянутые в стихах самим Франсуа Вийоном. Он сам высказывает уважение к их ремеслу.

Случайными преступлениями часто занимались и бывшие крестьяне, солдаты, иностранцы и религиозные беженцы. Непрофессиональных преступников было большинство. Особенно опасными считались те, которые родились и выросли в среде нищих.

Количество преступлений стремительно растет, их список становится шире, чем в средние века. Преступные «профессии» разветвляются, не отставая от стремительной шагающей вперед экономики. Преступность почти становится одной из форм «теневой экономики» и в этом плане представляет опасность уже для всего общества.

Разграничение преступности на отдельные специализации напоминает профессиональное деление обычного ремесленного цеха. Они, как и «нормальные» люди имели свои морально-нравственные нормы. Маргиналами они себя не считали, да и для горожан это часто тоже были «свои» люди, соседи или просто знакомые.

Количество всех видов преступлений ощутимо увеличивается, основной причиной стала экономическая нестабильность, преступления против собственности явно преобладают. Из них первое место занимали кражи. Но растет и количество уголовных дел.

Уголовное право начинает играть одну из самых важных форм контроля над общественной жизнью. Оно стремительно развивалось и детализировалось.

«Бродяги», «нищие» и «воры» – особый социально-психологический тип человека, «выбитого из колеи», маргинала. Именно в его ментальности наиболее ярко отразились чувства усталости, истощения, униженности, греховности занятия торговлей, «нечистоты» ремесленно-предпринимательских занятий, как сферы деятельности «чужих» – евреев и мавров. Для них характерны пессимизм и насмешливое отношение к другим людям, индивидуализм. Не обретя твердой почвы для «честной наживы», они начинают стремиться к «бесчестной». Следствием этого стало не укрепление «внутреннего благочестия», а архаизация сознания. Другой важной смысловой установкой их является выживание любым путем.

В средневековом Париже существовала достаточно широко распространенная преступность. Наиболее многочисленной группой были мелкие воришки из числа беспризорников и нищих, промышлявшие на рынках и возле лавок. Кстати, в годы Столетней войны и после воровством и бродяжничеством занимались и школяры университета.

Воры-профессионалы собирались в разных тавернах на улицах возле крепостной стены. В отношении преступников использовались публичные казни и телесные наказания, в том числе прохождение преступника по улицам, где его несколько раз секли у позорных столбов, повешение, колесование и четвертование. Аристократам отрубали голову, женщин сжигали на костре или закапывали живьём, епископ Парижа мог приговорить воров-рецидивистов к отрубанию ушей. Осуждённых за богохульство привязывали к лестнице на платформе и возили по улицам, а прохожие бросали в них грязью и камнями. С 1347 г. им прижигали губы калёным железом.

Часто наказания исполнялись прямо на улице, на месте преступления. Преступника выставляли к позорному столбу, провожали по улицам и площадям и периодически секли. Так же вели и тех, которых приговаривали к повешению.

Со временем горожане стали активно выступать против этих традиций, поскольку это нарушало ритм обычной жизни. В итоге место казни стали устраивать за пределами городских стен.

Основными местами публичных казней стали Гревская площадь, позорный столб в Сен-Жермен-де-Пре, виселица перед собором Парижской Богоматери («лестница правосудия епископа Парижского») и королевская виселица в Монфоконе. Епископ Парижский имел право «отрубать уши в Париже, у Креста Тируэ».

Монфокон (Gibet de Montfaucon) – самая грандиозная виселица в Европе.

Первый вариант был создан при Филиппе II Августе в XIII в. к северо-востоку от Парижа во владениях графа Фалькона (Фокона). Отсюда и ее прозвище Montfaucon (от фр. mont – гора, и faucon – сокол) – «Фоконова (Соколиная) гора». Здесь игра слов: Faucon – одновременно и имя графа, и «сокол». Окончательно была достроена коадъютором Ангерраном де Мариньи при Филиппе Красивом.

На квадратном каменном фундаменте 12х14 м. в виде русской буквы «П» была построена трехуровневая виселица. На этой основе стояли 16 каменных столбов высотой до 12 м. пересекаемые тремя деревянными поперечинами (каждый проем от двух до трех метров). В результате можно было одновременно повесить на северной стороне 15 приговоренных, а на восточной и западной сторонах по 18 приговоренных. В одном «окне» можно было разместить сразу двоих людей. Тела повешенных оставлялись на виселице до частичного разложения, после чего сбрасывались в специальный колодец (оссуарий) в цоколе Монфокона, т. к. было законодательно запрещено хоронить повешенных по христианскому обычаю.

Основным местом казни простолюдинов являлась в те времена именно Гревская площадь, которая не всегда справлялась с нагрузкой, в те времена не снимали висельников сразу, то запах гниющих тел разносился очень далеко. Монфокон и был призван «разгрузить» Гревскую площадь и заодно избавить городские власти от необходимости избавляться от трупов, которые по закону нельзя было отдавать родственникам или хоронить по-христиански. Тела казнённых для устрашения долго оставались без погребения.

Виселица была уничтожена в 1760 г.

Гравюра XVII в.

Вид на Монфокон со стороны «входа», который запирался палачом города Парижа.

Маргинализация имела место и в СССР.

Причины:

1) складывание новой социальной модели,

2) переход от традиционного общества к посттрадиционному.

3) усиление динамики населения.

В ХХ в. в России (СССР) с ее радикальным сломом политических и социальных структур, участием в двух мировых войнах, утверждением тоталитарного режима, громадной мобильностью населения число и разнообразие маргинальных групп было значительным. Среди данных групп выделяются маргиналы естественные, выпавшие из социальных, этнических, культурных, конфессиональных связей («дно»). Традиционная маргинализация предполагает, в силу каких-либо обстоятельств (внешних или внутренних), разрыв индивида со своей социальной группой без последующего вхождения в другую.

В совокупности политической и социальной систем советское общество имело двухуровневое устройство: легитимное, представленное официально закрепленными институтами «народовластия» и «трехчленной» социальной структурой, и «теневое», представленное властью партийно-государственной бюрократии и социальной структурой, отягощенной наличием значительного числа пограничных, маргинальных групп [заключенные, спецпереселенцы, ссыльные, лица, проходившие государственную проверку («фильтрацию»), и др.]. «Теневики» являлись порождением советской нерыночной экономики.

Конфессиональная маргинальность имеет свою специфику. Несмотря на конституционные положения, в советском обществе все граждане, исповедовавшие религиозные взгляды, относились к «группам риска».

В годы СССР преступность была. Разумеется, проблема не была такой масштабной, как сейчас, однако, тюрьмы были заполнены осужденными, оказавшимися здесь отнюдь не по политическим делам. Со временем преступный мир превратился в отдельную слаженную систему, которая контролировалась так называемыми ворами в законе.

Воры в законе – это специфическое для СССР (в дальнейшем для России и стран СНГ) преступное объединение, не имеющее аналогов в мировой криминальной практике, образовавшееся в 30-х годах XX века и характеризующееся наличием жёсткого кодекса криминальных традиций, а также исключительным уровнем закрытости и конспиративности. На уголовном жаргоне словом «вор» без уточнений обычно называется только вор в законе, а не любой совершивший кражу, как в литературном языке. Вор в законе трактуется как «представитель элиты преступного мира, хранитель преступных традиций».

Появление воров в законе относится к началу 1930-х годов, когда жёсткими репрессивными мерами была подавлена активность политической оппозиции и была усилена борьба с общеуголовной преступностью, которая возросла в связи с коллективизацией и последовавшим за ней голодом. Основной сплачивающей силой преступного мира стала тенденция неполитического противодействия и неподчинения власти, а его элитой стали «воры в законе», которые называли себя хранителями криминальных традиций дореволюционной России.

Воров в законе связывал особый кодекс поведения, обычаи и традиции, в число которых вошли полное неприятие общественных норм и правил, в том числе связанных с семьёй (вор в законе ни в коем случае не должен был иметь постоянных связей с женщинами) и не менее полный запрет на какое бы то ни было сотрудничество с государственными органами: как в форме участия в проводимых ими общественных мероприятиях, так и содействия судебно-следственным органам в расследовании преступлений.

Творчество Франсуа Вийона стоит на границе между средневековой и возрожденческой поэзией, а творчество Владимира Высоцкого послужило одним из мостов от классической «советской» поэзии к постсоветской.

Революционная новизна обоих проявилась во многом: ирония, острое слово, пародия, введение в литературу народного языка.

Поэты выделялись крутым нравом, проницательным взглядом на окружающий мир и редкостной силой поэтического выражения.

Вийон первым из европейских поэтов обратился к блатному жаргону, написав на нём 11 баллад о жизни преступного мира.

Знакомство Вийона с носителями арго и их образом жизни состоялось вживую, как бы изнутри.

Илья Григорьевич Эренбург поверил Вийону «на слово», воспринял его таким, каким тот сам себя описывал. А это была маска, противогаз, которым поэт отделил себя от духоты и смрада остального мира. Депрессия зашла уже слишком далеко, и Вийон тонул в ней как в болоте, с наслаждением погружаясь в вонючую жижу самонепонимания. Он уже не ищет понимания у своих «нормальных» современников, а начинает общаться со своими коллегами из писательского цеха, такими же заблудившимися, отторгнутыми, забытыми, «лишними» людьми, как и он сам.

Владимир Высоцкий стал предтечей самой витальной и агрессивной волны русского шансона. Он также отдал богатую дань языку отверженных, особенно в раннем творчестве, создав серию песен в духе дворового фольклора. Его встречи с русским блатным миром происходили со стороны, благодаря песням, слышанным им во дворах района Центрального рынка и в Школе-студии.

Очень много дали ему длительные посиделки на новой квартире с лета 1954 года с двоюродным братом Николаем после его освобождения и общение с «Ястребом», профессиональным вором, вернувшимся из очередной отсидки весной 1964 года, т. е. с людьми, прошедшими школу выживания ГУЛАГа.

Ф. Вийон взорвал куртуазную и пасторальную лирику своего времени тем, что с одной стороны следовал канонам тем и форм средневековой поэзии, а с другой – находился в бесконечной иронии по отношению ко всем общепринятым.

У В. Высоцкого неприятие условностей окружающей жизни проявилось как в необычной тематике поэзии, так и в экспрессии, присущей его исполнительской манере.

Оба поэта вошли в культуру бесценными жемчужинами афоризмов и крылатых выражений.

У Франсуа Вийона:

 
От жажды умираю над ручьём…
Смеюсь сквозь слёзы и тружусь играя…
Пустое брюхо к песням глухо…
Ничто не вечно под луной…
Я знаю всё, но только не себя…
Я всеми принят, изгнан отовсюду…
Я знаю всё, я ничего не знаю…
 

Множество крылатых выражений вошло в русский язык с лёгкой руки Владимира Высоцкого.

 
У тебя глаза – как нож…
Ну о чём с тобою говорить…
Обидно мне, досадно мне, ну ладно…
Жираф большой – ему видней…
Считай по-нашему, мы выпили немного…
Нет, ребяты-демократы, – только чай…
Придёшь домой – там ты сидишь…
Нет, ребята, всё не так.
Обложили меня, обложили.
Ни единою буквой не лгу.
Лечь бы на дно, как подводная лодка.
Мы в очереди первыми стояли, – а те, кто сзади нас, уже едят!
Колея эта – только моя. Выбирайтесь своей колеёй
 

Сложен был путь обоих поэтов к своим читателям.

Впервые Ф. Вийон был напечатан в 1489 году в типографии П. Леве через 26 лет после изгнания из Парижа.

Затем он был забыт до ХIХ века.

Только в 1832 году были вновь изданы стихи Франсуа Вийона.

Эпоха романтизма создала моду на поэта, начало которой было положено восторженной статьёй Т. Готье в 1834 году.

Романтическая легенда увидела в Вийоне «трагического поэта с мятущейся, противоречивой душой».

Поэзия В. Высоцкого до 1990 года, когда были выпущены «Сочинения в двух томах» с последующим ежегодным тиражированием (16 изданий), была практически недоступна широкой публике.

Появившиеся в 1981 году сборники «Нерв», затем т. н. «американский двухтомник» и другие издания 80-х имели небольшой тираж и ограниченное распространение.

Для своих товарищей и сотрапезников Вийон сочиняет стихи, получившие название «Малое завещание» («Лэ»), где предстаёт весельчаком с юношеским задором и бьющей через край жизнерадостностью.

Вийон пародирует и форму юридических документов Средневековья, и жанр куртуазной лирики, маскируя под ним реальные любовные и другие события своей жизни.

С 11-й по 34-ю строфу (из 40) он высмеивает своих обидчиков, недругов и недоброжелателей, обыгрывая двойной и тройной смысл завещанного.

Поэма «Лэ», из-за большого количества намеков на конкретных лиц теперь непонятная без комментария, должно быть, восхищала современников неистощимым юмором, остротой иронии, смелостью сатиры.

Вийон заявляет здесь о себе как о поэте-горожанине: в его шутливой

поэме природы нет, есть только Париж (его жители, нравы, жизнь его улицы).

В «Лэ» уже возникают темы, характерные для последующих произведений Вийона, – тема одиночества, измены друзей и любимой, тема быстротечности земного; в поэме звучит то бесшабашное предраблезианское веселое молодечество, которое помогало поэту преодолевать все невзгоды.

Оттачиваются в «Лэ» и вийоновское мастерство гротеска, и приемы сатирического осмеяния, которые сознательно подхватил и развил автор «Гаргантюа и Пантагрюэля».

Заканчивает автор своё завещание в роли неимущего бедняка, изливая в лирическом монологе путаницу в мыслях с последующими потешными последствиями:

 
А чувства, как на грех, проснулись;
Затем – фантазия; за ней
Все органы вдруг встрепенулись!
Лишь тот, который всех важней,
Не стал ни толще, ни длинней, —
Вот доказательство прямое
Смятения души моей
И связи чувств между собой!
 

Сумятица мыслей Высоцкого, окрашенная в тон русской ментальности, выглядит по-другому:

 
В сон мне – жёлтые огни,
И хриплю во сне я:
«Повремени, повремени —
Утро мудренее!»
Но и утром всё не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьёшь с похмелья.
 

В «Малом завещании» Вийон не раскрывает истинных причин бегства, а камуфлирует его под неудачную любовь.

 
Ведь я так верил, так любил,
От слова каждого дрожал
И каждый взгляд её ловил,
Пронзавший сердце, как кинжал!
 

В подобном положении оказывается и герой песни Высоцкого «Я однажды гулял по столице».

 
Я икрою ей булки намазывал,
Деньги просто рекою текли, —
Я ж такие ей песни заказывал!
А в конце заказал – «Журавли».
 

Вийон добирается до Анжера и пытается прибиться ко двору герцога Рене Анжуйского, славящегося своим меценатством. Но герцог и его окружение были погружены в искусство пасторальных картинок.

В праздник Тела Господня 1455 год, 5 июня священник Филипп Шермуа прямо на улице затевает драку с Ф. Вийоном из-за девушки и рассекает ему кинжалом губу. Франсуа отвечает ударом ножа в пах противника и, убегая, бросает в обидчика камень. От ран священник умирает, перед смертью успев простить Франсуа, признав себя зачинщиком. Вийон покидает Париж и скрывается в пригороде.

Через семь месяцев Ф. Вийон стараниями друзей, подавших прошение и засвидетельствовавших его невиновность, получает помилование и возвращается в столицу.

По прибытии в Париж он погружается в беспутную жизнь, изредка подрабатывая писцом у юриста. Для своих товарищей и сотрапезников он сочиняет стихи, получившие название «Малое завещание», где предстаёт весельчаком с юношеским задором и бьющей через край жизнерадостностью.

Вийон пародирует и форму юридических документов Средневековья, и жанр куртуазной лирики, маскируя под ним реальные любовные и другие события своей жизни.

С 11-й по 34-ю строфу (из 40) он высмеивает своих обидчиков, недругов и недоброжелателей, обыгрывая двойной и тройной смысл завещанного.

В Рождественскую декабрьскую ночь 1456 года два профессиональных вора и Франсуа со своим другом школяром после совместной вечеринки в таверне решили очистить ризницу Наваррского коллежа. Обнаруженные там 500 золотых экю стали их добычей. Но другой сундук с 5000 экю они не нашли!

Пропажа была обнаружена только в марте 1457 года, а из-за болтливости друга обстоятельства кражи стали известны уже через год. Однако Франсуа не стал рисковать и сразу после дела покидает Париж, опасаясь быть повешенным.

Начавшиеся пятилетние скитания Вийона приводят его то в подручные каменщика, то к чернорабочим в каменоломне, то к торговцам-разносчикам, то в труппы бродячих актёров.

Однако зарабатывал здесь он гроши, которых хватало только на хлеб, а его доля от Наваррского дела быстро растаяла. И вот Франсуа под впечатлением первого опыта изымания чужих денег примыкает к шайкам бродяг, промышлявших тем, что плохо лежит, и к «кокийярам»,

Есть предположение, что он участвовал в Анжерском ограблении 1458 года.

Вийон создаёт серию из 11-ти баллад на воровском жаргоне. В этих балладах нет ни восхваления и ни осуждения этого мира, однако красной нитью проходит предупреждение– завязывайте, не попадайтесь правосудию, а то вас ждёт несоразмерно страшное наказание – встреча с палачом.

Примерно к этому времени (1455 год) относится и первое историческое свидетельство о существовании арго (блатного жаргона). В протоколах Дижонского процесса по делу бандитской шайки («кокийяров») прокурор Жан Рабюстель составил словарь из 80 слов и выражений, употребляемых обвиняемыми. Однако в балладах Ф. Вийона встречается гораздо больше слов на воровском жаргоне, значение многих из них и по настоящее время является объектом филологических дискуссий.

 
Баллада I
Да, городишко Паруар фартовый,
Одна беда – невпроворот вязал.
Втихую подберутся – и готово:
На кичу урка поканал,
А там, глядишь, от пайки дуба дал.
Так что нельзя на деле попадаться,
Не то недолго без ушей остаться
Вдруг – свисток, меня хватают,
И длинный срок вдобавок потянуть.
Сумел украсть – сумей сорваться,
Чтоб часом в петлю не нырнуть.
 

Строй этой баллады невольно приводят на ум строки из песни Владимира Высоцкого:

 
Это был воскресный день —
и я не лазил по карманам:
В воскресенье – отдыхать, —
вот мой девиз.
обзывают хулиганом,
А один узнал – кричит:
«Рецидивист!»
 
 
Баллада II
Братва, идя на скок, не бздите,
Глушите фрайеров смелей,
А погорев, не подводите
Ещё не взятых корешей.
 
 
Не правда ли, это очень напоминает знаменитую песню Владимира:
Я в деле, и со мною нож —
И в этот миг меня не трожь,
 
 
Баллада VI
А после – я всегда иду в кабак, —
И кто бы что ни говорил,
Я сам добыл – и сам пропил, —
И дальше буду делать точно так.
Пока вон не скривят хлебало.
 
 
Cтарайтесь с курвами пропить
Всё, что от дела перепало, —
Уж лучше трахать, чем копить,
 

1460 год. Поэт добирается до гостеприимного двора Карла Орлеанского в Блуа, где обретает кров и временное денежное пособие. Ф. Вийону предстоит участие в поэтическом конкурсе по стихосложению на заданную герцогом тему: «Не жажду больше, хоть иссяк родник…»