Текст книги "Иллюзия вечности"

17
Неудачный визит. Приступ Раисы Георгиевны

Наутро вновь поливал дождь. Бесконечный его поток размыл грунт в вязкую жижу, прихватывающую подошвы сапог при ходьбе, и отпускающую их с громким чавканьем. Оставшиеся в живых деревья провисли под гнётом напитавшей их воды к земле. Небо будто опустилось на крыши домов безнадёжной серостью.

Сильный ветер заталкивал в тебя со всех сторон тысячи капель дождя в минуту. А говорят ещё, что у природы нет плохой погоды. Клянусь, что есть. И нередко случается самая, что ни на есть дрянь.

За завтраком я рассказал всем о том, что видел людей за рекой. Ира испугалась. Ольга тоже, хоть и старалась не подавать виду. Олег нахмурился, но оставил новость без прилюдного суждения. Впрочем, он согласился с моим предположением, что за рекой прячутся люди, затевающие что-то против власти, но не против обывателя.

После стола я уединился с Сашей и Олей и предложил им сходить к тому дому как утихнет дождь. Сашка сразу согласился, а Ольга сочла мою идею безрассудной.

– Не буди лихо, пока оно тихо, Андрей, – ответила она мне.

– Вот именно пока оно тихо и стоит сойтись с ним! А то чего доброго останемся не на той стороне, что нужно.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что подобные им люди уже действуют. И чаще с оружием в руках. Мы для них пока не друзья, а значит, можем стать врагами. Нечаянно брошенное слово и те сочтут нас кем угодно… Я не собираюсь спариваться с ними. Но хочу свести знакомство и отметиться в их компании честным нейтральным человеком. Также как и вы.

– А если из окна по тебе пальнут, пока рот не успеешь открыть? Они прятались, а ты их обнаружил, значит, уже владеешь ненужной информацией. Опасной информацией, Андрей! Чуешь разницу?

– Сомневаюсь.

– А заодно и нас всех под монастырь подведешь, – она пристально смотрела мне в глаза так, что приходилось время от времени опускать свои. – Ну, как знаешь, – после продолжительной паузы сказала она. – Всё равно сделаешь по своему… Но, имей в виду, я против.

– Это твоё право, – я развернулся и потащил за собой Сашу. Тот сохранял молчание, но по играющим желвакам отмечалась мысленная борьба в его светлой голове.

Когда мы вышли с ним на крыльцо, мой друг наконец разразился: – Филин, такие вопросы с наскока не решают. Ты бы сначала подготовил её. И не вмешивай женщин в наши дела. Сперва проверяй сам, а потом чеши языком. Здесь демократия не нужна.

– Не знаю. Может ты и прав… Так ты со мной?

– Спрашиваешь!

С наступлением сырой погоды состояние Раисы Георгиевны ухудшилось. Она громко кашляла и не могла подолгу находиться в сидячем положении. Вокруг глаз мамы нарисовались жуткие тёмные круги. Кожа лица стала серой под стать небу. Она постоянно ворочалась от боли, возникающей, с её слов, по всему телу.

Мы запустили остывший генератор, чтобы нагреть её покои и позволить маме лежать при свете с книгой в руках. Я даже стал жалеть эту женщину. Несмотря на весь её эгоизм и склочность, ни один человек не заслуживал этих мук.

Вдвойне тяжелей было смотреть на то, как страдает ее дочь. Оля понимала, что матери недолго осталось мучиться на этом свете, но не могла принять это и, тем более, произнести вслух. А я будто ощущал постоянное чувство вины, которое грызло душу моей любимой. Та привязанность к матери, ею же и воспитанная в дочери, толкала Олю к мысли, что не будет мамы – не станет и её самой. Она уже два раза повторяла глупость, что лучше бы она сама заболела вместо матери. И более того, кажется, верила в то, что говорит. Я и сам уже стал мучиться от схожих заключений.

На деле мы были бессильны и безоружны перед необычной болезнью. Восстановить потерянную кровь было попросту невозможно в наших условиях и с уровнем наших познаний в медицине. Мы не имели ни капельницы, ни запасов крови и соляного раствора. Сдать мать в больницу с вероятным исходом, что её сделают саму донором, дочь не согласилась бы никогда.

После полудня дождь на время прекратился, и мы с Сашей, под вымышленным предлогом вышли на улицу. Я захватил с собой выкидной нож, а мой друг пневматическую дубинку. Мы быстро нашли тот кирпичный дом. Он был окружен с двух сторон забором из толстых металлических прутьев, а со сторон, которые примыкали к соседним участкам сплошной стеной.

Подойдя к решётчатым воротам, я громко позвал: – Хозяева! Эй! Нам нужна ваша помощь!

Сашка помог: – Мы знаем, что вы дома! Откройте!

В ответ тишина. Мы покричали ещё минут пять. Из дома никто не отвечал.

Ветер терзал наши куртки. Пальцы рук закоченели даже засунутые в карманы. Потеряв надежду на ответ, я с помощью друга перелез через забор и подошёл вплотную к дому. Дёрнул за ручку дверь. Она была заперта на замок. Я пошёл вокруг. Все окна в доме были закрыты изнутри непроницаемыми жалюзи. Я подпрыгивал у каждого из них, цепляясь за дощатый карниз, зависал, в попытках разглядеть хоть какие-нибудь признаки обитателей. Но нам не удалось найти даже щёлку, чтобы заглянуть в неприступное жилище.

Я снова и снова звал хозяев. Стучал по стенам. Но тщетно.

Ничего не оставалось, как ни солоно хлебавши возвращаться к себе. Напрашивалось два вывода: либо люди появляются в доме только ночью, либо они твёрдо решили не вступать с нами в контакт. Что ж, отрицательный результат, это тоже результат. Во всяком случае, я был уверен в том, что не мог ошибиться – в доме кто-то бывает. Рано или поздно мы выясним всё. В этом я не сомневался ни на минуту.

Лишь только мы достигли своего дома, как снова зарядил дождь. Все снова поместились под домашний арест. Впрочем, не так уж и плохо это было.

Оля выслушала мой рассказ, но оставила его без комментариев. И, главное, без негатива.

После ужина мы отдыхали в гостиной и смотрели новости по телевизору. Все сидели на стульях, а Раиса Георгиевна с бледным лицом прилегла на кушетке. Перед трапезой она пожаловалась нам, что стала хуже видеть и слышать. Плюс ко всему её стали одолевать жуткие мигрени. Глядя на маму, у нас не было сомнений, что она не преувеличивает. Раиса Георгиевна выглядела всё хуже час за часом.

С экрана нас привычно информировали о том, что власти контролируют ситуацию и поддерживают правопорядок силами достаточными для того, чтобы граждане могли спать, есть и справлять нужду в полном спокойствии души. Всеми силами государство обеспечивает нормальные бытовые условия для своих подданных, «затрачивая на это колоссальные средства и усилия специалистов».

В преддверии предсказанной второй волны развития эпидемии, ученые «с удвоенной силой» работают над созданием вакцины и обогащенного состава для переливания крови. На сегодняшний день есть все предпосылки, что в недалеком будущем «от опытов можно будет перейти к массовому производству и обеспечению населения доступными и удобными в применении средствами лечения».

Мы впервые услышали о том, что власти выражают намерение привлекать «на выгодной основе» людей для работы на промышленных предприятиях страны. О порядке приёма на работу будут даны разъяснения при обращении в военкоматы, ставшие, по сути, единственным центром коммуникации правительства с народом. Предложения о найме адресовались представителям мужского населения государства старше шестнадцати лет.

Материальную поддержку власть намерена оказывать, в первую очередь, лицам, задействованным на государственной службе, в работе по восстановлению народного хозяйства и трудящимся в сфере обслуживания. На «особую» поддержку страны по-прежнему могут рассчитывать люди, от которых поступают сигналы о готовящихся «провокациях и заговорах против общественного строя и безопасности государства».

Лица, которые «добровольно сочтут для себя возможным донести о неправомерных действиях других граждан» будут обеспечены всем необходимым для жизни, и им будет гарантирована полная защита государства от посягательств. Напротив, лица, скрывающие известную им информацию о преступниках, сами являются преступившими закон и будут, именно «будут», осуждены в рамках уголовного законодательства по всей строгости военного времени.

Диктор заверил телезрителей в том, что правительством России предусматриваются полномасштабные меры по выводу страны из кризиса. По стабилизации тех связей, которые ещё можно восстановить. В этот период реформирования он призывал не поддаваться панике и соблюдать законы. Всё делается в интересах народа. В довесок была представлена цитата председателя Правительства государства: «Даже если кому-то может показаться иначе – успокойтесь и доверьтесь выбранной стратегии. Правительство заботиться о каждом из вас. Гражданские права и свободы были и остаются главным приоритетом государственной политики».

Телевизионный выпуск ещё продолжался, когда раздался нечеловеческий вопль Ольгиной матери: – Я не хочу-у-у!.. Оля! Ты где?

Ольга подпрыгнула от испуга и бросилась к маме: – Что случилось?

– Я не могу здесь больше!.. Увези меня немедленно обратно к нам домой! Увези, увези, увези! – Раиса Георгиевна вцепилась в руку дочери; с глазами навыкате она захрипела ей в лицо, – Я умираю, разве тебе не жалко свою мать? Ты сучка, потаскуха! – неожиданно она влепила Оле пощёчину.

Ошарашенная Ольга упала на пол. Её щека зарделась ярким пятном, а из глаз брызнули слезы. Мама вцепилась узловатыми пальцами в край кушетки и другой рукой как граблей стала энергично рвать воздух у ног дочери. Будто хотела достать её, но не решалась покинуть безопасное место.

Я подлетел к Оле и прижал лицом к груди, пытаясь успокоить. Сашка встал к кушетке. Олег с Ирой замерли на своих местах в нерешительности.

– Ну что? Убьёте меня, сукины дети?! – мамаша зашипела и плюнула в Сашкино лицо. – Ну, дерзай, тварь! Действуй! А потом можешь трахнуть меня, прямо здесь, на этом сраном ковре.

Саша лёгким толчком вернул Раису на лопатки и занёс кулак над её головой: – Молись, если умеешь!

– Стой! – я метнулся к другу и оттолкнул его к стене. – Не надо! Ты разве не видишь, у неё припадок?! Она не в своём уме. Оставь её. Я тебя прошу.

Затем подошёл к кушетке сам: – Успокойтесь, Раиса Георгиевна. Всё будет хорошо. Вы только не волнуйтесь…

– Чего ты меня успокаиваешь, гнида? – она рявкнула и, резко выдернув из-под головы маленькую подушку, швырнула ею мне в лицо. – Ты же смерти моей хочешь. Ты ненавидишь меня, разве не так? Зачем ты приволок нас сюда, ублюдок?.. Молчишь?! Так я тебе скажу… Всем вам скажу! Ты не Олю мою трахать хочешь. Ты меня хочешь иметь во все дыры! Ты, сволочь, реваншист поганый, мне мстишь за то время. Она для тебя только орудие. Потому что ты ненавидишь нас всех! Всех, всех, всех… Всех ненавидишь в жизни… А я… я тебя… я хочу домой… У-у-у-у, – она завыла и, схватившись руками за своё лицо, начала сдирать с него пластыри. По щекам потекла кровь и гной. Куски пластырей повисли лохмотьями на щеках, скулах, шее.

Я поймал себя на мысли, что с безразличием взираю на агонию этой женщины. И этот резкий характер её поведения не пробудил в моей душе сердечного участия.

Подскочивший Олег, бесцеремонно отодвинул меня и склонился к маме.

– Рая… давай я тебе помогу, – он взял её под руки. Ещё мгновение назад, извивающаяся мамаша, вдруг сникла и послушно поднялась на ноги. – Пойдём. Тебе нужно отдохнуть.

Он обнял слабое тело женщины и повёл в ванную. Через несколько минут, наложив на её лицо свежие повязки, Олег на руках поднял мамашу в комнату и там остался с ней. Всё это время Ольга, лежа на полу, заходилась в плаче, испуганно взирая на нас с Сашей. Ира села с ней рядом и стала гладить по голове.

Мне понадобился по меньшей мере час, чтобы отчасти успокоить Ольгу. Скоро вниз спустился Олег. Раиса Георгиевна, по его мнению, пришла в себя. Она выпила сердечных капель и затем уснула.

Олег договорился с девчонками, чтобы каждая из них попеременно дежурила в эту ночь в комнате матери Оли и берегла её сон.

Вместе мы выпили крепкой «Зубровки» и только после того, как алкоголь теплом разлился по венам, решились обсудить происшедшее вслух. Шокированная Ольга уверяла нас, что ничего подобного с матерью раньше не было. На ней самой до сих пор лица не было. Оля всё причитала: «Что же дальше будет? Как теперь?»

Все мы сошлись во мнении, что на психическое состояние матери повлияла прогрессирующая болезнь. Непрекращающиеся боли обострили все противоречивые чувства женщины до неизбежной эмоциональной разрядки. Она попросту не могла уже удерживать в себе напряжение при крайнем дефиците положительных эмоций. Даже такой взрыв эмоций можно счесть средством лечения. Иногда нужно спускать пар. Ведь весьма распространённым выходом для подобных мыслей случается и суицид.

Среди нас не было ни кардиологов, ни невропатологов, ни (как некстати) психиатров. Можно было предполагать всякое, но с уверенностью никто не мог предсказать дальнейшее состояние Раисы. Да и выхода у нас не оставалось иного, кроме как, смирившись с собственной гордостью, подчиниться атмосфере «любви» к ней, которая должна быть применяема незамедлительно и повсюду вокруг неё.

Позже мы разошлись по своим комнатам. Ольга осталась с матерью, а я в изнеможении завалился на кровать. Убаюкиваемый шумом дождя, я медленно проваливался в бездну ночи. Уставшие глаза закрылись, и ко мне вернулись мои сны.

18
Сон: течение

Снилось, что меня вперёд ногами несёт в бурлящем потоке вниз по реке. Берега в тропических деревьях из уже знакомого мне леса стремительно проносились мимо. Причудливые кусты и деревья шумели, покачивая густой ярко-зелёной листвой, словно провожая меня на встречу с чем-то. Я летел в мутном потоке, время от времени соскакивая вниз с небольших выступов.

Меня ничто не беспокоило. Вода нежно обволакивала тело и несла его, мерно покачивая на поверхности. Плоть моя оказалась легче самой воды и погружалась в неё лишь на поверхности. Я откинул голову и посмотрел на небо. Маленькие облака проносились перед глазами, сливаясь в серые полосы, линующие небосклон. К горлу неожиданно подступила тошнота. Желудок сжался в спазме. Я с трудом опустил глаза вниз и сблевал прямо в воду несущегося потока. Сразу же полегчало.

Я решил смотреть только вперед и немного наклонил голову. Через какое-то время берега стали расходиться вширь. Я почувствовал, что река мельчала, а скорость потока увеличивалась. Где-то впереди горизонт обрывался, и за кромкой воды сияло безграничное нежно голубое небо. Неизбежно я должен был оказаться там.

Двадцать метров, десять, пять, три, один, и меня выкинуло инерцией бурлящего потока прямо в небо. Вернулись ощущения полета. Когда-то, в реальности, я прыгал с парашютом над облаками. Но здесь было по-другому. Меня не несло к земле с бешенной скоростью. Не размазывало щек по черепу и не вдавливало ушные перепонки. Напротив, я парил будто птица, легко и непринужденно. Был весом с орла. Раскинул руки и планировал в парящих вместе со мной брызгах воды. Были бы крылья, я мог бы взмахнуть ими и подняться вверх. Обратно. Это завораживало.

Я падал вниз наравне с громогласно обрушивающейся стеной потока навстречу, поднявшемуся у подножья обрыва, облаку из брызг. Я даже кричал от восторга, но не мог слышать свой жалкий голос в грохоте лавины воды. Просто падал, падал и падал.

Наконец я ворвался в колючий туман брызг, безжалостно впившихся в лицо, и почувствовал ужасную боль. Словно в каждую клетку моего тела воткнули по игле. Словно оно разом распалось на эти клетки. Словно меня разорвало, и я умер во сне…

19
Прелюдия

В ужасе проснувшись, я стал жадно хватать открытым ртом воздух. Ольга спала рядом. Проклятие! Ну и видения. После своих частых снов я обзавелся сонником, включавшим в себя толкования и Фрейда, и Цветкова, и прочих, неизвестных мне, учений. Слез с кровати, нашёл и открыл его. Умереть во сне – счастливое событие. Ну, надо же! Иное толкование: вас одолевают страхи; что вы замыслили обречено; и так далее… Вот так распутье. Я захлопнул сонник. Про счастливое событие мне понравилось больше.

Спустя час, проснулись уже все. Собравшись в гостиной, мы делали вид, что вчера ничего особенного не произошло. Раиса Георгиевна с аппетитом уплетала овсяную кашу. За ней не было заметно никаких странностей. За исключением, пожалуй, того, что глаза мамаши как-то азартно блестели и, время от времени, проскальзывала хитрая улыбка на лице.

Я, Ольга и все остальные расслабились и перестали следить за каждым движением мамы. Похоже, та действительно была в порядке и лояльно настроена. Однако, не покидала мысль, что всё-таки что-то нехорошее зрело в её бессовестной голове.

День прошёл незаметно. Также как и следующий, и последующий за ним дни. Сезон дождей установил свою власть надолго, беспрестанно проливая на крыши домов и мёртвую землю тонны холодной воды.

Мы редко выходили на улицу. Лишь один раз ездили в город за уцелевшими продуктами, собрав что только можно было с почти пустых вонючих прилавков, на которых под сквозняком шевелились одинокие бумажные ценники. Мы обобрали практически все окрестные садовые участки, обеспечив себя внушительным запасом овощей. Старались экономить топливо, нашу единственную надежду на тепло в доме.

Периодически встречались с соседями: Анатолием и Светланой. Пару раз ходили к ним в гости, где веселились, пели песни за круглым столом и поглощали спиртное. Они оказались действительно хорошими людьми. Без злобы и сарказма. Хорошо принимали нас. И всё же их семья была как вещь в себе. Ни он, ни она не нуждались в допинге общения с другими особями человеческой расы. Они были самодостаточны как целое. Оба домоседы и в чём-то даже одиночки.

Не забывая про людей из кирпичного дома, каждый вечер я сидел с биноклем у окна своей комнаты и наблюдал за ним. Благодаря упомянутому процессу, я уже как собственную квартиру знал детали дома и окружавшего его участка. Знал, что под крышей расположилось гнездо ласточек, слева от окна мансарды отошёл сайдинг и доски начали гнить, жалюзи иногда открывались. Я мог бы запросто сказать, сколько листьев облетало в день со сливы у торца дома. Но я так ничего и не узнал про его обитателей. Лишь ещё один раз мне посчастливилось заметить промелькнувший в темноте силуэт человека.

Видимо, мы своим визитом лишь спугнули их, и таинственные люди стали более тщательно маскировать своё присутствие.

Ольга увлеклась вязанием. Благодаря нашим усилиям, удалось достать в изобилие разных ниток, и вскоре Раиса Георгиевна примерила новые шерстяные носки. Далее в очереди на носки и шарф стоял я.

Ира продолжала удивлять нас искусной графикой, в которой по-прежнему отмечался след её душевной травмы. Элемент смерти необъяснимым образом присутствовал даже в натюрмортах, выходящих из-под её карандаша, угадывавшийся в лежащих тенях, либо в формах предметов. Я и не знал, как теперь это назвать: реализмом или всё-таки с приставкой «сюр-».

Мы же втроем с Сашей и Олегом вместе нередко застревали в мастерской. У нас там вызрел творческий коллектив по изобретению «чего бы то ни было» полезного. Плоды рационализаторского коллективного труда пока наблюдались лишь в усовершенствованной конструкции насоса, предназначенного для слива бензина из баков машин, и в помповой винтовке, плюющейся вязальными спицами. Единственное наше оружие на сей момент, кстати. Отдельно Сашка приладил спойлер на Форд. А я сконструировал себе подставку под бинокль из жалости к собственным рукам.

Одним словом, мы нормально жили до того дня, когда произошла трагедия, вернувшая нас к хаосу и, случаем, в очередной раз изменившая мою жизнь. Это было пятого октября, в день когда, наконец, утихли затянувшиеся дожди…

20
Олег. Люди из дома

– Боже… как больно! – таким мой друг нашел Олега, бесконечно шептавшего эти слова.

Октябрьским вечером мы с другом и девчонками стояли на улице, наслаждаясь ярким зрелищем кровавого заката солнца. Потягивали сухую Диоскурию, каким-то непостижимым образом, всё не оканчивавшуюся в бездонной кладовой дома. Ира пила сцеженный берёзовый сок. У Сашки кончились сигареты и он, оставив нас, вернулся в дом. Спустя пару минут, из окна раздался его призывный вопль.

Крик доносился из комнаты Скворцова. Когда мы влетели в распахнутую дверь комнаты, то увидели Олега лежащим на полу и сжимающим рукой низ живота. Вся нижняя половина его байковой рубашки была насквозь пропитана кровью, и с пальцев прижатой руки на пол, в образовавшуюся на ковре лужу падали красные капли. Ира закричала и, отвернувшись, прижалась к стене. Оля медленно опустилась на колени рядом со стонущим Олегом и закрыла руками рот.

Тем временем наш товарищ терял сознание. Кровь отошла от лица Олега, и зрачки глаз закатились. Я схватил полупустой стакан воды с комода, плеснул ей ему в лицо. Затем шлёпнул по щекам, и он захрипел.

– Держись Олег! Дорогой, держись! – я положил его голову себе на колени.

– Это конец… – он с трудом выдавил из себя хриплым голосом.

Сашка прибежал со свежей белой простыней и начал рвать её на длинные лоскуты: – Терпи, ничего не потеряно. – Мой друг кивнул мне, и я аккуратно убрал руку Олега и поднял рубашку.

– Вот чёрт! Аппендицит! – я с отвращением смотрел на открытый разрез внизу живота, сквозь который были видны склизкие внутренности. Кровь с биением сердца толчками выплескивалась из раны.

Саша приложил плотный тампон и стал обматывать ленту простыни вокруг торса Олега. Тот дёрнулся в моих руках и снова потерял сознание. Покончив с перевязкой, мой друг выпроводил из комнаты свою сестру и, вернувшись, стал медленно стягивать с истекающего кровью Олега штаны. Я снял рубашку. Сантиметр за сантиметром мы тщательно обследовали тело в поисках других очагов кровотечения. Пока всё было чисто, за исключением образовывающейся гематомы на правом плече.

– Он потерял слишком много крови, – я продолжал держать Олега за голову. – Чтобы его спасти, нужно переливание. Скоро начнется обескровливание конечностей.

– Здесь нужна операция. Задеты внутренности. Он умрёт от шока, – Сашка отполз подальше от дышащего с присвистом Олега.

– Сейчас, как у большинства по всему телу пойдёт кровь. Мы бессильны… Забудь.

Ольга застонала, жалобно глядя на нас: – Ребята, сделайте что-нибудь. Пожалуйста-а-а, – Из её глаз полились слёзы.

Я вскочил на ноги: – Оставайтесь с ним, я сбегаю к соседям.

Выбежав на улицу, я помчался к даче Анатолия и Светланы. Пробегая мимо открытой двери в спальню Раисы Георгиевны, я мог поклясться, что слышал её глухой смех.

Соседи оказались дома и без промедления откликнулись на призыв о помощи. Не задавая лишних вопросов и наспех одевшись, они вернулись со мной в дом.

Тампон, приложенный Сашкой, уже полностью пропитался вытекающей кровью. Светлана свернула новый и сама же поменяла его. Преисполненный сперва благих намерений Анатолий при виде крови определил себя в углу комнаты и готов был откликнуться, но лишь на отстоящие от больного на расстоянии выстрела поручения.

Увы, среди нас не было врачей. Никто не знал, что можно предпринять для облегчения участи Олега. Ещё час назад, выглядевший жизнерадостным и беспечным, он умирал на наших глазах, и мы терзались от бессилья. Тут в мою голову пришла шальная мысль.

– Сашка заводи машину. Толя, помоги мне спустить его вниз, – я опустился рядом с телом Олега и накрыл его пледом.

Не проронив ни слова, ребята подчинились указаниям, и только Ольга тихо спросила: – Андрюш, что ты придумал?

– Не волнуйся. Я хочу попытаться… хочу отвезти его к кирпичному дому. Всё равно другого выхода нет. Вдруг нам повезёт, и там окажутся близкие к медицине люди? Здесь мы его потеряем, не о чем и говорить, – я посмотрел ей глаза и, едва сдерживавшая слезы отчаянья, Оля одобрительно кивнула.

Мы с Анатолием подняли тело Олега на руках и понесли вниз на улицу. Сашка завёл Форд и, стоя подле машины, ждал нас.

Положив Петровича на заднее сидение, я ткнул пальцем в направлении другого берега: – Сейчас мы отвезём его за реку в дом, о котором Саша знает. Что из этого выйдет, неизвестно. Очень надеюсь, что получим помощь. Но не факт, что двери откроются. Можем даже стать сами жертвами… Мы не знаем, кто там. Поэтому, вы вправе отказаться от поездки, и я сам попытаю судьбу. Никаких обид.

Сашка сел за руль: – Ты, видимо, Филин, сам серьёзно болен, если делаешь такие предположения.

Анатолий, заколебавшись на мгновение, тоже сел рядом с моим другом: – Поехали, чего болтать!

За минуту мы домчались до дома и остановились у железной решётки. Сашка начал отчаянно жать на кнопку гудка, распугивая сонных ворон, а я выскочил из машины и полез через ворота. Дверь в дом была по-прежнему заперта. Я начал стучать по ней руками: – Открывайте! Я знаю, что вы здесь, чёрт вас возьми! Нам нужна помощь. Действительно нужна! Пришло время, слышите! У нас человек в машине умирает… Да не будьте же вы суками, мать вашу!

Дверь оставалась закрытой. Почерневший в ночи дом возвышался глухонемой крепостью, безразличной к любым просьбам.

Тогда с рёвом я бросился обратно к воротам: – Саня, давай монтировку. Быстрее!

Друг кинул мне через решётку металлическую штуковину, и я, подбежав к дому, с размаху врезал по окну. Стекло со звоном разлетелось, и мне еле удалось увернуться из-под града осколков. Показалось, будто дом ухнул от возмущения, и я нутром почуял, как внутри него нечто зашевелилось и вспыхнуло.

Я встал к двери и пару раз ударил по ней: – Если вы не откроете сейчас, я расколочу все окна в этой халупе!.. Да будьте же вы людьми, наконец!

И не думая отступать, я продолжал молотить по двери, когда она внезапно навстречу мне распахнулась, и оттуда вылетел человек.

Не успел я вымолвить и слова, как на горле сомкнулись железной хваткой пальцы, и бородатый мужчина повалил меня на землю: – Ну, всё. Ты меня достал!

Я захрипел и постарался скинуть его с себя, но мужик оказался крепкий и намертво пригвоздил моё тело к холодной жиже на земле. Краем глаза я видел своих друзей, замерших у машины, и недоумевал, почему они молчат. После того как стало очевидно, что у меня не осталось сил для сопротивления, бородач чуть ослабил хватку и за волосы приподнял из лужи мою голову, чтобы я смог увидеть вход в дом. На пороге стояли двое парней с ружьями наперевес, направленными в сторону Саши и Толи.

– Теперь у вас осталась минута, чтобы помолиться богу о спасении души! Потому что, если я не услышу ничего достойного моего внимания, парни в миг превратят вас в решето, – бородатый больно выкрутил запястье так, что у меня заслезились глаза:

– Начнём с тебя.

Насмерть перепуганный, я начал быстро говорить, проглатывая по ходу слова: – Мы живем здесь, напротив. Убежали из города… Слушали радио, там говорили о людях, которые против власти… Они должны… А-ай!.. Мы здесь одни. А тут была собака… Я услышал её лай. Подумал, может быть здесь скрываются люди, которых мы сами ищем, чтобы познакомиться… Я следил за до-о-о-ммм-ом… Да больно же! – Всё время пока я лепетал, пленивший меня человек держал на заломе мою руку и подворачивал её все сильнее.

Бородач ещё наклонил кисть против естественного сгиба: – Это известно. Давай по существу.

Я завыл: – Я не могу так говорить!

– А мне плевать… У тебя мало времени.

– Показалось, что вы именно те люди, которые связаны с движением против власти. Знаю, что если это и так, то вы не доверяете первым попавшимся… но мы были у вас на виду. Всё время на виду! Очевидно же, что мы простые люди. Не стукачи и не гэбэшники. Неужели не ясно?… Несколько минут назад наш друг начал «вспоминать»… одним словом, на его теле открылись раны. Он с нами… в машине. Это очень хороший человек… Никто из нас не хочет, чтобы он умер вот так… Ваш дом был нашей последней надеждой на помощь. И если вы те, о ком я думаю, помогите ради бога. Ради всего святого, помогите ему! Можете не пускать нас, клянусь, никто не вымолвит и слова о вашем доме. Но помогите… Ему очень плохо, – закончив, я прикрыл глаза, думая о том, умрём ли мы сразу или нас ещё помучат.

Неожиданно бородатый встал с меня и кивнул своим друзьям. Тот, что стоял поближе тряхнул светловолосой головой ему в ответ и пошёл к воротам.

– Эй вы! Тащите больного сюда, и поживее, – парень с ружьем отпер ворота и пропустил Сашку с Толей, бегом несущих на руках тело Олега.

Я поднялся с земли и бородач грубо подтолкнул меня ко входу в дом: – Шевели задницей!

Когда мы вошли в дом, тут же за спиной заперли металлическую дверь, спрятавшуюся за наружной деревянной. Блондин, открывавший ворота, увёл моих друзей за собой куда-то вниз. А бородач открыл дверь в комнату на первом этаже и усадил меня на стул. Я робко осмотрелся. Обстановка в комнате выглядела совершенно обыденной, без какого-либо намёка на особенное положение хозяев.

– Давай ещё раз… кто мы такие по-твоему? – бородатый сел напротив и положил на колени ружьё, уставившееся мне в пах двумя черными дырками ствола.

Я сбивчиво, но подробно рассказал ему нашу историю с того самого дня, когда сам столкнулся с эпидемией в институте. Я рассказал ему о том, как мы следили за ходом событий по телевизору, про радиопередачи, про наши вылазки в город, про своё отношение ко всему произошедшему бардаку. Выложил всё, о чём стоило бы сказать, чтобы убедить вооруженного человека в том, что не представляю для него угрозы. Говорил и наблюдал за его реакцией.

Мужчина внимательно слушал меня. Щека его время от времени подергивалась тиком, отчего правый глаз подмигивал мне. Но далеко не дружелюбно. Скорее это придавало большей колючести его взору и хищному изгибу рта. С огромным трудом я не позволял себе отвести взгляд от этого неприятного лица. Ко всему меня пугало ружьё и лежащий подле его курка толстый палец с грязным ногтем.

Выслушав до конца мою исповедь, бородатый ещё минуту, длящуюся для меня целую вечность, сканировал мой потасканный вид взглядом, а потом ответил: – Мы срисовали тебя сразу. Именно тебя. Ещё до того, как ты первый раз подобрался к дому. Я ждал неприятностей, хоть и не верил, что наберёшься наглости ломиться сюда.

Неожиданно он встал, отшагнул к окну и поставил там ружьё к стене, правда, в пределах досягаемости. Мне несказанно полегчало.

– Предупреждаю, дернешься – я разнесу твою башку, не успеешь и маму вспомнить, – добавил он.

– Как скажете.

– А что тебе ещё сказать?! Спасибо за окно?

– Мне жаль, но посмотрел бы я, что бы вы делали на нашем месте! Вы единственные люди в округе. И я знал, что сидите в доме. А окно я вам сам поменяю. Выставить стекло у соседней лачуги труда не составит. Кому оно там нужно?

– Кому оно там нужно? – передразнил меня бородач. – Ладно. Андрей, если не ошибаюсь… Не ошибаюсь?

– Нет, – я протянул ему ладонь, до сих пор ноющую от болезненного захвата. – Андрей Филиппов.