Текст книги "Иллюзия вечности"

25
Снова в городе

Разделённые сотней километров дороги с бывшим пристанищем, мы остановились на ночлежку в одной из пустовавших дач. А с рассветом снова сели в машину и направились в сторону Киевского шоссе. Моя голова гудела, и в пустом животе раздавался протяжный вой.

– Интересно, доложила ли Раиса Георгиевна военным о наших приметах? – Сашка вёл машину и, время от времени, тёр воспаленные глаза.

Мы промолчали. Ольга прикрыла нос рукой и опустила голову.

Мой друг вывел нас на шоссе к Москве. Вскоре мы пересекли окружную и въехали в первый попавшийся двор микрорайона.

Конечное место назначения располагалось в районе Перово, таким образом, нам волей неволей приходилось тащиться через половину города на глазах у военных. Рисковать не хотелось, поэтому мы решили разделиться.

Сашка вскрыл и проверил состояние двух запаркованных у тротуара машин. Когда все было готово, он с сестрой сел в Москвич 2141, а нам с Ольгой досталась старенькая Ауди 80 с помятым крылом. С интервалом в две минуты мы покинули двор.

Я старался ехать преимущественно по второстепенным дорогам. Мы несколько раз теряли ориентиры, поэтому дорога заняла вдвое больше времени. Миновали несколько патрулей и, на удачу, ни один из них даже не предпринял попытки остановить одинокую машину.

Подъезжая к старому девятиэтажному дому с номером, указанным Валерой, я заметил серый Москвич, припаркованный у обочины. Сердце радостно ёкнуло: Саша уже здесь!

К нашему удивлению в доме вполне сносно пахло. Поднявшись к квартире на третий этаж, я постучал в дверь условным стуком, знакомым ребятам. Дверь открыл мальчик лет двенадцати: – Вам кого?

– Римантас дома?

– Нет. Что ему передать? – мальчик непринужденно играл в руке с двумя металлическими шариками.

– Передайте, что приехал Филиппов Андрей с Десны.

Дверь захлопнулась. Восприняв это как должное, мы остались в коридоре. Через пару минут где-то выше послышался скрежет, открываемого замка. По лестнице застучали шаги. Я отодвинул за спину Ольгу, достал пистолет и встал к краю стены. Человек спускался по лестнице. Я напрягся.

– Филин? – вдруг раздался Сашкин голос.

– А ты кто думал? – я спрятал оружие и вышел навстречу другу.

Отметив радостным рукопожатием скорую встречу, мы все вместе поднялись на пару этажей выше. Сашка открыл дверь, и на пороге я увидел, улыбающегося Диму. Кроме него в квартире находились сестра Ира, Елена, Валера и ещё какой-то молодой парень, с постоянно дёргающимся в нервном тике глазом.

Я выпил предложенный незнакомцем стакан воды, и внутри полыхнул огонь. Спирт! Дима рассмеялся и пригласил нас к столу.

За время пока мы уплетали за обе щёки долгожданный завтрак, ребята рассказали о вчерашней схватке. Со слов Димы мы узнали, что после того как я рассказал о Раисе Георгиевне, они начали готовиться к встрече непрошеных гостей. Используя весь арсенал, ребята начинили округу радиоуправляемыми минами и разложили в планируемых точках сменное оружие. Мой звонок не застал их врасплох. Когда началась схватка, неожиданностью для оккупированной группы стало лишь наше появление. Валера расточал в наш адрес похвалы, а парень с дергающимся глазом внимательно изучал моё и Сашкино лица.

С сожалением мы узнали о смерти Александра. Пуля застала его, когда ребята уже садились в машину. Несмотря на моё не лучшее к покойному отношение, тот больше, чем все остальные заслужил добрых слов. Из повествования Димы следовало, что именно Александр принял основной удар на себя, уводя нападавших от дома и путей отхода. Именно он положил львиную долю коммандос единолично, действуя отчаянно, но в то же время хладнокровно. Безусловно, с уходом Александра организация потеряла не только надёжного товарища, но и блестящего воина. Что каждый из нас помянул минутой молчания.

Подспудно я чувствовал вину за случившееся. Несомненно, мне следовало быть более внимательным с Ольгиной матерью, зная, на что она способна и попытаться предупредить её действия.

В результате Дима подвёл печальный итог: помимо смерти друга, в минувшую ночь организация потеряла действующую лабораторию и большой склад оружия. К несчастью виноватыми в этом были мы.

После Дима представил нам Владимира, парня с нервным тиком. Именно он был их связным всё это время. Никакого Римантаса не существовало и в помине. Условное имя использовалось лишь для связи через юношу, постоянно живущего в квартире на третьем этаже. Кроме того, члены Движения время от времени останавливались в других квартирах этого дома, вроде той, в которой мы в данный момент находились.

За разговорами ребята открыто называли имена и идентифицировали прочими словами Движение. Из чего я мог заключить, что нас не накажут за допущенный промах и не сморят ядом за столом. Ответственность списали на естественную убыль войны. Что всё равно не умерило терзаний моей совести.

– Как нам быть дальше? – Сашка посмотрел на Диму.

– Вам предоставят квартиру. Вечером Володя скажет где.

– Будут какие-нибудь задачи? Вы ещё верите нам?

– Обязательно будут.

– Так вы ещё доверяете нам? Мне? – я задал вопрос, волнующий меня, пожалуй, более всего.

– Я доверяю вам и тебе в частности, Андрей, – ответил Дима.

– В допущенных ошибках виноваты все мы, но не стоит отчаиваться и клясть себя вечно. Важно, чтобы полученный нами урок пошёл впрок и в будущем никто из нас не допустил бы чего-нибудь подобного. Даже если придётся, как говорят, резать по живому… Вместе с тем, вы подтвердили собственной отвагой и делом право называть себя «своими». Право уважать вас как близких и надёжных товарищей. Это дорогого стоит. Хоть и не стоило жизни Саши. Пусть земля ему будет пухом…

– Нам с Ирой тоже, наверно, теперь придется что-то делать? – в разговор вступила Оля.

– Ещё не знаю, милая барышня. Обо всём вам скажет Володя. Теперь он будет вашим куратором, если можно так выразиться. Со мной, Валерой и Леной вы будете видеться только от случая к случаю, на общих сборах. По всем вопросам вас будет вести Владимир, – Дима снова улыбнулся. – Он хороший человек. Временами немного угрюмый, но верный соратник и настоящий профессионал в нужных для дела ситуациях. Вы сможете доверить ему все ваши проблемы и, если это будет в его силах, он обязательно поможет. Я прав? – он взглянул на молчаливого человека.

Тот, не разрушая собственного реноме, лишь кивнул.

– Когда люди собираются выступить против власти?

– Уже скоро. Счёт пошёл на недели. Осталось совсем немного.

– А в чём это будет заключаться? – Ира наивно заглянула в Димины глаза.

Тот встал и мрачно процедил сквозь зубы: – В ещё большей крови.

26
Новый дом

Вечером Владимир проводил нас до многоэтажного сталинского дома в начале Проспекта Мира. Он вручил моему другу ключи от квартиры и предупредил, что запасов оставленных в квартире хватит только на день. Уже завтра нам предстояло заботиться о себе самостоятельно.

Володя запретил даже рядом показываться с прежним Сашкиным жилищем, напоминая, что теперь каждому из нас властями гарантирована лишняя дырка в теле. Напоследок он попросил выучить наизусть его телефон и два условных пароля. Об остальном обещал позаботиться самому.

Мы оставили при себе оружие, взяли вещи и поднялись к квартире. В подъезде и этого дома трупного запаха практически не чувствовалось.

Новое просторное жилище состояло из трёх комнат, обставленных мебелью и готовых к проживанию. На пыльном торшере лежала отпечатанная записка с перечнем столовых приборов и белья. На обоях гостиной остались светлые пятна от некогда висевших на этих местах фотографий. В этой же комнате стояли телевизор и старинное фортепьяно.

– Когда-то я мечтала о том, что в своём собственном доме буду часто менять обстановку, чтобы радовать себя. Любила перемены… но не до такой же степени, – Ольга обречённо вздохнула.

– А мне нравится, – мой друг плюхнулся на диван и задрал ноги. – Кочуешь по новым местам, никаких тебе привязанностей, никакого мещанства. Красота!

– Как в гостинице, – я откинул крышку с клавиш пианино и взял мажорный аккорд. – А что делать?

Через некоторое время, мы и этот дом почувствовали своим. Мягкие постели, водопроводная вода, хоть и не часто, обеденный стол – всё необходимое мы имели. А то, чего не хватало, я и мой друг старались добывать налётами на магазины, заменившими привычные из прошлого денежные отношения. К слову, не разграбленных магазинов в Москве осталось немного. Но и во взломанных висящих и лежащих товаров хватило бы на вдвое большее количество горожан. Конечно, того комфорта и уюта, который был у нас в загородном доме, пришлось лишиться, но вместе с тем мы постоянно находились в центре событий, происходивших в столице.

А в городе, как и во всей стране, с каждым днём нарастала смута. Разбитые витрины и окна, пожары, полыхающие в домах, постоянные стычки на улицах по поводу и без – всё это стало визитной карточкой новой Москвы. Назвать установившийся уклад смело можно было одним словом – беспредел. Одни умирали, другие прибывали со всей страны на их место. Город был разграблен и по большому счёту заброшен на произвол судьбы.

Принимая активное участие в деятельности Движения, мы всё больше и больше убеждались в том, что число людей, примкнувших к рядам «протестантов», значительно превышает количество представителей рабочей (преимущественно, все-таки, «рабской») силы, нашедших своё счастье в службе государственному аппарату. Несчастные, откликнувшиеся на участившиеся призывы власти идти на службу обществу, трудились денно и нощно на оборонных предприятиях, предприятиях мед– и пищепрома и электроподстанциях, обеспечивая нужды «государственных объектов» и коммунальных служб города.

Социальные отношения групп, тем временем, лишь больше обострялись. На фоне пролетевшей новой волны заболевания участились открытые стычки протестующих с властью. То в виде подготовленных провокаций, то стихийно. Мне не дано было охватить общую картину происходящего. Однако, отмечал и не раз, что все так или иначе, обратившиеся к открытому неповиновению власти, примкнули к ставшей уже единой организации – к Движению. Оно и само охватило протестную часть, всасывая будто пылесос, одного за другим. Жаль, правда, не всегда с разбором. Доносящихся слухов о засланных врагах, а также о принятых в ряды бандитах и мародерах, истребляющих и растаскивающих ресурсы организации, более чем хватало.

Впрочем, нейтральных людей, подобных Анатолию и Свете, в России оставалось подавляющее количество. Они стремились покинуть города, ибо жить в них приходилось теперь в постоянном страхе не только заболеть, но и оказаться в центре внезапной перестрелки.

Мы работали, выполняя поручения, которые передавал Владимир. По вечерам, укрываясь в подвалах брошенных домов, мы тренировались стрельбе. Читали ставшие популярными пособия по ведению партизанской войны. Мы воспитывали в себе людей способных убивать себе подобных ради собственных же жизней. Мораль, бытующая в суждениях наших наставников, это позволяла. И мало по малу прежние ценности отмирали в наших сердцах одна за другой. Совершив убийство раз, я не межевался перед будущим выбором совершить его снова. Мы делились мыслями друг с другом и не находили отголоска божьей кары для собственных душ за содеянное. Ни днем, ни ночью мне не являлся сражённый солдат, не мерещились осколки черепа с волосами, слетевшие с его головы. И всё же мысли о том дне я гнал взашей. Мне нужно было стать чёрствым к самому факту такого божьего чуда как жизнь такого же индивидуума, как я сам.

Владимир нередко давал нам с Сашей опасные задания по перевозке грузов: с оружием ли, с химией, с медикаментами. Все это было одинаково противозаконно и каралось высшей мерой в руках власти. В каждом таком случае, мы всякий раз рисковали никогда больше не вернуться к своим домочадцам. Почувствовав реальную угрозу своему положению, военные предпочитали более не церемониться с «правонарушителями», верша скорый суд прямо на месте. Отчего на улицах города стали привычным явлением автоматные очереди. И последующий рёв стосильного мотора крытого брезентом грузовика, утилизирующего «отходы».

Раз в неделю окружные отделения Движения проводили сборы представителей, на которых обсуждались решения руководства организации и составлялись ближайшие планы деятельности. В один из четвергов Владимир пригласил нас с собой на такой сбор. Там, наконец-то, после долгой разлуки, мы встретили Дмитрия. Он сбрил бороду и коротко постригся, но я всё равно сразу узнал его среди остальных.

После собрания мы с огромным удовольствием выпили пива и обмолвились парой слов за жизнь. Дима по-прежнему занимался своим делом, оказывая оперативную помощь пострадавшим от болезни. Валера и Лена были целы и невредимы и вместе с ним продолжали работать над проблемой лечения странного феномена.

Во время сбора Владимир познакомил меня и моего друга с человеком, который курировал округ. Спортивного вида мужчина сильно пожал нам руки и заявил, что он доволен нашей работой. После, он сказал, что не прочь взять нас в свою личную группу, члены которой принимают участие в разоружении военных и террористических актах против представителей генштаба страны. Это могло явиться событием, открывающим нам двери к совсем другим, более значительным делам и событиям.

Ставшая будничной активность торопила ход времени. И вот уже бегунок настенного календаря спустился к ноябрю. Дни становились короче, а ночи всё неохотнее пускали рассвет, прорывавшийся серым маревом сквозь липкую черноту ночи. Холод сковывал голосовые связки, и, пробуждаясь, мы не находили радости наступившего дня. Растапливали себя горячим чаем с газовой плитки, смывали сон с лица и готовились прожить без большой надежды. Связанные с настоящим лишь делом, но не мечтой.

Подавленные каждый своей собственной усталостью, мы охотно делились ей с ближним, сдабривая грунт ставшей уже коллективной депрессии. Мы и смеялись как-то обречённо. Только если расшевелить эндорфины водкой, либо удачной ходкой на грани ножа, я примечал улыбку собственных глаз. Изменения происходили каждую минуту: странные для моего понимания, хоть и объяснимые. Но мог ли кто-то из нас остановить это процесс распада личности, когда он шёл в унисон с целым миром?

Я оглядывался назад, чтобы подчерпнуть оптимизма, и не мог нащупать прошлого. Какое-то всё размытое и настолько далекое. Сколько мне было лет до начала этого безумия, и сколько сейчас? Прошли часы, дни, месяцы, годы? Что же будет дальше? Что останется после всего, к чему мы стремимся уже машинально? Чистый, умудренный опытом разум восстанет из пепла на волне свершившегося, или он отомрет вовсе за неимением цели? Я сам уже не отдавал себе отчета: для чего так неистово стремлюсь продолжать эту гонку. И за чем я гонюсь: за ускользающей из пальцев жизнью или за оправданной делом быстрой смертью.

27. Дневник: 08, 09

03 ноября. 4:38 утра.

Снится ли мне всё это, или я действительно сижу с ручкой в руке у раскрытого дневника? Вопрос дня. Вернее ночи.

Мой в прошлом весьма практичный ум ныне подвергся необратимым изменениям под воздействием всего происходящего вокруг. Я воспринимаю окружающее с мнимой ясностью и действую так, как принято выглядеть в глазах своих друзей и остальных, появившихся в последнее время, многочисленных знакомых. Моделирую самого себя. Играю самого себя прежнего. Однако какой-то непонятный туман овладел моим сознанием, и часто я как бы просматриваю параллельные события в своей голове. Может это мои сны? Или, напротив, я засыпаю, чтобы жить.

Мне кажется, что мозг не отдыхает никогда. Я словно на одном дыхании круглосуточно проживаю минуты своей жизни. Очень часто я слышу в своей голове щелчки и треск, с которым лопаются сосуды в мозгу.

Казалось, обычные явления дежа-вю обретают новый ракурс. Они распространяются на все те чудачества природы, с которыми человечество сегодня имеет дело. Словно, я это уже переживал когда-то. Уму не постижимо такое представить.

Никому не говорю об этом. Сочтут ненормальным… А кто, мать их, теперь нормальный? Боюсь, что Ольга меня заметит вот таким потерянным в самом себе, и станет задавать ненужные вопросы. Она их и так задает. И я ей могу задать такие же. Да мне не нужны ее ответы. Сам все знаю… Скоро будет светать, и начнётся новый день, полный забот и неких, в прежнем, острых ощущений. А что сегодня мне эти ощущения? Это обыденность. Скорее серая, чем яркая. Никчёмная, я бы сказал точнее. Ноя должен поспать и набраться физических сил. Моральных давно как нет. Я не знаю зачем жить…

05 ноября.

Уже два дня как мы участвуем в террористических актах в городе. На сборе Володя познакомил нас с Кавериным, главным человеком среди активистов нашего районного (или окружного – не искушён в вопросах территориального деления Движения) комитета борцов. Это очень своеобразный человек! Все не решаюсь спросить об его прошлом… Не удивлюсь, если ранее он был судим. И не раз.

Поначалу показалось, что Каверин вполне приличный мужик. Говорил четко, ясно и, главное, всегда по делу. Однако его глаза… Конечно! Почему я не придал этому значение сразу? Холодные, блестящие какой-то не стихающей внутренней яростью. Сегодня мне уже всё ясно – он просто сумасшедший. Всего лишь умело маскирующийся ненормальный псих, охваченный жаждой жестокости и разрушений. Некрофил чёртов!

И в группе его такие же маньяки. Может, в прошлом нормальные люди, но теперь точно профессиональные убийцы. Сдуру мы подписались в участии совместно с группой Каверина в налётах на военных и правительственные эскорты, изредка появляющиеся в городе. При этом надо отметить, что «Босс» почти всегда знает, когда, кто и где появится. Видимо, агентурная работа приносит свои весомые плоды.

И посмотри, Господи, в чём состоит наша работа. Мы совместно должны забирать оружие у солдат, по возможности склоняя их к дезертирству. Для этого в группе есть психолог. Все работают в масках, и поэтому нет нужды убирать тех, кто не поддаётся на уговоры: вернувшимся без оружия в часть солдатам грозит суровое наказание, мы же даем им свободу. Но… всё это так красиво выглядит только на словах.

На самом же деле… Со слов членов группы и, пару раз поучаствовав самостоятельно, мы убедились, что ни о какой гуманности речи не может и быть. Первый раз мы прижали к стене четырёх солдат, которые без шума и гама самостоятельно отдали нам свои автоматы, лишь бы их не трогали. Но это был явно не их день. С нами выехал Каверин лично. Этот монстр собственноручно убил всех четверых. Причем убил с удовольствием без единого выстрела (патроны сберег, как он мне потом сказал). Господи, он глаза им выковыривал ножом! Я просто не мог на это смотреть. Зато смотрел и улыбался наш, так называемый, психолог.

Вчера мы взяли грузовик. Слава богу, уже без Каверина. И что бы вы думали? Один из его подонков расстрелял в упор водителя. Зачем?!!!.. Что это личная месть, или метод устрашения, в расчете на то, что зверства дойдут до слуха остальных? Мне кажется, что ни одно, ни другое и ни третье. Просто ему очень захотелось убить. Такая вот маленькая невинная прихоть! Теперь и мы понимаем, что при выполнении каждого задания придётся убивать. Пока всего лишь наблюдать за тем, как это делают другие, а потом практиковаться самим. Доказывать свою состоятельность, будь они прокляты.

Думаю, что с такими людьми, как Каверин и поклонники его таланта, Движению по плечу любая разборка. Каждый из этих боевиков готов лезть на баррикады с голыми руками и зубами рвать глотки солдат. Только вот парадокс: мы вроде как сражаемся за жизнь и её спасение, а, вместе с тем, люди из боевых бригад рвутся убивать и проливать драгоценную ныне кровь.

Сейчас размышляю о своём отношении к этому: да всё это дико, да несправедливо и слишком жестоко, но… стреляя у реки в неизвестного мне десантника и, видя, как разрывается его голова, я тоже, чёрт возьми, получил необъяснимое удовольствие. Ведь попал! И верю, что запросто готов стрелять в людей, которые будут угрожать моей жизни или жизни моих друзей. Так к чему мы все идём? Ради чего в Движение пришли такие люди, как Каверин?

И, если его держат за начальника, то, что же за чудовища стоят у самого верха?

Ну и, наконец, самое главное! Водитель Каверина. Я впервые увидел его. Это же тот ублюдок, который стрелял по нашим с Сашкой окнам квартиры в ночи. Это тот, который преследовал нас на минивэне на Люсиновской. Это убийца на закорках у своего кумира. Так не ради ли забавы Каверина они приговорили тогда парня, чтобы забрать девчонку? И этим людям мы помогаем???

Сашка говорит, что все образуется, что Каверин и его прихвостни просто случайность. Ведь есть же Дима, Валера и другие!

Не знаю, что и сказать… Хотелось бы верить другу, но на чём основывать доверие? Боже, мы не можем это прекратить, так сделай так, чтобы уже скорее всё, так или иначе, разрешилось! Я жду этого. Остаюсь в обойме всех этих людей. Хоть и нет для того причины. А всё же не могу уйти. Ты сам знаешь ответ почему. Значит это моя судьба.