Текст книги "Иллюзия вечности"

Разделавшись на скорую руку с одной комнатой, я пошёл в маленькую, где лежала девочка. Она спала. Я просто открыл окно и не стал её трогать.

Устроенный сквозняк несколько развеял отвратительный запах, но, тем не менее, долго находиться в этой квартире было нельзя. Меня очень тревожило состояние девочки. Кровь на теле её матери уже успела основательно засохнуть. И я предполагал, что смерть наступила пару дней назад. От одной мысли о том, что бедный ребенок мог всё это время провести в компании окоченевшего трупа, у меня начинали дрожать не только руки.

Я вышел на балкон, опёрся руками на металлические перила и, зажмурив глаза, пожелал всем нам спастись. Сегодня, завтра, послезавтра, навсегда. Спастись, не потеряв при этом человеческий облик и сохранив рассудок. Чуда не произойдет. Я это знал. И дай нам Бог не рассыпаться в прах раньше положенного срока. А сейчас, как минимум, дай нам возможность унести поскорее ноги из этого страшного дома…

Глубоко вдохнув полной грудью свежего воздуха, я открыл глаза. Солнце, находившееся в зените, резануло лучами по роговице зрачков. Я шагнул обратно в квартиру.

– Саша!.. Стаф, ты где?

Без ответа. Я пошёл в кухню и застал друга всё в той же позе – застывшего в окне.

– Давай, дружище. Возвращайся. Мне без тебя не справиться. Знаю, что тяжело, но надо собраться. Мы перетерпим это, а потом оно забудется, слышишь?

Я потянул его за плечо, но Саша и сам уже выпрямлялся.

– Что нужно делать?

– Найди фонарь, свечку, что угодно, и тащи сестру в ванную. Знаю, что это тяжело, но ты должен это сделать. С нее нужно смыть всю эту гр… В общем, умыть её. Может она в чувства придёт, но на многое не рассчитывай… И ещё. Если почувствуешь, что не можешь справиться – зови. Помогу. Смотри не доведи себя до ручки. Ты мне, нам нужен. Эти испытания… Они любого доконают. Но мы справимся. Веришь мне?… Веришь?

Он кивнул. При словах о том, что ему надо помыть сестру Сашка побледнел. Но я не сомневался, что у него получится.

– Это твоя работа, Саш. У тебя получится.

Он кашлянул и снова кивнул головой: – Да.

– Хорошо. Я пока найду, во что её одеть.

– Угу, – Сашка буркнул под нос и переступил порог комнаты, в которой лежала его сестра…

Все вышло не так уж и плохо. Мой друг помыл свою сестру. Та кричала. Раздавались стуки из ванной. Саша матерился от отчаянья. Я всё слышал. Слышал, но не вмешивался.

Тем временем я разворошил Ирин шкаф и отобрал на своё усмотрение подходящую одежду. Осмотрев ещё раз квартиру, я не нашел ничего стоящего, чтобы забрать с собой. Полагая, что личные вещи из родного дома будут связывать девчонку со страшными воспоминаниями, я отказался от каких бы то ни было памятных «сувениров».

Уже на пороге, обнимая чистую и одетую сестру, Сашка обернулся ко мне: – Мы так и оставим её здесь? – Он посмотрел на дверь большой комнаты.

– Да. Мне кажется, это лучшее, что мы можем сейчас сделать. Постарайся не думать об этом. В данный момент гораздо важнее она, – я кивнул на Иру.

На улице Сашина сестра прижалась к его груди и стала прятать лицо в свитер. Мы медленно двинулись к своему дому. Широким проспектом. Навстречу время от времени шли люди. Иногда проезжали автомобили. Мне показалось, всё это могло послужить началом терапии для девчонки. Её возврату в мир живых.

Сам же я, словно назло, бессознательно акцентировался на других объектах. Сущая нелепица. Обычная для городского жителя наружная реклама. Которую в обычной жизни не замечаешь, как листья деревьев. А тут заметил один баннер и пошло-поехало – навязчиво стало бросаться в глаза всё подряд. Почти издевательского содержания: «ВКЛЮЧИ СВОЮ ЭНЕРГИЮ», «УПРАВЛЯЙ ВСЕМ МИРОМ», «НАЧНИ ЖИТЬ ЗАНОВО», «МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ», «ОТКРОЙСЯ НОВОМУ», «НАСЛАЖДАЙСЯ» и так далее. Кто-то должен уничтожить всё это. Пока мы все не сошли с ума окончательно.

Вскоре Ира устала настолько, что не могла больше идти самостоятельно. Нам пришлось поочередно нести её на руках.

С остановками в пути, истекающие потом, мы дотащили девочку до квартиры, положили на диван и сами рухнули рядом.

Придя в себя, я поднялся и оставил их одних. Впереди ещё оставалось полдня и не хотелось терять время.

Вновь поезд метро домчал меня до своего района. Я купил продуктов для соседа Скворцова и пошёл к дому. У дверей универмага мне улыбнулся знакомый по прошлому визиту милиционер. Узнал меня. От этого неожиданно потеплело на душе. Предвижу, что скоро нас останется так мало, что мы будем знать почти всех живых в лицо.

Я остановился на минуту, не доходя до подъезда. Повинуясь внезапно возникшему чувству, стал обводить взором родной район. В память перемещались все окружающие меня здания, машины, площадки, деревья. Я оглядел свой многоэтажный дом снизу до самой крыши. Словно крепость он возвышался надо мной, своей железобетонной твердью заверяя: моя плоть незыблема, я сохраню ваши артефакты и переварю останки, но моя жизнь стремится в вечность в отличие от тех, кто сотворил меня. В один миг я ощутил, что он перестал мне быть домом, в том понимании, которое сохранилось из прошлого. Тем, что манило теплом и уютом. Тем, где стены грели душу и сердце. Ныне он, и подобные ему, громадины нависали серой безликой массой сверху и давили какой-то безнадёжностью. Пока нас было много, эти ульи шумели, наполняя каждый метр жизнью, светом, будущим. Теперь дома – просто опустевшие памятники истории. Огромные, неприглядные, холодные. Наполненные запахами разложения своих прежних владельцев и грязью. В первый раз я задумался о том, что будет лучше, если мы уйдём из этих погребальных пирамид, пока они не превратили наш разум в труху.

Я поднялся на второй этаж и стукнул кулаком по двери соседа. Приложил ухо: тишина. Стукнул ещё раз, потом ещё. Ответа не было. Тогда я нажал на дверную ручку и, чуть скрипнув, дверь открылась.

– Олег Петрович, вы здесь? – я нарочито громко позвал с порога хозяина. – Олег Петрович?!

Сосед нашёлся в комнате. Он, похрапывая во сне, лежал на софе. Рядом стоял журнальный столик с почти пустой бутылкой коньяка и коробка шоколадных конфет. Я поставил пакеты с продуктами на пол и подошел к Скворцову.

– Эй, – мне пришлось потрясти его за плечо. – Вставайте.

Олег Петрович громогласно всхрапнул и приоткрыл один глаз. От него сильно несло перегаром. Со второй попытки соседу удалось приподнять собственное тело над скомканной подушкой. Затуманенный взгляд красноречиво свидетельствовал о бурном возлиянии намедни.

– Олег Петрович, я завёз вам продукты. Вижу, что вы в порядке… – я кашлянул в кулак, скрыв невольную улыбку. – Хотел заехать к вам вместе с другом, но возникли обстоятельства… Одним словом, мне нужно спешить по делам, а для вас, на всякий случай, я оставляю номер телефона нашей квартиры. – На шифоньере я нашёл карандаш и на клочке бумаги начеркал номер.

– Андрюша… – Олег Петрович, медленно приходя в себя, захрипел и протянул руку.

– Вот, – я быстро воткнул ему в пальцы бумажку с телефоном и отошел подальше.

– Подожди, ты куда?! – он попытался подняться с софы, но чуть не грохнулся на пол. – Я, по-моему, перебрал немного. – Он сдавил голову руками и скорчился в гримасе боли. – Останься. Я приведу себя в порядок, и мы посидим вместе.

– Нет. Я не могу. У меня еще много дел. Поверьте, это очень важно.

– Что… ещё сейчас может быть важным?

– Да есть кое-что. Послушайте, мы тут с другом некой идеей озаботились. Она логична в нынешних обстоятельствах. Хотим собрать одну, как бы это сказать… команду, чтобы держаться вместе. Хотел предложить и вам присоединиться к нам. По-моему вы этого хотели? Всё это произойдет, наверно, не сегодня и не завтра, но если вы сможете, то позвоните и услышите либо меня, либо Астафьева Александра. Там разберёмся, что делать… А сейчас, простите меня, но я должен идти. – Я протянул ему руку для рукопожатия.

– Жаль… – он взял мою ладонь. – Вы, Андрей, не обращайте внимания на это, – сосед кивнул на бутылку. – Это с тоски. Я не… алкоголик. Ну, вы понимаете?! Я позвоню вам. Спасибо, что зашли ко мне. Я сразу понял, что вы хороший человек. До встречи, Андрюша. – Он отпустил мою руку и откинулся обратно на софу.

Уже в дверях меня догнал его крик: – И не закрывайте дверь! Так мне будет спокойнее.

Я оставил всё как он просил.

С одним делом было покончено. Теперь предстояло добраться до дома Ольги. Предупреждать ее по телефону о визите я не собирался. Так будет проще.

На часах около пяти. Если повезет – успею обратно к Саше еще затемно. Надеюсь, что не один.

Ольгин, некогда элитный дом, встретил меня распахнутыми въездными воротами. Былой охраны и след простыл. Чёрным зёвом, вывалив часть содержимого наружу, на меня уставилась свёрнутая к земле урна. Будто охранная пушка. Карусель-колесо на детской площадке, покоясь на оси, лежало ободом в песке.

Я прошёл в подъезд и поднялся к обитой бардовой кожей знакомой двери. Постучав в дверь, я услышал голоса. Щёлкнул замок, дверь распахнулась и на пороге меня встретила Олина мама.

Она стояла, опираясь на элегантную трость из красного дерева. Волосы на затылке стянуты в тугой пучок. На лице под толстым слоем тонального крема предательски выделялись пластыри телесного цвета. На носу огромные очки с затемнёнными стеклами. Шею и плечи женщины укрывал большой шёлковый платок, а тело было облачено в брючный костюм красивого сиреневого оттенка. Несмотря на тщательный макияж, было очевидно, что она серьёзно больна. Но при всём том эта женщина осталась верна правилам хорошего тона во внешности и ценой невероятных усилий (только ли своих?) сохраняла прежний лоск. Я даже испытал мимолетный приступ восхищения таким рвением.

Увлёкшись созерцанием мамы, я не сразу заметил, как из-за её плеча выглянула Оля. Она нарушила минуту молчания изумленным возгласом: – Андрей! Как ты здесь оказался?

– Я пришел к тебе, – у меня чуть не вырвалось «за тобой». – Волновался за тебя… и за вас, – я чуть кивнул мамаше. – Вот и пришел, не дожидаясь приглашения.

– Господи, как это здорово! – она улыбнулась, и от этой реакции у меня словно зашевелились за спиной крылья.

Захотелось прыгнуть к ней и прижать к своей груди, но между нами китайской стеной застыла её мать. Я стоял у порога, пока она рентгеном, скрытых очками, глаз просвечивала меня сантиметр за сантиметром. Крылья убрались назад. Зато ожил желудок и протяжно простонал внутри.

Прошла, по меньшей мере, целая эпоха, покуда мама не выдавила из себя: – Андрей, мы очень рады вас видеть в нашем доме.

Я послал ей мысленный толчок: – «Тогда свали с порога и дай мне подойти к своей дочери», но растянулся в услужливой улыбке: – Я очень рад вас видеть в добром здравии, Раиса Георгиевна.

Она усмехнулась: – Какое уж тут здравие в теперешние то дни. Однако, я справляюсь и, думаю, ещё не скоро сдамся. – Последние слова прозвучали скорее как предупреждение внешнему миру в моем лице.

– Конечно, конечно. Вы ещё нас всех переживете.

– Не язвите, молодой человек. Сатира – не ваше амплуа.

– Да что вы?! Как можно, – я прикусил губу, чтобы не ляпнуть сгоряча много всего того, что вряд ли позабавило бы её. – Так я могу войти?

– Пожалуйста. – Не сводя взгляда с моего лица, она нехотя отшагнула от двери.

Я впрыгнул в дверной проем и схватил Ольгу за руку. Мамашин лоб нахмурился.

– Оля, ты нигде не задета этой… болезнью?

– Нет! Пока нет. Вот маме нездоровится… Но всё не так страшно! Приезжал мамин друг, Евгений Александрович, он врач. Осмотрел её, и сказал, что это не тяжёлый случай. Научил нас, что нужно делать, и мы вместе боремся. Евгений Александрович помог с лекарствами, так что пока хватает всего… Правда уже два дня как он не был у нас, – Ольга посмотрела на мать. – Не знаем, что с ним. Ну а так все в порядке. Как ты?

– Я, как видишь, прекрасно. Ничего не болит. Тьфу, тьфу, тьфу, – лишь стоило мне изобразить плевки, мать Оли театральным жестом запрокинула голову и хрюкнула что-то под нос. Мы стояли в прихожей под её присмотром, и я не сомневался, что она ни на мгновение не оставит нас одних.

– Хорошо, что ты пришел, – Ольга протянула так ласково, что я был тронут до глубины души.

Для такого свидания мне не нужны были лишние свидетели. Ольгу, похоже, не смущало присутствие матери в качестве надзирателя. Но я то знал, что хотя она никогда не подаст виду, сама уже обалдела от собственной матери за время вынужденной изоляции. Любой здравомыслящий человек соскочил бы с катушек с этой женщиной.

– Может, выйдем на улицу? Пройдемся немного?… Вам в магазин не нужно? Давай вместе сходим, я помогу? – я с надеждой смотрел на Ольгу.

– Давай. Я не против, – она повернулась к матери. – Мам, мы прогуляемся, хорошо?

– М-м-м… Не думаю, что это уместная идея. – Раиса Георгиевна явно придерживалась других планов. – На улице сейчас опасно. Любой мерзавец может теперь свободно творить всё, что в голову взбредет.

– Можете на меня положиться. Мы с Олей просто прогуляемся. Подышим свежим воздухом, понимаете?!

– Понимаю, юноша, но моя дочь останется дома.

– Сейчас на улицах больше ментов… – я поперхнулся. – Простите, милиционеров и военных, чем простых людей. Сейчас никому дела нет до разбоя, всех интересует только возможность жить. Обещаю вам, что через пару часов я приведу Олю обратно, целую и невредимую.

– Вы можете обещать всё, что угодно, но у меня другое мнение. Военные, вырвавшиеся в город, всегда были падки на молодых девиц. Я не хочу, чтобы моя дочь пошла по казармам. – Мамаша подбоченилась и заняла оборону, прислонившись спиной к закрытой двери. – Вы можете поручиться за них? Предоставить сто процентные гарантии безопасности моей дочери? Единственного, между прочим, существа, имеющего для меня ценность на свете. Ну что же вы молчите?

– Мама, не говори ерунды, – Ольга встряла в разговор, задетая оскорбительным предположением матери.

– С вашей дочерью буду я. И я уверяю вас, что пока буду жив, к ней не прикоснется пальцем ни один подонок.

– Так значит, вы будете сперва мёртв, а она пойдет следом! Мне от этого не легче. И вот что – мы не дискутируем с вами. Здесь нечего обсуждать.

– Я лишь…

– Послушайте, этот разговор, что бесконечно будет продолжаться? Что вы со мной пререкаетесь? Вы ещё глупее, чем кажетесь. Я не отпущу с тобой дочь, ясно?! Кто ты такой вообще? Свалился как снег на голову. Вспомнил былое… – она повернулась к Ольге. – Оленька, проводи своего приятеля за дверь. Ты его год не видела, и ничего от этого не теряла.

– Мама! – Ольга вскипела.

– Что мама? Я всю жизнь тебе мама и хочу, чтобы ты это не забывала!.. Чем этот тип занимался всё это время? Что ты так засобиралась вдруг с ним? – Она согнулась и схватила дочь за подбородок. – Может, он наркоман, ты не думала? Или хочешь тоже развлечься сполна, а? А потом изнасилуют тебя дурочку в подъезде, а ты и будешь рада. На кой чёрт он тебе нужен? Никуда не пойдешь. А ты убирайся отсюда, пока я милицию не позвала, – мамаша отвалилась от двери и распахнула её для меня. – Вон!

– Мама, что ты говоришь? – Ольга схватилась руками за голову. – Ты в своем уме? Это же Андрей!

Я взял Олю за руку: – Разве ты не видишь, что с ней бесполезно разговаривать. Ей вообще наплевать на твоё мнение. Она просто хочет замуровать здесь тебя до своей смерти, а ты её будешь обслуживать… Именно обслуживать! – я повернулся к её матери.

– Вы ведь всегда думали только о себе, не так ли? Никогда не заботились о том, что волнует вашу дочь, мечтая только о том, чтобы устроить свою жизнь за её счет! – Я топнул ногой на мамашу, и та вздрогнула от неожиданности. Проявленная мной настойчивость стала для неё неприятным сюрпризом. – Пойдем отсюда вместе, – не отпуская Олину руку, я потащил её за собой наружу.

– Убивают! – Раиса Георгиевна вдруг завопила, словно её режут, и резво прыгнула в дверной проем. – Насилуют, помогите! – С её шеи съехал платок, обнажив открывшуюся рану под подбородком. Она смахнула с лица очки и тогда предстала во всей красе. Нечто дьявольское было в том, как она, расставив ноги, встряла в двери. По шее заструилась кровь. Прядь волос упала, закрыв один глаз, чтобы другой засверкал с удвоенной силой. Свободной рукой она опиралась на косяк двери, а в другой покачивала тростью. Брызжа слюной, эта стерва орала на весь дом, в надежде, что примчится помощь, и меня прикончат на её глазах.

Рисковать мне не хотелось и я, потянув за собой остолбеневшую Ольгу, прорвал оборону. Я отшвырнул мать на дверь соседней квартиры и рванул к лестнице. Оля, как была в халатике и домашних тапочках, безвольной куклой засеменила за моей спиной.

Разъярённая женщина подползла на коленях к лестничному проёму и заголосила вслед: – Оля! Не оставляй меня! Я умру. Я убью себя, Оленька! Дочка!.. Ты сволочь мужская! Ты скотина! Зачем ты появился-я-я?!!!

На ходу Ольга толкнула меня в спину и, освободив руку, застыла на полпути к свободе. Я, не удержав равновесия, оступился и скатился кубарем со ступенек. Она ахнула и прижала ладони ко рту. Прилично ударившись локтём, я, презирая боль, вскочил на ноги и побежал по лестнице обратно к ней. Прижав к себе Олю, я заткнул ей уши ладонями. Сверху неслись душераздирающие вопли мамаши.

– Я не могу так! – Оля зарыдала и стала лупить меня по груди своими маленькими кулачками. – Отпусти! Я вернусь к ней! Мама! Мама! – Она стала кричать и извиваться в моих объятиях.

Услышав дочь, мать завизжала как свинья: – Убери от неё свои лапы, сволочь! Дочка, убей его!

На минуту я потерял над собой контроль и ударил Ольгу по щеке. Она отлетела к стене.

– Не слушай её! Ты должна сделать это! Если сейчас ты не уйдешь, то навсегда останешься её рабой. Эта эгоистка опасна для тебя! Сколько нам осталось ещё? – Я схватил девушку за плечи и встряхнул. – Неделя, две… сколько? Она убьёт тебя раньше. Умрет сама и похоронит тебя вместе с собой! Ты этого хочешь? Скажи, этого?! Или ты хочешь дышать свободой, любить, чёрт возьми, может уже в последний раз? Очнись, Оля. Сделай хоть раз, то чего ты хочешь сама, а не то, что требует она. Поверь мне мы придем к ней завтра и она, как ни в чем ни бывало, будет накручивать бигуди на своей голове. Твоя мама не тот человек, который убьёт себя раньше времени. Это просто слова… блеф. Ты слышишь, просто слова!

Ольга смотрела на меня ошалевшими глазами и, клянусь богом, переживала один из самых ответственных моментов в своей жизни. Злобные вопли наверху на время затихли, и это было очень кстати.

– Андрей, она моя мать, – она взглядом умоляла меня сделать выбор за неё.

– Я знаю. Конечно мать… Биологическая мать. Но психология у вас разная. И жизнь оттого разная. Очень. У тебя она своя жизнь!.. Умоляю Оля. Ты должна прожить её так, как хочешь ты, а не так, как она себе придумала. Ты должна уйти сейчас, пока ещё есть возможность, и я уверяю тебя, что с ней ничего не случится… – я брал на себя огромную ответственность за эти слова, но, что оставалось делать? – Ты позвонишь ей чуть позже и удостоверишься в том, что я прав. Пойдём. Прошу тебя… пойдём.

Она заплакала. Я обнял Ольгу и осторожно заставил сделать первый шаг вниз. Робко поддавшись, она стала медленно спускаться. Дойдя до последнего пролёта лестницы, Ольга запрокинула вверх голову и прокричала: – Мама прости меня! Я ухожу сама. Я люблю тебя, мама!

Раиса Георгиевна рычала сверху что-то нечленораздельное, растворяющееся в перестуках о пролёты лестницы и долетающее воем бессилья злобы. Но дочь её уже была свободна.

Где-то сверху послышался металлический лязг дверного замка. Не дожидаясь появления лишних свидетелей, я потянул девушку за собой.

По дороге к станции метро Оля призналась мне, что впервые за последние четыре дня вышла из дома.

– Оля, Оленька! Как же я рад, – я терзал то её плечо, то талию, прижимая к себе рукой. – Ты увидишь, это другая жизнь, но она настоящая, живая! Всякое происходит, но… Послушай! – я ударил себя по лбу, – только сегодня слышал люди говорили на улице. Сегодня будет футбольный матч! Ты представляешь, что это?! Это сейчас и футбольный матч! Постой-ка… Я взглянул на часы. Меньше чем через час уже! В Лужниках. Пойдём туда! Поедем на метро. Там будут люди. Это просто невероятно, в такое время – они рискуют всем, но выйдут биться. Скорее же!

Ольга, терзаемая внутренними противоречиями, связанными с матерью, послушной овцой готова была следовать за мной куда угодно. И вовсе не сдался ей это матч, в котором она не смыслила даже правил.

– Я и не одета, – только развела она руками.

Я скинул джинсовую куртку с плеч и одел ей: – Так лучше?

Ну, за неимением… – она подвернула рукава. – Да наплевать!

Я обожал её!

На лужнецкой набережной мы оказались больше чем через час. Устало передвигаясь после марш-броска по парковой аллее к стадиону, мы слышали шум стадиона. Такой непривычный в царившей в пустеющем городе тишине. Но такой отрадный.

Вместо системы громкоговорителей стюарты в военной форме оповещали прибывающих по мегафонам. На стадионе, насколько мне удалось узнать работали все сектора, и я потащил Ольгу за собой в любимый «А».

Как в прежние времена, нас обстучали по карманам и пропустили через неработающую рамку металлодетектора внутрь подтрибунных помещений. Народ был. И немало! Рядом с выходом на «А8» отец, склонившись, повязывал ребенку шарф «Россия». А подле их ожидала мама, держа за руку забавную девчонку лет четырех-пяти.

– Ты посмотри, – я кивнул Оле на них. – Это же просто здорово!

Никаких билетов на матч не требовалось. Играли сборные московских клубов в нейтральных формах двух разных цветов. Без электричества. Без затрат на подготовку. Без гонораров. Просто собрались и вышли те, кто смог. Не ради спортивного азарта, а вопреки витающему фатализму. И не важно, кто победит. И не важно, за кого болеть. Это вызов и всё тут. Судейская бригада в полном составе. Тренеры и запасные в отведённых для того зонах.

Народу пришло почти полстадиона. Тысяч сорок, не меньше. Кто один, кто с друзьями или родными. Объединённые интересом клубные болельщики, отказались от традиционных поношений в адрес нелюбимых игроков других команд. Своих хвалили, пели им песни. Всё как водится. Но без войны, без провокаций. На «В» колыхались красно-белые полотна. На «D» красно-синие. И символичнее всего потухшее табло без электричества. А важен ли счёт?

Матч шёл привычные два тайма. Мы пришли чуть до перерыва, и в отведённые на него пятнадцать минут имели удовольствие пообщаться с рядом сидящими. Отраднее всего, что набившие всем оскомину темы свалившейся на головы катастрофы, отступили на время. И люди, в основном окружавшие нас молодые и среднего возраста мужчины, будто дорвались до простого человеческого общения о футболе, разгуле, былых праздниках.

Ольга от души смеялась вместе со мной над рассказом парня о потерянных им некогда трусах в Москве реке после бурного празднования с друзьями победы Спартака. О том, как милицией был разогнан с берега праздничный шабаш его компании и забрана из вредности верхняя одежда. А несчастный со своим другом, спрятавшись от побоев под каменным берегом, потом добирались домой в чём мать родила. Впрочем, у его друга, как с нескрываемым восторгом рассказывал парень, трусы на заднице имелись.

Затем возобновился матч, и я всё оставшееся время не выпускал Олю из своих объятий. А она прижалась ко мне, и ничего казалось лучше не было этих минут на свете…

Со стадиона до ближайшей станции метрополитена мы шли в толпе радостных единомышленников. Травили байки с новыми знакомыми. Кричали какие-то речёвки. Было здорово! Матч закончился прогнозируемой ничьей, но достиг своей главной цели. Он вернул людям хоть на время уверенность в завтрашнем дне. Желание достичь этого дня и прожить его не напрасно.

Когда мы остались вдвоём с Олей, я старался не умолкать ни на минуту, чтобы не отпустить её мысли к оставленной матери. Я поведал ей наши с Сашей невеселые истории. Начиная с первого дня в стенах института. Рассказал о своих планах объединения с людьми, что должно было успокоить её и внушить уверенность. Наступив на горло собственным принципам, я врал Оле о том, что буду рад, если и её мать присоединится к нам. Какой же я был глупец…

За разговорами мы, наконец, добрались до Сашиного дома. Было около девяти вечера, когда мой друг отворил нам дверь. Мне он влепил с порога упрёк за то, что долго шлялся, а Ольгу с улыбкой обнял и наговорил ей комплиментов, шевельнувших во мне ревность. Наконец, мы снова были все вместе.

Ольга, с её же желания, была отправлена на кухню знакомиться с содержимым провианта. А мы ушли в комнату. Выслушивая мой приватный рассказ о поединке с Раисой Георгиевной, Саша бессовестно хихикал, наделяя время от времени мамашу такими эпитетами, услыхав которые её дочь расчленила бы моего друга кухонным ножом похлеще инквизиции. Однако, после упоминания про посещённый нами матч, эпитеты, обращенные уже непосредственно в мой адрес, достигли такого апогея, что я чуть не выкинул его в окно. Саша разозлился, что (почему-то «как обычно») о нем никто не вспомнил, и его лишили самого долгожданного события за всю его несчастную жизнь! Мол, пренебрегая самым святым, что есть на свете, мужской дружбой, я разменял Его на «легкодоступные удовольствия» и всё такое, в этом духе. Насилу угомонив друга, я оставил его в чувстве несправедливого негодования на время. Проведал Ольгу. Убедился, что она занята делом и не впала в тоску по матери. Затем вернулся к Саше.

Угомонившись, Саша рассказал о том, как ему через сопротивление удалось накормить Иру. Потом её рвало. Она плакала, но, что самое важное – Ира приходила в себя, узнала брата и смогла односложно поговорить с ним. Сашка уложил девочку в кровать, в которой она спала и сейчас.

К нам в комнату пришла Оля и накрыла на стол сочинённый ею ужин. Оставшись, разумеется, там же с нами.

Я поведал Сашке о соседе. Сказал ему, что оставил наш номер, на что мой друг саркастически усмехнулся: – Будешь, Филин, вожаком племени лишенцев. Только смотри, не потеряйся среди жаждущих помощи.

– Я понял, что мы должны собирать вокруг себя людей, Стаф. Это единственный выход из ситуации. Нам надо решить, как дальше жить, но что-то сделать мы сможем только вместе. Толпа, пришедшая сегодня на матч – это сила. Не организованная, но потенциально разрушительная для любого диктата.

– Ну а что же ты к центральному кругу то тогда не выбежал с пламенной речью? Ты меня разочаровываешь, Филин. Может там бы и разместились в Луже все вместе?! Сколько говоришь, тысяч сорок? Очень хорошо, для начала. По вечерам играли бы в футбол, пока тепло. Днём стоили бы коммунизм.

– Может, хватит, Саш?

– Ок. Шутки в сторону. Я всё понял. Мыслишь в целом правильно. Только не надо приводить всех подряд, я прошу. Помнишь, что случилось с тем, кто змею на груди пригрел?

– А я и не привожу всех подряд. У нас будут только свои.

– Ну конечно, конечно… В доску свои. Продавщица, например, из универмага. Обгадила нас, чуть ли не матом, а мы ей и рады. Своя? Конечно же, своя. Неизвестная личность – сосед. Даже домой к себе тебя позвал. Куда как ни свой? Ещё как свой. Человеколюб! Когда он тебе в штаны полезет, потому что «глупо было бы следовать предрассудкам в такое тяжелое время. Давайте жить дружно, ребята»?! – Сашка изобразил вымышленный баритон соседа и расхохотался. – Ты конечно ответишь: «Своим вход разрешен. Пожалуй, любезный друг сосед, в мою интимную обитель!» – Саша ухахатывался сам над своими же шутками.

– Он не полезет. Ты его даже не видел, а уже поливаешь! По-твоему то что делать? Все, блин, любят рассуждать, как надо бы поступить, только никто ни черта не делает. – Я встал и прошелся по комнате.

– Андрей, тише, там же девочка спит, – Ольга одёрнула меня, когда я повысил голос.

– Извини, – я тут же перешёл на шёпот и сел рядом с ней. – Скажи ему. Пусть тогда он решает, что делать.

– Ладно. Успокойся… Просто не решай один. И хотя бы советуйся со мной, прежде чем зовешь людей в мой дом. Филин, я с тобой, но ты же понимаешь.

– Понимаю, понимаю. – Гнев сошел на нет, чему немало поспособствовало присутствие Ольги, и я пожал ему руку. – Может ещё и не позвонит никто…

Как бы то ни было, у нас появилась ещё одна забота. Ольгина мать. И если мы пока не говорили об этом, то исключительно деликатничая от непонимания что делать. Очевидно, что Оле следовало позвонить матери, невзирая на свой собственный страх перед ней.

Я встал и принёс к столику телефонный аппарат, разматывая до предела тонкий шнур. Поставил его перед Олей. Она подняла глаза и согласно кивнула. Саша встал с дивана и отправился за мной на кухню.

Прошло более десяти минут прежде, чем Ольга присоединилась к нам на кухне. Мы лишь слышали, как она сказала маме спокойной ночи напоследок.

– Ну как? – я не смотрел ей в глаза.

– Она сказала, что ждёт меня домой.

– Ясно.

– Сказала, что терпеть тебя не может и переживает за меня.

– Ну, это не новость, – Сашка, откинувшись к стене, закурил.

– Ещё она просила передать тебе, что если со мной что-нибудь случится, она тебя из-под земли достанет. – Ольга, грустно улыбнувшись, посмотрела на меня. – Она сказала, что ей без меня плохо, и она будет ждать меня в любое время.

– Оль, пойми, как бы я к ней не относился это твоя мама и мне её жаль, но…

– Да не о чем здесь говорить, Андрей, – она перебила. – Повторяю, я ни о чём не жалею. Что сделано, то сделано.

– Вот это по-нашему! – Сашка одобрительно кивнул.

– … я ведь не сказала ей, где мы. Её уже не переделаешь. Она просто такой человек. И как ты верно заметил – она моя мать. Я люблю её такой, какая она есть. В ней много всего этого… – Оля покрутила пальцем у лба. – Я просто привыкла к тому. – Она повернулась к Сашке. – Астафьев, а ты кончай улыбаться и дай сигарету. И есть тут у вас чего-нибудь выпить?

– Сей момент, сударыня, – Сашка дал ей прикурить и умчался в комнату.

Мы остались одни. Я смотрел на Олю. На её длинные рыжие волосы. Грустные и прекрасные глаза. Милый подбородок. Она элегантно курила, медленно выпуская струйки сизого дымка. Я не смог удержаться и обнял её.

– Не сейчас, Андрей. Не сейчас. – Она тихонько отодвинулась от меня.

– Извини. Понимаю… – вроде бы мой голос не дрогнул. – Пойду, взгляну как там Ира.

Она кивнула, и я пошёл. Ира спала. Я заглянул к Саше, тот достал со шкафа пыльный поднос и протирал его занавеской.

– Слушай, ты своим-то кому-нибудь звонил? – Я свернул голову появившейся на столике бутылке водки и встал рядом.

– Звонил, но никто не отвечает. И, знаешь… меня это не колышит. Пока, наверно… – Он пожал плечами, и я не задавал больше вопросов.

Мы быстро прибрали грязную посуду. Саша сервировал рюмками нашу трапезную, и Олю позвали в комнату.