Текст книги "Когда мы потерялись в Стране снов"

Глава 55

Я снова вскакиваю на ноги и повышаю голос. Мола даже не вздрагивает, но не сводит с меня пристального взгляда, когда я говорю:

– Но это неправда! Это отдельные вещи! У человека… у человека может происходить всякое в голове и одновременно – здесь, в реальном мире! – Я топаю ногой и ударяю кулаком по столу, подчёркивая свои слова. – Они не могут… не могут пересекаться друг с другом, разве нет? Разве нет?

Мола безмятежно улыбается, и на этот раз выводит меня из себя.

– Хватит улыбаться! – говорю я. – Это не смешно. Можно медитировать, можно видеть сны, можно делать что угодно, но это никак не должно влиять на жизнь.

Мола говорит:

– А как же запястья твоего брата? Боль у тебя в руке, Малкольм? Твоё… а-а… представление вчера в школе? О да, я об этом слышала. Это всё реально или было только у тебя в голове?

Я умолкаю и вздыхаю, а потом плюхаюсь обратно на деревянное сиденье. Я потираю предплечье, вспоминая отметины от крокодильих зубов. Долгое время никто ничего не говорит. В конце концов я бормочу:

– Я просто не знаю, что делать.

– Ещё немного чаю поможет нам думать. Сьюзен, будь хорошей девочкой. Малкольм, убери со стола. И какое-то время давайте ничего не говорить. Полная тишина.

Наверное, от того, что я чем-то занимаю руки в полном молчании, в голове у меня проясняется. Знакомые действия: собрать чашки и тарелки, унести их на скудно обставленную, чистенькую кухню, не говоря и не слыша ни слова. Я нахожу полотенце и вытираю стол, пока Сьюзен кипятит чайник. Я ставлю чистые чашки на поднос, потом загружаю посудомойку. От этого мне становится лучше.

На стене кухни висит фотография красивого мужчины с блестящими чёрными волосами, прямо как у Сьюзен. Мола видит, что я на неё смотрю.

– Мой сын, – поясняет она.

– Папа Сьюзен? – Она кивает, и я выхожу следом за ней обратно в сад. Она устраивается на подушечке, положив её на скамейку. Я не могу сидеть.

– Он в тюрьме, – говорит Мола таким обыденным тоном, каким могла бы сказать: «Он пошёл в магазин».

– Да, Сьюзен говорила, эм… – Я не знаю, что сказать. Что вообще говорят в таких ситуациях?

Тут приходит Сьюзен, неся нагруженный поднос. Мола смотрит на него и издаёт одобрительный гортанный звук.

– Я решила, что тебе не понравится po-cha, Малки, – говорит Сьюзен, – так что принесла тебе обычный чай. – Она видит, что мне как-то неловко. – Po-cha – это тибетский чай.

– Лучший чай! Все его любят, – встревает Мола. – Он из чайных листьев и…

Я уже узнаю запах.

– Ячьего масла?

Мола расплывается в улыбке.

– Умный мальчик!

– Но к нему надо привыкнуть, – добавляет Сьюзен.

– Чепуха! Я пью его с самого детства!

– Тибетский чай, – говорит Сьюзен, – готовят так: кипятят чайные листья, а потом добавляют ячье масло и соль. Он… необычный. Мне он нравится!

Мола сияет.

– Видишь? Хорошая девочка, Сьюзен! – Она делает глоток масляного чая. – Эту козлиную мочу Малкольм пить не будет. – Она хватает чай, который Сьюзен налила мне, и выплёскивает его в траву за своей спиной, а потом спрашивает: – Малкольм? Сонный мальчик? Ты в порядке? – Она вручает мне чашку и говорит: – Пей. Это вкусно.

Я неуверенно подношу чашечку ко рту и замираю. На меня нахлынуло какое-то чувство – будто туча набежала на солнце.

Я таращусь на свою чашку, вдыхая странный запах и моргая.

– Я… Я… – Я обнаруживаю, что мне трудно говорить. Я смотрю на Сьюзен. – Сьюзен… я сплю? Прямо сейчас?

Глава 56

– Малки! Зачем ты сейчас об этом спросил? Нет. Нет, ты точно не спишь! – в голосе Сьюзен слышится тревога.

Странное чувство пропадает так же быстро, как возникло.

– Прости… меня просто немножко… флешбэкнуло. – Я решительно трясу головой. Чтобы окончательно убедиться, я смотрю на часы на телефоне. Всё нормально. – Взлететь, – говорю я себе. Я не взлетаю. Я облегчённо выдыхаю.

У меня в голове будто щёлкнули выключателем.

Я что-то услышал? Что-то увидел?

Нет. Я почувствовал запах чая!

– Я уже в порядке, – говорю я, и это правда. Я действительно чувствую себя нормально, но некоторое время говорить мне не хочется. Я смотрю на Сьюзен и Молу – они обе сидят, полуприкрыв глаза, будто наслаждаются тишиной в той же мере, что и я. Я отпиваю глоток чая и тоже закрываю глаза.

Я слышу вопли чаек, и отдалённое гудение машин на прибрежной дороге, и тихий шелест дерева на улице, и звяканье велосипедного звонка, а где-то вдалеке – так далеко, что, может, мне это кажется – детские крики.

Есть кое-что ещё: до меня не сразу доходит, что это флажки, образующие шатёр вокруг столба в саду, трепещут на ветру, и я вспоминаю тот вечер – всего несколько недель назад, но чувство такое, что прошла целая вечность – когда впервые услышал и увидел их, а ещё познакомился с Молой.

У меня создаётся впечатление, что если бы я мог ещё сильнее отстраниться от сегодняшнего дня, я услышал бы, как плывут облака, или как пронзительно гудят солнечные лучи, или успокаивающе жужжит голубое небо, и всё снова стало бы хорошо.

Но я не могу этого сделать. Я открываю глаза и обнаруживаю, к своему смущению, что Сьюзен и Мола обе смотрят на меня. Мола улыбается и кивает.

– Добро пожаловать обратно.

– Я что-то… задумался.

– Хорошо, – говорит она. – Многим людям стоит так делать! Тишина не пуста, Малки: она полна ответов.

– Я тут подумала, – подаёт голос Сьюзен, аккуратно ставя чашку на блюдечко. – Малки. Ты думаешь, Себ каким-то образом «попал в ловушку» сна, который… который ты создал?

Я вздыхаю.

– Наверное. В смысле… можно и так сказать. Неудивительно, что мне никто не верит.

– Он может управлять сном, который ему снится?

– Не знаю, на самом деле. Немного, я думаю. Но, очевидно, недостаточно, чтобы проснуться. Что-то пошло не так.

Сьюзен смотрит на свою бабушку.

– Ты слышала о подобном, Мола? О таких общих снах?

Мола не смотрит на нас, вглядываясь куда-то вдаль так пристально, что я поворачиваю голову узнать, что она там увидела, но не вижу ничего.

Она медленно кивает.

– Я о таком слышала. У меня был лама – наставник, – который об этом рассказывал. Он точно верил, что такое возможно. Может, вера – это всё, что требуется.

Следует долгая пауза, прежде чем Сьюзен заговаривает, и я опять слышу ор чаек.

– Так… Малки… ты можешь отправиться в тот же сон?

Я обдумываю её вопрос.

– И… и что сделать?

– Что ж, ты говоришь, что твои силы уменьшаются, чем дольше ты находишься во сне?

– Да, примерно так всё и происходило.

– И в то же время возрастает реальность сна? Так что у тебя болела рука после укуса крокодила, а у Себа на запястьях появились отметины от верёвок?

– Наверное, так. Это и сейчас происходит? Я не знаю наверняка.

– Что ж, я, конечно, не знаю тоже. Но, судя по всему, происходит именно это. Разве нет?

Я вроде как киваю, но как-то не нахожусь, что сказать, и сад погружается в прежнее молчание. Мола так ничего и не говорит. Она слушает, переводя взгляд крошечных тёмных глаз со Сьюзен на меня, пока мы разговариваем. Потом встаёт под аккомпанемент своих хрустящих и потрескивающих суставов и идёт по саду. Она останавливается и оглядывается.

– Вы идёте.

Это не вопрос.

– Красивые, – говорю я, имея в виду верёвочки с разноцветными флажками, к которым Мола нас привела. Вблизи их шелест оказывается куда громче, чем я ожидал. Я добавляю: – А для чего они?

Мола обратила лицо к солнцу.

– Это молитвенные флажки, – объясняет Сьюзен. – Тибетская традиция. Мы считаем, что ветер уносит молитвы.

Я киваю.

– Уносит их к Богу, так?

Сьюзен качает головой.

– Мы не верим в Бога. Или по крайней мере в «божественного» Бога. – Она делает паузу, давая мне всё обдумать, и я ловлю себя на мысли, что мне стоило слушать внимательнее на уроках религиозного образования старой миссис Панчон. – Мы верим в молитвы, и нам нравится думать, что ветер разносит наши молитвы о сострадании и надежде по всем уголкам мира.

Я провожу ладонью по бледно-розовому хлопковому флажку.

– Они очень старые, – говорю я. – И выцветшие.

– Так это хорошо! Это значит, что молитвы уносятся.

Мы оба вроде как ждём Молу, которая и позвала нас к флагштоку, но она просто стоит молча. Как раз в тот момент, когда всё становится немножко неловко, она смотрит на меня так пристально, что мне хочется отвернуться, но это кажется невежливым, так что я заставляю себя смотреть на неё в ответ.

– Я предупреждала тебя. Помнишь? Я говорила: «Внутри твоя голова больше, чем снаружи. Там легко потеряться».

– Мола, – протестует Сьюзен. – Бедному Малки уже и так плохо.

Мола отмахивается, как будто сейчас мои чувства – самая незначительная вещь на свете.

– Сколько тебе лет? – спрашивает она.

– Мне… мне почти двенадцать.

– Хах. Уже взрослый, мог бы сообразить. Мой дедушка был в твоём возрасте учитель маленьких детей. Хочешь знать, что я думаю?

Она так пряма и откровенна, что я медлю, и она снова спрашивает:

– Хочешь, Сонный мальчик?

Сьюзен твёрдо говорит:

– Мола. Малки пришёл сюда не для того, чтобы ты или я рассказывали ему, что надо делать. Он не виноват. Он просто напуган.

– Нет, Сьюзен. – Я вздыхаю. – Она права. За этим я и пришёл.

– Да! – довольно восклицает Мола. – Он напуган! Как и должен. Так-то, связываться с такими вещами. Для тебя это всё как видеоигра, а? Бам-бам-бам, вот я умер, нажму «переиграть», новая жизнь. А тут оказывается, что всё по-настоящему! Эти сны, как мы их называем, milam… это результат многолетнего изучения, размышлений, многовековых медитаций. Многовековых, мальчик! И тут приходит этот тип со своей… игрушкой, – она выплёвывает это слово, будто оно мерзкое на вкус, – и ты ждёшь, что это всё будет весёлая игра, ля-ля-ля? А?

Что я могу сказать? Уголки моих губ опустились от скорби и стыда, а хуже того, из одного глаза катится слеза. А эта маленькая свирепая старушка продолжает нападать на меня, пока Сьюзен стоит рядом, не останавливая её. Хотя как бы она могла это сделать, я понятия не имею.

Я задаю вопрос так тихо, что я не уверен, слышен ли он за трепетанием молитвенных флажков.

– Что мне делать?

Мола делает шаг вперёд и встаёт передо мной.

– Ты спрашиваешь? Ты спрашиваешь моего мнения?

Я киваю.

– Потому что, знаешь ли, мнение пожилой леди значит не очень много. Но, – она поднимает палец, – если ты спрашиваешь меня, я скажу тебе – вернись туда. Ложись спать под этой своей игрушкой и сделай то единственное, что можешь. Вернись в свой сон. И пока ты там, прыгни в неведомое. И возьми с собой брата. Ты можешь исправить то, что испортил, Сонный мальчик.

Я не понимаю ничего из того, что она говорит. Звучит как полный бред. Прыгнуть в неведомое?

– Что вы имеете в виду, Мола? – спрашиваю я, всхлипывая и утирая глаза. Я не собираюсь больше плакать, потому что пытаюсь сконцентрироваться на том, что только что сказала эта странная старушка.

– Ты должен добраться до края своего сна и пойти дальше. Выйти за пределы.

Я моргаю, глядя на неё, не в силах понять, и она улыбается мне.

– Поймёшь, когда доберёшься туда. Иногда величайшие путешествия совершаются без карты.

Потом она складывает ладони вместе и говорит.

– Ну вот. А теперь время йоги. Прошу меня извинить. Пусть всё будет хорошо – tashi delek. – Она разворачивается и уходит назад в дом, оставляя нас со Сьюзен стоять у флагштока.

Добраться до края своего сна и пойти дальше.

Это просто.

Вот только как я должен туда попасть без Сновидаторов?

Глава 57

Я достаю телефон и смотрю на экран: с того момента, как папа уехал в больницу, прошло сорок пять минут. Новых сообщений нет, но это меня не удивляет. У мамы с папой дел по горло.

Мы со Сьюзен садимся на поросшую мхом каменную скамейку в саду. Думаю, Сьюзен немного неловко за бабушку. Она говорит:

– Прости за Молу.

– Ничего, – отвечаю я. – Может, она права. Но даже если так – разницы нет. Я не могу вернуться в сон. Сновидаторов у меня больше нет.

– Что?

Я рассказываю, что папа увёз их в больницу на изучение.

– И обратно он их точно не привезёт. Особенно если я попрошу. Он думает, что это опасная чушь. Они бы поладили с Молой.

Сьюзен пожимает мою ладонь. Я никогда не видел, чтобы другой ребёнок так делал. Это странно, но… не неловко. Я поворачиваюсь посмотреть на неё, и мне кажется, что она так же печальна, как я.

Она говорит:

– Вот бы был ещё хоть один. Сновидатор, в смысле.

Я таращусь на флажки для молитв. Они хлопают и трепещут на ветру.

И тут в голове у меня возникает кое-какая картинка.

– Есть ещё один.

– О чём это ты?

– Сновидатор. Я знаю, где его взять. – Я быстро встаю. – Идём. У нас мало времени.

Глава 58

У нас остался примерно час. Это не так много, чтобы:

1. Признаться мистеру Маккинли, что я украл его Сновидаторы из сарая, и пообещать вернуть их, как только я заберу их из больницы. Эта часть будет непростой, но, как заметила Сьюзен, это всё равно входило в первоначальный план.

2. Объяснить этому очень старому, больному и запутавшемуся человеку, что – благодаря его изобретению – Себ лежит в коме, застряв во сне про Каменный век, в Крамлингтонской больнице.

3. Убедить его на время одолжить мне единственный оставшийся Сновидатор, в данный момент висящий над его кроватью, чтобы я смог воспользоваться им и спасти Себа.

Если я расскажу всё прямо, это будет звучать нелепо. Но это всё правда, и это единственный способ выпутаться из сложившегося безобразия.

– Ну что – одна нога здесь, другая там, ага? – говорю я. – Надо управиться побыстрее.

– Когда мы пошли к нему в первый раз, ты сказал то же самое.

Только вчера мы со Сьюзен стояли на жёлто-серых ступеньках из песчаника, ведущих к передней двери Кеннета Маккинли. Всё выглядит по-прежнему: морозостойкие кусты у альпийской горки, большое эркерное окно с вечным тонким налётом соли из-за морского бриза и отслаивающаяся чёрная краска на входной двери – но чувство такое, что всё изменилось.

Я жму на кнопку звонка. Мы немного ждём, потом я звоню снова. Нас не ждали, или, может, Анди сидит в наушниках, или Кеннет в ванной…

Мы со Сьюзен поворачиваемся и смотрим через поля и сады в сторону памятника Коллингвуду и Тайнской тропы. Мы знаем, что Анди выводит Кеннета погулять на свежем воздухе, но их нигде не видно.

Я очень не хочу сдаваться. Я жму на звонок в третий раз, когда слышу за дверью какое-то движение. Дверь открывает Анди, и вид у неё усталый. Она не в рабочем халате, а её обычно сияющая кожа кажется бледной и тусклой.

– О. Здравствуйте, – говорит она, пытаясь улыбнуться, но безуспешно.

Мы все немного неловко стоим в дверях. Почему Анди не приглашает нас войти?

Она говорит:

– Вам не передали?

– Что не передали?

Она тяжело вздыхает.

– Я сказала вашей миссис Фаррух. Но это было всего пару часов назад.

Мы мотаем головами.

Анди глубоко вдыхает.

– Мне очень жаль сообщать вам об этом, ребята. Вчера ночью мистер Маккинли умер.

Глава 59

До меня доходит не сразу.

Я спрашиваю, как полный тупица:

– Вы уверены?

Анди издаёт негромкий печальный смешок.

– Да, Малки, дружок, я уверена. Вчера поздно ночью. Раз – и всё. В своей постели. Он был очень старый и… думаю, он почти что ждал этого. Мне очень жаль, что вы узнали об этом вот так. – Она всё ещё держится за переднюю дверь, а мы стоим на ступеньках.

Я думаю, что делать. Кажется, мне пока что даже не грустно. Вместо этого я наблюдаю, как на моих глазах испаряется мой единственный шанс спасти Себа.

Сьюзен выпаливает:

– Можно нам войти?

Анди смотрит на неё как-то странно, и у Сьюзен начинает дрожать нижняя губа.

– Просто… он напоминал мне моего дедушку, и мне хотелось бы оглядеться в последний раз.

Для той, кто никогда не врёт, у Сьюзен это неплохо получается, когда приходится.

– Эм… – говорит Анди. – Ладно. Почему нет? Входите. – Она явно полагает, что это странно, и я не могу её винить. Она отходит в сторонку, и мы шагаем в тёмный коридор с высокими потолками. Я чувствую, что должен что-то сказать.

– Я просто, ну знаете, хотел бы ещё разок посмотреть на его комнату.

О нет. Это звучит ужасно подозрительно. И нездорово. Мы ведь не то чтобы хорошо его знали. Анди пожимает плечами и ведёт нас внутрь. Я тянусь к санитайзеру для рук и вдруг, с уколом искренней печали, осознаю, что это уже необязательно.

Наверное, тогда я и осознаю, что Кеннет Маккинли мне нравился. Его кресло стоит на том же месте.

Странно, что диванная подушка, на которой он сидел, по-прежнему смята, как была смята подушка Себа. Никогда бы не подумал, что отпечаток попы мёртвого человека может так меня опечалить.

Я прочищаю горло, чтобы заговорить, и мой голос в огромной комнате кажется очень громким.

– Где он? В смысле… в смысле, его тело?

Анди глядит в окно и не поворачивается.

– Агенты из похоронного бюро пришли первыми. Всё было расписано заранее. У него бывали просветления рассудка, когда он точно знал, что ему осталось недолго, и в такие моменты он мог быть очень дотошным. Похороны состоятся, но, как я говорила, родных у него не осталось.

– Есть же Ури, – говорю я.

– Что? – переспрашивает Анди.

– Ури. Его сын.

Анди тяжело опускается на зелёный диван с пуговицами.

– Малки, Сьюзен. Нет никакого Ури. По крайней мере теперь. Кеннет половину времени жил в своём собственном мирке. Ури умер годы назад. Десятилетия. Кеннет любил утешать себя, воображая, будто он по-прежнему с нами.

– Но… по телефону же звонили? – говорю я, указывая на старый телефон рядом с Кеннетовым креслом.

– Дистанционный таймер. Его установил один из… фанатов Кеннета, что ли, из прежних времён, много лет назад, по всей видимости. Телефон звонит раз в несколько дней в одно и то же время. Кеннет знал, конечно, но просто любил притворяться. Говорил, что может воссоединяться с сыном в своих… своих…

Она умолкает, не сводя глаз с моря.

– В своих снах? – спрашиваю я, и она резко поворачивается.

– Да. Именно. Это было частью его, я не знаю, «космических видений». Его хипповской ерунды. Вы знаете, что он раньше выступал на сцене?

Мы со Сьюзен киваем.

И она говорит:

– Мы немного посмотрели ту кассету.

– Так и думала, что на ней было это, – бормочет Анди. – У него было мистическое представление с чтением мыслей, кажется. Считал, что может взлететь!

Я вспоминаю передачу, которую мы смотрели, и спрашиваю:

– Разве это был не просто какой-то трюк?

– И-и, я не знаю! Надо думать! Но потом он с головой нырнул в свою сонную белиберду, с той штукой у него над кроватью, бросил шоу-бизнес и в конце концов оказался здесь, всеми забытый. А теперь… теперь… Ох, простите, ребята.

Анди выуживает из рукава салфетку и начинает промакивать глаза.

– Иногда он был упрямым старым не при детях будет сказано кем, но сердце у него, хоть и одинокое, было на месте, и мне грустно, что его больше нет.

Сьюзен, почти инстинктивно, мне кажется, подходит к Анди и садится с ней рядом. Она не обнимает её, ничего такого: просто сидит. Анди сглатывает и отважно улыбается.

– Можно воспользоваться ванной? – спрашиваю я. Теперь я чётко осознаю, что до папиного возвращения остались считаные минуты. Также есть вероятность, что Качок Билли поднимался меня проведать и увидел, что меня нет.

– Да, конечно. По коридору налево. – Анди не поворачивается, когда я выхожу.

В ванную я даже не заглядываю, вместо этого направляясь прямиком в ту комнату, где спал Кеннет. Дверь закрыта, а ручка очень тугая. Когда я открываю дверь, раздаётся громкий щелчок, и я испуганно озираюсь – вдруг Анди придёт, но она не приходит. Наверное, Сьюзен занимает её взрослым разговором, чтобы отвлечь; в этом она хороша, Сьюзен.

В комнате чисто. На стуле по-прежнему разложена одежда. Но я пришёл сюда лишь за одним. Я смотрю на потолок над Кеннетовой постелью.

Сновидатора там нет.

Как такое возможно? Почему его нет? Кто его взял?

Я углубляюсь в комнату. Может, он упал и валяется за кроватью? Я ловлю себя на том, что хожу на цыпочках, хотя в этом нет нужды: ковёр толстый. Сновидатора нигде не видно, и я уже подумываю пошарить в комоде, когда Анди произносит:

– Уже второй раз, Малки!

Я резко разворачиваюсь, разинув рот.

– Что, ради всего святого, у тебя на уме?

– Нет… ничего, – бестолково отвечаю я. Выражение лица Анди даёт мне понять, что она мне не верит.

Глава 60

Анди вздыхает, выпрямляет сложенные на груди руки и входит в комнату. За ней со страдальческим выражением на лице идёт Сьюзен. Одними губами она произносит «Прости» – за то, что дала Анди уйти.

– Давай-ка, сынок. Выкладывай: что происходит? – спрашивает Анди.

Мне не остаётся ничего, кроме как сказать правду.

– Вы, эм… вы видели ту штуку, которая тут висела? Навроде украшения, – говорю я, указывая на пустой крюк над кроватью Кеннета. Анди кивает.

– Её забрали вместе с ним. Это было чётко прописано в его инструкциях.

– Ну и кто здесь был? – спрашиваю я, пожалуй, чуточку чересчур настойчиво. Выходит грубо, и Анди явно опешивает.

Она терпеливо отвечает:

– Я нашла его… скончавшимся… вчера поздно ночью. Сначала пришёл врач, чтобы выдать свидетельство о смерти. Немного позже приехал похоронный агент, чтобы увезти… Кеннета. Ты что, думал, что просто придёшь и заберёшь это?

Он сказал, что ты можешь это взять?

Моё молчание красноречивее слов.

– Секунду, – говорит Анди. – Пойдёмте со мной. – Она покидает комнату, в которой умер Кеннет и в которой мне становится очень не по себе. Мы со Сьюзен идём за ней следом в гостиную.

Анди достаёт из какого-то конверта лист бумаги. Она разворачивает его и пробегается глазами по строчкам.

– Похоронен с ним. Он знал, что ему недолго осталось, бедной старой душе. Здесь его инструкции: его «последнее выступление», как он это называл. Он хотел быть похоронен в своём килте вместе со своим «сон-диватором» или как там его.

То, как неправильно Анди произносит это слово, раздражает меня.

– Это называется Сновидатор, и…

– Что ж, как бы оно ни называлось, Малки, похоронный агент забрал это и похоронит вместе с Кеннетом. Последняя воля. Уверена, вам хотелось бы проявить к нему уважение. И какого бы чёрта вы ни задумали с того самого первого вечера – это закончится здесь и сейчас, ясно?

Она смотрит на нас так, будто ожидает ответа. Сьюзен торжественно отвечает:

– Конечно.

Кажется, Анди довольна. Она повторяет:

– Конечно. А теперь, если у вас больше нет вопросов, дети, у меня дела. Мне очень жаль, что это произошло. Я была с ним три года. Я точно знаю, что он был рад встречам с вами.

– Ещё кое-что, – говорит Сьюзен. – Что случилось с Деннисом?

Старый Деннис! Как я мог о нём забыть? Конечно, нужно признать, что он ничем особенно не занимался, только пускал газы и спал (часто одновременно), и мне кажется, он так до конца и не забыл нашу первую встречу на заднем дворе, но всё же…

Как только Сьюзен произносит его имя, из-под дивана доносится шебуршание, и показывается седая голова Денниса.

– Деннис! – восклицает Сьюзен и приседает, чтобы его погладить. Честное слово, я ещё никогда не видел настолько печальное животное. Он поднимает влажные янтарные глазищи на Сьюзен, а меня как будто и не замечает вовсе. Из-под дивана раздаётся единственный стук: Деннис отрывисто виляет в ответ на доброту Сьюзен.

– Думаете… думаете, он знает… про Кеннета?

– О да, – торжественно отвечает Анди. – Он лежал с ним рядом. Как он влез на кровать, я понятия не имею, но как-то умудрился. Он всё понимает, этот пёс. И если собачье сердце может разбиться, то оно прямо сейчас расколото на миллион осколков.

Мы выходим на улицу, я и Сьюзен, и никто не знает, что сказать, так что мы молча шагаем, пока не оказываемся у скамейки рядом с парусным клубом, на которой сидели раньше: мы оба как будто знали, что придём именно сюда и снова сядем на эту скамейку. Я чувствую, что именно это нам нужно сделать – теперь, после того, как мы узнали, что мистер Маккинли умер.

Я гадаю, не расплачется ли кто-то из нас, и то и дело кидаю косые взгляды на Сьюзен, проверяя, но каждый раз вижу, что она просто сидит с закрытыми глазами, прямой спиной и слегка приподнятым лицом, обращённым к ветру с моря – ветру, который разносит молитвы по всему миру. Так что я беру с неё пример, и некоторое время мы молча сидим вот так. Не знаю, сколько: может, всего минутку-другую, но по ощущениям – гораздо, гораздо дольше.

Сьюзен говорит:

– Знаешь, они куда сильнее походили друг на друга, чем любой из них мог бы подумать.

– Кто?

– Мола и мистер Маккинли. Помнишь, что он сказал, когда мы пришли к нему в первый раз? Что-то в духе: лучше помалкивать, чтобы тебя посчитали дураком, чем открыть рот и развеять все сомнения. Это похоже на то, как Мола часто говорит, что тишина не пуста…

Я договариваю:

– Она полна ответов.

Сьюзен вздыхает и медленно кивает.

– Что мы будем делать, Малкольм?

Мы. Мне это нравится.

Но это не значит, что я знаю, что мы будем делать.