Текст книги "Когда мы потерялись в Стране снов"

Глава 25

За время этих поездок, между приступами ужаса от манеры вождения Молы, я многое узнаю о Сьюзен – в основном потому, что она почти никогда не затыкается. Она училась в интернациональных школах в Сингапуре и Дубае. Она говорит со мной о музыке (ясное дело, она играет в школьном оркестре – в футляре у неё флейта-пикколо); о премьер-министре (его мама с ним знакома) и о событиях, которые происходят в странах, о которых я и не слыхал никогда.

Честно говоря, это меня несколько утомляет, и я начинаю думать, что она так делает, только чтобы я почувствовал себя тупым. (Как-то в ответ я сообщил ей, что разом посмотрел четыре выпуска «Звёздного шоу» одна за другой, и спросил, видела ли она серию, в которой телерепортёра Джейми Бейтса столкнули в воду, а она равнодушно улыбнулась мне и сказала: «О, это мило». Честно говоря, мне кажется, она и не слышала никогда о «Звёздном шоу». У неё и телика-то, поди, нет.)

Мола больше не заговаривает о своих пустых снах, и это приносит мне некоторое облегчение. В прошлый раз было как-то неловко. Это было всё равно что сказать кому-то, что ты любишь комиксы, а в ответ услышать, что собеседник предпочитает Шекспира. Или, например, как то, что Сьюзен никогда не смотрит «Звёздное шоу». Она говорит, что её мама работает в университете, а я отвечаю, что моя ма тоже там когда-то работала.

– Правда? На какой кафедре? – спрашивает она.

– В столовой. Правда, больше не работает. А твоя?

– На кафедре политологии. Она старшая преподавательница.

Умная, значит. Ну кто бы сомневался.

– А твой папа?

– О, у него всё хорошо, – отвечает Сьюзен, но это кажется странным ответом на мой вопрос, и я поворачиваю к ней голову. Она немедленно начинает вглядываться в окно машины и говорит явно отрепетированную заранее фразу: – Мой папуля ещё в Китае, но мы надеемся, что, если всё будет хорошо, он скоро сможет приехать к нам сюда, в Соединённое Королевство.

Настроение в машине как-то поменялось, но я не понимаю, отчего.

– Когда ты виделась с ним в последний раз? – спрашиваю я. – Он там работает?

Сьюзен по-прежнему таращится в окно и с усилием сглатывает.

– Нет. Он, эм…

Внезапно машина виляет к обочине и резко останавливается.

– Виза! – рявкает Мола через плечо. – Ему нужна виза, вот и всё. Приехали. Вылезайте.

В машине словно надули громадный колючий шар неловкости, и я с удовольствием вылезаю наружу, а следом за мной Сьюзен – как раз в тот миг, когда впереди нас переходит дорогу Кез Беккер. Мы вроде как вынуждены пройти через ворота все вместе. Сьюзен глубоко вдыхает через нос.

– Ты в порядке?.. – начинаю я.

– Да. Да. Увидимся позже, – торопливо говорит Сьюзен. – И… и с тобой тоже, Кезия.

Кез собиралась нас проигнорировать, но теперь уже не может.

– А со мной-то зачем? – бурчит она.

– Собрание ОПТа! Миссис Фаррух раздаст нам задания.

ОПТ! Я не то чтобы совсем забыл об этом, просто старался не вспоминать. Кез лишь закатывает глаза и уходит. Сьюзен собирается направиться в ту же сторону, как вдруг останавливается и поворачивается ко мне.

– Три года назад, – говорит она, и я озадаченно смотрю на неё. – Ты спрашивал. Я видела моего папулю три года назад. Моего «папу». – Потом она порывисто отворачивается и шагает вперёд, оставляя меня гадать, что, блин, я сказал не так.

Время ланча. Миссис Фаррух стоит в передней части класса – сторожит печенье. («По две штуки в руки, пожалуйста, Малкольм!») Кез здесь нет – не могу сказать, что удивлён. Конечно, она как-нибудь отвертелась – может, папа ей помог, позвонил в школу или что-нибудь такое. Говорят в основном двое студентов предуниверситетского колледжа, который находится выше по улице, они же раздают списки с заданиями.

В общем, короче говоря: мы со Сьюзен Тензин должны навестить какого-то старого хрыча на Коллингвуд-террас. Я поднимаю руку.

– Да, Малкольм? – говорит миссис Фаррух.

– Сколько нам придётся… в смысле… сколько мы должны у него провести? – Я собирался сказать «придётся у него провести», но на полпути сообразил, что может сложиться впечатление, будто мне это в тягость. Разницы никакой: миссис Фаррух меня прекрасно понимает и поджимает губы.

– Думаю, Малкольм, вам стоит провести там столько, чтобы успеть неспеша выпить чашечку чая. Это слишком изнурительно для вас?

Я не уверен, что такое «изнурительно», но мотаю головой и говорю:

– Нет, мисс, – и она, кажется, довольна.

– Хорошо. Мистер Маккинли будет очень рад вас видеть. Вас обоих, – добавляет она, одаривая Сьюзен Тензин тошнотворной улыбочкой.

Я смотрю на бумажку:

Мистер Кеннет Маккинли

Коллингвуд-террас, 12

Это было у меня под носом с тех самых пор, как раздали бумажки. Как я этого не заметил? Но, когда миссис Фаррух произносит его имя вслух, я, кажется, едва не подпрыгиваю на месте.

Мистер Маккинли.

Маккинли. Это имя было на коробке, которую я украл!

Кто-то зовёт меня, и я поднимаю голову.

– Малкольм! Пожалуйста, не отвлекайтесь. Он будет ждать вас обоих завтра утром. Вам всё ясно?

У меня что, воображение разыгралось? Или у миссис Фаррух правда хитроватый взгляд?

Я снова смотрю на бумажку. Коллингвуд-террас. Миссис Фаррух даже распечатала маленькую карту и фото улицы. Позади этих домов проходит тот переулок, в котором я ошивался с Кез Беккер, когда взял Сновидаторы. Меня начинает слегка подташнивать.

Меня отправляют навестить того самого человека, которого я обокрал.

Глава 26

Тем вечером Себ очень взволнован. Сон про Каменный век удаётся нам всё лучше, и Себ хочет прокатиться на спине «мамонфа», но у меня что-то нет настроения: слишком я переживаю из-за завтрашнего дня.

Мама прибиралась; она достала коробку, в которой лежали Сновидаторы, из-под моей кровати и положила на стул. Я сижу на краешке кровати и снова смотрю на эту коробку: большие цветные буквы и изображение мужчины, глядящего поверх очков.

Той ночью мне едва ли удаётся поспать. И снов я точно не вижу. Всё, о чём я могу думать, лёжа в темноте, – это завтрашний визит к Кеннету Маккинли.

Дом у нас крошечный, а стены тонкие, и я слышу, как мама внизу говорит по телефону. Качок Билли ушёл домой. Я знаю, что мама разговаривает с папой. Обычно я стараюсь не слушать, когда они начинают что-то «обсуждать», но потом до меня доносится слово «сны», и уши у меня невольно напрягаются, как сайт, пытающийся загрузиться на медленном соединении.

– Зловеще? Жутко? Мы про сны говорим, Том, вот и всё…

– …Бога ради, Том, ты сам-то себя слышишь? Это мобили, знаешь, что это? Нет, не такие. Их включать нужно. Ну как те, которые над колыбелью вешают…

– …Конечно, это чепуха, Том. Безобидная чепуха…

Следует довольно продолжительная пауза, и я знаю, что мама расхаживает кругами по гостиной, как делает всегда, когда злится. Я слышу, как под ковриком в середине комнаты скрипят половицы.

– …Нет, послушай меня, Том. Чем бы это ни было вызвано, спят они хорошо, ложатся без пререканий и не ссорились уже целую вечность – даже не спорили. Смеются и шутят, как будто на самом деле любят друг друга, а это первый…

– …Нет, Том, ты отказался от права говорить, как мне их воспитывать, три года назад…

– … Да, ну что ж, не повезло тебе, Том. Когда дело касается их двоих, будет так, как я говорю, а я говорю… что? Сосед Билли? Вот только его сюда не приплетай…

«Три года назад», сказала мама. Как раз столько прошло с тех пор, как папа ушёл. И Сьюзен говорила то же самое: три года назад она последний р аз виделась со своим папой. По крайней мере я со своим вижусь. Не часто, но всё же…

В конце концов я кладу подушку себе на голову, чтобы заглушить свои мысли и родительские препирательства, и погружаюсь в потный сон.

Сейчас

Глава 27

«Следующие сорок восемь часов являются критическими», – сказала папе доктор, и папа продолжает повторять мне эту фразу – или её вариации – всю дорогу от больницы до дома. Сорок восемь часов, два дня…

– Я знаю, пап, – говорю я так мягко, как только могу.

Я не видел его несколько месяцев, если не считать созвонов по ФейсТайму. Он «пытается разобраться со своей жизнью», объясняет нам мама: она изо всех сил старается не говорить о нём плохого при нас с Себом, но я знаю, что это всё её тоже расстраивает.

Один час – и он приехал из Мидлсбро, где сейчас живёт, как только услышал, что Себ в больнице. Его девушка Мелани с ним не поехала, и я весьма этому рад. В смысле, она нормальная – просто мне больше нравится, когда папа без неё. Он отпустил бороду, в которой виднеется седина, на нём новые джинсы и дорогие очки. (Честно говоря, мне они кажутся вполне обычными, но я слышал, как мама говорила дяде Питу по телефону «чёртовы дизайнерские очки», так что, видимо, они и впрямь дорогие.)

Мама осталась в больнице с Себом. Персонал привёз ей кровать на колёсиках, чтобы она смогла сегодня переночевать, так что она может не отходить от него.

Папа переключает передачи, прикладывая слишком большую силу и со злостью дёргая рычаг. Его губы сомкнуты в тонкую линию, как будто он очень старается не расплакаться. Он часто плакал, когда жил с нами, но тогда ему было не очень хорошо. Сейчас ему гораздо лучше.

– Самое худшее – это неизвестность, – говорит он.

Неизвестность – это тяжело. Тяжело? Да просто мучительно. Я пытался объяснить доктору Нише всё насчёт наших снов, наших приключений в Каменном веке. Вышло не особо гладко.

Доктор Ниша села со мной рядом, отложив ручку, планшет и айпад – как бы давая мне понять, что она вся внимание. Маме с папой она сказала: «Мне бы хотелось переговорить с Малкольмом наедине, если вы не возражаете?», и они пошли перекусить.

Мы были в бежевой комнате с твёрдыми диванами и рисунками из «Хроник Нарнии», на которые я к тому времени таращился уже целую вечность и решил, что они мне не нравятся.

– Итак, Малкольм, – начала доктор Ниша, – ты живёшь в одной комнате с братом, верно?

Я кивнул.

– И это именно ты обнаружил, что он не просыпается?

Я опять кивнул.

– В какое примерно время это произошло?

Я уже говорил, но ответил ещё раз.

– Примерно в шесть. Этим утром.

– Ясно. И что ты стал делать сразу после того, как обнаружил это? – Голос у неё был мягкий и спокойный. Я посмотрел в её глаза – большие и доверчивые. Стоит ли рассказывать ей? Стоит ли утруждаться?

Не то чтобы я об этом не думал. На самом деле я едва ли думал о чём-то ещё. Что мне сказать? Может, правду?

Правда есть правда. Правда – это то, что произошло. Если я расскажу правду, это могло бы – возможно – помочь Себу. Я же не знаю, что могут эти доктора, так? Поэтому я решил рассказать в точности то, чем я занимался до того, как всё случилось.

– Я… Я пытался украсть мясо… А они начали размахивать своими копьями на нас и, – звучит тупо, знаю, – и Коби. – Я посмотрел на Нишу и добавил: – Мне это снилось.

Её терпеливая улыбка стала шире.

– Хорошо, Малки, я имею в виду не…

– И Себ там тоже был. Большие люди поймали его, и…

– Да, да. Вот так сон тебе приснился.

– Но нам снился один и тот же сон, понимаете? – Я подождал, чтобы убедиться, что она внимательно меня слушает, а потом добавил: – И он до сих пор там. Как мне кажется.

Доктор Ниша прикрыла глаза и искоса посмотрела на меня.

– Нет, Малкольм. Не уверена, что до конца понимаю. Но мне вряд ли нужно напоминать тебе, что это очень важно. Мне нужно, чтобы ты был серьёзным.

Я подавил порыв повысить голос, как всегда делаю, когда раздражён, и глубоко вдохнул.

– Я и так серьёзен. Честное слово. Мы с Себом… мы можем видеть одинаковые сны. В смысле… мы можем находиться в одном и том же сне в одно и то же время. Понимаете…

– Постой – что? – Доктор Ниша отстранилась от меня и выпрямилась, сложив руки на груди.

– Наши сны. Мы договариваемся заранее: читаем и смотрим всякое-разное, чтобы настроиться, а потом засыпаем под нашими Сновидаторами, и тогда…

Мама с папой вернулись с багетами из магазина на первом этаже. Глаза у мамы покраснели от слёз, и я замолкаю, потому что папино мнение насчёт Сновидаторов мне известно. К сожалению, он услышал мою последнюю фразу.

– Ох, простите, доктор. Он опять треплется про эту проклятую штуку для сна? – Папа со злостью потряс головой, как пытающийся увернуться от осы пёс. – Это просто игрушка, бога ради. Детский мобиль, который висит у него над кроватью, а он считает… – Он умолк и повернулся ко мне с мольбой на усталом лице. – Малки, приятель. У доктора Ниши полно дел, и это всё очень серьёзно. У неё нет времени слушать эти бредни.

– Папа! – возразил я, и на этот раз мой голос всё-таки стал высоким и громким. – Я там был!

– Малки, ещё одно слово…

– Мистер Белл. Прошу вас. – Доктор Ниша встала. – Малкольм пережил огромное потрясение. Я никогда не слышала об этом, этом… «сновидаторе», и я определённо не думаю, что он может работать так, как описывает Малкольм. Но…

Она сделала паузу. Спиной она стояла ко мне, так что её лица я не видел. Не исключено, что она делала так, как делают взрослые – лицом изображала что-то полностью противоположное своим словам, подмигивала там или что-то такое. Не знаю.

– … почему бы вам не принести это устройство мне, чтобы я взглянула? Я могу изучить его и определить, повлияло ли оно на состояние Себастьяна. Сейчас мы всё равно что пробираемся на ощупь в темноте. Любая помощь, любая информация может пригодиться. К тому же это может успокоить Малкольма. Думаю, ему кажется, будто это он отчего-то виноват.

– Потому что так и есть! – взвыл я.

У меня было чувство, будто я взобрался на вершину холма, а потом кубарем скатился вниз. Я впервые рассказал кому-то всю правду, и меня не попытались заткнуть. А потом вернулись мама с папой и… столкнули меня с холма.

Также это был первый раз за кучу времени, когда они в чём-то согласились.

Они согласились, что я несу чушь. Очень жаль, потому что прямо сейчас мне нужно, чтобы мне поверили.

Глава 28

Прежде чем папа отвёз меня домой, я прошёл по длинному коридору в палату к Себу. Он крепко спал, подсоединённый проводами к какому-то прибору. Этот прибор не издавал ни звука, но на панели со всякими рычажками и тому подобным мелькали циферки. Мама с папой стояли в коридоре, беседуя с кем-то ещё из докторов.

Себ выглядел нормально – лежал на спине, приоткрыв рот. Зелёная футболка была сложена на полке. Медсестра, присматривавшая за ним, опустила жалюзи, так что в палате было прохладно и сумрачно. Когда я приблизился, то разглядел, что веки у него подрагивают и время от времени он шевелит губами, будто бормоча что-то, но когда я поднёс ухо к его рту, то ничего не услышал. Ему определённо что-то снилось.

– Себ! Себ! – позвал я, но медсестра мягко шикнула на меня:

– Тише. Доктора считают, что, возможно, лучше дать ему спать. Если того требует его организм.

– Он уже много часов проспал, – возразил я, но больше не пытался его будить. Вместо этого я сел на стул, взял его за руку и тихо сказал: – Просыпайся, бро, просыпайся.

Потом я положил лоб ему на ладонь и полежал так несколько минут. Медсестра вышла из палаты.

Это тупо, но я отчасти ожидал – или, может, надеялся – что Себ приоткроет один глаз и скажет: «Эй – мы их обдурили!» Конечно, ничего такого он не сделал. Просто лежал, и у него изредка подёргивались лицо или ладонь, которую я держал.

Я посмотрел на его руку и увидел что-то, чего не замечал раньше. Красноватое пятно на запястье, напоминающее сыпь. На другой руке было то же самое. Красное и слегка болезненное на вид.

Эти отметины были как раз в тех местах, где здоровенный человек завязал грубую верёвку.

Я отпустил руку Себа и попятился назад, опрокидывая стул. Тот с грохотом упал на пол, и доктор Ниша заглянула в палату.

– Всё в пор… Малкольм, что случилось?

Я ткнул пальцем.

– Его… его запястья. Смотрите!

Она взяла в ладонь левое запястье Себа и внимательно осмотрела его. Потом включила светильник на прикроватной тумбочке.

– Сестра! Принесите мне лампу усиленного света, пожалуйста.

Она покачала головой.

– Это может что-то значить, а может и не значить ничего. Что бы это ни было, серьёзным оно не выглядит, но мы определённо будем пристально следить за этим. Малкольм, у тебя такой вид, будто ты хочешь что-то сказать.

– Это… в этом месте Себа связали. За запястья. Верёвкой.

– И когда это произошло?

– В… в нашем…

– Даже не смей говорить «в нашем сне», Малки, – сказал папа за её спиной, так что я не закончил предложение.

Вернувшись домой, я наблюдаю, как папа сдирает Сновидаторы с крюков над кроватями.

– Я увезу это в больницу, хоть я и понятия не имею, зачем, – тихо говорит он. – Тебе повезло, что я всё равно туда собирался.

Он спускается на первый этаж, но замирает посреди лестницы, задумавшись. Потом разворачивается и возвращается. Он улыбается мне отважной безрадостной улыбкой и говорит практически шёпотом:

– Малки, сынок. Мне лучше многих известно, как опасно заигрывать с разумом, понимаешь?

Я киваю и жду, пока он медленно кивнёт в ответ.

– Я заплатил свою адскую цену. Это стоило мне твоей ма, твоего брата, тебя. Я до сих пор расплачиваюсь. – Папа снова делает паузу, и мне кажется, что он продолжит, но это всё. – Я вернусь через пару часов, Малки. Никуда не уходи. Телефон не выключай.

Я остаюсь сидеть на кровати – так и не заправленной с утра. На подушке Себа – вмятина от его головы. Потом я беру коробку из-под Сновидаторов.

Кеннет Маккинли? Я мысленно возвращаюсь к тому дню, когда впервые его встретил. Это было всего три дня назад, но по ощущениям – прошло гораздо, гораздо больше времени, возможно, потому, что за один-единственный день столько всего случилось.

Три дня назад

Глава 29

Утро субботы, побережье Тайнмута. Над заливом короля Эдуарда парят чайки, вереща на бушующие серо-белые волны. Иногда тут катаются на сёрфах, но сегодня никого нет.

Я плохо спал. Сегодня мне придётся навестить человека, чьё лицо изображено на коробке Сновидаторов и чей сарай я ограбил.

Вот только я его не грабил и не воровал у него, ничего такого, ладно? Я просто незаконно проник к нему во двор и взял кое-какие вещи, которые теперь не могу отдать, не признавшись, что это был я.

Маме пришлось подписать какое-то разрешение для школы, чтобы я мог сходить к этому Маккинли, и она считает, что это замечательно, как будто я был «избран» и это большая честь, и, конечно, я не могу рассказать ей правду. Она заставляет меня расчесаться дважды, а Качок Билли, который с некоторых пор начал завтракать с нами, говорит, что я больно уж аккуратный, и опять взъерошивает мне шевелюру, и мама цокает и смеётся.

В общем, я опаздываю, а Сьюзен Тензин уже ждёт меня на Коллингвуд-террас у дома с видом на устье Тайна и руины старого монастыря на скале в отдалении.

– Ну что. Одна нога здесь, другая там, ага? – говорю я, запыхавшись от бега.

Сьюзен поднимает сумку.

– Доброе утро, Малкольм. Пробудем столько, сколько потребуется, чтобы выпить чаю с масляным пирогом. – Жаркая ночь сменилась прохладным осенним днём, и Сьюзен одета так, будто собирается на какое-то торжественное мероприятие. В неизменную юбку и гольфы, а также ослепительно белые кеды и аккуратную тёмно-синюю курточку, застёгнутую на все пуговицы. Хоть мама и заставила меня надеть мои лучшие джинсы и чистое худи, я немедленно чувствую себя человеком второго сорта.

Кроме того, я напялил старую бейсболку, на тот случай, если кто-нибудь в этом доме меня узнает.

– Он ждёт нас, – говорит Сьюзен. – У него есть сиделка, которая живёт с ним. Миссис Фаррух уже заглядывала к нему, чтобы проведать.

Сиделка? Это наверняка та женщина, которая гналась за мной в тот вечер, когда я украл Сновидаторы. Я смотрю на высокий дом и огромную чёрную дверь с отслаивающейся краской. Сьюзен поднимается на крыльцо, а я остаюсь стоять внизу, по-прежнему настороженный.

– Так если старуха Фаррух уже тут была, почему она не могла, ну знаешь, посидеть у него сама?

Сьюзен бросает через плечо:

– Она и посидела, но общественно полезный труд – это ценная возможность для учеников Марденской средней школы поддерживать связи с местным пожилым населением. – Она явно это вызубрила. – Ты же знаешь, какая миссис Фаррух. Думает, что мы живём в пузыре соцсетей и должны изредка выходить на улицу и знакомиться с местными жителями. На самом деле, не могу сказать, что я не согласна.

Я скорчиваю за её спиной рожу. Сьюзен нажимает на звонок: круглую кнопку в центре резного камня на колонне сбоку. Я слышу, как в доме раздаются шаги, а потом дверь распахивается – за ней стоит…

Крупная женщина средних лет с большими круглыми серёжками и короткой причёской в стиле афро. По её силуэту я понимаю, что это именно она гналась за мной по переулку.

Узнает ли она меня? Сердце бешено колотится, и я избегаю её взгляда, пониже надвигая козырёк бейсболки. Я пытаюсь в очередной раз напомнить себе, что когда это случилось, на улице уже темнело, и я был к ней спиной, и всё же…

– Здравствуйте! – говорит женщина. Судя по голосу, она улыбается, но я стараюсь не поднимать глаз. – Ты, должно быть, Сьюзен? И…

Она переводит взгляд на меня. Сьюзен говорит:

– Это Малкольм. Он тоже участвует в проекте.

Я всё ещё не поднимаю лица.

– Меня зовут Андрина. Я сиделка мистера Маккинли. Зовите меня Анди. – Голос у неё по-прежнему такой, будто она нам рада. Она приглашает нас в просторный коридор с высокими потолками, начищенными до блеска полами и широкой лестницей. У первой двери она останавливается и указывает на пузырёк, стоящий на столике.

– Обработайте руки, пожалуйста. Мистеру Маккинли девяносто, и недавно он перенёс жуткую простуду.

Пока мы это делаем, она достаёт из кармана рабочего халата какое-то устройство и приподнимает его. Я тем временем оглядываюсь в поисках собаки, но пока что её не вижу.

– Сними, пожалуйста, кепку, Малкольм. Мне нужно измерить тебе температуру.

Я медленно и неохотно стягиваю кепку, но лица по-прежнему не поднимаю.

– Ну же, – говорит Анди. – Не стесняйся! – Она протягивает руку и осторожно берёт меня за подбородок, чтобы я поднял лицо, а потом прикладывает термометр мне ко лбу. Делая это, она пристально на меня смотрит.

И вот если бы несколько недель назад меня спросили, может ли, по моему мнению, кто-нибудь читать мысли, я бы ответил «Ясное дело, нет». Но с тех пор как я начал делить сны с Себом, я уже не так в этом уверен. А теперь, когда лицо этой женщины находится всего в паре сантиметров от моего? Я настолько убеждён, что знаю, о чём о на думает, что это всё равно как если бы она со мной говорила.

Я знаю, что тем вечером это был ты, маленький ты негодник. Я бы эту соломенную копну где угодно узнала. Так что ты можешь загладить свою вину, навестив умирающего старика и послушав его россказни.

Анди смотрит на термометр, потом на меня и качает головой, цокая.

– Ох господи! – говорит она и с мрачным видом умолкает. А потом снова начинает улыбаться. – Просто шучу! Всё с тобой нормально. Входите. Ему не терпится с вами познакомиться. Только обувь снимите, пожалуйста. – Она оживлена, но во взгляде её прищуренных глаз я читаю что-то, что меня нервирует.

Из-за толстой двери доносится классическая музыка: такую обычно играют оркестры, хотя звучит она не очень мелодично – но и я, с другой стороны, не специалист. Сердце у меня по-прежнему колотится как сумасшедшее.

Мы замираем, и сиделка подгоняет нас к двери.

– Входите, входите. Вам повезло: у него сегодня хороший день. Хотя предупреждаю… – Она делает паузу, и мы выжидающе смотрим на неё. – Даже в хорошие дни он очень устаёт и от этого может сделаться несколько вспыльчивым.

Ну класс. Усталый сварливый старикан.

Который, как выяснится, изменит мою жизнь.

И не то чтобы в лучшую сторону.