Текст книги "Когда мы потерялись в Стране снов"

Глава 30

Комната оказывается громадной и чересчур тёплой, потолки здесь высокие, эркерное окно выходит на сквер, за которым виднеются монастырь и река Тайн. Две из стен скрывают высящиеся от пола до самого потолка полки, как попало забитые книгами, бумагами и папками; на других двух стенах наклеены обои с ярким, но выцветшим симметричным узором. Ещё тут стоят длинный сервант и такой же длинный блёкло-зелёный диван с пуговицами.

Подняв голову, я вижу десятки огромных шёлковых узорчатых шарфов разных цветов, свисающих с потолка, а между ними – самые разные болтающиеся подвески: бамбуковую музыку ветра, два больших круглых стеклянных диска, поблёскивающих на свету, и кучу синих бабочек, связанных вместе едва видимой нитью. Ощущение такое, будто я попал в волшебную разноцветную антикварную лавку.

Также тут стоит кресло с высокой спинкой, повёрнутое к окну.

Несмотря на душный тёплый воздух, подошвами ног через носки я ощущаю холод плитки. Мы мнёмся в дверном проёме. Здесь музыка гораздо громче: классические скрипки и духовые – такое наверняка нравится Сьюзен.

– Ну, коли заходите – заходьте, и дверь закрыть не забудьте! Не выношу шквожняков!

Голос глухой и невнятный и доносится из кресла. Когда я приближаюсь, то вижу скомканный клетчатый плед, под которым сидит, слегка сгорбившись, старик. Рядом с креслом на тележке стоит большой серебристый цилиндр. От него к пластиковой маске, надетой на лицо старика, ведёт резиновая трубка.

Когда мы со Сьюзен подходим поближе, он ёрзает в кресле, выпрямляясь. И только тогда я осознаю, что это не плед, а огромный сине-зелёный клетчатый кардиган. Старик снимает с лица кислородную маску и худой трясущейся рукой приглаживает седые волосы, которых у него довольно много. На лице у него больше морщин, чем я у кого-либо видел, и он подозрительно разглядывает нас сквозь фиолетовые очки, водружённые на крупный испещрённый прожилками нос. Это точно то же лицо, что и на коробке со Сновидаторами, только гораздо более старое и определённо не улыбающееся.

– Не так близко! – говорит Анди, когда мы подходим ещё немного, но старик отмахивается от неё.

– А, плюньте на неё! Подходьте так близко, как вам охота. У ваш же нет вшов, а?

Вшей? Я чувствую, как краснею. У нас с Себом в прошлом семестре были гниды.

– Нет, но…

Сьюзен перебивает.

– Нет, мистер Маккинли. У нас точно нет вшей.

– С ними всё нормально, Кеннет. Правда. Ведите себя прилично. – Анди достаёт из длинной коробки какой-то рулон.

– Ох, ошшень хорошо. Сядьте-ка на еёшнюю бумагу. Зачем оно надо, я понятия не имею. Вы же не шобираетесь обмаратьшя, а?

– Это чтобы вы не умерли раньше времени, Кеннет, – с улыбкой говорит Анди, отрывая от рулона длинный кусок мягкой широкой бумаги и кладя её на диван для нас. Мы осторожно усаживаемся. Старик отвечает гортанным бульканьем: он явно думает, что попытки сохранить ему жизнь – пустая трата времени.

Кроме музыки, я теперь замечаю ещё один звук: клацанье, исходящее от старика, когда он говорит.

– Надеюсь, мы дошлушаем до конца эту часть? Я нахожу, что мистер Брукнер – не тот композитор, которого можно слушать в шпешке. – И вот опять этот звук: клац-клац.

Старик закрыл глаза, но его руки двигаются под аккомпанемент странной музыки, как будто он дирижирует невидимым оркестром. Анди пересекает комнату и подходит к старомодному проигрывателю, на котором крутится чёрная виниловая пластинка, а потом нажимает на кнопку, и музыка резко замолкает.

Услышав внезапную тишину, старик открывает глаза. Дальше происходит просто поразительная трансформация. Прямо на наших глазах мистер Маккинли как будто молодеет. Он, конечно, не молодеет, но говорить начинает куда бодрее. Речь становится разборчивее, он выпрямляется, поднимая морщинистую шею из сутулых плеч, как черепаха.

– Ну ладно тебе, Анди. Не обязательно было так делать, – говорит он.

– Мистер Брукнер подождёт, Кеннет. У вас гости, – отвечает Анди. – Сьюзен Тензин и Малкольм…?

– Белл.

– Малкольм Белл. К тому же Сьюзен принесла пирог.

Старик прочищает горло, и одновременно у него словно прочищается разум. Его глаза, практически скрытые под зарослями седых бровей, чуточку расширяются.

– Ох, да. Я вас ждал. Добро пожаловать в мою махонькую обитель. Анди – мы попьём чай прямо тут, пожалуй. – И опять этот звук: клац-клац.

У мистера Маккинли лицо человека, который совсем недавно сидел на очень строгой диете. Моей тётушке Джине как-то пришлось сидеть на такой – выглядела она ужасно. Щёки у старика обвисли, с подбородка до самого чёрного шёлкового ш ейного платка, заправленного в кардиган, свисает кожа. Кажется, что штаны, блестящие от старости, великоваты для его тощих ног.

Руки у него длинные, худые, с выступающими суставами и синими венами. На одном пальце сияет большое броское золотое кольцо с крупным фиолетовым камнем. Оно сидит слегка свободно. Я смотрю на старика, он двигает челюстью, и опять раздаётся этот звук: клац-клац.

Старик снова прочищает горло и говорит:

– Ох, ладно: это хорошо. Я очень рад, что вы не говорливые. Не выношу говорливых людей. Как я всегда говорю, лучше держать рот на замке и показаться дураком, чем открыть его и развеять все сомнения! Согласен, Малкольм? Отличное шотландское имя, кстати говоря!

Я его не до конца понимаю, но всё равно улыбаюсь и киваю, и он улыбается в ответ, демонстрируя белые зубы, которые, должно быть, моложе него по крайней мере лет на шестьдесят. Когда клацанье раздаётся снова, до меня доходит, что зубы у него искусственные и, видимо, смещаются время от времени – отсюда и звук. Голос у него хриплый, говорит он нараспев и с явным шотландским акцентом. Я как будто слушаю, как кто-то полощет горло галькой.

Он поворачивается к Сьюзен, и в этот момент в комнату возвращается Анди, катя тележку с позвякивающими чашками и блюдом с масляным пирогом.

– Скажи мне, Сьюзен, – говорит старик. – Можешь ли просветить меня поподробнее, кто ты такая? Зачем пришла сюда?

Он неловко улыбается. Ощущение такое, что брюзгливого человека, которым он был минуту назад, подменили кем-то, кто изо всех сил старается быть обаятельным. Я вспоминаю слова с упаковки от Сновидаторов: «Возможно, вы видели мои выступления на сцене, по радио и телевидению…» Этот человек явно привык разыгрывать представления.

Пока Сьюзен толкает ему речь про программу общественно полезного труда Марденской средней школы, я оглядываю удивительную комнату с разноцветными украшениями, болтающимися на потолке. Тёплый воздух резко пахнет какой-то мазью, дезинфекцией, полиролью для дерева и… застарелым табаком? Но есть и другой запах: кислая, капустная вонь, которая постепенно окутывает нас. В течение десяти секунд она становится всё хуже.

Сьюзен делает паузу и закашливается, когда вонь добирается до неё.

– Ох батюшки, – наконец говорит мистер Маккинли. – Боюсь, что этот весьма, а… поразительный аромат издаёт Деннис. Деннис, старая ты гадкая скотина…

Деннис? Да конечно же, нет…?

Да конечно же, да. Услышав своё имя, из-под стола, накрытого длинной скатертью, возникает чёрно-рыжий пёс и, прихрамывая, выходит вперёд. Передняя лапа у него перевязана фиолетовым бинтом. Пёс останавливается и поворачивает седеющую морду в мою сторону.

– Нынче он в основном спит, прямо как я, – говорит мистер Маккинли. – Но сторож из него по-прежнему неплохой, а, старик? Прогнал недавно со двора каких-то ворюг, а? Правда, поплатился за это. Один из сопляков защемил ему лапу калиткой. Чуть коготь не оторвал. Хотя всё уже заживает.

Меня снова захлёстывает воспоминание о том вечере с Кез Беккер. Деннис тем временем начал низко порыкивать. Нет никаких сомнений, что он меня запомнил.

Я стою, почти не шевелясь. Конечно, всем должно быть очевидно, что это был я?

Я с усилием сглатываю.

Глава 31

– Деннис! – говорит мистер Маккинли, и я испуганно вскидываю голову. – А ну прекрати. Это мои гости.

Но Деннис всё продолжает рычать, обнажив зубы и не сводя с меня янтарных глаз.

– Анди, – просит мистер Маккинли, – выведи Денниса, будь так добра? И, Малкольм, не откажешься ли ты распахнуть створки, пожалуйста? – Он видит моё непонимающее лицо и переводит: – Открой окно, будь так добр, паренёк?

Анди уходит, уводя за собой Денниса.

На чуточку ватных ногах я пересекаю комнату и с усилием поднимаю окно, чтобы выпустить наружу Деннисову вонь. Влетающий в комнату бриз запутывается в шёлковых шарфах и играет свисающей с потолка музыкой ветра. Я всё ещё отчасти ожидаю, что кто-нибудь закричит «Ловите вора!» или «Это тот мальчишка, который поранил Денниса!» Конечно, никто этого не делает: в комнате нас всего трое.

Обратно на своё место я возвращаюсь кружным путём. На стене висит коллекция чёрно-белых фотографий мистера Маккинли в молодости – на всех он позирует с разными людьми. Я не до конца уверен, но на одной он как будто бы пожимает руку королеве – она там гораздо моложе, чем сейчас; а на другой он стоит с группой из четырёх молодых мужчин в одинаковых костюмах и с табличкой, гласящей «FAB». Ниже, на деревянном столике, стоит фотография в рамке, на этот раз цветная, на которой мистер Маккинли запечатлён с мальчиком примерно моего возраста – они обнимают друг друга за плечи, как будто они лучшие друзья, а на их лицах сияют одинаковые улыбки.

Мистер Маккинли заметил, что я разглядываю фото.

– Это мой сын. Когда было сделано это фото, он был, наверное, примерно твоего возраста.

Я указываю на фото с королевой.

– А это…?

– Агась. Так и есть, это Её Величество. Личная аудиенция. Балморал, 1968. – Он громко прочищает горло. – А теперь скажите-ка мне вот что. Кто-нибудь из вас слышал обо мне когда-нибудь?

Сьюзен качает головой:

– Нет.

Я говорю то же самое, только в моём случае это неправда. Сердце начинает колотиться чуточку сильнее. Я снова сажусь. Он что, правда собирается нам всё рассказать?

Или он знает, что я натворил?

– Кеннет Маккинли. Мистик Северо-Шотландского нагорья, как меня называли. Вы точно уверены, что не знаете, кто я? Сколько тебе, Малкольм?

– Одиннадцать, – отвечаю я. – Почти двенадцать.

Он закрывает глаза, будто что-то мысленно подсчитывая.

– Вполне логично. Видите ли, всё это было давным-давно. Я бы сказал, что я разочарован, но не совсем уж удивлён. Вы же не журналисты какие-то?

– Конечно нет. Мы дети, – говорит Сьюзен.

– Ох, да нынче не поймёшь, – говорит он. – В прошлом я доверял людям, а они писали про меня всякую гнусную ложь.

Из-за наших спин Анди – которая вернулась в комнату, уже без Денниса – встревает:

– Кеннет. Они из местной школы. Я говорила вам, помните? Они пришли проведать вас в рамках программы по общественно полезному труду.

– Ох, точно. Вы же только что это говорили, а? – Он замолкает и прикрывает глаза. Это продолжается так долго, что я начинаю подозревать, что он уснул, и пихаю Сьюзен в бок. Но потом старик снова поднимает голову. – Анди! Ещё чаю, пожалуй. Будь добра.

Он дожидается, пока Анди выйдет, а потом поворачивает голову и снова откашливается.

– Пришла мне одна махонькая мыслишка. Скрути-ка мне сигаретку и продолжим.

– Скру… скрутить вам сигаретку? – Я поражён. Глаза Сьюзен за стёклами очков удивлённо округляются.

– Да. Эти пальцы больше на такое не способны. Артрит. – Он демонстрирует старые шишковатые ладони и указывает большим пальцем на плоскую меховую сумку, свисающую на кожаном ремне со спинки кресла. – У меня в спорране лежит пачка табаку. Анди запрещено крутить мне сигаретки. Видите ли, это неблагоприятно для моего здоровья – а я плевал на него с высокой колокольни! Машинка тоже там. Я тебе объясню.

Я открываю сумочку – спорран – и замечаю, что рядом, в начищенных кожаных ножнах на ремне, висит нож сантиметров пятнадцати длиной. На его рукояти вырезан узор, напомнивший мне татуировку на руке Качка Билли. Старик видит меня краем глаза.

– Я могу прочесть твои мысли, паренёк, – хрипит он.

Правда может? О нет. Я затаиваю дыхание, ожидая обвинений, которые мне вот-вот предъявят.

– И ответ – да, – продолжает он. – Он острее острого. Аккуратнее с моим дирком!

Я выдыхаю. Несколько минут я вожусь с сигаретной машинкой на коленке, а мистер Маккинли командует: «Нет – многовато табаку, паренёк. Нет, да не так!», пока в конце концов Сьюзен не говорит:

– Давайте я попробую.

И тридцать секунд спустя из машинки возникает почти идеальная сигарета. Мистер Маккинли говорит:

– Роскошная работа, девица! – а меня отчего-то разбирает злость, как будто Сьюзен меня обставила.

Маленькая мисс Совершенство скрутила маленькую совершенную сигаретку.

Мистер Маккинли снова ёрзает, усаживаясь прямо.

– А теперь подайте мне зажигалку да распахните окошко пошире. И держитесь подальше от дыма. Вам это вредно. И музыку включите, а? Только потише. Расскажу вам кой-чего интересненькое.

Глава 32

Старик Кеннет Маккинли неглубоко затягивается скрученной Сьюзен сигаретой, выдыхает дым прямо в окно и снова закрывает глаза. Потом поднимает голову и смотрит сначала на нас, потом на удлиняющийся столбик белого пепла на кончике сигареты.

Я подхожу к проигрывателю и кое-как отыскиваю кнопку включения. Чёрная пластинка вращается, похожая на руку штуковина опускается, и странная нестройная музыка начинается снова. Мистер Маккинли дожидается, пока я усядусь.

– На самом деле я не совсем курю, знаете ли, – говорит он. – Лёгкие у меня уже не те. Мне просто нравится запах. Он помогает мне думать. – В подтверждение своих слов он не суёт сигарету обратно в рот, а держит между пальцами, позволяя дыму завитками подниматься к покрытому пятнами потолку.

Потом он начинает говорить, и ощущение такое, будто он выступает с речью, которую уже произносил раньше.

– Были времена – не так давно, впрочем, – когда казалось, что мир был открыт к новым идеям. – Он делает паузу, потом кидает на нас пристальный взгляд сквозь круглые стёкла очков. – Вы слушаете?

– Да, – хором отвечаем мы со Сьюзен, и это правда. Есть в его манере речи что-то заставляющее слушать.

– Что ж, именно в таком мире я вырос. Всё менялось; всё было в новинку. Реактивные самолёты, пересадки сердца, космические полёты, иностранные праздники, карманные калькуляторы, центральное отопление, цветное телевидение, лекарство от той и от этой болезни, компьютеры, ох – сколько шуму навели компьютеры!

Мистер Маккинли взмахивает сигаретой под носом и возобновляет своё небольшое выступление.

– После жуткой войны с Гитлером мы думали, что создаём идеальный мир! И всё это время мы игнорировали то, что находилось прямо перед нами. Прямо внутри нас. В нас! Хм-м? И поглядите на нас теперь, э? Мы больше заинтересованы в том, чтобы как можно дольше оставаться в живых, чем проживать ту жизнь, что нам отведена.

Я ёрзаю на диване, и бумага подо мной шуршит. По всем признакам, эта речь может затянуться надолго, но мне всё равно. Мне кажется, я знаю, к чему всё идёт, и я хочу, чтобы он добрался до Сновидаторов. Сьюзен подалась вперёд и с энтузиазмом кивает.

– Границы сознательного разума, мои махонькие друзья, никогда не были обнаружены. Что же касается бессознательного… что ж, оно вполне может не иметь границ вовсе. – Старик вздыхает. – Но никто не хочет знать. Нынче не хочет.

Он метко пуляет сигаретой в окно.

– Мы бы хотели узнать, мистер Маккинли! – говорит Сьюзен. Скажи это кто угодно другой – и оно прозвучало бы слишком восторженно, даже жутковато. Но Сьюзен искренна, и это очевидно. Думаю, дело в упоминании сознательного и бессознательного разума: это имеет какое-то отношение к её медитациям.

Тут в комнату с шумом возвращается Анди и начинает принюхиваться, цокать и махать посудным полотенцем в сторону открытого окна.

– Ох, Кеннет! – сердито говорит она. – Вы, видно, думаете, что я вчера родилась! Это и вам-то вредно, а этим двоим куда вреднее, а я имею право на рабочее место без дыма! Он вас попросил это сделать? – спрашивает она нас со Сьюзен.

– Нет, – машинально вру я.

– Да, – отвечает Сьюзен – наверняка так же машинально. Мистер Маккинли клацает челюстью – он явно недоволен, что его прервали.

Я не хочу уходить. Я хочу узнать побольше, но Анди возится с чайным подносом и говорит:

– Остатки своего пирога заберите домой.

Сьюзен поднимается и смотрит на свои аккуратненькие наручные часики.

– Думаю, мы отняли у вас прилично времени, – говорит она, как обычно строго и по-взрослому. – Нам было очень приятно. – Я отчаянно пытаюсь сказать ей лицом и взглядом «нет», но она на меня не смотрит.

В этот момент раздаётся громкий звонок, а я так напряжён, что буквально подпрыгиваю, и Сьюзен удивлённо поворачивается ко мне.

Мистер Маккинли протягивает тощую руку к древнему телефону – такому, с трубкой, которая лежит на коробкоподобном аппарате, – стоящему на столе с ним рядом, поднимает трубку и прикладывает её к уху.

– Это же ты, а, Ури? – говорит он, и по его лицу расползается тёплая улыбка. – Подожди минуточку. – Мистер Маккинли прижимает трубку к груди и смотрит на нас. – Это мой сын, Ури. Было чудесно с вами познакомиться. Спасибо, что пришли. Продолжим в другой раз, идёт? До свидания.

Он возвращается к телефону и начинает болтать, а мы уходим из комнаты. Всё просто взяло и закончилось.

Глава 33

Внутри меня кипит ярость на Сьюзен – видите ли, уйти ей не терпится. Я слышу, как дальше по коридору раздаётся рык и неравномерное цоканье когтей по плитке – ко мне ковыляет старый Деннис. Анди бежит за ним и кричит:

– Деннис! Деннис! Нельзя!

Она хватает его за ошейник и тащит назад на кухню, а Деннис начинает очередную газовую атаку – звук такой, будто у велосипеда шину прокололи.

– Ох, Деннис, как гадко. Сами выйти сможете, ребята? Мне нужно увести собаку.

Анди утаскивает Денниса вдаль по коридору на кухню. Поднос для чаепития она оставила на столе в гостиной, и я вспоминаю, что хотел унести остатки масляного пирога Себастьяну. Несколько недель назад я бы даже утруждаться не стал, но в последнее время он ничего.

– Подожди меня, – говорю я Сьюзен. – Я только на минутку.

Я поворачиваюсь, а входная дверь захлопывается за моей спиной. Я остался один. Ну, не совсем один, но Кеннет болтает по телефону со своим сыном в гостиной, а Анди шумит на кухне блендером. Никто не знает, что я здесь – чувство странноватое.

От чайного подноса меня отделяет длинный выложенный плиткой коридор, ведущий мимо комнаты, дверь в которую слегка приоткрыта.

Не судите меня. Я просто хочу заглянуть. Одним глазком, понимаете. Да и дверь не заперта, так что вряд ли там хранится что-то суперсекретное, правда?

Никто не знает, что я здесь. Я толкаю дверь, и она тихонько шуршит по толстому ковру. Мне становится видно изножье кровати. Я просовываю голову внутрь и оглядываю комнату целиком. Это просто стариковская спальня. На полу лежат тапочки, со стула свисают сложенные брюки, в углу стоит трюмо с щёткой для волос и расчёской. А над кроватью, вращаясь от лёгкого бриза из открытого окна, висит Сновидатор.

Он больше, чем те, что у нас в спальне, но это точно он. Я подхожу поближе, и мои глаза округляются.

Сновидатор Кеннета Маккинли – поразительная вещь, и он так же сильно отличается от моего, как Роллс-Ройс от старого помятого внедорожника Молы. Если мой сделан из полого пластикового обруча и дешёвой на вид пирамидки-«крыши» с проводами и нитками, то этот выполнен из бледного проверенного временем бамбука, согнутого в круг так, что не видно места стыка. В дерево вделаны кристаллики поблёскивающего пирита. На обруче вырезаны крошечные орлы, цветы, загадочные символы и какие-то письмена, которые я не могу распознать.

А на одной из сторон пирамидки виднеются три буквы: УРИ.

Это разве не имя, которое старик произнёс, когда отвечал на звонок? Имя его сына?

Внутри обруча тонкими нитями, словно сделанными из чистого золота, выплетен тугой замысловатый узор из вновь и вновь повторяющихся кругов со вставленными в ячейки бусинами и камнями. С длинных верёвочек, тоже оплетённых золотыми нитями, свисают шикарные чёрные перья с крупными синеватыми кристаллами на кончиках. Даже отсек для батареек украшен резьбой и камнями.

Пожалуй, это одна из самых прекрасных вещей, что я когда-либо видел.

– Я могу тебе чем-то помочь?

Я взвизгиваю и резко оборачиваюсь. В дверях стоит Анди.

– Это у тебя привычка такая? – спрашивает она.

Я шевелю губами, но из горла не доносится ни звука – там вдруг пересохло, как в пустыне.

Глава 34

– Суёшься куда заблагорассудится, – продолжает Анди. – Вынюхиваешь. – Она останавливается и прислоняется к косяку, преграждая мне путь. Наконец она говорит: – Возможно, ты уже догадался, но… Я знаю, что это был ты тем вечером. Доказательств у меня, конечно, нет, но я знаю.

– Я… Я… Я искал кухню. Эм… масляный пирог. Я его забыл.

Анди складывает руки на груди и продолжительное время смотрит на меня.

– Ясно, – говорит она, не сводя глаз с моего лица. – Это спальня Кеннета. Лучше подожди у входной двери. Я принесу тебе пирог.

Я уже собираюсь протиснуться мимо неё к выходу, но она ногой закрывает дверь спальни за своей спиной.

– Вообще, прежде чем ты уйдёшь, скажи-ка мне кое-что, Малкольм, – говорит она. – Что ты делал тем вечером?

Отпираться бессмысленно – ну знаете, отрицать свою вину и всё такое. Она даже не кричит. Так что я напускаю на себя извиняющийся вид и говорю:

– Это был спор такой. Притвориться грабителем или вроде того.

Анди прикусывает щёку, будто буквально пережёвывая мой ответ. Затем кивает.

– Ты же понимаешь, что из-за этого у тебя могли быть огромные неприятности? Людям такое не нравится. Ты в курсе, что я сообщила в твою школу?

– Я знаю. Простите. – На этом этапе мне, конечно, следует попросить прощения и за то, что я взял Сновидаторы, но тут меня медленно осеняет: кажется, её всё устраивает. В смысле, если бы она знала, что я их взял, она сказала бы что-нибудь вроде «Может, хочешь признаться в чём-нибудь ещё?». Но она этого не говорит.

Она даже не знает, что они пропали. Вместо этого Анди хмыкает и говорит:

– Ты ему понравился. Я вижу. Насколько ему вообще может кто-то нравиться. Думаю, ты напоминаешь ему сына.

Мне немного неловко, так что я просто говорю:

– О? Того, который только что звонил? – и она тихонько вздыхает.

– Кеннет, он непростой человек. Он глубоко мыслит. Слишком глубоко, если хочешь знать моё мнение. – Она кидает взгляд на Сновидатор, висящий над кроватью, а потом снова смотрит на меня. – И он пережил много печалей. От этого у него в голове всё здорово путается. Но, если захочешь прийти снова, думаю, ты порадуешь этим одинокого старика в его последние дни.

– Его… его последние…?

Она пожимает плечами.

– Кто знает? А теперь иди и жди у входной двери.

Некоторое время спустя Анди возвращается и вручает мне пластиковый контейнер с пирогом. Она медленно кивает и тепло улыбается. Прежде чем закрыть дверь, она спрашивает:

– Мы увидим тебя снова?

Это не совсем вопрос, и она ждёт от меня только одного ответа.

– Да.