Текст книги "Когда мы потерялись в Стране снов"

Глава 61

Я возвращаюсь домой и поднимаюсь на второй этаж за считаные минуты до возвращения папы. Билли не заметил моего отсутствия и спешит убраться, оставив свою приставку. Мне кажется, папе он не нравится. Сьюзен сказала, что напишет мне – узнать, как там Себ.

Я ни на чём не могу сосредоточиться. Я всё прокручиваю в голове разговор с одним из докторов – он сказал, что Себ может много дней пробыть в таком состоянии, но они не знают наверняка, и должны дождаться результатов анализов, и консультируются с каким-то доктором из Калифорнии, но мешает восьмичасовая разница во времени…

А теперь всё пропало. Мой единственный шанс раздобыть последний в мире Сновидатор ускользнул у меня из-под носа.

Папа входит и плюхается на диван напротив. Я даже не успеваю спросить, как он. Папа сразу же начинает говорить, довольно монотонно.

– Никаких изменений. На этом этапе всё, что они говорят, – что он «стабилен». Они выписали какое-то устройство из другой больницы, которое позволит им детальнее изучить его мозговые импульсы, но оно должно приехать аж из Манчестера. Они не исключают инфекции. В некоторых случаях тело может как бы само по себе впасть в кому в попытке сопротивляться болезни, но они не понимают, почему нет температуры…

И так далее. Я пытаюсь внимательно слушать, но не могу. Вместо этого я просто таращусь на молчаливые фигурки «Волчьего логова», поставленного на паузу посреди сражения, ожидающие, пока кто-нибудь снова возьмётся за джойстик.

Я должен задать этот вопрос, но я немного нервничаю.

– А, эм… Сновидаторы? Они?.. – Я хочу знать, выяснили ли они – кто угодно, доктора там или исследователи – что-нибудь. Может, ещё рановато, но…

– Нет, Малки, – говорит папа. – Я передал их доктору Нише. Я вообще чувствовал себя ненормальным уже из-за того, что беспокою её этим.

– Значит, ты не привёз их обратно?

Голос у папы тихий, а может, просто усталый.

– Нет, Малки, не привёз. И пока Себ не вернётся к нам, целый и невредимый, я даже слышать о них не хочу, договорились?

Он садится со мной рядом и хочет заглянуть мне в глаза, но я не могу отвести взгляд от экрана, на котором персонажи игры занимаются тем, чем и должны заниматься, когда игру останавливают: сначала надолго замирают неподвижно, потом чуточку шевелятся, ходят кругами и возвращаются в исходную позицию, ожидая, что игрок снова начнёт ими управлять.

Папа берёт меня за подбородок, поворачивая моё лицо к себе.

– Эй? Слышишь меня?

– Ага.

– Можно спросить тебя кое о чём?

– Угу.

Он глубоко вдыхает через нос.

– Почему ты это сделал, Малки? Прошлой ночью? Ты сказал доктору, что всё и до этого шло не так, что тебя предупреждали, так почему ты решил продолжить?

– Я не собирался. Честно. Но потом… Себ их включил, и я решил, что от ещё одного разочка ничего не случится.

Некоторое время папа не говорит ничего. Потом произносит:

– Знаешь, в этом была и моя проблема. С наркотиками. Каждый раз я думал – от ещё одного разочка ничего не случится. – Он вздыхает. – Не повторяй моих ошибок, сын.

– Но сейчас ты в порядке?

– Скажем, я пока что в порядке, э? – Он обнимает меня и шепчет мне на ухо: – С ним всё будет хорошо, сын. С ним всё будет хорошо.

Я обнимаю его в ответ и бормочу «угу» через его плечо, всё ещё глядя на поставленную на паузу игру.

«Неужели и с Себом сейчас так же? – думаю я. – Он всё ещё видит сон, но ничего особенно не происходит?»

Он как будто стоит на паузе в моём сне и ждёт, что я его снова активирую? Теперь на это не осталось надежды. Без Сновидатора – так точно.

Я чувствую, как в кармане вибрирует телефон, но мне кажется, папа ещё не наобнимался, так что я не размыкаю рук. В конце концов он громко выдыхает мне в ухо, а потом встаёт и направляется к лестнице.

– Я совсем вымотался. Вообще ничего не соображаю, – говорит он мне, но голос у него дрожит и надламывается. – Твоя ма остаётся в больнице. Из Аллапула едут твой дядя Пит и бабушка. Будем все по очереди сидеть с Себом. Чтобы он оставался с нами. Скоро мы с тобой поедем в больницу, идёт?

Я киваю.

– Я пойду прилягу у вас в комнате. Разбудишь меня через часик? А то я усну без задних ног.

Я достаю телефон из кармана. Там сообщение от Сьюзен.

Я подумала кое о чём, что можно сделать, но я не уверена, что это тебе понравится.

Я гадаю, не то же ли это самое, о чём подумал я?

Если да, то мне это определённо не нравится.

Но не успеваю я ответить, как она шлёт новое сообщение:

Я иду к тебе.

Глава 62

Я встречаю Сьюзен у задней двери.

Мы проходим на кухню, и я закрываю дверь, чтобы не разбудить папу. Никто из нас ничего не говорит: мы ещё не обсуждали, в чём может состоять этот «план». Я нервничаю сильнее, чем ожидал, и мы одновременно начинаем говорить, понизив голоса.

– Это то… – начинаю я.

– Тебе не понравится… – говорит Сьюзен.

Мы оба умолкаем. Никому не хочется произносить это вслух, так что на кухне ненадолго повисает тишина. Наконец Сьюзен нарушает её.

– Мола иногда по-своему, эм, интерпретирует учения Будды. И она считает, что Себ застрял в петле, такой вроде как ментальной ловушке, вызванной, эм… – Сьюзен прикусывает губу и умолкает.

– Вызванной мной, – подсказываю я.

– Ну, только в некотором роде. Отчасти. Вызванной, я не знаю, заигрыванием с вещами, которых не понимаешь, скажем так. И этим Сновидатором. В смысле… кристаллы? Кристаллы всегда обладали «мистическими свойствами». Я об этом почитала.

Ну ещё бы.

– Кристаллы использовались в мистическом целительстве и древних религиях, ну, с начала времён, по сути. И пирамиды тоже. Ты знал, что если поместить лезвие под пирамидку, оно не затупится?

– Правда? – удивляюсь я.

– Ну… наверное. Доказать трудно.

Я думаю, что у меня есть объяснение получше.

– Знаешь, как бывает, когда останавливаешь видеоигру, и персонажи по-прежнему двигаются, но ничего особо не делают?

Сьюзен неловко полупожимает плечами. Ну конечно, какая из неё геймерша.

– Неважно. Когда ты берёшь джойстик, игра возобновляется.

Сьюзен кивает.

– Значит… тебе нужно возобновить свой сон.

Я в отчаянии надуваю щёки.

– Вернуться туда и что? Вытащить его? Как это должно сработать?

Сьюзен говорит:

– Может, как Мола сказала. «Иногда величайшие путешествия…»

Мы договариваем хором:

– «…совершаются без карты».

– Вот только, – говорю я, – Сновидатора-то у меня нет. Правда, у меня была мысль: можно поискать в интернете, на Ибее или где-то ещё…

Сьюзен качает головой.

– Я уже смотрела. Везде. Я даже не уверена, продал ли он хоть один. Может, после той телепрограммы он просто сдался.

Я с несчастным видом киваю.

– Но мы знаем, где есть ещё один, правда, Малки? – говорит она.

Некоторое время мы молчим, размышляя.

Мы как будто ходим вокруг да около, и Сьюзен наконец решается и говорит прямо:

– Сновидатор. Он в похоронном бюро Беккеров на Фронт-стрит.

При одной только мысли по моему телу пробегает холодок.

– Но где именно? В… в его гробу?

Сьюзен прикусывает губу, раздумывая над ответом.

– Не знаю, Малки. Но я бы сказала… возможно? Ну то есть разве не так люди поступают? В разных там фильмах? Вот ты умер и всё такое, лежишь одетый в свой лучший костюм – или, в случае Кеннета Маккинли, килт, – а в руке у тебя фото, или ожерелье, или что-то, что было для тебя важно.

Это правда? Так всё и бывает? Сьюзен выглядит как-то не очень уверенно. Я делаю глубокий вдох и говорю:

– Я не хочу этого делать.

– Что делать, Малки?

– Даже говорить не хочу.

– Что говорить, Малки?

Я понимаю, к чему она ведёт. Это хитро. Она заставляет меня сказать это вслух. А как только я скажу, оно станет реальнее. Я выдавливаю из себя слова.

– Я… мне придётся украсть… последний в мире Сновидатор у… у мертвеца?

Сьюзен улыбается – немного печально, как будто знает, насколько тяжело мне это даётся.

– Да. Но не тебе. А нам.

– А ты тут при чём? Почему ты мне помогаешь?

Она поправляет очки и смотрит на меня своими бездонными тёмными глазами. Как будто я задал самый тупой на свете вопрос. Ей самой ответ кажется совершенно очевидным, и, поскольку теперь я её знаю, я понимаю, что она говорит чистую правду, и мне становится приятно.

– Потому что я твой друг, – отвечает она.

В этот момент что-то между нами меняется. Отныне что бы ни случилось – что бы ни произошло с Себом – я в этом не один.

Я открываю мамин ноутбук, и пару мгновений спустя мы разглядываем похоронное бюро в режиме просмотра улиц.

Беккер и сыновья

Ритуальные услуги и надгробные плиты

Это довольно нового вида здание, состоящее из двух соединённых друг с другом частей: вот приёмная с современными стеклянными дверями и большими окнами, а рядом с ней крыло покрупнее, с узкими окнами под крышей и двойными дверями в дальнем конце. Я с усилием сглатываю. Это безумно, абсурдно, противозаконно, опасно и просто странно. Но, возможно, это мой единственный шанс.

– С чего нам вообще начать? – хриплю я. В смысле, я и раньше творил всякую сомнительную фигню и вечно попадал в неприятности, но это совершенно новый уровень сомнительной фигни. Тем страннее тот факт, что рядом со мной сидит девочка, которая, наверно, за всю жизнь не сделала ничего плохого, и что именно она и предложила эту идею.

– Не знаю, – говорит она. – Но нам нужно сделать это поскорее, так? Времени у нас немного. Думаю, сегодня вечером.

Тут я слышу, как по лестнице спускается папа, и быстренько закрываю окно браузера. Папа входит на кухню и явно несколько удивляется при виде Сьюзен.

Она встаёт – встаёт! – и говорит:

– Здравствуйте. Я Сьюзен Тензин. Друг Малки.

Ого, взрослые же обожают такую дребедень, а?

Папа останавливается, устало улыбается ей и отвечает:

– Здравствуй, Сьюзен.

– Мне очень жаль, что так вышло с Себастьяном.

– Спасибо, милая.

– Я как раз собиралась уходить, правда, Малки?

Десять минут спустя мы с папой едем в машине обратно в больницу. Уходя, Сьюзен сказала мне:

– Я тебе попозже напишу, – и мысль об этом и о том, о чём мы практически договорились, заставляет меня притихнуть.

Я что, правда только что согласился на это? Я не совсем уверен. Я до сих пор отчасти надеюсь, что – каким-то образом – заберу наши Сновидаторы из больницы. Из-за этого в машине я помалкиваю.

Папа, кажется, и не против. Может, он тоже считает, что тишина полна ответов.

Глава 63

Бабуля и дядя Пит – это мамины мама и младший брат, и к тому времени, как мы приезжаем в больницу, они уже там, сидят с мамой в бежевой комнате под нарнийским львом Асланом.

Между ними стоят коробка салфеток и пустые стаканчики из-под кофе. Глаза у них покраснели и опухли. За дверью быстро ходит из стороны в сторону медперсонал, и я некоторое время пытаюсь представлять, что пришёл сюда по какой-нибудь обычной причине, но в больницу никогда не приходят по обычной причине, не так ли?

В комнату входит человек в халате. Он объясняет, что доктор Ниша ушла домой и что теперь с Себом работает он.

Я не запоминаю его имени, но он даже и не смотрит в мою сторону. Он явно нервничает и даже не садится.

Хороших новостей нет. Давление и частота дыхания у Себа снизились, и, хоть доктора по-прежнему «настроены оптимистично», судить ещё рано, и они до сих пор не могут выяснить, что именно с ним происходит.

Разговор заходит об ОИТ – я знаю, что это значит «отделение интенсивной терапии», видел по телевизору: туда попадают с самыми серьёзными случаями, хотя Себ лежит не там. Пока что.

– Можно мне его увидеть? – спрашиваю я доктора.

Я остаюсь с Себом наедине в его палате.

Я слышу, как мама и дядя Пит о чём-то тихонько переговариваются с медсестрой в коридоре. Себ выглядит в точности так же, как утром. Целую вечность он неподвижен, потом вдруг немного дёргается – шевельнёт рукой или глаза начнут двигаться под веками, а потом снова замирает, только грудь вздымается под простынёй. К его руке подсоединена капельница, какой-то ещё шнур ведёт от запястья, а на лбу какая-то лента.

– Привет, бро, – говорю я. Мне как-то неловко. Меня никто не слышит, в том числе, скорее всего, и сам Себ, так что это странновато, как будто я разговариваю сам с собой. Рядом с его койкой стоит стул, так что я сажусь и беру левую ладонь Себа в свои. Обычно я, конечно, ни за что не стал бы брать его за руку, но ситуация явно какая угодно, только не обычная. Я провожу пальцами по красным отметинам на его запястье. Они что, стали хуже?

Может, во сне он крутится и дёргается, пытаясь вырваться? Может, ему, как и мне после сна про Гитлера, снится, что он не спит? Или он просто застыл в статичном состоянии сна, не зная, что происходит? Надеюсь на это. Мысль о том, что он всё это время в ужасе, невыносима: он знает, что это сон, но проснуться не может.

Отметины явно стали ярче. Интересно, кто-нибудь ещё заметил? Я подумываю сказать кому-то, когда Себ вырывает руку и поворачивает голову на подушке. Какой-то великолепный миг я ожидаю, что он откроет глаза и на его лице снова появится его тупая щербатая ухмылка, и начинаю улыбаться…

Себ слегка всхрапывает, потом резко вдыхает и вроде как кашляет, а потом его тело снова содрогается. Он не просыпается, но я замечаю, что он начал потеть. Это продолжается несколько секунд; какие-то цифры на экранчиках над его головой начинают быстро сменяться, но я понятия не имею, что хоть какая-то из них значит.

Себ дёргается сильнее, мотая головой из стороны в сторону. Потом аппарат начинает пищать. Себ как будто дерётся с кем-то невидимым.

– Себ! Себ, приятель! – кричу я. – Проснись!

Я смотрю на его вертящуюся голову и ахаю: под левым глазом у него появилось огромное красное пятно, расползающееся на щёку. Выглядит в точности так, как если бы его ударили в лицо. Теперь пот льётся по его лбу. Аппарат продолжает пищать, и в палату врывается медсестра и смотрит на экранчики, не обращая на меня никакого внимания. Она ж мёт на какие-то кнопки, писк прекращается, и медсестра выглядывает в коридор и зовёт:

– Джез, Амина! Быстрее! – В палату прибегают ещё двое, медбрат и медсестра. Мама и дядя Пит куда-то подевались, так что я просто стою рядом с койкой, перепуганный и бесполезный.

Они все говорят всякое в духе «АД повысилось, сто тридцать пять на шестьдесят. Обильное потоотделение. Сердцебиение сто двадцать. ЭКГ прыгает, температура понижается до тридцати трёх градусов …»

Потом медбрат по имени Джез наклоняется и всматривается в лицо Себа. Он аккуратно касается свежей отметины рукой в перчатке. Я уже вижу, что останется огромный синяк, и надеюсь, что Себу не больно.

– Что это? Кто был здесь с ним? – спрашивает Джез остальных, и все приглядываются к лицу Себа, а потом поворачиваются ко мне.

Джез говорит:

– Что случилось? Он упал? – Потом, уже медленнее: – Ты его трогал? – До меня не сразу доходит, к чему он клонит.

Они думают, что я ударил своего брата! Да я бы никогда…

Ладно, однажды я стукнул его джойстиком, но это было сто лет назад…

Я поднимаю руки.

– Нет. Нет. Нет, нет, нет. Я его не трогал. Честное слово. Оно… оно просто появилось у него на лице! – мой голос становится выше и громче. – Серьёзно! Зачем бы мне это?

Если кто-то и отвечает на мой вопрос, я этого не слышу: в палату входят всё новые и новые люди – быстро, но целеустремлённо. Десять минут спустя Себа переводят в отделение интенсивной терапии.

Его состояние характеризуют как «непроизвольный комоподобный стазис со спонтанными лицевыми и дермальными ушибами». Полагаю, доктора знают, что всё это значит, но я – нет. Я часто слышу «Вы уверены?» и «Нужно дождаться результатов, прежде чем станет ясно» и всякое такое.

В комнате ожидания мама с папой сидят бок о бок, а я опять таращусь в окно.

– Малки, – начинает папа, и мама рявкает:

– Том. Не надо.

Он её игнорирует.

– Малки. Я знаю, что в прошлом ты бывал жесток к Себу…

– Папа! Честное слово! – Мама знает, что я не стал бы бить Себа. Ну – по крайней мере, не сильно и точно не в лицо. Они оба кучу раз видели, как мы дерёмся, особенно мама. Кроме того случая с джойстиком я как-то наградил Себа фингалом, когда толкнул его, и он налетел лицом на угол каменного забора. После этого меня на целую неделю посадили под домашний арест. А Себ однажды так здорово пнул меня в рот, что у меня порвалась губа, но его под домашний арест не посадили, потому что я тогда придавливал его к полу, и мама сказала, что я сам виноват и это моя дурацкая ошибка.

Беда в том, что папа в последнее время видит нас редко: он, наверное, думает, что я стал каким-то отморозком. На мамином лице появляется странное выражение, и я понимаю, что она тоже не до конца уверена, что я не бил Себа. Не на сто процентов – которых хотелось бы ожидать от мамы в подобной ситуации. Что до дяди Пита и бабули – они только что вернулись со стаканчиками кофе, и бабуля хочет обнять меня, что, конечно, мило, но начинает немного утомлять.

Что бы там ни собирался сказать папа, его прерывает всё тот же молодой доктор – он вернулся с пластиковым пакетом в руках.

– По крайней мере, это нам вернули, – говорит он.

– Что? – спрашивает папа.

– Снови… штуки Малкольма?

– Сновидаторы? – восклицаю я.

Это поразительно – поверить не могу! Мне всё-таки не придётся красть Сновидатор у мертвеца!

Дядя Пит и бабуля переглядываются: о Сновидаторах они не слышали. Доктор садится со мной рядом.

Он улыбается, пытаясь немного развеять мрачные настроения в комнате, и суёт руку в пакет. Оттуда он извлекает два разломанных пластмассовых обруча и какие-то перепутанные и перерезанные проводки, и у меня уходит пара секунд, прежде чем до меня доходит, что я такое вижу.

А когда это случается, мне становится дурно.

Это Сновидаторы: их изуродовали почти до неузнаваемости.

Я просто таращусь на них. Мне ни за что не собрать их обратно.

Глава 64

Они… сломаны, – говорю я.

– Да. Прости. Мы их демонтировали, как видишь. Нам вроде как пришлось, чтобы их изучить. – Доктор приподнимает комок из кусков пластика и спутанных нитей и проводков, демонстрируя, что Сновидаторы были тщательно разобраны. Когда он так делает, от них отпадают несколько кристаллов и катятся по полу.

Должно быть, вид у меня весьма огорчённый, потому что доктор натягивает на лицо виноватое выражение.

– А ты можешь, эм, достать новые? – спрашивает он.

– Нет, – отвечаю я. – Человек, который… – Но тут я осознаю, что не могу рассказать им о Кеннете Маккинли. – У человека, у которого я их купил на распродаже, больше таких не осталось.

– Ох, какая жалость, – говорит доктор. – И всё же – по крайней мере мы смогли их изучить.

– И? – спрашивает папа.

– Что ж, – говорит молодой доктор, – есть хорошая новость и плохая. Малкольм, ты будешь рад услышать, что в этих Снови… штуках нет ничего, совершенно ничего, что могло причинить вред Себастьяну. Плохая же новость, конечно, состоит в том, что они не дали нам никаких подсказок касательно его состояния, но, с другой стороны, мы ведь этого и не ждали, правда? – Произнося последнюю фразу, он смотрит на папу.

Папа с довольным видом усаживается на диван.

Я говорю:

– Когда вы сказали «совершенно ничего», что вы имели в виду?

– Только это, молодой человек. Это пластиковый обруч с нитками и проводами и парой камушков …

– Это кристаллы!

Его это не впечатляет.

– Как скажешь. Каждый из них освещается низковаттными нитевидными волокнами, работающими от батарейки. – Он улыбается мне. – Моя девушка работает в рентгенологическом отделении. У них сегодня не много дел, так что я попросил её провести все тесты – знаешь, рентгеновские снимки и всё такое. Это именно то, чем кажется, – дешёвая игрушка. И абсолютно нерабочая. Как я и сказал, нет совершенно ничего…

Думаю, больше всего меня огорчают слова «дешёвая игрушка». Я перебиваю его.

– Это не так! Это не дешёвая игрушка. Это поразительное изобретение, а его изобретатель буквально недавно умер, а нерабочее оно потому, что вы только что его сломали!

Молодого доктора шокирует моя вспышка.

– Мне… Мне жаль, Малкольм. То есть, я бы мог попытаться починить их, если хочешь, только твой папа…

– В этом нет необходимости, доктор, – поспешно говорит папа. – Спасибо, что столько возились с этой совершенно бесполезной ерундой. – Он собирает моток проводков, нитей и пластиковых деталей и выбрасывает всё в стоящую в углу мусорку, а потом отряхивает руки, как будто он славно потрудился.

Папа поворачивается ко мне. Я чувствую, что к моим глазам подступают слёзы, и он, наверное, видит это, потому что голос у него смягчается, а сам он со вздохом садится. Мама прожигает его взглядом.

– Малки, дружище. Я знал, что где-то уже слышал это название. Оно мне никак покоя не давало. – Он цокает себе под нос, будто вспомнив что-то неприятное. Потом косится на доктора, будто прикидывая, стоит ли продолжать, и глубоко вдыхает. – Когда я… поправлялся… у нас в психотерапевтической группе была одна пациентка, Карен. Ей было хорошо за шестьдесят, а то и больше. Она говорила, что много лет назад сталкивалась со «Сновидатором» и, ну… – Папа делает паузу, подбирая слова. – Она обвиняла его в своих… своих неприятностях. Своих зависимостях. Это всё чушь, Малкольм. Но некоторая чушь может быть опасна, понимаешь?

Он дожидается, пока я кивну.

– А кто вообще этот мёртвый изобретатель? Ты вроде говорил, что купил их на распродаже.

Я чувствую, как краснею от злости и стыда.

– Я… э…

Папа рявкает:

– Надеюсь, ты не лгал, Малкольм.

Наконец в разговор вступает мама. С тех пор, как папа ушёл, она терпеть не может, когда он отчитывает нас с Себом.

– Отстань от него, Том, – видишь, он расстроен. И нечего повышать голос. Ты и понятия не имеешь, каково растить этих двоих, когда ты почти не помогаешь деньгами…

– Даже не начинай, Мэри, просто не начинай! – шипит папа. – По крайней мере я бы не допустил физического насилия…

И их понесло. Я слушаю их ссору, вместе с доктором, которому явно неловко, и растерянными дядей Питом и бабулей. Я ничего не говорю – просто выхожу из комнаты, закрываю за собой дверь и умудряюсь до самой парковки сдерживать слёзы – а там они начинают литься, как из шланга. Я не вижу папину машину, так что просто сижу на каменном заборе и всхлипываю.

Я плачу из-за Себа, застрявшего в жуткой стране снов, которому с каждым часом становится всё хуже. Плачу из-за Кеннета Маккинли, печального старика, умершего одиноким и забытым. Плачу из-за себя, несправедливо обвинённого в том, что я ударил брата, когда он лежит в коме. Но в основном я плачу из-за страха: потому что теперь я знаю, что у меня остался лишь один выход.

Конечно, доктор ошибается. Это точно. Можно анализировать Сновидаторы, и изучать их, и ломать сколько влезет. Но они с его дурацкой девушкой ведь не пользовались ими, так? Они не ложились под ними спать, не делили сны, не ходили на испанских галеонах, не испытывали всего… всей… этой магии. Не так ли?

Однако в одном я полностью уверен.

Я должен действовать, и поскорее. Я должен пробраться в похоронное бюро Беккеров и украсть последний оставшийся Сновидатор.