Текст книги "Когда мы потерялись в Стране снов"

Глава 35

– Батюшки-светы! – говорит Сьюзен, когда мы идём по дороге, и я, пожалуй, впервые слышу эту фразу от кого-то в реальной жизни. – Разве это не было просто… чудесно, Малки! Я совершенно пропахла дымом, но мне всё равно!

– Ага, наверно, – мямлю я, но всё, о чём я могу думать, – это Сновидатор над кроватью мистера Маккинли. – Но зачем тебе понадобилось так быстро уходить? – Я до сих пор сержусь на неё за это.

– Ой, ну мне показалось, что тебе стало скучновато слушать эти разговоры про бессознательный разум и так далее.

Скучновато? Что-что, а скучно мне точно не было! Если у меня на лице ничего не было написано, так это потому, что я заслушался.

Я ничего не отвечаю, но долго молчать у меня не получится. Сьюзен всё продолжает трепаться, прямо как чья-нибудь мамочка. Мы миновали монастырский парк и вышли к дороге у бухты, когда она говорит:

– Хочешь как-нибудь снова пойти? Миссис Фаррух это понравится, я думаю.

Ещё бы мне не хотелось. Я бурчу в ответ что-то в духе «хм, ну да». Такой ответ здорово бесит взрослых. Потом я возвращаюсь в омут своих мыслей.

Сновидатор старого мистера Маккинли…

Анди сказала – «его последние дни»…

– Ты в порядке, Малки? Ты что-то притих.

– Да, нормально.

Может, сказать ей? Я обнаруживаю, что мне хочется с ней разговаривать – не только про мои сны, но и спросить про её папу, рассказать про моего…

Стоит ли пустить эту странную взрослую девочку ко мне в голову?

Проблема в том, что она раздражает до чёртиков. Маленькая мисс Совершенство. Вообще не из тех, с кем я мог бы подружиться. Больно правильная для меня.

И она опять что-то говорит.

– У тебя есть планы на вечер субботы?

Сам не знаю почему, но я делаю глубокий вдох и отвечаю:

– Ага, мы с Себом собираемся в Каменный век!

Сьюзен ничего не известно о том, что мы с Себастьяном видим одинаковые сны. И всё же после встречи с Кеннетом Маккинли и «признания» Анди я чувствую себя отважнее.

– С Себом? Твоим братом? – Она хмурится.

Проклятье. Думай, Малки, думай. Просто скажи, что это какая-нибудь дурацкая игра.

Потом в моей голове появляется другой голос, он спорит со мной.

Почему бы просто не рассказать ей правду, Малки? Может, всё будет нормально, знаешь?

Так что мы садимся на скамейку, глядя, как серое море рассекают лодки местного парусного клуба, и я первым делом беру со Сьюзен обещание, что она не расскажет никому в школе. То, как она смотрит на меня, давая это обещание, обнадёживает. Маленькие тёмные глаза за стёклами очков округляются, и она серьёзно кивает, заправляя волосы за оба уха, будто готовится услышать нечто важное. Я собираюсь с духом, чтобы рассказать ей про Сновидаторы, думаю, потому что – в самый первый раз – я осознаю, что меня ни в чём не подозревают.

Я же, конечно, могу ей рассказать? Она же не донесёт… конечно? Сперва я расскажу о том, что мы с Себом видим одинаковые сны. И только тогда, в зависимости от её реакции, расскажу про наши Сновидаторы и про тот, что я видел в спальне мистера Маккинли.

Хороший план, Малки.

И я начинаю. Сьюзен притихает. Впервые, пожалуй, за всё время, что я её знаю, она не вставляет с воё мнение, не перебивает меня, не умничает и не заставляет чувствовать её превосходство. Она просто даёт мне рассказывать. Когда я говорю, что Себ бывает в моих снах, Сьюзен подаётся вперёд и слегка наклоняет голову, будто это самая поразительная вещь, которую она когда-либо слышала, и не фыркает и не обвиняет меня в чрезмерной фантазии.

Время от времени Сьюзен хихикает, и это хихиканье напоминает мне звяканье чайных чашек на подносе Анди. История про корабль «Санта-Ана» ей нравится. Я слегка преувеличиваю, и она снова смеётся, прикрывая рот ладонью. Когда я добираюсь до рождественских пудингов, она опускает ладонь, улыбается во весь рот и смеётся уже громче, и тогда я осознаю, что никогда до этого не видел её зубов: она всегда улыбается с закрытым ртом.

(Зубы у неё маленькие и белые и, безо всяких сомнений, очень, очень чистые. Если вам вдруг интересно.)

Потом, спустя несколько секунд, Сьюзен перестаёт смеяться. Она поворачивается и кладёт обе ладони мне на предплечье – видимо, выражая таким образом участие. Я видел, как так делают взрослые.

– Но Малки, – говорит она, внезапно сделавшись серьёзной, – мне кажется, это не всецело безопасно.

«Всецело безопасно»? Кто так говорит вообще? Я немедленно жалею, что решил с ней поделиться.

– Безопасно? – повторяю я, внезапно чувствуя раздражение и вырывая руку из её ладоней. – С чего бы это было небезопасно? В смысле… это ж не по-настоящему.

Это сбило меня с мысли, это уж точно. Я как раз подбирался к Сновидаторам, а Сьюзен опять начала важничать. Она складывает ладони на коленях, закрывает на миг глаза, а потом тихо говорит:

– Это сны, Малки. Но это не значит, что всё не по-настоящему.

– Э? Конечно, значит!

– Откуда тебе знать? Моя Мола сомневается даже, что это по-настоящему. – Она машет рукой, стучит кулаком по деревянному забору и смотрит на море. – Всё это. Может оказаться, что это всё сон. Иллюзия. Прямо как мистер Маккинли говорил. Углубляться в подобные вещи может быть… опасно, полагаю. В голове может что-нибудь повредиться. Подумай об этом. Серьёзно, подумай об этом хорошенько, Малки.

То, как она произносит «хорошенько», как будто подразумевает, что я ни о чём толком не думаю, и мне это не нравится.

Какое-то время мы сидим молча, а когда с Фронт-стрит доносится звон церковных часов, Сьюзен говорит:

– Время ланча, чаю я!

Серьёзно, что ли. Кто вообще говорит «чаю я»?

Мы встаём и идём, ничего не говоря, пока не оказываемся на вершине тропы, ведущей от пляжа к Фронт-стрит – улице, которая пересекает всю деревеньку Тайнмут. На углу стоит относительно новое здание – это «Беккер и сыновья», похоронное бюро. Оно выкрашено в бело-синий, окна большие, похожие на витрины, и мне кажется, что хозяева пытались сделать его дружелюбным и современным, но в окнах виднеются всякие штуки вроде надгробий и статуй ангелов, которые ставят на могилы, так что мне всё равно становится не по себе. Как раз в тот момент, когда мы со Сьюзен добираемся до бюро, из боковой двери выходит Кез Беккер. Она живёт в квартире наверху со своими родителями и старшими братьями. Я не поднимаю головы, но мне никогда не удавалось сливаться с местностью.

– Эй, эй, Блонди Белл! – говорит она, будто примеряет новое прозвище, и шагает к нам, засунув руки глубоко в карманы.

Я выдавливаю улыбку и бормочу:

– О нет, ну началось.

Глава 36

– Привет, Кезия. Как дела? – говорит Сьюзен – опять как взрослая.

Кез смотрит сквозь неё, будто не замечая, и обращается ко мне:

– Вижу, ты завёл себе друзей из высшего класса, Белл. – Слово «класс» она произносит, растягивая «а», как Сьюзен. Это неприкрытая насмешка. В ответ я пожимаю плечами.

На эту беспричинную нападку Сьюзен удивлённо моргает. Кез заметила её дискомфорт, как львица замечает нервную газель.

– Знаешь, Кез, я тут спешу, так что… – говорю я и пытаюсь улизнуть. Кез встаёт перед нами, преграждая нам путь – но как бы невзначай.

– Ох, да что ты говоришь? В самом деле? Что, собираешься на ча-а-аепитие?

Я не знаю, почему делаю то, что делаю: то, что меняет всё. Хотя вообще-то знаю: в целях самосохранения.

Я смеюсь.

Знаю, знаю. Сейчас вы меня возненавидите, да? Но вы просто не знаете Кез Беккер. С ней лучше не ссориться, а иногда для этого приходится делать непростой выбор. Так что я смеюсь над тем, как Кез нелепо передразнивает произношение Сьюзен. А потом, что того хуже, добавляю кое-что от себя.

– А потом на урок пикколо? – И как только слова слетают с моих губ, я чувствую себя гнусно и виновато и немедленно хочу взять их обратно, но уже поздно: я принял сторону Кез. Я поспешно выдавливаю «ха-ха!», чтобы подстраховаться, потому что знаю, что через несколько секунд мне придётся говорить: «Это была шутка, Сьюзен!»

Сьюзен останавливается прямо посреди улицы и, не обращая на Кез ни малейшего внимания, всем телом поворачивается ко мне, обиженно и удивлённо моргая. Она буквально заикается – настолько она огорчена. Губы у неё дрожат.

– Ты… ты знаешь, в чём твоя проблема, Малки Белл?

Я невольно перехожу в наступление, хоть и осознаю, что задел её.

– Нет, Сьюзен Тензин. И в чём же моя проблема? – Тон у меня сердитый и дерзкий.

– Ты сноб.

Что ж, это меня удивляет.

– Это я-то сноб? Говорит мне напыщенная девчонка, которая играет на пикколо и у которой огромный сад?

– Вот именно. И ты только что это доказал. Ты смотришь на меня свысока из-за моего происхождения, из-за того, как я говорю! Всё это никак не относится к тому, кто я есть на самом деле, но ты решил, будто ты лучше меня. Разве не так поступают снобы?

Я злился на Сьюзен, но обижать её не хотел.

– Я не думаю, что я лучше тебя.

– Да, ещё как думаешь! Ты подшучиваешь над моим акцентом, думаешь, что я живу в хорошем доме и что я полагаю, будто превосхожу тебя, хотя я всего лишь пытаюсь быть дружелюбной. Ты даже стыдишься, что кто-то увидит, как ты вылезаешь из моей машины. Ты и понятия не имеешь, Малки, сколько в школе таких людей, как ты. О-о, поглядите на неё, маленькая мисс Совершенство! Судят других, ничего о них не зная! И что же я делаю? Я делаю, как говорит мне папуля: не высовываюсь, усердно тружусь и вступаю куда только можно. В оркестр, в библиотечный клуб, в ОПТ – куда угодно. Я думала, ты не такой, Малки. Я правда так думала. Я думала, мы друзья. Но это не так: ты такой же сноб, как все остальные, и я тебя ненавижу!

Она не повышает голос, а последнюю фразу почти что шепчет. Но я вижу, что глаза у неё влажные. Хотел бы я взять свои слова обратно. Я правда не собирался обижать Сьюзен.

А всего пять минут назад мне нравилось, как она ловит каждое моё слово.

– Я… я просто пошутил, – бормочу я.

– Ты что-то утаиваешь, Малки Белл. Я думала, ты собираешься мне рассказать, думала, ты доверяешь мне, но знаешь что? Мне больше неинтересно. А твои сны? Не только ты можешь так делать, знаешь ли. Ты вовсе не такой уж особенный.

Я не успеваю попросить прощения, потому что она разворачивается и бежит через дорогу и по переулку к своей улице.

Мы с Кез смотрим ей в спину. Потом Кез цокает.

– Девицы из элиты, друг мой Белл. Одни проблемы от них. А чего она там про сны говорила?

– А, да ничего. Она чокнутая.

Я уже собираюсь уходить, когда Кез говорит:

– Постой-ка. А ты думал над моим Хэллоуинским испытанием? Только я его усовершенствовала, и…

Я её перебиваю.

– Нет, Кез. Не думал. Мне вообще кажется, что это ужасная идея!

И где была эта смелость две минуты назад, когда я должен был вступиться за Сьюзен Тензин?

Кез делает шаг вперёд и достаёт руки из карманов.

– Ты просто трусливый, как цыплёнок, а, Белл? – Она начинает хлопать руками, изображая цыплёнка, когда позади нас раздаётся низкое рычание мотоцикла, и мы отскакиваем с дороги. Мотоцикл резко притормаживает между нами, и мотоциклист поднимает визор на шлеме.

Это оказывается папа Кез. Он кивает мне, а потом говорит:

– Вот ты где, Кезия! Твоя ма тебя зовёт. Я поехал на берег. – Он ждёт. Кезия не двигается. – Живо, Кез. Шагай. Топ-топ.

Именно это мне и нужно. Папа Кез жмёт на газ, и мотоцикл с рычанием срывается с места и несётся по Фронт-стрит, а я быстренько иду в ту же сторону, куда ушла Сьюзен. Кез с разъярённым видом остаётся стоять перед витриной похоронного бюро; из-за её плеча выглядывает каменный ангел.

Потом выражение её лица сменятся ухмылкой, и она снова машет руками, как крыльями.

Я топаю домой. «Просто молодчина, Малки», – с горечью думаю я. Кажется, я больше ничего в жизни не контролирую, а ещё даже не обед.

Скорей бы лечь спать.

Глава 37

Вечером Качок Билли опять приходит к нам. Он приготовил салат – по крайней мере, это радует маму, она даже зачем-то накрасилась. Хотя она и без макияжа хороша, как по мне.

Поскольку Билли приготовил еду, мама говорит, что он может выбрать, что мы будем смотреть, и он, конечно же, выбирает что-то про Вторую мировую войну.

У нас нет денег на подписку на «Нетфликс» и всякое такое, так что он принёс DVD-диск с какой-то комедией о человеке, притворяющемся Адольфом Гитлером, – мне не особо по душе, но мама с Билли смеются и даже Себу вроде бы нравится.

Не успевает фильм закончиться, как я говорю, что иду спать, и Себ тут же увязывается следом.

– Ты в порядке, дружок? – спрашивает мама. – Ты какой-то очень тихий. Так и не рассказал, как вы сегодня сходили в гости от школы.

– Всё нормально. Завтра расскажу.

Билли встаёт и садится на диван поближе к маме, потому что оттуда лучше видно экран.

– Он просто устал, ага, приятель? Ну давай, иди ложись! – Что ж, то, что Билли отсылает меня спать, – это странновато, но я всё равно уже на полпути в спальню.

Как только мы поднимаемся, Себ заявляет, что во сне нам нужно убить Адольфа Гитлера.

– Это будет фупер! – говорит он. – Мы будем мальчиками, которые совершат убийство массового убийцы! – (Попробуйте выговорить это без передних зубов, слабо?)

Мы стоим наверху лестницы. Я слышу, что фильм закончился; раздаётся хлопок винной пробки, и теперь мама с Качком Билли обсуждают, что нужно покрасить забор между нашими задними дворами, и смеются. (Понятия не имею, что такого смешного в покраске забора.)

– Нет, – твёрдо говорю я. – Мы никого убивать не будем, Себ. Даже во сне. Ты это знаешь.

Лицо у него грустнеет.

– Подумай вот о чём. Сны у нас настолько реальны, что почти не отличаются от настоящей жизни, ага? – Он кивает. – Так что, ты серьёзно хочешь знать, каково это – убить человека? Пусть даже такого, как Гитлер? В семь лет? Это ужасно. В голове может что-нибудь повредиться.

Я только что сказал ту же фразу, которую сказала мне Сьюзен, но на этот раз всё иначе, потому что Себ – мой младший брат.

Он нехотя соглашается. А потом предлагает напасть на Гитлера с бластерами Нёрф. Это всё ещё грандиознее всего, что мы когда-либо делали. Может, я становлюсь дерзким.

Но звучит и впрямь заманчиво.

Предполагалось, что сегодня днём мы увидимся с папой, но он написал, что не сможет приехать. Мама цокнула языком и сказала: «Такое ощущение, что он в Мексике живёт, а не в Мидлсбро».

Так что, когда мы приходим в нашу спальню, я звоню папе по ФейсТайму на своём треснутом телефоне. Как только он отвечает, то немедленно спрашивает:

– Это те штуковины для сна у тебя за спиной? Я много про них слышал.

Я слышал, как мама с папой говорили по телефону, и знаю, что папа считает, будто это всё подозрительно. Но тут ко мне на кровать вскакивает Себ и восторженно выхватывает у меня телефон.

– Да! – говорит он. – Хочешь посмотреть?

– Хочу, – отвечает папа.

– Ладно. – Себ встаёт, включает Сновидаторы, приходит в ещё больший восторг и, не успеваю я его остановить, сообщает: – А что лучше всего, мы с Малки можем видеть одинаковые сны! Правда, Малки?

Я должен был предвидеть, что так будет. Я-то помалкивал, ведь мне известно – потому что я гораздо старше Себа, – что люди отнесутся с недоверием, или посмеются, или просто не поймут.

Но Себ этого не осознаёт. Он просто выкладывает всё как есть, пока папа сидит с непроницаемым лицом. Себ достаёт одну из коробок из-под Сновидатора и тычет ею в телефон, показывая папе.

– Сновидатор? – переспрашивает папа загадочным тоном.

– Слышал о таком когда-нибудь? – спрашиваю его я и уже собираюсь рассказать, что сегодня утром познакомился с его изобретателем, но подозрительность в его голосе меня останавливает.

– Что-то знакомое, – отвечает папа. – Только не помню, откуда.

Тут папу зовёт его девушка, и он отключается. А я всё не могу отделаться от мысли, что слово «Сновидатор» всколыхнуло что-то в папиной памяти, о чём он не хочет – или не может – мне рассказать.

Глава 38

Прошло уже несколько часов, а я никак не могу уснуть. Для сентября ночь выдалась ну очень тёплой. Я откинул одеяло и лежу, слушая сопение Себа.

– Не спится, Малк? – шепчет он.

– М-хм.

– Мне тоже. Мы будем делать тот сон, с бластерами? Застрелим Гитлера?

– Если уснём, то да.

– Класс. – Он снова ложится. – Почитаешь мне «Коби»?

Я со вздохом включаю свет. Себ уже сидит с книгой в руках. Я прислоняюсь спиной к подушке и начинаю читать.

 
– В тенях большой пещеры мерцает красный пламень,
И Коби отдыхает, пристроившись на камень…
 

Я дочитал уже до середины – до его любимого места.

 
– Катание на мамонте? Нужна тут сила духа!
По хоботу он лезет и держится за ухо…
 

Но Себ уже спит. Я закрываю книгу и вижу кое-что, чего раньше не замечал. На внутренней стороне обложки мелким корявым почерком написано:

Себу от папы. Будь смелым, как Коби. Целую

Вот только это явно не папин почерк. Это почерк Себа.

Себа, который почти и не говорит о папе. Я выключаю свет и плюхаюсь на горячую подушку с каким-то странным чувством внутри. Мне как будто хочется защитить моего брата?

Это что-то новенькое, и оно мне не нравится.

И это ещё не всё. Потому что несколько часов спустя я увижу сон, который всё изменит.

Глава 39

Не забывайте: это была идея Себа. По крайней мере в этом я его обвинить могу. Это он придумал напасть на Адольфа Гитлера.

Всё начинается в пещере Коби. Весь этот сюжет с Коби начинает меня чуточку утомлять, если честно, но я хотя бы знаю, что он работает, и умею им управлять как следует. Это напоминает первые уровни компьютерной игры: когда забываешь сохраниться, можешь быстренько их пройти и добраться туда, куда тебе надо.

Снаружи пещеры стоит куча мальчишек – моих ровесников, все в одинаковой форме. Я без проблем сольюсь с ними, но всё равно нервничаю.

На пляже собралась толпа людей, и они начинают шуметь. Позади них, у самой кромки воды, как всегда стоят мамонты, но на них никто не обращает внимания. До меня доносятся выкрики:

– Er is hier!

и:

– Er kommt!

– что, как мне известно с уроков немецкого мисс Линтон, означает «Он здесь!» и «Он едет!»

Я оглядываю себя и остаюсь не очень доволен увиденным. На мне выглаженная коричневая рубашка и шейная повязка, как у бойскаутов, только чёрная. Мешковатые шорты подпоясаны блестящим кожаным ремнём, а на голове у меня убор под названием «фуражка» – я знаю это, потому что как-то собирал информацию для школьного проекта.

Я в форме Гитлерюгенда.

Шум толпы усилился, и всё больше людей рвётся вперёд, но их удерживает сурового вида полицейский.

Потом возникает Себ – одет он совершенно неправильно. Шейный платок у него ярко-зелёный, а не чёрный, и сделан из той же ткани, что и его любимая вратарская футболка. И всё же никто как будто и не замечает. Я мог бы избавиться от него. Он бы ушёл, если бы я велел. Но я начинаю понимать, что лучше не перебарщивать с контролем в таких ситуациях, если этого можно избежать. Мне как будто отведено некоторое количество контроля, которое может закончиться, как заряд батарейки.

Я вспоминаю мамину песню и решаю – просто «пусть будет так…»

– Давай, Себ – посмотри вниз. Оружие с собой?

– Ага! А у тебя?

А у меня? Я смотрю вниз – да, вот мой бластер Нёрф. Я похлопываю по кобуре, висящей у меня на ремне, и открываю её: я готов.

– Вперёд!

Мы проталкиваемся сквозь плотную толпу так деловито, как только можем. Никто на нас не смотрит.

Краем глаза я замечаю машину, метрах в ста от нас, и чтобы разглядеть её поближе, велю:

– Взлететь! – и начинаю парить над головами людей из толпы, но никто совершенно не замечает этого. Кузов машины отполирован и напоминает чёрное зеркало, медленно движущееся по пляжу.

Это самая длинная машина из всех, что я когда-либо встречал: Мерседес-Бенц с открытым верхом – чтобы люди в толпе могли видеть сидящих на трёх рядах сидений, хотя интересует всех лишь один из них.

На заднем ряду сидят двое солдат в серой форме, подозрительно взирающих на толпу. Перед ними, в среднем ряду, два офицера. А впереди, рядом с водителем, едет мужчина, которому все и радуются. Он встаёт, не улыбаясь, и отдаёт толпе рукой своё фирменное приветствие, и толпа приветствует его в ответ с улыбками и радостными воплями.

Сердце бешено колотится в груди. Он ужасно знаком мне по бесконечным фотографиям, видео с Ютуба, фильмам и телепередачам – и вот он передо мной собственной персоной, едет в машине по берегу прямо к нам с Себом.

– Ты готов? – снова спрашиваю я Себа, и он кивает.

– Готовее некуда! – отвечает он.

Мы спокойно выходим из толпы и поднимаем синие пластмассовые бластеры, готовясь войти в историю.

Малкольм и Себастьян Беллы: британские мальчишки, которые застрелили Адольфа Гитлера из бластеров Нёрф.

Глава 40

Первым нас замечает водитель большого чёрного Мерседеса – раньше сидящих позади него офицеров и раньше Гитлера, глядящего вперёд и ухмыляющегося теперь ликующей толпе.

Я смотрю на водителя, и на его лице появляется озадаченное выражение. Машина едет небыстро, так что у него достаточно времени, чтобы замедлиться. Из-за внезапного торможения Гитлера бросает вперёд, и он хватается за ветровое стекло и сердито смотрит сначала на своего водителя, а потом на нас с братом.

Вряд ли осталось много людей, которые видели Адольфа Гитлера живьём. (Знаю, вы, наверное, думаете: «Ну так и ты его живьём не видел», но чувство у меня такое, будто видел, да ещё как.) Он ниже, чем я ожидал, а лицо у него мясистое и бледное. Однако квадратные усики вполне узнаваемы, а в его холодных голубых глазах читается ярость: как это кто-то посмел прервать его парад.

Следующие несколько мгновений происходят будто в замедленной съёмке.

Водитель со злостью жестикулирует рукой и что-то рявкает нам, но я не понимаю ни слова: наверное, это такие слова, которым мисс Линтон никогда не станет нас учить. В то же самое время двое офицеров выскакивают из машины и шагают к нам с Себом.

– Сейчас! – ору я. – Огонь!

Мы одновременно нажимаем на спусковые крючки наших бластеров, и в мужчину, которого называют фюрер, летит шквал оранжевых поролоновых дротиков. Вот только целимся мы фигово: большинство дротиков отскакивает от ветрового стекла машины, оставляя Гитлера удивлённым, но явно невредимым. По толпе прокатывается аханье.

– Смотри в оба! – кричу я Себу. А потом: – Перезарядиться!

По моей команде бластеры автоматически перезаряжаются, и мы поворачиваемся и палим в надвигающихся на нас солдат. В этот раз мы целимся получше: мужчины падают, хватаясь за головы от боли.

Только во сне поролоновые дротики могут быть настолько эффективны!

Настроение толпы поменялось на глазах. Они восхищённо наблюдают, как мы с Себом подбегаем к машине, стреляя из игрушечного оружия в одетых в форму офицеров, которые вытащили свои собственные пистолеты, но явно не уверены, как противостоять двум мальчишкам. Один из них смотрит на Гитлера, будто ожидая указаний, но Гитлер продолжает таращиться на нас в безмолвном изумлении.

Это даже веселее, чем я ожидал! Я кошусь на Себа: он уже уложил офицера СС залпом оранжевых снарядов и готов атаковать Гитлера.

Я поднимаю свой бластер, целясь прямо в Гитлеровы усы.

– Ладно, Адольф – сейчас получишь прямо в морду! – кричу я.

Я уже жму на крючок, когда откуда-то сзади возникает огромная рука в зелёном рукаве и резко опускает ствол моего бластера, и залп оранжевого поролона обстреливает землю. Другая рука моего противника хватает меня за горло и вырывает у меня бластер, отбрасывая его в сторону.

Меня поймали, и я немедленно думаю о протоколе Экстренного Пробуждения. Но не успеваю я ничего сказать, как слышу из-за огромной машины крик Себа:

– Отцепись от меня!

Моего брата, молотящего ногами по песку, волочит огромный солдат, зажав ему рот ладонью. Он подтаскивает его ближе, и вот мы вместе стоим перед большой чёрной машиной, из которой выходит Адольф Гитлер. Он медленно направляется к нам, сложив руки за спиной, с холодной полуулыбкой на влажных губах. Чуть позади него шагает угрюмая женщина-офицер СС, надвинув фуражку так низко, что её лицо оказывается в тени. Она одета в знакомую чёрную форму, а на руке у неё красно-белая повязка с ненавистным нацистским символом – свастикой.

Она заговаривает первой.

– Молчать! Ach so! У нас иметься парочка англичан, ja? В униформе wunderbar Гитлерюгенда! – Она указывает на меня. – Вы видите это, mein Führer?

Гитлер торжественно кивает, смеривая меня взглядом.

– Ja, капитэн Беккер. Jawohl!

Просто здорово. Эти люди разговаривают в точности так, как офицеры СС из фильма Качка Билли. Для полного эффекта женщина-офицер должна щёлкнуть каблуками…

И она щёлкает. Потом снимает фуражку и недовольно встряхивает крашеными фиолетовыми волосами. Я прыскаю от смеха, осознавая, что она выглядит в точности как Кез Беккер, и Гитлер сверлит меня взглядом.

Себ склоняет голову набок и показывает фюреру язык.

– Я тебя не боюсь! Ты просто здоровенный хулиган с дурацкой причёской и тупыми усами и… и не-нелеповым приветствием! Смотри! – Себ изображает нацистское приветствие, а потом дико машет пальцами, для полного счастья издавая губами непристойный звук – без передних зубов это ему здорово удаётся.

Бледное лицо Гитлера розовеет. Он сжимает губы, сощуривается от ярости и рявкает какой-то приказ.

Женщина-офицер подаётся вперёд и указывает на буквы SS на её воротнике.

– Ха-ха, майн маленький дрюг! Ты знаешь, что означайтен эти буквы?

Я знаю – благодаря помешательству Качка Билли на Второй мировой войне. Они означают Schutzstaffel, Шутцштаффель – жуткая военизированная полиция Гитлера. Но я не знаю, знает ли Себ. (И вообще мне не нравится происходящее. Смелость и восторг – это, конечно, здорово, но я на волоске от того, чтобы закончить всё Экстренным Пробуждением.)

Себ таращится на буквы и напускает на лицо невинное выражение.

– СС? – переспрашивает он и для комичности выдерживает паузу. – Вы что, члены Секретной Семёрки?

Пару секунд до женщины доходит, что он сказал, а потом она вопит «нет» по-немецки – что по-английски звучит в точности как «девять»:

– Nein!

– А вот и нет. Я читал книжки, – говорит Себ. – Я уверен, что их было всего семь.

– Какая наглость! – шипит она. – Mein Führer! Нужно наказайтен этих англичан, чтобы другим было неповадно!

Гитлер торжественно кивает и буднично машет рукой, будто говоря: «Ну так займитесь этим!»

– Очень хорошо. Выводите его.

Женщина обходит Мерседес и распахивает багажник. Некоторое время ничего не происходит, а потом оттуда на землю плюхается крокодил, выпрямляясь во всю немалую длину и вертя головой, пока не оказывается мордой ко мне.

Я немедленно узнаю его, и по моему телу от макушки до пальцев ног пробегает холодок.

Катберт.

Этого в плане не было.