Текст книги "Возвращение домой.Том 1"

– Как печально.

– Если полковник не вызывал вас, – нахмурилась она, – то как вы здесь оказались?

– Просто хотел повидать всех вас. – Он выхватил из противня яблочный ломтик и съел его. Если бы на его месте была Лавди, то получила бы по рукам. – Где все?

– Пошли в церковь. Все, кроме миссис Кэри-Льюис. Как я сказала, она в постели.

– Не зайти ли мне к ней поздороваться…

– Если она спит, не будите.

– Хорошо. Много в доме народу?

– Тьма! – Миссис Неттлбед потянулась к противню и стала покрывать яблоки смесью муки, масла и сахара, утрамбовывая все в твердую корочку. – Афина привезла своего молодого человека, капитана Райкрофта, а еще гостит друг Эдварда, мистер Каллендер.

– А Лавди?

– И Лавди, конечно. А утром вернулась Джудит.

– Где она была?

– Гостила в Порткеррисе у Уорренов.

– Хватит на меня еды?

– А как вы думаете! Хватит да еще останется, будьте уверены. Виделись с Неттлбедом?

– Нет, ни с кем еще не виделся. Только что вошел.

– Я скажу ему, чтобы накрыл еще на одну персону… А теперь почему бы вам не пойти наверх к миссис Кэри-Льюис? И если она надумает подниматься, велите ей оставаться в постели… Хетти! Ты там скоро закончишь? Здесь для тебя еще кой-какая посуда кабралась, и мне нужно, чтобы ты взбила сливки.

Джереми вышел из кухни и поднялся по черной лестнице в спальню Дианы. Он негромко постучал в дверь и услышал приглашение войти. Молодой врач ожидал увидеть задернутые занавески и больничный полумрак, но комната была залита солнечным светом. Однако Диана находилась в постели, полусидя на горке пуховых подушек в кружевной ночной кофточке из муслина. Возле нее на собственной белоснежной подушке с кружевами крепко спал, свернувшись в клубок, Пеко. Перед тем как пришел Джереми, Диана читала. Раскрытая книга лежала обложкой кверху на белом атласе стеганого одеяла, а на ней – тонкая, с алыми ногтями рука Дианы.

– Джереми!

– Здравствуйте.

– Что ты здесь делаешь? Неужели Эдгар заставил тебя приехать? Я велела ему не устраивать переполох.

– Нет, он не вызывал меня.

Джереми закрыл дверь, подошел и присел совсем не по-докторски на край кровати. Непохоже было, чтобы Диану лихорадило, но выглядела она изможденной, бледной как мел, и тонкая кожа туго обтягивала ее осунувшееся лицо с классически правильными чертами. Ее прическа, обычно безупречная, трогательно растрепалась, а под удивительными глазами залегли глубокие тени.

– У вас усталый вид, – заметил он.

– Я и вправду изнурена. Но Эдвард говорит всем, что у меня приступ разлития желчи.

– Как вы довели себя до такого состояния?

– По вашему тону можно подумать, что все это было очень весело. Но в настоящий момент ничего веселого нет и в помине. Лавиния была так больна, и впереди так много дел. Одно «затемнение» чего стоит! Нам с Мэри придется как-нибудь собраться в город и закупить тысячу ярдов ужасной черной материи, а потом как-то нашить из нее занавесей на все окна в доме. Положа руку на сердце, я вымотана, подавлена и несчастна, и у меня нет больше сил притворяться, что все хорошо. Поэтому я легла и сказала Эдгару, что плохо себя чувствую. Пусть лучше думает, что я больна, а не несчастна.

– Вы беспокоитесь о миссис Боскавен?

– Да. Пока еще рано радоваться. Она всех нас так напугала. Я и без того устала после серии ночных вечеринок в Лондоне, а тут пришлось нестись во весь опор домой. Никогда еще не гнала на «бентли» на такой скорости, Все время по этой жуткой автотрассе А-30, а потом в объезд Эксетера, где было не протолкнуться от машин.

– Но вы все-таки приехали.

– Да, приехала. И пришлось утешать бьющуюся в истерике Изобель, искать сиделок. А потом все вернулись домой и привезли с собой друзей. И в довершение всего Эдгар сообщил мне вчера вечером, что этот молодой человек, друг Афины, хочет на ней жениться!

– Капитан Райкрофт?

– Кто тебе о нем сказал?

– Миссис Неттлбед.

– Его зовут Руперт. Премилый молодой человек, гвардейский драгун. Такое обычное дело – и вместе с тем какая неожиданность! И мы должны держать язык за зубами, потому что он, судя по всему, еще не сделал ей предложения! Как тебе это нравится?

– На мой взгляд, очень радостная новость.

– Ну, в общем, да, но если дело действительно дойдет до бракосочетания, они настаивают на самой простой процедуре, как можно скромнее и втихомолку. Вроде простой регистрации. Так, пожалуй, будет грустновато. Но откуда, скажите, взяться веселью, когда газеты пестрят мрачными заголовками и день ото дня дела идут все хуже и хуже? Эдгар каждый день заставляет меня слушать девятичасовые новости, и порой мне кажется, что я сойду с ума от страха.

Ее голос задрожал, и впервые Джереми по-настоящему забеспокоился за нее. За все время их знакомства он ни разу не видел Диану Кэри-Льюис в состоянии, даже отдаленно напоминающем нервный срыв. Она всегда казалась ему неустрашимой, беззаботной, обладающей способностью находить смешную сторону и повод для шутки в самой серьезной ситуации. Но теперь перед ним была Диана, павшая духом и утратившая главный источник своей силы.

Он накрыл ладонью ее руку.

– Вы не должны бояться, Диана. Вы же никогда ничего не боялись.

Она осталась глуха к его утешениям.

– Весь этот год я, точно страус, прятала голову в песок, притворяясь, что ничего плохого нам не грозит, что случится какое-то чудо, что какой-нибудь болван политик подпишет очередную бумажку, и все мы вздохнем с облегчением и будем жить-поживать, как прежде. Но больше нельзя обманывать себя. Чуда не произойдет. Будет еще одна ужасная война.

К своему ужасу, Джереми увидел, что у нее на глаза навернулись малодушные слезы, и она даже не пыталась смахнуть их.

– Когда в 1918 году война кончилась, мы убеждали себя, что такое никогда больше не повторится. Целое поколение молодых ребят полегло в окопах. Все мои друзья. Ушли навсегда. И знаете, как я поступила? Я перестала об этом думать. Запретила себе вспоминать. Просто выкинула все это из головы, вычеркнула из памяти. Точно запихнула кучу старого тряпья в сундук. Захлопнула крышку, защелкнула замок и упрятала его в самый дальний угол пыльного чердака. Но вот ирошло всего двадцать лет, и все начинается сызнова. И я не могу отогнать воспоминания. Страшные воспоминания. Как ездила прощаться на вокзал Виктория, всюду парни в форме, и все застилает пар от локомотивов. Поезда трогаются, все машут руками… матери, сестры, возлюбленные остаются на перроне. А потом бессчетные страницы списков убитых, набранные мелким шрифтом столбцы. Каждое имя – молодая жизнь, загубленная в самом расцвете. Помню вечеринку после окончания войны, там была девушка, она уселась на рояль и, раскачивая ногами, запела «Пусть планета Земля не замедлит вращенья», все стали подпевать, а я не могла – я плакала навзрыд. И теперь она тоже плакала, прикладывая к мокрым щекам жалкий, совершенно бесполезный платочек с кружевной каймой.

– У вас нет чего-нибудь более основательного? – спросил Джереми.

– Женские платочки – такая глупость, не правда ли?

– Вот вам мой. Ярковатый, но абсолютно чистый.

– Какой чудесный цвет, идет к твоей голубой рубашке. – Она обстоятельно высморкалась. – Я слишком много говорю, да?

– Нисколько. Мне кажется, вам нужно выговориться. Для того я здесь и нахожусь, чтобы слушать.

– Ах, милый Джереми, ты просто чудо! Вообще-то, я ведь не настолько глупа. Я знаю, что война – это необходимость. Знаю, мы не можем больше терпеть все эти ужасы, творящиеся в Европе, – людей угнетают, лишают свободы, бросают в тюрьмы, убивают только потому, что они евреи. – Она еще раз промокнула глаза и сунула его платок себе под подушку. – Как раз перед твоим приходом я читала книгу. Роман, ничего особенно глубокомысленного… но он заставил меня так реально все представить…

– Что за книга?

– Называется «Побег», автор – некая Этель Ванс. Действие происходит в Германии. Многонациональный, очень модный пансион благородных девиц, которым заправляет вдова-графиня родом из Америки. Молодые девушки занимаются горнолыжным спортом, изучают французский и немецкий, музицируют. Все очень изысканно и цивилизованно. Но неподалеку, в лесу за горами, по которым катаются юные лыжницы, скрывается концентрационный лагерь, где находится приговоренная к смерти актриса-еврейка.

– Надеюсь, это она совершит в итоге побег.

– Не знаю, еще не дочитала. Но от этой книги кровь стынет в жилах. Потому что это происходит сейчас, с такими же людьми, как мы. Не какой-то там эпизод из истории, нет, это – настоящее. И оно так ужасно, что кто-то должен положить этому конец. Наверно, это должны сделать мы. – Диана криво улыбнулась, это было так, словно бледный луч солнца прорезал пелену дождливого дня. – Ладно, больше не буду стенать. Чудесно, что ты здесь. Но я так и не поняла, зачем ты приехал. Конечно, сегодня воскресенье, ты в открытой рубашке, одет явно не для официального визита, но почему ты не смешиваешь микстуры, не ведешь прием больных, не велишь людям сказать «а-а»? Отец дал тебе выходной?

– Нет. По правде сказать, родители уехали на несколько дней на острова Силли, чуть-чуть отдохнуть. Отец сказал, что хочет съездить, пока есть возможность, при нынешнем ходе событий один Бог ведает, когда еще представится случай.

– А как же практика?

– Есть временный заместитель.

– Временный заместитель? А ты?..

– Я больше не работаю в паре с отцом.

– Он тебя отстранил? Джереми рассмеялся.

– Не совсем. Какое-то время отцу придется справляться в одиночку. Я подал заявление в Добровольческий резерв Военно-морских сил, и меня приняли в качестве корабельного врача. Капитан-лейтенант ДРВМС Джереми Уэллс. Каково, а?

– О, Джереми! Звучит потрясающе. Однако это такой смелый шаг, как ты мог решиться на такое?

– Назад пути нет. Я уже даже купил себе форму. Правда, в ней я смахиваю на театрального швейцара, но, думаю, постепенно привыкну.

– В форме ты будешь выглядеть великолепно!

– В следующий четверг я должен явиться в девонпортские казармы.

– А какие планы на оставшееся время?

– Вот хотел увидеть всех вас, попрощаться.

– Ты непременно должен остаться у нас.

– Если найдется кровать.

– Ах, дорогой мой мальчик, для тебя кровать всегда найдется. Даже несмотря на то, что у нас некоторое перенаселение. Ты привез с собой вещи?

– Да, – смущенно признался он, – я взял чемодан. На тот случай, если вы меня пригласите.

– Миссис Неттлбед рассказала тебе о Гace Каллендере, кембриджском приятеле Эдварда?

– Она сказала, что он гостит у вас.

– Довольно интересная личность. Боюсь, что Лавди потеряла голову.

– Как, Лавди?!

– Удивительно, не так ли? Ты же знаешь, как грубо и бесцеремонно она всегда вела себя с друзьями Эдварда. Давала им ужасные прозвища и передразнивала их слащавый тон. А тут совсем другое дело. Можно сказать, ловит каждое его слово. Впервые вижу, что моя дочь заинтересовалась представительным молодым человеком.

– И как он отвечает на ее чувства? – удивился Джереми.

– Очень спокойно, должна отметить. Но ведет себя безупречно.

– Чем же он так интересен?

– Трудно сказать. Просто он отличается от прочих друзей Эдварда. Притом он шотландец. Сдержанный такой. О своей семье говорить избегает. Возможно, ему недостает чувства юмора. И вместе с тем он художник. Живопись – его хобби, и он потрясающе талантлив. Уже успел сделать несколько прелестных набросков. Уговори его показать их тебе.

– Скрытые глубины…

– По-видимому. Да почему бы и нет? Мы ведь экстраверты и ждем от любого человека, что он вывернет всего себя перед нами напоказ… В общем, сам увидишь. И помни: у нас молчаливое соглашение – никаких намеков и подтруниваний. Даже Эдвард тактичен до невозможности. Мы порой забываем, что наша маленькая проказница растет. Может быть, для нее пришло время начать влюбляться в кого-то еще, помимо четвероногих. И должна сказать, он очень мил с нею. Смотреть на них одно удовольствие! – Вдруг Диана зевнула и снова откинулась на подушки, высвободив руку из-под его ладони. – Очень жаль, но у меня совсем нет сил. Мне хочется только одного – спать.

– В таком случае спите.

– Я почувствовала себя лучше – оттого только, что поговорила с тобой.

– Иначе и быть не может, если врач – профессионал.

– Ты должен прислать мне громадный счет.

– Пришлю, если не будете меня слушаться. Постарайтесь как следует отдохнуть. Как насчет обеда? Хотите чего-нибудь поесть?

– Если честно, нет, – поморщилась Диана.

– Пару ложек супа? Мясного бульона или чего-нибудь еще? Я поговорю с миссис Неттлбед.

– Нет, скажи Мэри. Она где-то тут. И скажи ей, что остаешься у нас. Пусть отведет тебе комнату.

– Ладно. – Он поднялся. – Я еще загляну к вам попозже.

– Какое отрадное чувство знать, что ты здесь. – Диана нежно и благодарно улыбнулась ему. – Как в старые добрые времена. С тобой все совсем по-другому.

Джереми вышел из ее спальни, прикрыв за собой дверь, и на мгновение остановился в нерешительности: надо найти Мэри Милливей, но откуда лучше начать поиски? Однако в следующую секунду он услышал звуки музыки, и всякая мысль о Мэри вылетела у него из головы. Звуки доносились с конца длинного коридора гостевого крыла. Из комнаты Джудит. Она – здесь, вернулась из Порткерриса. Вероятно, разбирает вещи. И, чтобы не было скучно, поставила пластинку.

Фортепиано, Бах. «Иисусе, утоление жаждущих».

Он прислушался, охваченный сладостными, щемящими воспоминаниями. С поразительной ясностью представил он школьную капеллу во время вечерни: увидел, как в витражах играет золотом летнее солнце; ощутил жесткость неудобных скамей из мореного дуба; услышал, как чистые юные дисканты выводят фразы классического хорала. Он почти чувствовал затхлый бумажный запах ветхих сборников с гимнами.

Немного постояв, Джереми двинулся по толстому ковру коридора, заглушающему звук его шагов. Дверь комнаты Джудит была приоткрыта. Он осторожно отворил ее настежь. Джудит ничего не услышала. На полу стояли чемоданы и сумки, хозяйка, очевидно, торопливо побросала их и, вместо того чтобы разбирать багаж, решила написать письмо – она с сосредоточенным видом сидела за письменным столом, профиль ее, словно картина в раме, четко вырисовывался на фоне открытого окна. На ней было хлопчатобумажное платье – белые цветы по лазурно-голубому полю, медового цвета локон упал вдоль щеки. Сосредоточившаяся на своем деле, совершенно не подозревающая о чужом присутствии, девушка казалась такой беззащитной и была столь прелестна, что Джереми внезапно захотелось, чтобы время остановилось. Чтобы этот миг длился вечно, как застывший кадр киноленты.

Восемнадцать лет – удивительный возраст для девушки, пора перехода от девичества с его неуклюжестью к расцвету женственности. Это все равно как наблюдать за постепенно раскрывающимся тугим бутоном розы, зная, что конечное совершенство цветка еще впереди. Правда, волшебное превращение происходит не со всеми, и Джереми в своей жизни встречал немало школьниц-переростков, плотно сбитых девиц в трикотажных безрукавках, обтягивающих хорошо развитый бюст, в которых женского очарования было не больше, чем в каком-нибудь тренере по регби в дождливый день.

Но он был очевидцем того, как это чудо свершилось с Афиной. Вчера еще – длинноногий, светловолосый жеребенок, игривый и чуть нескладный, а буквально на следующий день – уже предмет страсти всех мужчин. Теперь настала очередь Джудит, и он вспомнил девочку, с которой впервые заговорил в вагоне поезда четыре года тому назад. Воспоминание и навевало легкую грусть, и вместе с тем вызывало отрадное чувство. Его отец, старый доктор Уэллс, в Первую мировую войну был офицером медицинской службы на фронте, и он рассказывал, хотя и не вдаваясь в подробности, об ужасах, которые ему довелось испытать. Поэтому Джереми отдавал себе отчет в том, что в ближайшие месяцы и годы службы корабельным врачом на борту одного из судов Его Величества ему придется выработать иммунитет к одиночеству, физическому изнеможению, дискомфорту и подлинному ужасу. Тогда, возможно, как раз воспоминания о лучших днях помогут ему не сломаться, не потерять рассудок, сохранить душевное равновесие.

Такова и эта минута. Пойманный, точно мушка в янтаре, миг, который превратится в одно из таких драгоценных воспоминаний.

Он стоял у дверей комнаты Джудит довольно долго и уже собрался было заговорить, но в этот момент музыка Баха подошла к своему величественному финалу. Отзвучали последние аккорды, и пустая тишина заполнилась воркованием голубей, разгуливающих во внутреннем дворе за окном.

– Джудит…

Она подняла глаза, увидела его и несколько секунд молчала, бледнея от дурных предчувствий. Наконец проговорила:

– Диана больна.

И это был не вопрос, а утверждение. Как будто не он, а она была врачом.

– Вовсе нет, – немедленно успокоил ои, – просто переутомилась.

– А-а… – Она выпустила из руки авторучку и откинулась на спинку стула. – Слава Богу!.. Мэри сказала, что она в постели, но ничего не говорила о том, что тебя вызвали.

– Мэри ничего не знает. Я с ней еще не виделся. Никого еще не видел, кроме миссис Неттлбед. Вроде бы все отправились в церковь. А меня вовсе не вызывали, я сам пришел. Диана правда здорова, не волнуйся.

– Может, мне зайти к ней на минутку?

– Не надо ее тревожить. Думаю, она хочет поспать. Ты сможешь заглянуть к ней попозже. – Он смущенно замолчал. – Я тебе не помешал?

– Нет, нисколько. Я всего лишь пыталась написать маме, но что-то ничего не выходит. Заходи. Иди сюда и присаживайся. Я не видела тебя не знаю сколько месяцев.

Он зашел в комнату, перешагнул через чемоданы и опустился в креслице, до смешного узкое для его широкой крепкой спины.

– Когда ты вернулась?

– Часа полтора назад. Сначала думала распаковаться, а потом решила сесть за письмо к родителям. Я так давно не писала. Столько всего произошло.

– Довольна отдыхом в Порткеррисе?

– Да. Там всегда здорово. Шумно и весело, ну просто цирк. А у тебя выходной?

– Нет. Не совсем.

Она ждала, что он что-то добавит, потом, так и не дождавшись, улыбнулась.

– Знаешь, Джереми, ты удивительный человек. Ты абсолютно не меняешься. Выглядишь точно так же, как в тот день, когда я впервые увидела тебя в поезде, возвращаясь из Плимута.

– Не знаю, право, как мне это понимать. Я всегда знал, что мне далеко до совершенства…

Она засмеялась.

– Просто хотела сделать тебе комплимент.

– Я в отпуске, – признался он наконец.

– Уверена, ты его заслужил.

– Точнее сказать – в отгуле, теперь я служака, человек подневольный. Я вступил в ДРВМС. Во вторник обязан быть в Девонпорте, а до тех пор Диана пригласила меня побыть в Нанчерроу.

– Джереми!..

– Неожиданность для тебя, верно? Но мысль об этом не давала мне покоя все лето, и теперь мне уже кажется, что чем скорее грянет гром, тем лучше: раньше начнется – раньше кончится. И я бы хотел быть в первых рядах с самого начала.

– Что сказал твой отец?

– Я все с ним обсудил, и, к счастью, он согласился со мной. И это очень великодушно с его стороны, так как ему придется в одиночку управляться с солидной нагрузкой.

– Ты уйдешь в море?

– Надеюсь.

– Мы будем по тебе скучать.

– Ты можешь писать мне письма. Давай будем переписываться.

– Хорошо.

– Значит, договорились. Ладно… – Он не без труда вылез из креслица. – Мне надо найти Мэри и расквартироваться. Остальные вернутся из церкви с минуты на минуту, и я не прочь немножко привести себя в порядок перед обедом.

Но Джудит еще не сообщила ему свои новости:

– Ты знаешь, что у меня теперь есть машина?

– Машина?! – Известие произвело на него впечатление. – Своя собственная?

– Ага, – просияла она, его удивление доставило ей удовольствие. – Новенькая. Чудный маленький «моррис». Надо обязательно показать тебе…

– Возьмешь меня прокатиться? Как вы избалованы, милая девушка! Я получил машину только в двадцать один год, да и стоила она всего лишь пять фунтов, а выглядела как очень старая швейная машинка, к которой приделали колеса.

– Она хоть ездила?

– Не то слово – летала. По крайней мере тридцать миль в час выдавала. – Он замолк и прислушался, стоя на пороге. Снизу ясно послышались голоса, шаги, хлопанье дверей и радостное гавканье Тигра. – Похоже, компания вернулась. Мне надо идти. Увидимся чуть позже…

Они вернулись домой и наполнили нижний этаж веселой суетой – члены семьи и двое молодых людей, с которыми ей еще предстояло познакомиться. И Эдвард был там, внизу, вместе с остальными. Ее сердце забилось от еле сдерживаемого волнения, и она решила, что письмо в Сингапур подождет. Отложила листы бумаги и поспешно разобрала часть вещей. Сменила туфли, помыла руки, подкрасила губы и после минутного колебания опрыснула себя духами. Вот и все. Сейчас не время слишком усердствовать. Она расчесывала волосы, стоя перед зеркалом, когда услышала голос Лавди.

– Джудит!

– Я здесь.

– Чем ты занимаешься? Мы уже все дома. Почему ты не спускаешься нас встречать?.. Ого, ты выглядишь потрясающе! Ну, и как все прошло? Веселье продолжалось? Когда ты приехала? Ты видела маму? Бедняжка, она малость прихворнула…

– Нет, я еще не виделась с ней, по-моему, она спит. Джереми сказал, всего лишь небольшое переутомление.

– Джереми?! Он здесь?

– Он приехал незадолго до меня. Останется на несколько дней. Сейчас они с Мэри, должно быть, думают, где его разместить. А что касается потрясающего вида, то кто бы говорил! Где ты взяла этот изумительный жакет?

– Это из вещей Афины. Шедевр Скьяпарелли[66]66
  Скьяпарелли Эльза (1890—1973) – французский модельер.


[Закрыть]. Афина дала мне поносить. Правда, прелесть? Ах, Джудит, я должна быстренько рассказать тебе о Гace до того, как ты его увидишь. Это самый удивительный человек из всех, кого я встречала в жизни, мы уже столько времени провели вместе, и я, кажется, нисколько ему не наскучила…

Делясь этой увлекательной информацией, Лавди даже не старалась скрыть свою очевидную влюбленность, и ее лицо, ясно отражая все, что было у нее на сердце, светилось каким-то внутренним счастьем. Она и всегда была прехорошенькая, но сейчас выглядела просто сказочно. Казалось, подружка наконец-то бросила бравировать своим мальчишеским ухарством и решила вдруг повзрослеть. Она излучала какое-то сияние, подделать, имитировать которое невозможно. Влюбленность, решила про себя Джудит, к лицу Лавди не меньше, чем этот алый жакетик, который она одолжила у старшей сестры.

– Лавди, – хмыкнула Джудит. – Да еще не бывало, чтобы с тобой кто-нибудь соскучился.

– Да… но ты же понимаешь, что я хочу сказать…

– Да, понимаю, и я рада за тебя. – Джудит снова занялась прической. – И чем вы с ним занимались?

– О, всем! Купались, возились с лошадьми, я показала ему ферму, находила ему чудные места для зарисовок. Он страшно талантливый художник, уверена, он мог бы прославиться… Правда, он уже учится на инженера. Или будет служить в армии.

– В армии?

– Если начнется война. Он числится в полку «Гордонские горцы».

Но даже эта перспектива не могла омрачить сияющего торжества Лавди.

– Джереми записался добровольцем на флот, – сообщила Джудит.

– Неужели!

– Поэтому он и здесь. Короткий отпуск перед тем, как приступить к службе.

– Подумать только! – Но, как и все молодые влюбленные, Лавди была полностью поглощена своими чувствами, ее ничто не интересовало, кроме предмета страсти. – Я просто не могу дождаться, когда ты познакомишься с Гасом! Но не вздумай кокетничать с ним, а то еще понравишься ему больше, чем я. Жизнь преподносит нам невероятные сюрпризы, правда? Я думала, он будет таким же, как все эти зануды, которых Эдвард привозил домой, а он совсем другой.

– К счастью для него, а то ты бы ему жизни не дала. Лавди захихикала:

– Помнишь Обдела? Как он чуть не упал в обморок, когда Эдвард принес подстреленного им кролика?

– Ох, Лавди, бедный парень, как ты жестоко с ним обошлась! И звали его Абдиел, а не Обдел.

– Знаю, но согласись, Обдел больше ему подходит. Он ведь тогда чуть не обделался. Пойдем же скорее вниз, все уже заждались. Напитки подадут в сад, потом мы пойдем в бухточку, сегодня прилив, будем купаться…

– Я, может быть, пойду проведать тетю Лавинию.

– Как чудесно, что она не умерла. Я бы этого не пережила. Ну пошли, я не могу больше ждать. Хватит тебе прихорашиваться, ты и так отлично выглядишь…

Девушки вышли в сад через двустворчатую застекленную дверь гостиной, и их ослепил яркий свет. Сад тонул в сиянии полуденного солнца, море тоже блистало, отражая солнечный свет, – все вокруг сверкало, искрилось и дрожало в летнем бризе. То зеленели, то серебрились трепещущие листья эвкалипта; подхваченные ветром, неслись по лужайке темно-розовые лепестки, упавшие с цветущего розового куста; плясала и полоскалась на ветру плотная белая кайма зонта от солнца, укрепленного в отверстии посередине узорчатого чугунного стола.

На столе стоял поднос со стаканами, пепельницами, хрустящим картофелем и орехами в глиняных мисках. В тени под зонтом были расставлены полукругом матерчатые кресла, а на траве разостланы клетчатые шерстяные пледы. Погода была прекрасная, и предусмотрительный Неттлбед, зная, что молодежь из клана Кэри-Льюисов при любой возможности бежит из дома на воздух, не терял времени даром.

Джудит поискала глазами Эдварда, но его не было. Их ожидали только три человека, словно расставленные художником, пожелавшим оживить свой пейзаж человеческим присутствием. Эффект живописного полотна – момента, выхваченного из времени, – был настолько сильным, что Джудит разглядывала эту сцену оценивающим взглядом, будто перед ней находилась написанная маслом картина в золоченой раме, висящая в какой-нибудь прославленной галерее. «Перед обедом. Нанчерроу, 1939». Произведение искусства, которым многие мечтали бы владеть, отдали бы за него любые деньги, хранили бы как зеницу ока.

Три фигуры. На одном из пледов лежала, опершись на локти, Афина, ее белокурые волосы развевались, лицо было скрыто огромными черными очками. Двое мужчин, придвинув кресла, сидели напротив нее. Один – брюнет, другой – блондин. Они так и не переоделись после того, как сходили в церковь, однако сбросили пиджаки, стащили галстуки, закатали рукава сорочек и, несмотря на безукоризненно отглаженные брюки и сверкающие глянцем туфли, выглядели по-домашнему непринужденно.

Три фигуры. Афина и двое молодых людей, с которыми Джудит еще предстояло познакомиться. Она повторила про себя их имена: Гac Каллендер и Руперт Райкрофт. Так который же из них Гac? Человек, который пленил своенравное сердце Лавди и благодаря которому демонстративно грубый подросток, девчонка-сорвиголова всего за несколько дней окончательно преобразилась в блистательную молодую женщину в жакете Скьяпарелли, с накрашенными губами и светом любви в фиалковых глазах.

Лавди, не в силах утерпеть, бросилась к ним бегом и прервала их беседу:

– Где все?

Разговор прекратился. Афина осталась лежать на своем месте, а ее собеседники стали не без труда вылезать из своих шезлонгов.

– Ах, не вставайте, сидите, вы так удобно устроились!.. – запротестовала Лавди.

Джудит последовала за подругой и вышла на освещенную солнцем лужайку, охваченная мгновенной робостью, которая все еще мучила ее при встречах с новыми людьми, и надеясь, что ее смущения никто не заметит. Она отметила, что оба молодых человека высоки ростом, но блондин, особенно сухопарый и длинноногий, был выше своего компаньона.

– …Нет ли здесь чего-нибудь попить? У меня во рту пересохло после всех этих молитв и гимнов.

– Сейчас все будет, потерпи чуть-чуть, – обнадежила сестру Афина. Лавди плюхнулась рядом с ней на плед. Афина обратила темные стекла очков на Джудит:

– Привет, милая, какое удовольствие видеть тебя. Такое ощущение, будто тебя не было сто лет. Ты ведь еще не знакома с Гасом и Рупертом? Молодые люди, это наша дорогая Джудит, она нам почти как сестра. Без нее Нанчерроу всегда кажется каким-то пустым.

Афина, как и ее мать, обладала способностью вселять в окружающих уверенность и особенное чувство собственной значительности, Джудит сразу перестала тушеваться и улыбнулась.

– Здравствуйте, – поприветствовала она новых знакомцев, и они обменялись рукопожатиями. Тот, что был выше, оказался Рупертом, другом Афины, который пожертвовал неделей охоты ради того, чтобы привезти ее в Корнуолл. Это был военный с головы до пят, эталон гвардейского офицера: аккуратные усики, безжалостно остриженные волосы, решительно срезанный подбородок. Однако он не производил впечатление расхлябанного, изнеженного повесы «гусара»: лицо потемнело, словно дубленая кожа под жарким солнцем какой-то чужой земли, рукопожатие было крепким, а глаза с тяжелыми веками взирали на Джудит с интересом и дружелюбием.

Зато Гас не подходил ни под какие готовые клише. Пытаясь разглядеть в нем ту таинственную стихию, перед которой пали неприступные укрепления Лавди, Джудит была вынуждена признать, что зашла в тупик. Глаза Гaca были темными, как черный кофе, кожа – оливкового оттенка, а глубокая ямочка на подбородке словно высечена резцом скульптора. Рот большой и красиво очерченный, но скупой на улыбку, во всей манере держаться чувствуется человек до странности сдержанный, возможно – стеснительный и, уж во всяком случае, глубоко скрытный. Попытка мысленно соотнести этого загадочного молодого человека с героем пылких, захлебывающихся признаний влюбленной Лавди вызывала только недоумение. Каким же образом такое могло произойти? Джудит не знала, что в точности она ожидала увидеть, но явно не это.

– Очень приятно, – произнес он, и мимолетная тень улыбки скользнула по его губам. Он произносил слова очень четко, без всякого акцента, однако не было ни намека на «тягучую» манеру речи большинства друзей Эдварда, которая усваивается в великосветском кругу с рождения. Что-то новенькое, подумала Джудит. Но почему бы и нет, в самом деле?

– Где вы сядете? Сейчас, я принесу вам кресло. И он отошел, чтобы подвинуть ей шезлонг.

– Так где же все? – опять спросила Лавди.

Пока остальные рассаживались по своим местам, Афина сообщила сестре:

– Папчик пошел к маме, а Эдвард отправился раздобыть нам чего-нибудь выпить. Неттлбед решил не выставлять выпивку, чтобы не нагрелась на жаре.

– Ты знаешь, что приехал Джереми?

– Неттлбед сказал. Приятный сюрприз, мама будет в восторге.

Джудит разъяснила:

– Он догуливает последние деньки перед тем, как начать службу корабельным врачом в Добровольческом резерве ВМС. Ему нужно явиться в свою часть в Девонпорте на следующей неделе.

– Боже, какой смелый! – изумилась Афина. – Милый Джереми, только он способен на такую самоотверженность.

– Расскажи о Джереми, – попросил ее Руперт.

– Я как раз пыталась это сделать, когда подошли Лавдн и Джудит. Джереми – еще один человек, ставший для нас почти родным. Он с нами с незапамятных времен. Его отец – наш семейный доктор, и когда-то Джереми был домашним учителем Эдварда. Видно, он приехал, когда мы все были в церкви.