Текст книги "Начало опричнины"

Глава III. Введение опричнины

Раздоры с думой и вызов, брошенный вождями боярской оппозиции, побудили Грозного взяться за перо для вразумления строптивых подданных. В канун опричнины он проявляет исключительный интерес к истории своего царствования, просматривает и правит летописи, пишет «Послание» Курбскому, самое значительное свое произведение. При редактировании официального летописного свода вскоре после суда над Старицкими Иван включил в текст летописи описание боярского мятежа начала 50-х годов.

Напомним вкратце содержание рассказа о боярском мятеже в приписке к тексту Царственной книги. Весной 1553 г. царь тяжело заболел. На случай его кончины решено было привести Боярскую думу к присяге наследнику младенцу Дмитрию. Во время присяги в думе поднялся мятеж. Многие бояре отказывались от присяги, шумели и бранились. Тогда царь, видя «боярскую жестокость» и открытый мятеж, обратился к крамольникам с гневным словом: «…вы свои души забыли, а нам и нашим детем служити не хочете… и коли мы вам ненадобны, и то на ваших душах». Видя полную растерянность братьев царицы Д.Р. Юрьева и В.М. Юрьева, Иван напустился на них с упреками: «а вы, Захарьины, чего испужалися? али чаете, бояре вас пощадят? вы от бояр первыя мертвецы будете! и вы бы за сына за моего да и за матерь его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали!» Не надеясь на одних Захарьиных, царь обратился с отчаянным призывом ко всем верным членам думы: «будет сстанетца надо мною воля божия, меня не станет, и вы пожалуйте, попамятуйте, на чем есте мне и сыну моему крест целовали; не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чюжую землю, где бог наставит»⁹⁰².

Царские речи к думе были записаны по памяти, а точнее сочинены самим Грозным через десять лет после «мятежа». Они выражали настроения, никак не соответствовавшие «идиллическим» временам правления Сильвестра, но зато как нельзя более точно передавали настроения правительства в предопричный период.

Трехлетний опыт самостоятельного правления, раздор с боярством, заговоры и измены порождают в голове Грозного трагическое сознание того, что он и его дети «ненадобны» более его могущественным вассалам. Царь боится, что бояре изведут его сыновей, и впервые начинает помышлять о бегстве за границу. Он знает, что Захарьины, возглавившие правительство с начала 60-х гг., успели снискать ненависть среди знати, и не сомневается в том, что их ждет страшная участь в случае его кончины.

Ни один документ не раскрывает столь полно трагизм переживаний Грозного накануне опричнины, как летописный рассказ. Сталкиваясь на каждом шагу с крамолой в думе, с неповиновением удельных князей и актами прямой измены бояр, царь страшится за будущее династии и обращается с паническими призывами к Захарьиным, заклиная их в случае беды спасти его семью и бежать с детьми за границу.

Известную откровенность в выражении своих тревог и сомнений царь Иван допускал нечасто и главным образом в исторических повествованиях о далеком прошлом. Когда же дело касалось настоящего, он не желал дать противникам ни одного повода для торжества.

В мае 1564 г. царю доставили письмо Курбского. Дерзкий вызов не остался без ответа. Однако прошло не менее одного-двух месяцев, прежде чем царь завершил свою знаменитую эпистолию, получившую позже заголовок: «Царево государево послание во все его Росийское царство на крестопреступников его, на князя Андрея Курбсково с товарищи об их измене»⁹⁰³.

«Широковещательное» и «многошумящее» послание Грозного составляло по тогдашним масштабам целую книгу во много десятков страниц. По содержанию своему это подлинный манифест самодержавия, в котором наряду со здравыми идеями много ходульной риторики и хвастовства, претензии выдаются за действительность. Главный вопрос, который целиком владеет вниманием царя, есть вопрос о взаимоотношении монарха и его знати, бояр. Царь жаждет полновластия, неограниченного самодержавия. Безбожные языцы, утверждает он, «те все царствами своими не владеют: како им повелят работные их, и тако и владеют. А Росийское самодерьжьство изначяла сами владеют своими государьствы, а не боляре и не вельможи».

Божьим изволением еще деду его, великому государю Ивану III, всевышний поручил в работу прародителей Курбского и прочих бояр-князей. Разве это благочестно, чтобы «под властию нарицаемого попа (Сильвестра. – Р.С.) и вашего (бояр. – Р.С.) злочестия повеления самодержъству быти?» «Доселе русские обладатели… вольны были подовластных жаловати и казнити…»⁹⁰⁴.

Горделиво ссылаясь на божественное происхождение царской власти, Иван обосновывал необходимость репрессий против изменников-бояр многочисленными ссылками на Библию и христианских святых, а также и на недавнее прошлое. Оказывается, царь пострадал от бояр больше, нежели те от него. «А какова злая от вас пострадах!» – сокрушенно жалуется он. Во времена Иванова сиротского детства бояре-правители держали его в полном небрежении и презрении. Когда же великий князь возмужал и венчался на царство, то тут его «подошел» лукавый поп Сильвестр, действовавший заодно с Курлятевым и Адашевым. Они завладели всем царством и заняты были исключительно тем, что притесняли молодого государя, приводили в «самовольство» Боярскую думу, паче меры «возвышали» дворян⁹⁰⁵.

Воззрения царя насквозь проникнуты аристократическими предрассудками и консерватизмом. Для него неприемлема политика Рады, затмевающая «красоту» самодержавной власти и заключающаяся в поощрении боярских претензий и возвышении дворян. В его глазах все подданные, бояре и воинники, суть царские холопы.

Образ неограниченного, могучего повелителя, нарисованный в царском послании, не раз вводил в заблуждение историков. Но простое сопоставление послания с текстом царских речей к думе ставит под сомнение достоверность этого образа и нацело разрушает его. Царь жаждет всевластия, но отнюдь не располагает им. Он слишком живо чувствует зависимость от своих могущественных, знатных вассалов. За декларациями о неограниченном самодержавии и высокомерным третированием холопов-подданных скрываются страх перед «боярской жестокостью», отчаяние за будущее династии, сознание своей «ненадобности» боярам.

Вопрос о взаимоотношении монарха с боярством занимает центральное место в послании Грозного к Курбскому. Наряду с тем многие страницы царской эпистолии посвящены «разоблачению» прошлого и настоящего Курбского⁹⁰⁶. Когда Сильвестр и Курлятев за их измены подверглись наказанию и в Боярской думе («сингклите») вспыхнули глубокие распри, Курбский не стал препятствовать междоусобию, а разжег его заступничеством за изменников, «…почто, – спрашивал царь беглого боярина, – имея в сингклите (Боярской думе. – Р.С.) пламяни паляща, не погасил еси, но паче розжегл еси? Где было ти советом разума своего злодейственный совет исторгнути, ты же убо больми плевела наполнил еси!»⁹⁰⁷. Что за пожар возгорелся в Боярской думе, и в чем заключается «злодейственный совет» ее членов бояр? В том, что крамольники-бояре «богоданнаго и рожденнаго у них на царьстве царя… отвергошася и елико возмогоша, злая сотвориша – всячески, словом и делом, и тайными умышлении»…⁹⁰⁸. Приведенные строки представляются наиболее откровенными во всем послании. Царь признает, что бояре «отвергошася» от него, он им «ненадобен».

На разные лады в царском послании повторяется мысль, что за непокорство и «измены» бояре достойны худших гонений, что без прочной власти все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней. Не все бояре «безсогласны» (непокорны) царю, а лишь друзья и советники беглого князя Курбского, повинные в новых заговорах. «Безсогласных же бояр у нас несть, – утверждает царь, – развее другов и советников ваших, иже ныне подобно бесом, вся советы своя лукавыя не престающая в ночи содевающа…»⁹⁰⁹. Своим противникам в Боярской думе царь недвусмысленно грозит расправой.

Основной смысл эпистолии царя к Курбскому состоял в обосновании необходимости неограниченных репрессий против боярско-княжеской оппозиции. Послание подготовило почву для опричнины и ее террора. Вся аргументация послания в конечном счете сводится к тезису о «великой» боярской измене. Боярскому своеволию царь может противопоставить лишь тезис о неограниченном своеволии монарха, выступающего в роли восточного деспота. Власть монарха утверждена Богом и не может быть ограничена в пользу бояр или кого бы то ни было другого.

Царь написал свое послание Курбскому во время поездки в Переяславль и Можайск в мае – июле 1564 года. В Переяславле он гостил в Никитском монастыре, затем отправился в Можайск, отдыхал в дворцовых селах Можайского и Вяземского уездов⁹¹⁰. Среди лиц, находившихся с царем в Можайске, наибольшим его доверием пользовался боярин А.Д. Басманов⁹¹¹. Не вызывает сомнения, что этот проклятый Курбским «моавитянин» был причастен к составлению царского манифеста.

По возвращении в Москву царь отправил эпистолию в Литву к Курбскому⁹¹². Получив ее, Курбский составил ответ, но не послал его адресату⁹¹³. Словесная полемика перестала интересовать беглого боярина⁹¹⁴. Переписка оборвалась, едва начавшись. Царь, казалось бы, мог торжествовать победу. Во-первых, последнее слово в споре осталось за ним. Во-вторых, от Курбского отвернулись даже ближайшие его единомышленники, печорские старцы. Но последующие события показали, что торжество царя было преждевременным.

* * *

Курбский страстно обличал осифлян в угодничестве перед царем и непротивлении насилию, и те не остались глухи к его упрекам.

С избранием митрополита Афанасия новое церковное руководство стало рупором боярской оппозиции внутри страны. Поводом для выступления оппозиции явилось убийство воеводы князя Д.Ф. Овчины-Оболенского⁹¹⁵. В силу знатности Овчина обладал неоспоримым правом на боярский титул и, несмотря на молодость, успел отличиться на военной службе⁹¹⁶. Однажды Овчина поссорился с Федором Басмановым и обвинил его в предосудительных отношениях с царем. Подобная дерзость сильно оскорбила Грозного. Он вызвал воеводу во дворец и велел псарям задушить его⁹¹⁷.

В письме Курбскому царь писал, что волен казнить любого подданного. Казнь Овчины как будто бы подтверждала его слова. Но, как всегда, между теорией и практикой оказалась немалая дистанция. Произвольные репрессии монарха вызвали открытое осуждение со стороны церковной и думской оппозиций. Шлихтинг, автор весьма осведомленный, сообщает следующие подробности о выступлении оппозиции внутри страны. Некоторые знатные лица вместе с верховным священнослужителем, пораженные убийством Овчины, сочли нужным для себя вразумить царя воздерживаться от столь жестокого пролития крови своих подданных невинно без всякой причины и проступка. Православному царю, заявили они, не подобает свирепствовать против людей, как против скотов. Митрополит вспомнил давнишнюю роль царского духовника и стал стращать питомца страшным судом⁹¹⁸.

Не зная подлинных причин выступления митрополита и бояр, Шлихтинг склонен был объяснить их тем огромным влиянием, которым якобы пользовался в Московии «граф Овчина». В действительности гибель Овчины явилась не более чем поводом для выступления весьма влиятельных сил, добивавшихся изменения правительственного курса и прекращения террора.

Убийство князя Овчины задело в первую очередь высшую титулованную знать. Овчина был двоюродным братом боярина князя Д.И. Немого, одного из признанных вождей оппозиции в Боярской думе. Титулованное боярство имело все основания поддержать ходатайство митрополита против репрессий.

Но вновь избранный митрополит едва ли мог решиться на открытый протест без поддержки со стороны руководящих группировок Боярской думы, которым он обязан был своим избранием. Среди старомосковской знати, занявшей господствующее положение в думе с начала 60-х гг., наибольшим весом пользовались две группировки: бояре Захарьины и конюший И.П. Федоров-Челяднин со своею родней. Захарьины ни разу не поручились за опальных бояр, даже когда опала коснулась их ближайших родственников Шереметевых. Напротив, конюший Федоров выделялся среди старомосковских бояр как последовательный противник репрессий. Именно он возглавил ту группировку в думе, которая добилась освобождения из тюрьмы боярина И.В. Большого Шереметева. Позже он участвовал в освобождении на поруки опальных бояр И.П. Яковлева и князя М.И. Воротынского. На причастность Федорова к выступлению оппозиции в 1564 г. указывают некоторые косвенные данные. Как раз в 1564 г. жена конюшего отказала в монастырь древнее родовое гнездо Челядниных село Кишкино-Челяднино в Коломенском уезде, а также родовую вотчину село Богородицкое в Юрьевском уезде⁹¹⁹. Таким путем конюший рассчитывал обеспечить семью на случай катастрофы.

Царь не простил митрополиту и боярам протестов против казней и репрессий. Спустя полгода он обратился со специальным посланием к высшему духовенству и думе. В нем он во всеуслышание жаловался на то, что у монарха отнято право наказывать подданных. Едва он захочет понаказать бояр, служилых князей и прочих людей, – сетовал самодержец, – как духовенство, «сложась» с боярами, дворянами и приказными, «покрывает» виновных⁹²⁰.

Речи митрополита и бояр к царю внешне мало напоминали гневные филиппики беглого боярина Курбского. Их челобитная была составлена в самых верноподданнических выражениях. Но суть требований была одна и та же. Церковное руководство и дума настоятельно просили царя прекратить неоправданные репрессии. Судя по письмам Курбского, требование о прекращении террора было одновременно требованием об удалении из правительства главного вдохновителя репрессий А.Д. Басманова. Причастность сына Басманова к убийству Овчины давала оппозиции весьма удобный повод настаивать на отставке ненавистного временщика.

Выступление эмигранта Курбского, неповиновение церковного руководства и объединение оппозиционных сил внутри страны произвели на царя ошеломляющее впечатление. В письме к Курбскому Иван утверждал, будто ему непокорны, «безсогласны» только друзья беглого боярина. На поверку «безсогласными» оказались и митрополит, и Боярская дума, и некоторые члены правительства. Горделивы декларации царя относительно вольного «Российского самодержства», права монарха казнить своих холопов-подданных рассыпались прахом.

В условиях, когда столкновение монархии с могущественной аристократией достигло критического момента и любое новое осложнение грозило вырвать из рук правительства контроль за положением дел, царь не решился наказать инициаторов антиправительственного выступления и на время полностью прекратил всякие репрессии.

Будучи вынужден прекратить репрессии, царь предпринимал попытки расколоть оппозицию и путем всевозможных уступок привлечь на свою сторону церковь. На протяжении августа-сентября 1564 г. казна пожаловала митрополичьему дому целый ряд разнообразных привилегий и льгот⁹²¹.

Одновременно с попытками расколоть оппозицию власти в глубокой тайне готовились ввести в стране чрезвычайно положение⁹²². Нет сомнения, что главным инициатором подготавливавшихся реформ был боярин А.Д. Басманов и его соратники, требовавшие насильственного подавления оппозиции. После выступления митрополита и думы Басманов оказался в полной изоляции. Но именно это обстоятельство и побуждало его идти напролом.

Казнь Овчины и последовавший затем протест митрополита и бояр побудили Грозного произвести санкции против некоторых членов правительства Захарьиных. Под благовидным предлогом царь отослал из столицы в действующую армию члена ближней думы кравчего князя П.И. Горенского, единственного из Оболенских князей, допущенного в состав регентского совета. Причиной опалы явилось «непослушание» кравчего, или, как можно догадываться, отказ одобрить жестокие репрессии против его сородичей⁹²³. В октябре 1564 г. Горенский был послан в действующую армию против литовцев в Великие Луки⁹²⁴. По-видимому, уже после введения опричнины кравчий пытался бежать в Литву⁹²⁵. Ему удалось пересечь границу и уйти в литовские пределы. Однако посланный вдогонку отряд настиг беглеца. Князь Горенский был закован в цепи и под сильной охраной доставлен в Москву.

Опала на Горенского и удаление его из столицы знаменовали окончательный распад правительства Захарьиных.

В какой-то мере опала Горенского отразилась на положении его покровителей и друзей, к числу которых, по-видимому, принадлежал ближний боярин И.П. Яковлев⁹²⁶.

Царя крайне тревожило проникновение «крамолы» в среду старомосковской знати. Признаков этой крамолы было очень много. Не позднее мая – июня царь велел всенародна казнить Ваську Шибанова. Верный слуга Курбского, будучи на эшафоте, похвалял своего господина до последнего издыхания⁹²⁷. В назидание «изменникам» труп казненного был выставлен для общего обозрения. Однако вскоре один из ближайших друзей Курбского боярин В.В. Морозов велел подобрать тело Шибанова и похоронить его⁹²⁸. Царь воспринял подобное своеволие как дерзкий вызов. Но он не решился сразу же наказать боярина. В октябре 1564 г. Морозов получил последнее служебное назначение. Он командовал сторожевым полком в армии И.П. Яковлева⁹²⁹. После того имя его навсегда исчезает из разрядов. Вскоре же по приказу царя В.В. Морозов был арестован.

Альберт Шлихтинг сообщает следующие подробности относительно «дела» В.В. Морозова: «Тиран думал, что Владимир (Морозов. – Р.С.) устроил какой-то заговор с Курбским и ложно обвинил его, наконец, в том, будто он неоднократно переписывался с Курбским»⁹³⁰.

Рассказ Шлихтинга требует критического разбора. В своем памфлете Шлихтинг всячески чернит царя и обеляет его жертвы. Поэтому он часто изображает факты боярской измены, доподлинно ему известные, как недостоверные. (Именно таким образом он сообщает об изменнических переговорах князя С.В. Ростовского с послом С. Довойной, заговоре И.П. Федорова и т. д.) К таким фактам относится, возможно, и известие о тайных сношениях В.В. Морозова с Курбским. Поскольку Морозов был ближайшим другом беглого боярина и, не боясь царского гнева, велел похоронить его слугу, в предположении о тайной переписке Морозова нет ничего невероятного. Скорее всего, Морозов был изобличен в переписке, за что и был арестован. В тюрьме боярин провел много лет.

Жестокие репрессии против влиятельнейших боярских фамилий (Шереметевых и Морозовых), состоявших в тесном родстве с Захарьиными, и последующая опала на бояр П. Яковлева-Захарьина и Л.А. Салтыкова-Морозова показывали, что новое правительство Грозного не пользовалось прочной поддержкой даже среди старомосковской знати, служившей традиционной опорой власти московских государей. Трудности усугублялись наличием влиятельной церковной оппозиции.

Лишившись поддержки части правящего боярства и церковного руководства, правительство не могло управлять страной обычными методами и пыталось упрочить свое положение с помощью террора. Но монархия никогда не смогла бы расправиться с могущественной аристократической оппозицией без решительной поддержки дворянства. Приобрести такую поддержку можно было двумя путями. Первый из них состоял в расширении сословных прав и привилегий дворянства, расширении его представительства в Боярской думе и органах управления, в осуществлении программы дворянских реформ. Предпосылки к подобным реформам были налицо. Однако правительство Грозного, чуждое идеям дворянских реформ, избрало другой путь. Оно пыталось укрепить собственную опору не через организацию дворянского сословия в целом, а через создание особого полицейского корпуса, специальной дворянской охраны. Корпус комплектовался из относительно небольшого числа дворян. Его члены пользовались всевозможными привилегиями в ущерб всей остальной массе служилого сословия.

Традиционная структура управления армией и приказами, местничество и прочие учреждения, обеспечивавшие политическое господство боярской аристократии, были сохранены в неприкосновенности и не подверглись реформированию. Подобный образ действий был чреват опасным политическим конфликтом. Монархия не могла сокрушить устои политического могущества знати и дать новую организацию дворянскому сословию в целом. Возмутительные привилегии охранного корпуса со временем вызвали сильное недовольство в среде земских служилых людей. Таким образом, посылки, на которых основана была опричная реформа, способствовали в конечном счете сужению социальной базы правительства, что в последующем развитии неизбежно привело к террору как единственному способу разрешения вновь возникшего противоречия.

* * *

Военные неудачи 1564 года привели Россию к серьезному дипломатическому поражению. Москва не смогла предотвратить образования антирусской коалиции в составе Крыма и Литовско-Польского государства, двух сильнейших противников России⁹³¹.

19 сентября 1564 г. многочисленная литовско-польская армия подступила к Полоцку⁹³². Литовские отряды напали на Алыст в русской Ливонии и Чернигов⁹³³.

Русское командование немедленно направило все наличные силы на помощь Полоцку. 7 октября русская армия достигла Великих Лук⁹³⁴. Выступление армии на западную границу обнажило южные границы. Тем временем многочисленная крымская орда, нарушив соглашения с Москвой, внезапно вторглась на Русь с юга⁹³⁵. Вторжение татар было полной неожиданностью для московского правительства⁹³⁶.

С наступлением осени дворянские отряды, охранявшие южную границу, были распущены по домам. Стоявшие в при-окских крепостях «легкие» воеводы располагали ничтожными силами. Фактически Москва была беззащитна перед лицом многочисленного и сильного врага. Но татары не решились напасть на Москву и, свернув с московской дороги, двинулись к Рязани. Они надеялись легко овладеть этим городом. Укрепления Рязани находились в самом плачевном состоянии. Военные силы, оборонявшие город, были крайне невелики. К моменту вторжения в окрестностях Рязани случайно оказался А.Д. Басманов, отдыхавший в своем рязанском поместье. Наспех собрав вооруженную свиту, воевода напал на татарские разъезды, отослал в Москву захваченных «языков», а сам засел в Рязани. Жители, «обнадеженные» Басмановым, кое-как подправили городские укрепления, «крепости нужные с нужею едва поделаша и града покрепиша и бои по стенам изьставиша»⁹³⁷.

2 октября татары окружили Рязань и «ночным временем с приметом и с огнем многажды» приступали к городу. Басманов встретил врага частой пушечной пальбой. Гарнизон отбил все приступы врага и произвел несколько вылазок, «из града выежжаа, с татары бишася, из града стрельбою по царевым (ханским. – Р.С.) полком из наряду стреляли»⁹³⁸.

Вести, присланные Басмановым в Москву, потребовали от московской «семибоярщины» немедленных действий. Возглавлявшие ее конюший И.П. Федоров и И.П. Яковлев-Захарьин с немногочисленными дворянскими отрядами выступили на Оку против татар⁹³⁹. Посланные ими дворяне соединились с воеводами из Михайлова города и Дедилова и стали громить татарские отряды, мародерствовавшие в Рязанском уезде. Московские заставы проникли в расположение главной ханской ставки.

Встревоженный подходом московских отрядов, хан не стал дожидаться сбора рассеявшихся по Рязанщине отрядов и 5 октября ушел в степи. Отставший от главных сил четырехтысячный отряд ширинского мурзы Мамая был наголову разбит А.Д. Басмановым и Ф. Татевым. Победители захватили в плен самого Мамая и 500 татар⁹⁴⁰. С дороги хан послал в Рязань двух гонцов с грамотой и поминками. В грамоте он писал царю, что «роскручинился» на него, не получив поминок, «а которые ныне посланы ко мне поминки, и их приму»⁹⁴¹.

Действия литовцев против Полоцка были столь же безуспешны, как и действия татар против Рязани. Более двух недель королевская армия простояла в полном бездействии в нескольких верстах от Полоцка и «к городу никоторого стрелбою, ни приступом не промышляли». Узнав о движении к Полоцку армии князя В.С. Серебряного и И.И. Пронского, литовцы поспешили отступить за Двину. Случилось это 4 октября, т. е. за день до отступления татар от стен Рязани⁹⁴².

Грозный узнал о нападении литовцев, а затем татар, будучи в Суздале. «Наспех, с великим трудом» он немедленно выехал в столицу, однако из-за осеннего бездорожья прибыл туда только 6 октября⁹⁴³. Желая наказать литовцев, натравивших на Русь татар, он приказал произвести вторжение в Литву. Опытнейший из московских воевод князь В.С. Серебряный осадил пограничную литовскую крепость Озерище. С помощью «примета» московиты подожгли деревянные стены замка и 6 ноября взяли его после короткого штурма. Значительная часть гарнизона и жителей замка погибли в огне⁹⁴⁴.

Возобновление войны на западных и южных границах ставило Россию в исключительно трудное положение. Впервые против нее объединились все ее наиболее опасные противники: литовцы и поляки, татары и стоявшие за их спиной турки. Прошло 15 лет с тех пор, как Грозный предпринял первый поход под стены Казани. С этого времени война не затихала ни на один год, принося новые беды народу и разорение стране. Летом 1564 г. датские послы доносили из Москвы о том, что Грозный ведет большие приготовления к войне с литовцами, но ему приходится тяжело, так как страна истощена продолжительными войнами⁹⁴⁵.

Военные и дипломатические, неудачи России побудили правительство Грозного поспешить с введением в стране чрезвычайного положения.

* * *

Разногласия по поводу новых репрессий привели к распаду правительства Захарьиных, каким оно сложилось в начале 60-х годов. За три месяца до введения опричнины умер боярин и дворецкий Д.Р. Юрьев, признанный глава правительства Захарьиных⁹⁴⁶. Один из главных его сподвижников ближний боярин И.П. Яковлев вскоре подвергся аресту по подозрению в измене. Кравчий П.И. Горенский изменил и пытался отъехать в Литву. Из семи бояр и дворян, назначенных в начале 60-х гг. в состав регентского совета, трое выбыли накануне опричнины.

Распад правительства Захарьиных развязал руки «крайним» элементам внутри ближней думы. А.Д. Басманов и его единомышленники настоятельно советовали царю ввести в стране строжайшую диктатуру и сокрушить оппозицию мерами террора и насилия. Однако кружок Басманова не обладает необходимым авторитетом, а также достаточной поддержкой со стороны дворянства, чтобы ввести в стране чрезвычайное положение вопреки воле Боярской думы и церковного руководства. Между тем дума и митрополит осуждали любые попытки возобновления террора. Царь не мог рассчитывать на успех, если бы вздумал добиваться осуществления своих замыслов путем обычной процедуры утверждения его указа в Боярской думе и на священном соборе. По этой причине он вынужден был избрать совершенно необычный способ действий. Стремясь завязать свою волю «совету крупных феодалов», он объявил об отречении от престола. Таким путем он рассчитывал вырвать у думы согласие на введение в стране чрезвычайного положения и новые репрессии против боярской оппозиции.

Подлинные мотивы отречения Грозного не были секретом для его современников. «У великого князя, – писали Таубе и Крузе, – вовсе не было намерения (как рассудит любой здравомыслящий человек) удалиться из государства или отказаться от него. Также немыслимо было для него приписывать какое-то предательство всей стране». Единственной причиной его поступков была вражда к самым благородным княжеским и дворянским родам, стремление наложить руку на имущество богатых монастырей⁹⁴⁷.

Отречению Грозного предшествовали события самого драматического свойства. К началу декабря 1564 г. царская семья завершила приготовления к отъезду из Москвы. В течение нескольких дней и ночей царь посетил главнейшие столичные церкви и монастыри и усердно молился в них. К величайшему неудовольствию церковных властей, он велел забрать и свезти в Кремль самые почитаемые иконы и прочую «святость». В воскресенье 3 декабря Иван присутствовал на богослужении в кремлевском Успенском соборе. После окончания службы он трогательно простился с митрополитом, членами Боярской думы, дьяками, дворянами и столичными гостями, присутствовавшими в соборе⁹⁴⁸.

Между тем во дворце заканчивались последние приготовления к отъезду. На площади перед Кремлем стояли сотни нагруженных повозок и ждала многочисленная свита из нескольких сот вооруженных дворян. Царская семья увозила с собой всю московскую святость: «иконы и кресты, златом и камением драгим украшеные и суды золотые и серебряные и поставцы». Сокровища столичных церквей и монастырей, их «святейшие» иконы стали как бы залогом в руках царя. Помимо «святости» Иван увозил из Москвы всю государственную казну: «всяких судов золотое и серебряное, и плятие и деньги и всю свою казну повеле (царь – Р.С.) взяти с собою». Изъятие денег и драгоценностей из Казенного приказа грозило расстроить деятельность всего приказного аппарата страны.

Царский выезд носил совершенно необычный характер. Ближние бояре, дворяне и приказные, сопровождавшие Грозного, получили приказ забрать с собой семьи: «тем, – повествует летописец, – многим повеле с собою ехати з женами и з детми…»⁹⁴⁹. Охрану царского поезда несли несколько сот выборных дворян и детей боярских⁹⁵⁰. Всем им велено было явиться в Кремль в полном боевом снаряжении «с людми и с конми, со всем служебным нарядом»⁹⁵¹.

Необычные приготовления в Кремле породили множество толков среди населения столицы. Носились тревожные слухи о готовящемся отречении Грозного⁹⁵². Смятение усугублялось тем, что никто не знал толком, куда едет царская семья. По сообщению официальной летописи, бояре и духовенство «в недоумении и во унынии быша…государьскому великому необычному подъему, и путного его шествия не ведамо куды бяша»⁹⁵³.

Царский поезд покинул столицу 3 декабря 1564 г. Начались «скитания», длившиеся целый месяц. При отъезде из Москвы у царя не было какого-то определенного плана. Во всяком случае, он не думал ехать в Александровскую слободу. По кратчайшей – ростовской дороге до слободы можно было добраться в три-четыре дня. Между тем царь выехал из столицы в противоположном направлении в с. Коломенское на Москве-реке к югу от столицы. Чтобы попасть отсюда на северную дорогу, царскому обозу надлежало вернуться в Москву или же ехать проселками кружным путем.

В Коломенском царская семья оставалась две недели. Причиной задержки была неожиданно наступившая оттепель и сильные дожди, превратившие дороги в непроходимые болота. Переждав непогоду, царь проселками объехал Москву с востока и остановился в с. Танинском на Яузе, к северу от столицы, где он жил в течение нескольких дней. Затем он отправился на молитву в Троицко-Сергиев монастырь, а оттуда выехал в Александровскую слободу.