Текст книги "Большой ринг Геннадия Шаткова"

На зарубежном ринге

Мои спортивные успехи отозвались в университете самым неожиданным образом. Чуть ли не все студенты нашего курса захотели стать боксерами. Организовали несколько секций, в которых я и еще несколько ребят, знакомых с боксом, стали работать на правах общественных тренеров. Я с удовольствием вел занятия секции на своем курсе, хотя это отнимало у меня немало свободных часов.

А как раз времени у меня и так не хватало: лекции в университете, подготовка к занятиям, экзамены, поручения комитета комсомола, тренировки… Я снова пересмотрел распорядок дня, теперь сам Мартин Иден ахнул бы, познакомившись с моим строгим режимом.

Борис подшучивал:

– Теперь тебе для закаливания воли осталось, подобно Рахметову, попробовать спать на гвоздях…

Я отмалчивался и продолжал придерживаться своего жесткого режима. Он и помог мне вскоре ликвидировать академическую задолженность и начать тренировки по особому плану, конечная цель которого была известна пока только двоим: Ивану Павловичу и мне.

Еще в Москве Градополов говорил:

– Готовься тщательно. Впереди много серьезных соревнований. Возможен выезд в Финляндию. Так что будь в форме в любой момент.

Мы и готовились.

Судья всероссийской категории по боксу Владимир Федоров (стоит) иɸзаслуженные мастера спорта Геннадий Шатков иɸАльгирдас Шоцикас (в центре)

Владимир Федоров, тренер по боксу, обладатель первого Кубка СССР 1950 г. в составе сборной Ленинграда:

Я познакомился с Геннадием Ивановичем Шатковым в 1954 году. Я тогда работал в ДК Промкооперации (ныне ДК им. Ленсовета на Петроградской), где был зал бокса. Геннадий жил неподалеку и по пути из Университета домой заходил в наш зал. Он довольно ответственно учился, времени у него было совсем мало, его тренировка обычно длилась недолго. Он вставал перед мешком и в течение минут пятидесяти интенсивно и тщательно отрабатывал различные комбинации в атаке, во встречной форме, ответной…

В пару он никем не вставал, никого не тревожил, тренировке, которая шла в этот момент в зале, не мешал, не требовал к себе какого-то дополнительного внимания, несмотря на то что к этому времени уже был призером чемпионата страны, членом сборной СССР. Геннадий вообще был человек очень тонкий, деликатный, скромный. Всю свою жизнь в спорте он тренировался у одного тренера – Ивана Павловича Осипова; в то время Иван Павлович перешел из Дворца пионеров работать в училище подводного плавания им. Ленинского комсомола. То ли он не мог уделять своему ученику много внимания, то ли Гене по каким-то причинам не очень удобно было заниматься в училище – не знаю. Геннадий Шатков мог готовить себя к соревнованиям абсолютно самостоятельно, как взрослый ответственный человек, нянька ему не нужна была.

Иван Павлович подробно анализировал мой бой с Дека.

Несмотря на выигрыш, он был не совсем доволен мной:

– Опять сорвался в атаку в первом раунде. Это не твоя манера боя. У тебя стал вырабатываться свой почерк, но вместо того, чтобы закрепить его, отшлифовать, ты вдруг забываешь обо всем на свете и стараешься выиграть любым способом. Так не станешь классным боксером.

Я понимал, что Иван Павлович прав, но как трудно дается наука ринга… Иван Павлович предложил тренироваться в утяжеленных перчатках. Мне приходилось в связи с этим затрачивать особенно много сил, но я понимал, что в данном случае это оправданно. Известная суворовская пословица «Тяжело в ученье – легко в бою» полностью подтвердилась, причем в самом буквальном смысле. Когда я после тренировочных перчаток надевал обычные боевые перчатки, они казались мне почти невесомыми.

Увеличили и нагрузку.

Раньше я готовился так, будто мне предстояло провести не три, а семь-восемь раундов. Теперь я ориентировался на десять раундов. Особое внимание мы уделяли тактике.

– На ринге не бывает абсолютно одинаковых боксеров, у каждого свои загадки, – говорил Иван Павлович. – Значит, нужно навязать свою тактику боя или же приспособиться к тактике противника и использовать его слабые стороны.

На тренировках я боксировал с ребятами, которые резко отличались друг от друга по манере боя и физическим данным. С одними я работал на дистанции, другим навязывал ближний бой, учился определять возможности противника «разведкой глазами», по первому зрительному впечатлению, которое неизменно проверялось разведкой боем в первом раунде.

Дни шли, но известий из Москвы не было. Напрасно я каждый раз, прибегая домой из университета, спрашивал у мамы:

– Из городского комитета не звонили?

Она отрицательно качала головой. Мама ни о чем не расспрашивала, только вдруг стала кормить меня по усиленному рациону, как это она обычно делала перед серьезными соревнованиями. Наблюдая, как она растирает мне гоголь-моголь, Борис язвил:

– На таком питании любой станет чемпионом.

– А ты бы поменьше мучным увлекался, – парировала мама.

Борис обещал «с сегодняшнего дня» тоже перейти на строгий режим и попытаться добиться в скором времени выдающихся побед. Надо сказать, что режима он не переменил, но, к моему удивлению, хорошим перворазрядником стал.

В этом году мне просто везло на праздничные «подарки».

В начале месяца раздается, наконец, долгожданный звонок из комитета, слышу:

– Вас вызывают на сборы в Москву, а затем поедете в Финляндию.

Наконец-то! Настроение у меня приподнятое. Это заметил даже профессор, когда я явился досрочно сдавать ему экзамены по римскому праву.

– Что это вы, Шатков, такой сияющий? И куда вы, собственно, торопитесь с экзаменами?

Обычно преподаватели относятся с предубеждением к студентам, которые осмеливаются сдавать экзамены досрочно: в этом они видят как бы неуважение к их предмету. Я это понимал. Но что делать? Смущенно отвечаю:

– Я еду в Финляндию, на соревнования.

Профессор удивленно поднял брови, но, увидев на моем пиджаке значок мастера спорта, потер лоб.

– Ах, да! Я совсем забыл. Вы ведь у нас боксер. Ну что ж, начнем…

Через полчаса довольный профессор вручил мне зачетную книжку.

– Если вы так же будете выступать на ринге, то победа вам обеспечена. Желаю успеха!

В зачетке стояла «пятерка».

И вот я снова в Москве. Короткие сборы – и я вместе со Стольниковым, Енгибаряном, Дарбайсели, Сенькиным, Шоцикасом и другими ребятами сажусь в самолет. Это мой первый полет. Я прилип к окну, разглядывая четкие контуры взлетных площадок Внуковского аэродрома. Наконец мы набрали высоту – и все замолчали, занятые своими мыслями. Вдруг Володя Стольников говорит:

– А знаешь, Гена, в Ленинграде будет посадка. Успеем позвонить домой.

– Здорово! Можно будет поговорить с мамой – она волнуется, наверное.

Сергей Щербаков, недавно перешедший на тренерскую работу, развлекает нас рассказами о Финляндии. Ему есть что рассказать – ведь он участвовал в Олимпийских играх!

Из кабины выходит второй пилот, выразительно показывает вниз:

– Ленинград!

Я приник к окну. Каким прекрасным и бесконечно близким был для меня Ленинград в те минуты! Четкие квадраты кварталов, серебряная лента Невы, бархатная зелень парков… Красивый, мужественный город.

Короткая остановка, торопливый разговор с матерью по телефону – и мы снова в воздухе. Под крылом проплывают хмурая Балтика, изрезанные финские берега. Наконец – Хельсинки! Теперь уже финны, работники посольства, не отрываются от окон. Город остался где-то слева, разворот, и через несколько минут колеса нашего самолета бегут по бетонной дорожке аэродрома.

Выходим из машины. Нас встречают представители ТУЛ – Рабочего спортивного союза, по приглашению которого мы прибыли в Финляндию, и целая армия корреспондентов.

Кругом чужие люди, чужой язык. Не знаю отчего, но у меня даже появился озноб. Мне, как и всем нашим ребятам, не по себе. Только Сергей Щербаков и Альгирдас Шоцикас чувствуют себя свободно: у них есть опыт заграничных поездок, да и в Хельсинки они уже бывали.

Автобус быстро домчал нас до Отаниеми. Это то самое место, где жили спортсмены во время Олимпийских игр. Я обратил внимание на архитектуру зданий: она довольно проста снаружи и даже, можно сказать, грубовата, но внутри очень удобные, уютные комнаты, отличные гостиные и ванные.

Поразило нас и другое. Питались мы в своеобразной столовой. Несколько официанток за большим столом подавали разные блюда. Посетители сами берут то, что им по вкусу. Быстро и очень удобно. Теперь у нас тоже есть такого типа столовые, но в 1954 году это было для нас новинкой.

Питаются финны скромно: молоко, минеральная вода, второе блюдо; хлеба едят немного. Нас же перевели на усиленный паек. Хлеба дали побольше. Ведь для русского человека хлеб в еде играет существенную роль.

Уже на следующий день мы участвовали в параде в честь открытия праздника ТУЛ. Открытие совпало с народным праздником Ивана Купалы.

Шумно, в глазах пестрит от ярких красочных костюмов, весело. Танцы, игры, а вечером фейерверк. Мы так устали, что еле добрались до гостиницы. Леонид Сенькин, наш полутяжеловес, свалившись в кресло, убежденно сказал:

– Вот мы и вошли в норму, лишний вес как рукой сняло.

Но наутро у многих все-таки оказались излишки.

Первейшее средство от таких неприятностей – баня. Провели тренировку – и в баню.

Мы и раньше много хорошего слышали о финских банях, но то, что увидели, превзошло все наши ожидания. Не случайно на все Олимпийские игры приглашают финских специалистов для того, чтобы построить бани с паром.

В Финляндии существует культ бани. Здесь зачастую финны проводят свой досуг. Бани сверкают чистотой, пар – замечательный, из окна – прекрасный вид на озеро. Можно выбежать из парной и прыгнуть прямо в холодную воду.

Кстати, мы так и делали. Удивительно приятное ощущение. Делаешься бодрым, жизнерадостным. Хочется прыгать и петь, словно стал мальчишкой. Единственное, что нас смущало, – это женщины-банщицы. Для нас это было, конечно, непривычным. С большим трудом мы уладили этот «конфликт» с местной администрацией.

На другое утро газеты описывали наши восторги по поводу бань, сообщив читателям, что русские в первый же день заказали зал для тренировок и баню. Мы посмеялись – и снова заказали баню.

Впереди у нас был еще свободный день. Много ходили по городу. Побывали на стадионе, поднимались на башню высотой 72 метра 71 сантиметр, воздвигнутую в честь мирового рекордсмена финна Ярвинена, метателя копья;

посмотрели футбольный матч на первенство страны. На этой игре мы сделали своеобразное открытие: зрители так переживали, что некоторым стало плохо и пришлось вызвать санитаров.

– А говорят, что финны – народ флегматичный, – улыбнулся Стольников.

Потом гуляли по городу.

Подошел день соревнований. На Народный стадион мы отправились пораньше. Хотелось посмотреть открытие, массовые гимнастические упражнения рабочих-спортсменов, которые, как нам рассказали, приготовили интересную программу. Затем состоятся соревнования боксеров и футбольный матч.

Мне потом часто приходилось бывать па подобных массовых гимнастических выступлениях, гораздо более широких по размаху. Я имею в виду и прекрасно организованные Спартакиады народов СССР, и Всемирные студенческие игры, и Олимпиады. Но справедливости ради надо сказать, что выступления рабочих-гимнастов в Финляндии отличались особой точностью, мастерством, красочностью, хорошим вкусом. А главное, тем, что среди участников праздника было много пожилых людей, для которых другие виды спорта уже противопоказаны. Мы горячо аплодировали вместе со всеми.

– Пора одеваться, ребята, – говорит Сергей Щербаков.

В раздевалках прохладно. Неторопливо одеваюсь. Мой сегодняшний соперник – Гренроос, чемпион Финляндии 1952 года.

– Это не подарок для тебя, – спокойно говорит Шоцикас. – Я помню его. Придется работать серьезно.

Волнуюсь, но стараюсь не подавать вида. Очень хочется мне выиграть свой первый бой на зарубежном ринге. Нервничают и другие ребята.

Неожиданно всех развеселил Стольников. Вернее, не он, а его соперник – маленький, юркий иранец, удививший всех еще в гостинице своим непомерно большим чемоданом, который был больше своего хозяина раза в два. Хозяин к тому же оказался очень боевито настроенным.

Едва мы сели в автобус, чтобы ехать на стадион, иранец сразу же стал со зверским видом бинтовать руки, готовясь к бою. На Стольникова это, видимо, произвело впечатление. Он вышел на ринг страшно взволнованным. Не успели мы проводить Володю, смотрим – он входит в раздевалку.

– Ты что вернулся? – спрашиваю его. – Тебя же на ринг вызывали!

– Уже, – отвечает Стольников.

– Что – уже? – недоумеваем мы.

– Уже выиграл, – улыбается Володя, пожимая плечами.

– Как выиграл?

– Да так! Ударил один раз – и все!

Мы бросились поздравлять его. Хорошая запевка всегда радует. Молодец Володя!

Прислушиваемся: на стадионе – хохот. Приходит На-дар Дарбайсели и тоже смеется:

– Знаете, почему хохочут? Этот «артист», которого уложил Стольников, едва оправившись от нокаута, побежал совершать крут почета, надеясь, что ему снова будут аплодировать. Его почти силой увели с поля.

Я не сказал, что кроме советских спортсменов на праздник ТУЛ приехали атлеты других стран, в том числе из Ирана. После боя с финским боксером мне предстояло встретиться в Тампере с иранцем, который прилетел в Хельсинки на собственном самолете. Нам говорили, что он сын миллионера. Мы, не сговариваясь, прозвали его «буржуем».

…Вызывают на ринг меня. Тренеры напутствуют:

– Спокойнее, не атакуй сразу. Следи за правой!

Молча киваю головой: «Всё понятно». Гренроос, высокий, худощавый, спокойно переминается в своем углу, наклонив голову, слушает последние наставления тренера.

Еще плывет над рингом медный звук гонга, а мы уже сошлись в центре. Провожу два тяжелых удара правой и чувствую, что попал. Финн уходит в защиту. Бью слева, потом опять справа и с удивлением вижу, что в глазах соперника появилась та растерянность, которая всегда предвещает состояние «грогги», предшествующее нокауту. Позабыв обо всем, я полез вперед, не думая о защите, стараясь одним ударом закончить бой. Мои перчатки в течение двух раундов зачастую поражали воздух, в то время как Гренроос, оправившись, встречал меня легкими ударами, набирая очки. А ведь судьи учитывают каждый удар, какой бы силы и плотности он ни был. В общем, два раунда я проиграл, как говорится, начисто. Теперь только нокаут мог спасти меня от поражения. А как я хотел выиграть свой первый бой за границей!

– Постарайся раскрыть его. Не спеши с ударом. Бить надо наверняка, – торопливо шепчут тренеры.

За короткую минуту отдыха перед решающим раундом я пережил больше, чем иной раз за целый бой. Как я мог снова сорваться, подменить тонкую игру на ринге голым напором, грубым обменом ударами!

Теперь я понимал, что нельзя делать ставку на нокаут. Нокаут может быть только следствием технического превосходства на ринге. Разумеется, сильный акцентированный удар, то есть такой удар, при котором перчатка соприкасается с телом соперника в момент, когда движение руки достигает максимальной скорости и силы, может сослужить хорошую службу в бою. Но надеяться только на такой удар нельзя. Это действенное средство выручает лишь тогда, когда боксер обладает надежной защитой. А сейчас мне оставалось только одно, почти невозможное:

в одном раунде набрать больше очков, чем мой соперник набрал в двух.

– Вызывай его на атаку и встречай. Сумеешь раскрыть – бей вразрез, – слышу вместе с гонгом.

Я удивлялся сам себе. Куда делась моя горячность! Совершенно трезво сознавая, что я должен делать, набираю очки, используя каждую возможность. Гренроос, подбадриваемый многотысячным хором зрителей, не выдерживает и бросается в атаку. Сильно встречаю ударом справа. Финн пошатнулся, но, не успев приобрести устойчивость, снова бросился вперед. Бью правой, вкладывая весь вес корпуса в этот удар…

На секунду на стадионе воцарилась тишина, как бывает, когда выключается звук в кинофильме. А затем рев голосов сотрясает стадион: Гренроос лежит на полу и даже не пытается подняться.

Судья, как положено, отсчитал до десяти и провозгласил:

– Аут!

Не знаю, кто больше радовался моей победе: наши ребята или я сам. Володя Енгибарян поцеловал меня. Шоцикас улыбался своей спокойной улыбкой, обнимая меня за плечи. Каждый старался хлопнуть меня по спине, пожать руку…

Уже в раздевалке Гренроос поздравил меня и сказал через переводчика:

– Вы были очень спокойны в третьем раунде, поэтому и выиграли.

Этот бой стал для меня суровым уроком. Я раз и навсегда понял, что главное – обыграть соперника, обезоружить его своей тактикой. Больше никогда в жизни я не бросался в бездумные атаки.

Следующие соревнования – в Тампере. Автобус быстро доставил нас в этот небольшой живописный городок. Мы устроились в маленькой уютной гостинице. Совершили экскурсию по городу. Раньше всего мы побывали в домике с мемориальной доской, рассказывающей посетителям, что здесь в декабре 1905 года происходила Таммерфорсская конференция РСДРП. Домик содержится в полном порядке. Должен сказать, что все памятные места, связанные с именем Ленина, финны тщательно оберегают.

Победа нокаутом над финном Гренроосом. Финляндия, турнир на призы Финского рабочего союза (ТУЛа). 1954

Моим соперником, как я уже говорил, на этот раз был иранец-миллионер. Газеты довольно красочно описали мой бой с Гренроосом. Но это не насторожило иранца. В его поведении не было и намека на то, что он готовится к серьезному поединку.

Видимо, я уже успел завоевать с помощью газет некоторую популярность. В нашу раздевалку пришли мои горячие поклонники финны и, считая, что оказывают мне услугу, настойчиво уговаривали выпить с ними водки.

– О, эта русская водка! – говорил один из них по-русски. – Рюмка для храбрости…

Я наотрез отказался от тоста, сказал, что постараюсь обойтись без этого «эликсира храбрости».

…«Буржуй» уже прыгал на ринге, картинно приветствуя зрителей высоко вскинутыми руками, на которых красовались новенькие, еще ни разу не побывавшие в бою перчатки. Должен сказать, что этими перчатками «буржуй» так и не сделал ни одного стоящего удара…

Сразу после гонга иранец как тигр прыгнул на меня, оскалив зубы. Я ударил правой… и пошел в свой угол. А соперника моего на носилках унесли в больницу. Газеты писали, что я поломал ему нос.

Через шесть лет я встретил иранца в Риме на Олимпийских играх. Он сделал вид, что не узнал меня. Мне тоже не хотелось напоминать ему о неприятных минутах. Говорили, что с тех пор он вообще забросил боксерские перчатки и превратился в зрителя…

Я провел в Финляндии еще два боя и оба выиграл нокаутом. Меня радовали победы. Но еще приятнее было сознание, что я выиграл благодаря новой манере, навязывая противникам свою тактику. Все эти бои закончились раньше положенного времени нокаутом.

Ребята шутили:

– Куда ты спешишь, домой?

Они были недалеки от истины. Мне хотелось скорее ступить на родную землю, подышать родным ленинградским воздухом.

Все мы – друзья

Выступления на рингах Финляндии вызвали немало разговоров, суждений и даже споров.

Объектом этих дискуссий нередко был и я. Еще бы, четыре боя – четыре нокаута. Что это – случайность? Некоторые именно так и говорили: повезло парню. Другие пожимали плечами и, криво улыбаясь, напоминали о слабостях моих соперников. Третьи же искали в моих победах закономерность. Среди последних был Иван Павлович.

Обычно довольно часто употребляют слово «зрелость» в смысле мастерства. «Зрелый мастер», – говорят специалисты о том или другом боксере. Мне кажется, что между зрелостью и мастерством есть все же разница, пусть небольшая. Я смею утверждать, что к одним боксерам мастерство приходит раньше, чем зрелость. У других – наоборот: первой приходит зрелость. Так было и у меня.

Я понимал больше, чем мог сделать. Например, понимая, что в каждом бою заложен успех следующего, я все же не всегда умел правильно распределять силы, экономить их. Бывало, противник требует атаковать его сразу же, с первого раунда, – и до конца боя у меня не хватает сил. В следующий раз я уже понимал свою ошибку и экономил силы для последнего раунда. В результате оказывался на грани поражения. Тоже плохо. Я понимал, как нужно заставить соперника раскрыться, чтобы провести удар. Это удавалось не всегда.

Постепенно я избавлялся от этих недостатков. Однако Иван Павлович скупился на похвалу:

– Как будто неплохо. А вот главного тебе еще не хватает… Понимаешь?

Я понимал. Об этом «главном» я думал не раз. Достигается это не ударами, а, прежде всего, испытанием волевых качеств каждого из соперников. Схватка начинается задолго до того, как удар гонга возвестит начало боя. И тот, у кого хоть на миг дрогнет воля, проиграл. Но одно дело – понимать, другое – проводить в жизнь.

Думаю, что, выступая в Финляндии, мне, наконец, удалось отчасти научиться реализовать то, что я уже понимал. Когда я рассказал об этом Ивану Павловичу, он улыбнулся:

– Значит, не зря работали. Ну а что твои победы не случайность – докажи в Будапеште…

– Почему в Будапеште?

– Ты едешь на Всемирные студенческие игры.

Вскоре поезд вез нашу студенческую спортивную делегацию в Венгрию. Вот и последняя станция на советской земле – Чоп. Перед нами Венгрия. Жадно вглядываемся в пробегающие мимо села и города, любуемся аккуратными садами на склонах Карпат.

Первая остановка. Оказывается, здесь мы остановились вне всякого расписания, по просьбе местных жителей. Сколько сияющих улыбками лиц, крепких рукопожатий! Кругом цветы, огромные подносы с фруктами. Кто-то запевает «Гимн демократической молодежи». Поем вместе со всеми:

 
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем.
 

Поезд трогается. В окна летят цветы, и долго еще слышится мужественная мелодия гимна.

Наконец – Будапешт. Толпы встречающих, флаги, оркестры… И, перекрывая разноголосый шум, слышатся слова:

– Мир и дружба! Мир и дружба!

Наши автобусы осторожно пробираются сквозь толпу и мчат нас на остров Маргит, где мы будем жить. Для нас, боксеров, это удобно во всех отношениях: соревнования будут проходить здесь же, рядом.

Кто не мечтает увидеть голубой Дунай! Едва устроившись в гостинице, мы спешим на набережную. Но увы, Дунай совсем не голубой, а мутный. Оказывается, как нам объяснили, в верховьях Дуная прошли сильные дожди, вызвавшие наводнение. Поэтому и мутен Дунай. Но и такой он очень величав. А раскинувшийся на его берегах Будапешт выглядит необычайно молодо и красиво.

Может быть, такое впечатление складывается потому, что на его улицах и площадях, в его парках и скверах очень много молодежи. Не удивительно: сюда съехались молодежь и студенты со всего мира. Здесь юноши и девушки всех стран и всех народов, всех рас, всех цветов кожи. И у каждого на лице расцветает улыбка.

Побывали мы и на горе Геллерт, откуда открывается красивый вид. Поднимаемся по широким аллеям к гигантскому обелиску, у подножия которого стоит скульптура советского солдата. Вершину обелиска венчает фигура женщины, держащей над головой символическую пальмовую ветвь мира. На белом камне надпись: «Освободителям – советским героям – от благодарного венгерского народа».

Конечно, мы интересовались спортивными сооружениями. Вначале мы осмотрели замечательный бассейн острова Маргит, на водных дорожках которого был установлен не один рекорд мира и Европы. Побывали на отличном велотреке и на новом Народном стадионе – гордости будапештцев. Надо сказать, что венгры – очень спортивный народ. Из окна поезда мы видели множество спортивных площадок, футбольных полей. Здесь, в Будапеште, мы не встретили ни одного двора без спортивной площадки. Поистине, стадион – в каждом дворе.

Вечером на Народном стадионе состоялось открытие «Малых Олимпийских игр», так назвало Всемирные студенческие игры большинство газет. И действительно, когда тысячная колонна спортсменов из многих стран мира построилась в центре поля и над стадионом вспыхнул малый олимпийский огонь, зрелище открылось внушительное и захватывающее.

Во время парада я, как капитан команды, шел впереди колонны советских студентов-спортсменов.

На следующий день начались соревнования. Волновался я не только за исход боксерских поединков. Меня выбрали членом комсомольского бюро советской делегации, и мне приходилось много бывать и у баскетболистов, и у легкоатлетов, и у пловцов. Всюду нашим ребятам и девушкам сопутствовал успех. Веселый Дарбайсели шутил:

– Ты, Геннадий, всюду хочешь успеть. Смотри, ринг ничего не забывает.

Я был спокоен и больше волновался за товарищей.

Первые бои выиграл легко. Но я не придавал этим победам большого значения, ибо соперники были молодые и, видно, малоопытные ребята. Только один – румын Негрия – производил внушительное впечатление, прокладывая себе дорогу к финалу сильными нокаутирующими ударами.

– Орешек крепкий, Гена. Видимо, тебе с ним в финале придется работать, – предупредил Сергей Щербаков.

Ну что ж, будем работать! Чем сильнее соперник, тем интереснее. К тому же мне очень хотелось доказать, что мои победы в Финляндии – не случайность. Кроме того, я мечтал о звании чемпиона мира, пусть пока только среди студентов.

В финале встречаемся я и Негрия.

Я видел румына на ринге. Рослый, с хорошо развитыми плечами, он хорошо двигался по рингу, атаковал смело и настойчиво. Его ударов надо бояться. И вообще по физическим данным, по манере боя Негрия, скорее всего, походил на полутяжеловеса. Кстати, вскоре после будапештского турнира он и перешел в эту весовую категорию.

Стараясь не думать о предстоящем бое – впереди целый день, – я пошел смотреть на игру наших баскетболисток. Они проводили игру с командой Болгарии. Я всегда любил баскетбол за его динамичность, большие нагрузки, которые так необходимы и для боксера.

На следующий день состоялись финальные бои. Пока нервничал в раздевалке, золотые медали чемпионов мира получили Борис Степанов, Александр Засухин, Геннадий Бояршинов. Мы с Шоцикасом с завистью рассматривали эти реликвии, в душе мечтая о таких же.

– Выиграешь, Гена! – подбадривает меня Альгирдас. – Обязательно выиграешь!

– Твоими бы устами да мед пить, – отшучиваюсь я.

Хороший товарищ Альгирдас! Сам нервничает не меньше, но старается ободрить меня.

Пора на ринг. Сергей Щербаков торопливо говорит:

– Работай на встречных. Негрия обязательно полезет в атаку. Это его манера…

Негрия уже на ринге. Дружеские пожатия перчатками, выслушиваем последние наставления, и удар гонга мгновенно превращает нас из друзей в упорных соперников. Всё случилось так, как мы с тренером и предвидели.

Румын сразу устремился в атаку. Мои два крюка встретили его довольно плотно. Не обращая на это внимания, Негрия продолжает атаковать. Я ухожу в сторону, бью слева, достаю правой. Раунд мой.

Я отлично сознаю это. Так же отлично контролирую своим сознанием весь бой, хладнокровно фиксируя свои промахи. Что это – зрелость? Видимо да!

Второй раунд начался… с нокдауна, в котором оказался порывистый Негрия. Это на какое-то время отрезвило его, а затем он снова пошел в атаку, на мой взгляд, совершенно неподготовленную. Я доказал ее несостоятельность, еще раз послав соперника на пол.

Третий раунд не изменил хода поединка. И вот уже судья поднимает мою руку не только как победителя боя, но и как чемпиона мира среди студентов. На шею мне надевают золотую медаль на шелковой ленте. Я поднимаюсь на верхнюю ступеньку пьедестала и словно в тумане вижу, как медленно, под величественные звуки Гимна Советского Союза плывет вверх кумачовое полотнище.

Никогда не забуду этой минуты. Я с трудом сдерживал слезы, которые рвались наружу, вызываемые торжественностью и сознанием того, что в честь твоей Родины, в честь твоей победы, которую ты принес ей своим выступлением, вьется на флагштоке родной флаг с золотыми серпом и молотом. Незабываемая минута! Я потом неоднократно оказывался в подобном положении, и каждый раз меня переполняло какое-то особенно горячее чувство любви и гордости за свою Родину.

– Желаю успеха, Альгирдас, – говорю я Шоцикасу, встречая его в проходе. – Ни пуха…

Он улыбнулся одними глазами, кивнул головой. Вернулся он с золотой медалью и такими же влажными глазами, как у меня.

Последний вечер в Будапеште. Закрытие игр, парад, факельное шествие. И снова улыбки, горячие рукопожатия друзей, которых много у нас во всем мире.

Геннадий Шатков – чемпион мира среди студентов. Всемирные студенческие игры. Будапешт. 1954

…Встреча с родным городом опять меня взволновала. Второй раз за короткий срок я возвращался в Ленинград и снова вглядывался в его улицы и здания, словно не был здесь десять лет. И каждый раз с удивлением находил всё новые и новые красоты.

Но, видно, этим летом мне не суждено было пожить дома. Вскоре я опять был в Москве и готовился к турниру шести демократических стран, которые организовала Болгария. Для меня это был первый серьезный турнир, где придется встретиться на ринге с мастерами экстра-класса. Я ждал этих встреч и вместе с тем боялся. «Выдержу ли, не дрогну ли?» – десятки раз мысленно спрашиваю себя.

– Выдержишь, Гена, – словно угадывая мои мысли, улыбается Николай Королев, готовящийся вместе с нами к поездке.

Удивляюсь его спокойствию, уравновешенности как в жизни, так и на ринге. Может быть, в этом один из секретов спортивного долголетия, неувядающего мастерства этого замечательного боксера?

Спустя несколько дней поезд увозит нас с Киевского вокзала. В купе четверо: Николай Королев, Анатолий Перов, Виктор Меднов и я. За окном мелькают березовые рощи Подмосковья, облитые первым осенним золотом. Красивые места!

Впрочем, в любой местности есть своя прелесть. Мы с теплотой смотрим на белеющие в глубине садов украинские хатки, на необозримые поля кукурузы в Румынии, любуемся садами Болгарии, которым, казалось, не было конца и края…

Вот, наконец, и София. Стоило нам ступить на болгарскую землю, как мы сразу же почувствовали себя среди самых больших и искренних друзей. Сколько сердечности в их рукопожатиях, радости в глазах и улыбках! Нельзя было не почувствовать любовь и дружбу, которыми нас, посланцев Советского Союза, окружили встречающие.

Даже бегло, из окна автобуса, познакомившись с болгарской столицей, мы почувствовали, что Болгария – не только дружественная, но и братская, близкая нам страна. Архитектура Софии напоминала нам русские города, мы без труда читали вывески, разговаривали с болгарами без переводчика.

Поселились мы в гостинице «Москва», в самом центре Софии. Королев по этому поводу сказал:

– Знаете, ребята, прямо не верится, что мы за рубежом. Всё как-то понятно и просто, как дома…

Оставшиеся дни тренировались и знакомились с городом. Побывали в Мавзолее Георгия Димитрова, возложили венки. Димитрова здесь любят и чтят, бережно сохраняя памятные места, связанные с жизнью и деятельностью этого замечательного революционера.