Текст книги "Годы учения. Учебное пособие для СПО"

6. некоторые еще не приведенные раньше советы Лешетицкого и дополнение к воспоминаниям о времени моих занятий с ним

Я привел вам только что целую галерею беглых портретов выдающихся пианистов, учеников Лешетицкого. Каждый из этих пианистов представляет собою большую художественную величину, и все они при этом отличаются друг от друга по своим индивидуальным качествам.

Необычайная красота звука и изящество исполнения Есиповой, своеобразное исполнение Падеревского, широкая по своему замыслу и выполнению игра Осипа Габриловича, особенно проявляющаяся при исполнении им фортепианных концертов с оркестром, блестящая виртуозность Марка Гамбурга и Игнаца Фридмана, глубоко вдумчивое и эмоциональное исполнение Артура Шнабеля – какие это все яркие и законченные образцы художественного фортепианного исполнительства и как все эти образцы отличны друг от друга!

Благодаря руководству Лешетицкого каждый из этих художников дальнейшей самостоятельной работой полностью развил свою природную художественную индивидуальность. Между тем все они в период занятий с Лешетицким прошли через строжайшую дисциплину.

По вопросу о значении и влиянии такой дисциплины Лешетицкий давал нам для будущей нашей педагогической деятельности следующий совет:

«Большие таланты не меньше маленьких дарований нуждаются в дисциплине. Не бойтесь никогда убить природную художественную индивидуальность ученика этой дисциплиной. Чем крупнее оказывался талант ученика, тем больше брал я его в жесткие ежовые рукавицы. Самая лучшая кровная арабская лошадь, оставшись без хорошего, умеющего ее объезжать наездника, перебьет себе ноги. Жесткой дисциплиной вы только дадите таланту культуру, но никогда не убьете его собственной индивидуальности. Природа не дает нам бриллианта в готовом виде. Самый лучший алмаз, чтобы стать бриллиантом, требует тщательной шлифовки».

Еще другой замечательный совет давал мне как-то на уроке Лешетицкий как общее руководство для педагогической деятельности:

«Не торопитесь никогда объявлять ученика бездарностью.

В моей практике был такой случай. В течение долгого времени я работал над устранением технических, ритмических и педальных недостатков, которыми отличалась игра одной из моих учениц. Причиной этих недостатков было плохое руководство, которым она пользовалась до занятий со мной. Параллельно с работой над устранением всех этих недостатков я много внимания уделял художественной фразировке и художественной отделке ее исполнения. Из-за всех перечисленных недостатков я и не мог предполагать в этой ученице наличия какого бы то ни было природного дарования».

«И вот, после одного из обычных уроков, на котором я, как и до этого урока, продолжал работу в том же направлении – устранения недостатков игры этой ученицы, она через две недели на следующий урок вдруг явилась в совершенно преображенном виде. К величайшему моему удивлению, на этом, следующем уроке я увидел, что имею дело с крупным дарованием. Я объясняю это тем, что это природное дарование было, как цепью, сковано приобретенными от плохого предыдущего преподавания недостатками. Своей работой над устранением этих недостатков я сбрасывал с ее игры звено за звеном сковывавшей это дарование цепи. Когда же, как видно, на предыдущем уроке мне удалось сбросить последнее звено этой цепи, природное большое дарованье ее сразу высвободилось и ярко себя проявило на ближайшем следующем уроке».

Какое большое значение имел для моей дальнейшей педагогической работы в консерватории этот совет Лешетицкого, вы увидите во второй части этой книги, где я дам краткий очерк истории моей педагогической деятельности.

* * *

Благодарные ученики часто делали Лешетицкому подарки.

Что касается меня, то, думая доставить профессору особое удовольствие, я привез ему своеобразное подношение: бутылку бекмеса из Крыма. Бекмес – это особого сорта напиток из сваренного чистого виноградного сока.

Через некоторое время после моего подношения один из близких к Лешетицкому учеников, американец Проктор, спросил меня:

– Что это вы за желудочный эликсир поднесли профессору? Он его попробовал и не мог пить.

Так курьезно принято было мое подношение.

Но еще курьезнее было подношение, которое сделал Лешетицкому один его ученик, англичанин. Летом он был в Африке и купил там молодого львенка, которого вместе с клеткой привез в подарок Лешетицкому.

Лешетицкий добродушно жаловался мне на этот подарок:

– Ну скажите, что мне делать с живым львом в квартире?

После того как прошел первый тяжелый для меня период, связанный с занятиями у ассистентки Лешетицкого и с первыми несколькими уроками у него самого, постепенно восстановилось привычное мое «питание» собственной музыкой; а вместе с ним и свойственное мне обычно хорошее расположение духа.

Этому расположению немало способствовали также прекрасный климат Вены и добродушно-веселое настроение венцев, ощущавшееся даже на улицах города и выражавшееся в остротах, пении и свисте, раздававшихся весь день.

Весною, когда наступали особенно чудесные солнечные дни, ученики Лешетицкого, в компании от пятнадцати до двадцати человек, устраивали совместные загородные прогулки, в которых, кроме меня и Габриловича, неизменно участвовал и Артур Шнабель.

В шутках и веселье проводили мы так наши прогулки.

Кроме знакомых мне учеников Лешетицкого, у меня тогда были еще две семьи местных венцев, у которых я бывал запросто и много играл: одна чешская семья и одна семья венгерцев, живших в Вене.

В первой семье дочь недурно пела, и ей я посвятил некоторые из своих немецких романсов, изданных тогда же венским издательством Юнгман и Лерх под opus’ом 1-м. В том же издательстве вышел и второй мой opus – маленькие фортепианные вариации в ми мажоре на собственную восьмитактную коротенькую тему, которые я посвятил своему другу Осипу Габриловичу.

* * *

Кстати расскажу вам о том, что мне сказал Лешетицкий? когда я сыграл ему свои сочинения: прелюд в фа-миноре, ор. 3 № 1 и эти миниатюрные вариации, ор. 2.

Сочинения мои ему понравились. По поводу вариаций он удивился тому, что тема так коротка, но, прослушавши их до конца, выразил свое удовольствие и назвал это произведение «Ein feines Cabinetstuck» [ «Тонкая (изящная) кабинетная (ювелирная) вещица»]. В третьей моей прелюдии в ре-бемоль мажоре (ор. 3 № 3) он мне в одном месте предложил ввести новый средний голос, что очень обогатило выразительность этого места.

Самым интересным было то, что он сказал по поводу самого исполнения мною собственных сочинений.

Остановив меня посреди исполнения одной из моих композиций, он спросил:

– Скажите, какой оттенок вы здесь делаете?

– Crescendo (крещендо – усиление звука), – ответил я ему.

– Ну да, – сказал он, – в нотах в этом месте поставлено вами самими crescendo. Но вы думаете, что вы действительно исполняете это crescendo? В голове-то у вас это crescendo есть, а в самом деле вы его не делаете. Будьте осторожны при исполнении своих произведений. Композиторы часто бывают плохими исполнителями своих произведений. Нередко даже выставленные ими самими в нотах оттенки существуют больше в их воображении, и эти существующие в воображении оттенки они мысленно накладывают на свое исполнение, а в самом исполнении их вовсе нет. Слушайте себя внимательно, и вы в этом убедитесь.

Это указание на всю жизнь служило мне руководством при работе над исполнением своих композиций в концертах.

* * *

Мне хочется дополнить характеристику личности Лешетицкого еще с одной важной стороны.

Лешетицкий по складу своих убеждений мог быть назван в полном смысле слова свободомыслящим.

В молодости он с оружием в руках сражался на баррикадах в революцию 1848 г. в Венгрии.

Высокопоставленным особам он отказывался давать уроки. Одному графу, пожелавшему заниматься с ним, он на просьбу давать ему уроки иронически ответил:

– На что вам учиться хорошо играть на рояле, когда вы и без того уже граф?

7. Окончание моих занятий с Лешетицким

Я приезжал в Вену для занятий с Лешетицким в течение трех сезонов, каждый раз не на весь сезон, а только на несколько месяцев.

Брал я у него уроки сравнительно редко, иногда всего раз в месяц, и в общем за все время взял что-то около двадцати пяти уроков.

Вы уже знаете, как плодотворны, однако, были для меня эти уроки.

На одном из последних уроков Лешетицкий задал мне второй концерт Шопена в фа миноре. С ним вместе проработаны были мною на этом уроке все четыре части шопеновского концерта.

Совершенно необыкновенные, ценные художественные и технические указания профессора я, как всегда, зафиксировал на полях нот.

К следующему, последнему, уроку, я сдал одну только первую часть, исполнением которой настолько удовлетворил его требованиям, что был назначен им к исполнению этой части на последнем в этом сезоне ученическом вечере, который должен был состояться через неделю.

На том же последнем уроке Лешетицкий мне сказал, что считает наши занятия оконченными, так как находит мои успехи вполне достаточными для дальнейшей самостоятельной художественной и технической работы.

На самом вечере Лешетицкий был удивлен, когда я ему сказал, что смогу сыграть весь концерт целиком, так как у меня готовы все три части концерта.

– Что-то уж очень скоро. Вы ведь сдали мне в готовом виде только одну первую часть. Ну, хорошо, посмотрим!

После того как я с его аккомпанементом благополучно исполнил все части шопеновского концерта, он выразил свое удовольствие, что доставило мне большое удовлетворение, так как вообще Лешетицкий был довольно скуп на похвалы и комплименты.

За ужином, по окончании ученического концерта, Лешетицкий сказал, что, так как я скоро уезжаю совсем в Россию, он все время будет говорить только по-русски (обыкновенно же он на уроках объяснялся по-немецки).

В течение всего ужина профессор был в прекрасном благодушном настроении, много говорил и между прочим сказал мне следующее своеобразное напутствие:

– Если вы хотите быть большим артистом – никогда не женитесь и не живите в одном городе со своими родственниками.

Я, конечно, принял этот совет как остроумную выходку Лешетицкого, которой он, вероятно, хотел, главным образом, задеть сидевшую рядом с ним за ужином свою жену.

Из продолжения его беседы я убедился в том, что напутствие его было вызвано именно неудовольствием его по отношению к своей жене.

* * *

Спустя несколько дней я простился с профессором, высказав ему всю мою признательность за его руководство, и, получив от него на память портрет с собственноручной его надписью, уехал к себе домой в Россию.

Через несколько месяцев я впервые выступил с собственным концертом (Clavierabend’ом) в Берлине, в программе которого кроме произведений, пройденных с Лешетицким, было немало совершенно самостоятельно приготовленных.

Этим концертом началась уже настоящая моя концертная деятельность.

8. Итоги периода работы под руководством Лешетицкого

Теперь, после того как по окончании занятий с Лешетицким я прошел большой путь самостоятельной технической и художественной работы, а также дал много собственных концертов, я с твердым убеждением могу сказать следующее.

В итоге моих работ под руководством Лешетицкого, наиболее ценным результатом я считаю открывшиеся для меня благодаря ему сознательные пути технического и художественного совершенствования в течение всей дальнейшей моей жизни.

С одной стороны, самостоятельные искания в области технической и художественной стороны исполнения, к которым приучал своих учеников Лешетицкий, с другой стороны, исключительное развитие сознательного критического анализа в общем и в мельчайших подробностях своего и чужого исполнительства служили могучим рычагом непрерывного прогресса как собственного исполнения, так и педагогической работы.

Когда, через несколько лет по окончании занятий с Лешетицким, я жил в Москве, мне привелось прослушать полный цикл из 32 сонат Бетховена в шести концертах германского пианиста Макса Пауэра.

Перед началом этих концертов я приобрел экземпляр полного собрания бетховенских сонат в издании Петерса.

Исполнение Пауэра я слушал без нот, так как по опыту знал, что зрительные впечатления нотной печати поглощают большую часть внимания и мешают отчетливому и, главное, непосредственному восприятию музыки.

Купленный мною экземпляр должен был служить мне для другой цели.

После каждого концерта Пауэра, на следующий же день, я на свежую память записывал на этом экземпляре красными чернилами сначала свой отзыв об общем впечатлении от исполнения им каждой сонаты, а затем в мельчайших подробностях как положительные, так и отрицательные особенности этого исполнения. Делая свои заметки, я не ограничивался одними общими суждениями, но подробно писал на нотах, в чем именно состояли достоинства дли недостатки исполнения Пауэра в каждом отдельном месте.

Этот экземпляр, весь исписанный красным, сослужил мне большую службу при подготовке к исполнению мною такого же полного цикла в семи концертах консерватории в 1925 г. Работая над каждой сонатой долгое время совершенно самостоятельно, я, по окончании такой работы, консультировал по этому экземпляру исполнение Пауэра, вносил положительные его стороны, когда таковых не хватало моему исполнению, убеждался и укреплялся в своей правоте, когда они совпадали с моим пониманием, отказывался от них в случаях их противоречия моим взглядам на исполнение соответствующих мест. Заметки об отрицательных сторонах пауэровского исполнения, если они оказывались также в моем исполнении, служили мне толчком к исправлению недостатков и к исканию большего совершенства исполнения.

Сейчас еще, просматривая свои заметки, я поражаюсь, насколько детально я подмечал все мельчайшие особенности тогдашнего исполнения Пауэра и помнил их еще на другой день после концерта.

* * *

Другой, также весьма важный результат периода моих занятий с Лешетицким – большой интерес к методам работы, к отыскиванию способов овладения техническими трудностями и достижения художественной законченности исполнения, без излишней траты времени и сил.

Будучи профессором, я прочел в консерватории два доклада под общим заголовком: «Научная организация труда в области музыкального исполнительства».

Научная организация труда в любой области имеет задачей именно за кратчайший срок и с наименьшей тратой сил, на основе научных данных, достигать количественно наибольших и качественно наилучших результатов. Я очень интересовался тогда вопросом, как работают выдающиеся пианисты. Составив вопросный лист из пятнадцати интересовавших меня вопросов, я беседовал с приезжавшими из-за границы, концертировавшими у нас большими художниками фортепианного исполнения – Эгоном Пегри, Артуром Шнабелем и другими. Их ответы на мои вопросы дали богатый материал для моих докладов и лично мне принесли большую пользу.

* * *

Итак, если большую ценность для меня представляет сам по себе репертуар пройденных под руководством Лешетицкого перечисленных выше произведений (так как поправки и указания его всегда были высокохудожественны), то все-таки наиболее ценными были приведенные только что общие результаты: открывавшаяся для меня широкая перспектива постоянного дальнейшего совершенствования своего исполнения и совершенствования методов работы.

9. Заключение

С последним, взятым у Лешетицкого уроком окончились годы моего учения, описанию которых посвящена эта книга.

Однако в действительности учение это продолжалось и дальше, и, вероятно, продолжится до конца моих дней. Только учился я дальше уже сам, без помощи преподавателей.

Слушание концертов, изучение новых музыкальных произведений, беседы с коллегами артистами и педагогами, наблюдения над работами учеников, чтение книг по вопросам техники и художественного исполнения, слушанье лекций и докладов по различным отраслям музыкального искусства, знакомство с общей научной литературой – книгами по философии, психологии, а также чтение книг беллетристического характера, – все это вместе непрерывно обогащает знаниями, и в широком смысле годы таких самостоятельных работ и занятий – те же годы учения.

Для художника, если он не хочет остановиться в своем развитии и в своих достижениях, они продолжаются в течение всей его самостоятельной деятельности.

Приложение
Список музыкальных произведений для детей и для юношества С. М. Майкапара[2]2
  Согласно изданию Дворца пионеров в Ленинграде. 1937 г.


[Закрыть]