Текст книги "Эверлесс. Узники времени и крови"

Лиса разбила миску супа вдребезги, а Змея превратила ее в пламя. Чепуха маленькой девочки. Что это значит для него? Блеск в его глазах говорит о том, что Лиам знает про блокнот, спрятанный в моем плаще. Словно мы ведем два параллельных разговора: один – с Иной и Каро, другой – между собой.

– Детские истории, – говорю я.

Лиам элегантно пожимает плечами.

– Это были хорошие истории. Тебе стоит их помнить.

Каро с прищуром смотрит то на меня, то на него.

– Как бы мило это ни было, – говорит она вежливо, – нам нужно сделать еще одну остановку сегодня вечером, лорд Герлинг. Я уверена, вы позволите леди Голд еще одну фривольность перед ее свадьбой. – Каро двигается еле уловимо, так, что я даже не замечаю, как она оказывается передо мной, наполовину закрывая меня от взгляда Лиама, и я испытываю благодарность.

– Конечно же, – говорит Лиам, его голос и любезный, и резкий одновременно. – Уверен, мой брат занимается тем же, не стану вас задерживать.

Ина корчит рожицу, когда Лиам уходит, а мне приходится сдержать вздох облегчения. Я поворачиваюсь к Каро, чтобы поблагодарить, но она смотрит на меня с недоверием, словно чувствует какой-то подвох.

– Я замерзаю, – говорит Ина. Когда никто из нас не отвечает, она берет меня под руку и тянет Каро за рукав. – Пойдем.

В ее глазах появился блеск, означающий, что она задумала нечто безрассудное, – такое же выражение лица у нее было во время поездки в приют и в ее покоях в тот вечер, когда она рассказала мне о своих планах на последнюю гулянку перед свадьбой. Она косится на меня.

– Джулс, – говорит она, – почему ты плакала?

– Просто думала об отце, – отвечаю я, – мне нужен был свежий воздух.

– Ну, – она делает паузу, ее голос звучит неуверенно, а потом продолжает: – Каро тут подумала, она знает одно место – расскажи же ей, – заканчивает она, повернувшись к Каро. Ину слегка пошатывает, она все еще опирается на мою руку. Я думаю, принцесса пьяна от мадели.

Каро одаривает нас таинственной улыбкой и подхватывает Ину за талию.

– Ина проговорилась, что интересуется своими настоящими родителями, – рассказывает она тихим голосом. – И у меня появилась идея: я слышала истории о ведуньях в этих местах, способных делать регрессии крови.

– Регрессии крови? – повторяю я.

Сердце начинает биться чаще. Скорый отъезд Ины и Роана, встреча с Эдди в таверне, столкновение с Лиамом заставляют чувствовать себя разбитой. Мне нет места в этом элегантном дымчатом городе, поэтому я хочу бежать; снова оказаться в Эверлессе, распахнуть двери в покои Королевы и потребовать, чтобы та раскрыла свои секреты.

Где-то в тумане уличных ламп Каро все объясняет, что такое регрессия крови: старый деревенский ритуал, когда ведунья гипнотизирует тебя, и ты снова попадаешь в уже прожитые годы, воскрешая забытые воспоминания, – но я не слушаю. Чувствуя себя совершенно изможденной, я только сейчас начинаю понимать, как глупо было с моей стороны прийти сюда с Каро и Иной, думать, что могу быть такой же беспечной, как они, с их красивыми платьями и странными забавами.

Но это не мой вечер, и спорить с ними бесполезно, поэтому я оставляю при себе возражения, когда Ина берет нас обеих под руки и идет вперед.

Я потеряла счет времени, но по низко висящей луне, темным окнам и усталости, пробравшей меня до костей, могу определить, что уже далеко за полночь. Тем временем Каро ведет нас по переулку к маленькому ветхому магазину, притаившемуся между двумя пабами. Я перестала пить раньше Ины и Каро, поэтому больше не чувствую тепла, подаренного вином, и вся дрожу, когда мы стучим и смотрим на тоненькую полосочку света под дверью.

Я никогда не бывала так поздно на улице, и мое недовольство Каро и Иной растет. К тому же меня не покидает ощущение, что Лиам Герлинг следит за нами.

Но на улицах ни души, слабый ветерок гуляет над спящими зданиями. Я никогда не решилась бы стучаться в дверь к незнакомцу глубокой ночью, но Каро заверила нас, что ведунья работает без отдыха и сна. Если, конечно, ты можешь заплатить, уточняет она.

Время тянется медленно, но наконец дверь открывается, и мы видим маленькую сгорбленную старушку с седыми волосами до пояса. На ней поношенное и залатанное платье, которое чем-то похоже на платье леди Сиды из Эверлесса: вышло из моды уже больше сотни лет назад. Но, рассматривая так называемую младшую колдунью, я сразу могу сказать, что она больше похожа на меня в старости, чем на патриарха рода Герлингов: на загорелом лице – отпечаток тяжелых лет, хотя она и попыталась скрыть его под слоем белой пудры и накрасила губы в кроваво-красный.

Хитрость кажется мне очевидной, но Ина выглядит немного испуганной. Она делает неуверенный шаг вперед:

– Мы хотели бы провести регрессию крови.

Женщина осматривает нас, ее взгляд задерживается на нашей хорошей одежде, пуговицах и кружевах и чуть дольше – на красивом лице Ины. Наконец она отходит в сторону и жестом показывает нам заходить.

– Следуйте за мной.

Ина цепляется за руку Каро и, несмотря на мое мрачное настроение, я чувствую, как на губах появляется улыбка. Возможно, я тоже должна бояться, но из-за сильного акцента женщины – смеси говора простолюдинов Лаисты с псевдоаристократическим произношением – мне хочется смеяться. Я встречаюсь взглядом с Каро, которая с изумлением смотрит на груды опавших листьев вдоль стен.

Ведьма ведет нас по плохо освещенному коридору в маленькую темную комнату, наполненную всевозможными вещицами и безделушками: стопками старых книг в кожаных переплетах, масляными картинами, стоящими вдоль стен. Тут же я замечаю хитроумные металлические устройства, свисающие на проволоке с потолка, – медную птицу с часовой монеткой в клюве и статуэтку женщины с фигурой в виде песочных часов. Ина тянется и касается ее металлической руки. Песок, собранный в груду, сыпется вниз через талию. Комната освещается лишь несколькими свечами, расположенными так, что свет от них, падая, увеличивает в размерах все странные вещи, которые заполняют комнату, делая обстановку какой-то зловещей.

В воздухе разлит тошнотворно-сладкий запах, от которого у меня неспокойно в желудке, а стол в середине комнаты покрыт тонкой тканью. Интерьер кажется чересчур продуманным, словно иллюстрация образцового дома деревенской ведуньи.

Мы втроем задерживаемся в дверях и ждем дальнейших указаний, пока ведунья неспешно движется к столу. Ина выходит вперед и с сомнением оглядывается на нас.

– Может, кто-то из вас пойдет первым? – спрашивает она, обращаясь к нам с самой очаровательной улыбкой.

Я обмениваюсь взглядом с Каро, которая слегка хмурится. Если обе мои подруги боятся этой шарлатанки, пойду первой, лишь бы побыстрее вернуться в Эверлесс. Может быть, мой пример докажет, что все это фарс.

Женщина нетерпеливым жестом приглашает меня присесть на подушку возле стола. Я перевожу взгляд с Каро на Ину – Каро хмурит лоб, изучая ведьму, Ина пожимает плечами, словно говоря мне: «Почему бы и нет?».

Я сажусь не без сомнений, и старуха располагается напротив меня. Она достает маленькую бутылочку с мутной темной жидкостью, и сердце замирает. Мне уже более чем достаточно загадочных субстанций на сегодня.

– Это зелье искаженного времени, – говорит она, словно это что-то объясняет. – Время, попавшее в твою кровь, обманет тело, и оно будет думать, что ты снова молода, позволит воспоминаниям, погребенным очень глубоко в твоей голове, всплыть на поверхность.

Я хочу вернуться в Эверлесс, поэтому открываю бутылочку, и меня едва не тошнит, когда я узнаю запах мавы, исходящий от фиолетово-черной жидкости внутри сосуда. Ведунья замечает это и хмурится.

– Перед тобой алхимическая смесь, – объясняет она, на мгновение забыв, что для пущей таинственности нужно говорить с акцентом. – Она должна быть сильной, чтобы унести тебя прочь из настоящего.

Я медлю, прежде чем поднести бутылочку к губам, а затем делаю маленький глоток. Жидкость на вкус как забродивший сок мавы, возможно, смешанный с медом, чтобы скрыть это.

Когда я заставляю себя сделать еще один глоток, женщина берет пыльный том в одной из книжных стопок, кладет его на стол, открывает на помеченной закладкой странице и начинает читать. Ее голос звучит так тихо, что сложно что-то разобрать. Она говорит на языке, который похож на старосемперский, но не совсем. Я слышу эхо знакомых слов: «время», «кровь» и «вернуть», но они звучат мелодичнее.

– Не используй мою кровь, – слышится резкий голос молодой женщины.

Я в страхе открываю глаза, осматриваюсь и вижу, что Ина и Каро смотрят на меня: Каро с любопытством, а Ина так, словно вот-вот рассмеется. Меня пробирает холод, когда я понимаю, что голос звучал только в моей голове.

– Закрой глаза, – снова приказывает ведьма. – Подумай о самом раннем воспоминании, а потом о времени до него.

Вновь закрыв глаза, я ощущаю, что голос старой женщины действительно успокаивает. Ритмичность ее пения рождает в памяти поток изображений: красивое лицо Ины и поникшее лицо Эдди, резная дверь хранилища, скрывающая так много секретов, Роан, стоящий рядом со мной в коридоре для слуг, Лиам, пронзающий меня взглядом черных глаз.

Я позволяю мыслям двигаться свободно, и моя жизнь проносится в обратном направлении, картинки становятся размытыми, воспоминания – отрывистыми. Я устала, а мадель делает меня неповоротливой и медлительной. Кровь течет по венам как мед, но я вспоминаю дальше. Сердце сжимается от боли, когда перед глазами мелькают картинки нашей с папой жизни в Крофтоне, маленького летнего сада, рисунок мамы на стене. Прежние годы в Эверлессе, свет огней кузницы, маленький Роан, сидящий на ветке дуба, запах горящей плоти и мои руки, вытаскивающие его из огня.

Сердце бешено колотится, пока я продираюсь к своему первому воспоминанию – никогда точно не знала, придумала ли я его или оно настоящее. В нем я в безопасности, у мамы на руках. Ее лицо светится и неподвижно, как луна, но я замечаю на нем кровь.

– Моя маленькая змейка, – мурлычет она. – Дорогая и любимая.

Я слышу ее голос, чего никогда прежде не случалось. Он поет мне милую знакомую песню. Моя личность словно раздваивается.

Часть меня по-прежнему находится в комнате с Каро, Иной и ведьмой, та, которой все еще семнадцать, и желает очнуться немедленно… но ничего не выходит. Лицо мамы расплывается и исчезает, хотя песня продолжает звучать. Я вижу зеленую, залитую солнцем лужайку.

А потом песня оборачивается криком.

Я тоже кричу, и воздух вокруг меня обращается в кровь. Проходит, кажется, вечность, прежде чем крик женщины прекращается.

– Возьми ее, – я слышу, как она тяжело дышит где-то надо мной. – Возьми ее, сейчас же.

Подождите…

Сцена меняется. Я на руках у человека, и мы бежим, бежим по траве, через площадь города, который я не смогу вспомнить. Мужчина, чье лицо – размытое пятно надо мной, но чье присутствие успокаивает, останавливается лишь на секунду у большой серой статуи, нависающий над ним на фоне бледного неба. Статуя странная: молодая женщина держит в сложенных вместе руках камешки, словно принимая подношение или предлагая его. Традиционная поза Колдуньи, изображающая момент, когда она получает подарок от Алхимика и знает, что он предал ее. Мужчина держит меня одной рукой, а другой берет камешек из неподвижных пальцев статуи.

Внезапно темнота накрывает меня, и новые картинки проносятся сквозь нее: незнакомые изображения странных мест, я не знаю, существуют ли в Семпере такие. Круглые строения на ледяном поле, сделанные из шкур; каменные ступени, поднимающиеся откуда-то вверх из дымящейся чаши, – это, вероятно, и есть Великий дворец Семперы, но сейчас он наполовину разрушен и горит.

Молодая женщина на темной равнине, чье лицо скрывает тень, протягивает ко мне ладонь. Она похожа на ожившую статую. Ветер теребит ее темные волосы, и я чувствую, как этот же ветер бьет по мне, пока я бегу к ней навстречу. В моей руке нож, мне нужно от женщины что-то, что можно купить только кровью.

Приблизившись, я замечаю, что у моего врага тоже есть нож. Она бросает его, и он рассекает воздух, летя прямо мне в сердце…

21

Я просыпаюсь, хватая ртом воздух, жадно вдыхая приторный аромат дома ведуньи, словно меня только что подняли со дна морского. Старуха смотрит на меня широко открытыми глазами. Ина бледна, а Каро глядит, словно я незнакомка.

Что-то проливается мне на колени – бутылочка с зельем, которую я, должно быть, опрокинула в трансе. Темное пахучее пятно расползлось по столу.

Собственный голос звучит тревожно:

– Что случилось?

Ведьма не отвечает. Кажется, она немного пришла в себя, протягивает руку и поднимает бутылочку, жидкость из которой по-прежнему сочится на стол.

Ина нарушает тишину.

– Ты разговаривала, – с удивлением сообщает она. – Мы… мы не могли понять всего. Кое-что не было похоже на семперский.

По спине пробегает холодок, и я отодвигаюсь от стола.

– Простите за этот беспорядок.

– Ничего, – колдунья выглядит еще бледнее, чем раньше. Спустя некоторое время она молча кивает и снимает испачканную скатерть со стола. – Кто-то из вас хочет попробовать? – спрашивает она скрипучим, испуганным голосом, глядя на Каро и Ину, забывая про акцент.

Каро сразу же качает головой, а Ина смотрит на меня, на ведунью, потом снова на меня. Широко распахнутые глаза и дрожащие руки выдают в ней желание точно так же, как и у ворот приюта в тот день. Возможно, она чувствует, что у нас одно на двоих всепоглощающее фатальное желание знать, кто мы и откуда родом, – даже если история окажется ужасной.

Она неуверенно кивает, садясь на мое место за столом, напротив ведьмы.

На трясущихся ногах я подхожу к Каро. Она прислоняется к стене и, скрестив руки, внимательно наблюдает. Пока Ина пьет из бутылочки, а старая женщина читает по книге, я наклоняюсь и шепчу ей на ухо:

– Ты думаешь, это все по-настоящему? – даже не знаю, какой ответ хотела бы услышать: что видение – лишь плод моего воображения или правда?

Каро бросает на меня хмурый взгляд:

– И ты не разыграла это все?

Я отчаянно мотаю головой.

– В напиток могли подмешать что-то, вызывающее галлюцинации, – она смотрит на Ину. – Скоро мы узнаем.

От лаконичного ответа Каро по коже бегут мурашки: об этом я и не подумала. Мы одновременно поворачиваемся к столу: Ина уже выпила из зеленой бутылочки.

Но по выражению лица принцессы – сложив руки на коленях, она хмурится, стараясь сосредоточиться, – ясно, что она ничего не испытывает. Каро внимательно наблюдает, переводя взгляд с Ины на старуху. Женщина тоже искоса смотрит на Ину: кажется, та не замечает ничего необычного.

Через мгновение колдунья замолкает. Ина открывает глаза, испытывая и разочарование, и глубокое облегчение.

– Ничего не чувствуешь, Ина? – спрашивает Каро.

Принцесса опускает взгляд на свои руки:

– Ничего.

Какое-то время все мы стоим в молчании. Настроение в комнате изменилось – даже Каро и Ина больше не воспринимают это как игру. А потом служанка, придя в себя, тянется к поясу, достает три дневные монеты и отдает их ведунье. Над улицами Лаисты занялся рассвет.

По дороге к выходу колдунья хватает меня за руку своими длинными костлявыми пальцами:

– Можешь немного задержаться и помочь мне вытереть пятно, дорогая? – По ее взгляду сразу понятно, что это очень важно.

Каро и Ина в нерешительности смотрят на меня, но я киваю им на дверь:

– Буду через минуту.

Когда они выходят, я поворачиваюсь к ведунье: внутри возникает странное пугающее чувство, словно я наперед знаю, что она скажет. Но я все равно спрашиваю:

– Что такое?

Она отпускает мою руку и начинает говорить без акцента, который имитировала для Каро и Ины, прямо и по делу, на языке, к которому я привыкла с детства.

– Ты уже, должно быть, догадалась: все, что я делаю, – шоу, девочка. Ничего особенного нет в той книге или стихотворении, которое я читала. – Она перебирает в руках монеты.

Я нервничаю: одно дело – подозревать, но совсем другое – услышать подобное признание.

– А что насчет напитка?

– Мава, мед и немного мадели, – говорит она. – Вот и все.

У меня кружится голова.

– Что тогда это было?

– Не знаю, – говорит она, – но это сделала не я.

* * *

Мы возвращаемся в Эверлесс, немного пошатываясь и поддерживая друг друга, и сразу спешим в комнату Ины, чтобы повалиться на огромную кровать. Голова кружится от увиденного и услышанного в доме ведуньи. Блокнот Лиама, кажется, жжет кожу под плащом, но это теперь не так беспокоит меня.

Отперев дверь в комнату, Ина замирает на пороге, и я врезаюсь в нее. Кровь леденеет, когда я вижу Королеву, поджидающую нас в темноте. Ее фигура огромная, величественная. Волосы заплетены в простую косу и совсем непохожи на тот хаос на голове, который я видела раньше.

Королева могущественна и ужасна.

– Ваше величество, – Ина, кажется, дрожит при виде нее, – что вы здесь делаете?

– Это дерзкий вопрос, – взгляд Королевы, кажется, направлен прямо сквозь Ину и прожигает меня насквозь. Похоже, Каро, стоящая рядом со мной, вот-вот потеряет сознание. – Пойдемте, – говорит она, – все вы.

Мы покорно следуем за Королевой в скудно украшенную боковую комнату, где стоят всего несколько стульев и стол. Здесь Ина может принимать пищу, если не хочет идти в обеденный зал. Но когда Королева садится на один из стульев и направляет свой взгляд на нас, она выглядит столь же величественной и ужасной, как и на троне в приморском дворце. Сначала она обращается к Ине.

– Чтобы загладить ваши проступки, ты и лорд Роан отправитесь завтра со мной к статуе Колдуньи в Тилдене и будете просить у нее прощения. – Я дрожу от напоминания о статуе из моих видений. – А вы двое, – я сжимаюсь, когда она пронзает меня своим взглядом, – не смейте покидать Эверлесс. Я разберусь с вами, когда вернусь.

Я склоняю голову вслед за Иной и Каро.

– Да, ваше величество, – хором отвечаем мы с Каро.

– Мы исправимся, – добавляет Ина, и я чувствую, как она дрожит.

Когда Королева уходит, мы тихо умываемся и переодеваемся в ночные рубашки. Вместе со стыдом и испугом прошли последние следы опьянения, оставив внутри лишь пустоту, и, глядя на Каро и Ину, их землистого цвета лица и тусклые глаза, я могу с уверенностью утверждать, что они чувствуют то же самое.

Ина засыпает, едва коснувшись подушки, но я еще долго слышу беспокойное дыхание Каро, расположившейся на другом конце кровати. Под ночной рубашкой у меня спрятан блокнот, и, несмотря на усталость, мне очень хочется достать его и прочитать еще что-нибудь. Но по какой-то причине слова на этих страницах кажутся слишком личными даже для Каро.

– Прости, что я не рассказала тебе правду об отце, – говорю я как можно тише. Каро отвечает не сразу, но я знаю, что она слушает.

– Все нормально, – наконец до меня доносятся слова. – Это твой секрет, и ты сама решаешь, с кем поделиться. Я не должна была так расстраиваться из-за этого. – Каро замолкает, и я начинаю думать, что она уснула, но она снова подает голос: – Жаль, что я втянула тебя в это. – Мне очень хочется спросить, что она имеет в виду, но я не решаюсь. – Стража завтра будет расслаблена, ведь Королева уедет, – продолжает Каро. – Мы отправимся к хранилищу и поищем вещи твоего отца.

– Я же сказала тебе, – мягко возражаю я, – мы действительно не должны этого делать. Мне не стоило говорить тебе.

– Тогда обсудим это завтра. У нас впереди долгий день, – продолжает Каро сонным голосом, потом тянется ко мне и берет за руку. – Завтра, Джулс.

Она отворачивается и натягивает на себя одеяло. Убедившись, что все спят, я вытаскиваю блокнот и начинаю читать, стараясь разобрать почерк Лиама в тусклом лунном свете, падающем на кровать через маленькое окошко.

Первые несколько страниц касаются дел Эверлесса: цифры, таблицы и рутинные записи о сумме полученных налогов или выплаченных долгов, и я чувствую, как тяжелеют веки. Каждые несколько страниц я замечаю что-то: Лису, Змею – прежде чем сон приходит ко мне.

* * *

Я просыпаюсь от звона колоколов и не сразу могу понять, где нахожусь: одна в огромной кровати Ины. За окном позднее утро, и солнечный свет заливает комнату. Мелодичный перезвон рождает внутри чувство тревоги.

Сев на кровати, я глубоко вздыхаю: кажется, я уже слышала что-то подобное в детстве – этот звон собирает слуг для объявления наказания. Игнорируя тупую боль в голове, я выскакиваю из кровати и скидываю ночную рубашку. Быстро влезаю в униформу, которую бросила здесь прошлой ночью, и перекладываю блокнот Лиама из-под подушки в карман фартука.

Все слуги в столовой – в предчувствии чего-то нехорошего; разговоров почти не слышно. Я присоединяюсь к группке девушек и впервые желаю стать одной из них.

Сердце замирает, когда в дверях я замечаю Айвана с широкой ухмылкой на лице, деловито осматривающего собравшуюся толпу. На нем униформа: темно-зеленый плащ свисает поверх кожаной туники. Еще два стражника стоят по обе стороны от него. А сразу за ними – мрачный Лиам Герлинг.

В метре от меня – крайне встревоженная Лора: опустив взгляд, я вижу, как она теребит край фартука, который так и не сняла.

Решив, что все в сборе, Айван выходит вперед.

– Добрый день, – говорит он радостным голосом, от которого, как всегда, по коже бегут мурашки. – Сегодня днем мне, к сожалению, придется объявить о наказании одной из вас. Той, кто был пойман на попытке взломать древнее хранилище Герлингов, семьи, которая кормит и дает кров всем вам.

Тело цепенеет. Хранилище. Айван осматривает нас угрожающим, сердитым взглядом. Он наслаждается всем этим – упивается ужасом в комнате. Я замечаю нескольких стражников в королевских темно-бордовых цветах – их меньше, и они стоят отдельно от Айвана и стражи Эверлесса.

Прежде чем я успеваю подумать, что это значит, Айван отходит в сторону, и дверь за ним открывается. Двое вошедших тащат за руку плачущую веснушчатую девушку с бледными зелеными глазами…

Нет.

– Каро Элизия была поймана в коридоре у хранилища при попытке взломать дверь, – зачитывает Айван. – В качестве наказания за вторжение, как офицер семьи Герлингов, я накладываю максимальное наказание: сорок лет будут отняты у нее. – Он бросает взгляд на Лиама, и тот одобрительно кивает.

Каро слабо сопротивляется удерживающим ее стражникам, слезы льются по ее щекам. Тихое «нет» срывается с моих губ.

Сорок лет? Даже со стороны Айвана это варварство.

И это моя вина.

Я протискиваюсь сквозь толпу слуг, слушая их недовольные перешептывания, но продолжаю упрямо прокладывать себе путь. Именно я хотела увидеть содержание хранилища, а Каро потеряет из-за этого сорок лет жизни. Она лишь пыталась помочь вернуть что-нибудь из вещей папы. Потому что ей не все равно.

– Подождите! – сама не понимая, что делаю, я бросаюсь вперед к Айвану и хватаю его за плащ.

Он удивленно смотрит на меня, словно я домашняя зверушка, показавшая новый трюк.

– Чего ты хочешь?

– Вы… вы не можете забрать сорок лет, – я задыхаюсь. – Это слишком много за один раз. – В памяти всплывают ужасные картинки, как папа вернулся домой от ростовщика времени в Крофтоне, бледный, больной, отдав всего несколько месяцев. Может ли человек вообще выжить, потеряв так много времени, даже если у него столько есть?

Каковы шансы, что у служанки вообще будет сорок лет?

Наказание может убить ее.

Айван вырывает плащ из моих рук.

– Это не моя забота, – протягивает он. – Если ты волнуешься, можешь сходить к ростовщику и отдать немного своего времени, чтобы подарить этой воровке.

Тяжелая рука опускается Айвану на плечо – рука Лиама, который, словно привидение, незаметно возник за его спиной.

– Давай, Айван, – разъяренно рычит он, – выполняй свою работу!

Айван подчиняется и уходит, делая жест стражникам, удерживающим Каро, чтобы следовали за ним. Все четверо исчезают, и последнее, что я вижу, – профиль залитого слезами лица Каро.

Слуги медленно начинают расходиться, грустно бормоча что-то себе под нос, когда Лиам протягивает ко мне руку, словно желает поддержать.

– Не дотрагивайся до меня. – Своим едва заметным кивком несколько минут назад он фактически подписал Каро смертный приговор. – Где Роан? – Он точно остановит это.

Лиам замирает, меняясь в лице, а потом говорит:

– Мне жаль, Джулс, – и вслед за Айваном выходит из комнаты.

Я в оцепенении смотрю на дверь, за которой они исчезли. С каждым ударом в сердце словно проворачивается острый кинжал.

Конечно, Айван не всерьез говорил о походе к ростовщику времени. Это была жестокая шутка. Но он подал мне идею…

Безусловно, Ина может спасти свою служанку: любое из ее элегантных платьев или сверкающих драгоценностей стоит годы. Но принцессы здесь нет, как и Королевы, из-за нашей глупости. Возможно, уже не осталось времени, чтобы дождаться их. В моем кошельке и в тайнике под матрасом в спальне есть почти три года кровавого железа. Я могла бы побежать туда сейчас и отдать их Каро. Но этого недостаточно. Совсем недостаточно – если у нее изначально нет сорока лет, то это не спасет ее.

Во мне растет уверенность, что существует только один способ все исправить.

Я должна найти ростовщика времени.

22

Вырвавшись из замка, я мчусь по лужайке к южным воротам, от которых дорога приведет меня прямиком к Лаисте. Страх тянет назад, легкие домашние туфли сразу же промокают от снега. Но я знаю, что, если хотя бы замедлю шаг, он возьмет надо мной верх. В голове звучит предательский шепот: «Ты не обязана этого делать».

«Каро умрет, – шепчет другой голос, – и это будет твоя вина».

Наконец передо мной лавка ростовщика времени – простое маленькое деревянное здание, затерявшееся в переулке среди черных ходов магазинов Лаисты. Вероятно, здесь все намеренно закрывают глаза на его заработок. Над входом висит неприметная табличка, свидетельствующая, что я пришла в нужное место, – непокрашенная деревянная дощечка с выжженными песочными часами. Темный узкий переулок завален грязным снегом, на котором видны пятна крови. Ростовщик времени Лаисты – Вик, как я узнаю у стражника возле двери, – сегодня нарасхват. Он мрачно улыбается мне, пропуская внутрь.

Когда я занимаю место в очереди, сразу несколько человек обращает на меня внимание. В отличие от других жителей Лаисты, которых я видела прошлой ночью, люди, сидящие в очереди, выглядят несчастными и испуганными. Передо мной на столе валяются отполированный нож и серебряные чаши, чуть поодаль топится печь для обжига. Дешевое бальсовое дерево, сгорая, источает кислый едкий запах. Мужчина за столом, должно быть, и есть Вик. Если не обращать внимания на неопрятно свисающие волосы и запачканный кровью фартук, ростовщик выглядит молодым и здоровым по сравнению с людьми, пользующимися его услугами. Кожа покрывается мурашками, но у меня нет выбора.

Спустя непродолжительное время, которое кажется мне вечностью, и все же летит слишком быстро, наступает моя очередь подойти к столу. Какая-то женщина ковыляет прочь, прижимая к груди перебинтованную руку. Я подхожу к столу и сажусь на расшатанный стул. Вик игнорирует меня, стряхивая несколько капель крови на стол, и вытирает начисто тряпкой нож.

Я борюсь с приступом тошноты, подступившим при виде инструментов для кровопускания. Мне доводилось видеть подобное в Крофтоне, но, наблюдая, как Вик держит лезвие над пляшущим огоньком масляной лампы, чтобы подготовить его для следующего клиента, я понимаю, почему папа старался отгородить меня от этого.

Вик берет мою руку и кладет на стол. Каро рисковала всем ради меня, стараясь достать хоть что-то из вещей отца. Малюсенькое воспоминание. Одна ничтожная попытка добиться справедливости.

То, что с ней случилось, – моя вина. Мой долг – спасти ее.

Я ожидаю, что Вик что-то скажет, постарается утешить меня перед процедурой, но он настроен по-деловому.

– Сколько? – слышу я короткий вопрос.

– Что?

– Сколько времени ты хочешь отдать? – нетерпеливо повторяет он.

Мой голос дрожит:

– Сорок лет.

На лице Вика появляется удивление, а потом недоверие.

– Ты шутишь, – говорит он. – Сколько тебе лет?

– Семнадцать. – Вся жизнь проносится перед глазами, семнадцать лет потерь, лишений и боли. В это мгновение я не думаю об Эверлессе или Королеве, а вспоминаю драгоценные моменты настоящей радости: Роан крепко держит меня за руку, мы над чем-то громко хохочем; улыбка Аммы, когда она отсылает Джейкоба прочь; запах древесного угля от папиных рук, когда он пытается собрать мои непослушные волосы.

Они теперь навсегда со мной, но сколько возможных счастливых моментов я отдам сейчас? Доживу ли до них вообще?

– Сначала мне придется посчитать все имеющееся в твоей крови время, – объясняет Вик, очевидно, заметив решимость на моем лице. – Я не хочу, чтобы кто-то упал замертво у моего стола.

Я молча киваю. Сердце быстро бьется, и, как я ни стараюсь, мне не удается его успокоить. Вик устало качает головой и опускает нож.

– Не смотри, – приказывает он.

Я смотрю (а как иначе?), вскрикиваю, и дрожу, когда он прокалывает мне палец кончиком лезвия, собирая кровь в стеклянный сосуд. Его отточенные навыки завораживают, и я не могу оторвать глаз от того, как он работает с набором инструментов на импровизированном столе. У него есть хитроумное устройство, состоящее из маленького стеклянного блюдца, удерживаемого проволокой над свечой, и сейчас он зажигает свечу и сливает капли крови в него. Затем посыпает кровь щепоткой зеленого порошка: мы оба наблюдаем, как она шипит и дымится. Он смотрит на часы, а я гадаю, что из этого всего – лишь шоу, а что – настоящая алхимия.

Смесь из крови и порошка на блюдце вспыхивает и горит маленьким стойким пламенем, словно огонь на кончике спички. Вик с деловым видом изучает его, бросая быстрые взгляды между пламенем и секундомером. Но, пока секунды продолжают тикать, он медленно опускает часы и хмурит брови. Мне раньше никогда не доводилось видеть, как забирают кровь, но по лицу ростовщика я понимаю: что-то не так.

– Что случилось?

Он качает головой.

– Дай мне руку.

Я нехотя протягиваю ему руку, и ростовщик выжимает еще одну капельку крови из кончика пальца, а затем повторяет весь процесс, снова смешивая ее с порошком и зажигая, с тем же результатом. Сбитый с толку, он наблюдает, как два язычка пламени горят и горят.

– Что происходит? – мой голос дрожит от страха и досады. – Что не так?

Вик в раздумье поджимает губы и наконец отвечает:

– Смесь должна выгореть, чтобы мы узнали, сколько времени у тебя осталось. Например, если бы она сгорела быстро, я бы решил, что у тебя меньше года.

То есть у меня должна быть долгая жизнь. Это слабое утешение.

– Так если я могу прожить долгую жизнь, то могу позволить себе отдать сорок лет. – Возможно, я успею заработать и вернуть эти годы, хотя бы частично.

– Никто не может позволить себе отдать сорок лет, – огрызается Вик, все еще глядя на пламя свечи.